Снолис посмотрел вокруг себя. Мастер Ри сделал то же. Площадь была пуста. Только синие квадраты ткани колыхались в центре.
- Здесь никто не мог жить. Нынешние люди просты, им кажется, что всё в порядке. Они спят в сагохорах, а им чудится, что в приличных человеческих домах. Имеют доходную торговлю, так как город не донимают всякие, которые на королевской службе. В одном из асфегов они собирают совет и решают свои дела. Но в огаласах они уже не появляются.
- Огаласы, это вот эти дома-корабли?
- Да, они. Но не дома, а огаласы.
- Асфеги - это башни?
- Да, но не башни, а асфеги.
- Значит, во внутреннем городе никто не живет, сюда только заходят?
- Нет, во всем Рольнодоре никто не живет. Но, с другой стороны, ты прав, надо ведь это как-то назвать. Пусть будет по-твоему.
- Я шел по тракту много дней. Эти места совсем безлюдны. А здесь, в Рольнодоре…
- Ты прав, всё так и есть. Это тоже люди, как и ты. Они здесь неплохо устроились, им здесь хорошо. Хотя их жизнь в Рольнодоре ничто в сравнении с его камнями. А вокруг - безжизненные пространства, ибо это земли Железного Грона.
- Значит, Рольнодор неподвластен Железному Грону?
- Города гипербореев никому неподвластны, даже времени.
- А эта гвардия? Как вы защищаетесь?
- Ты из клана воинов. Крестьянина можно победить, потому что он - крестьянин, воина - потому что он воин. Победить можно то, что видишь. Но нельзя ни победить, ни даже просто потрогать то, что есть, но есть не для тебя.
- Понимаю. Если гипербореи обладают таким знанием, почему они ушли?
- Произошло то, что дόлжно. Где они сейчас, и где их земля - неизвестно.
- А где еще их города?
- Их нет. Рольнодор - пограничный город. Но и он скоро уйдет. Его интересуют люди, а здесь для них ничего нет. Здесь есть всё, но не для них. Поэтому Рольнодор обречен уйти из времени. Он уже постепенно вываливается из времени, и если бы я не позаботился, людей давно смыло бы с этих улиц. Слышишь этот запах?
- Это запах Северного моря?
- Нет, но ты недалек от истины. Что-то морское есть в нем.
Снолис замолчал. И снова шелест дождя…
- Покинуть город можно через любые ворота - западные, восточные и северные. Через западные ты попадешь сразу к океану…
- Но до океана - тысячи фарлонгов.
- Через восточные - в обитаемые земли ромеев, через эти ворота единственно и ходят все горожане. Ну а через северные - прямиком в гиблые болота у отрогов черных скал. Скажи, Мастер Ри, твой путь по-прежнему лежит дальше на север?
- Да.
- Тогда иди. В гостинице, вон за тем асфегом, - Снолис махнул рукой, указывая, - можешь отдохнуть и как следует перекусить. Покинешь Рольнодор через северные ворота и тем сократишь путь. У ворот получишь то, что тебя давно дожидается.
Снолис глубоко вздохнул и закрыл глаза. До Мастера Ри донесся далекий голос:
- Уходи.
Снолис повернулся к гвардии и произнес певучую фразу. Сильный порыв ветра ударил по центру площади, и хор хрустальных снежинок плавно и сферически правильно поплыл во все стороны, растворяясь в каплях дождя и гомоне торгующего люда.
Центр площади был пуст. И уже через него шел крестьянин, на ходу снимал шляпу перед Мастером Ри.
А потом были северные ворота, как две капли воды похожие на южные, через которые Мастер Ри вошел в город. У ворот Мастера Ри нагнал запыхавшийся посыльный от магистрата. Почтительно произнес:
- Примите, о незнакомец, - и протянул Мастеру Ри ларец. - Это ваше.
Мастер Ри покинул город. За воротами был вечер. Вдали, на холме, неясно трепетали отблески пламени. "А странник опередил меня", - подумал Мастер Ри и двинулся к подножию холма.
Под ногами чавкала грязь, небольшие болотные лужи поблескивали по сторонам, не переставая, сыпал дождь вперемешку с мокрым снегом.
Невысокий пригорок, на котором горел костер странника, был единственным мало-мальски пригодным для ночлега местом среди этих промозглых, туманных просторов. И где-то еще севернее, но уже совсем близко, Мастера Ри поджидали черные скалы Железного Грона.
Глава десятая
Казалось, непогода мертвой хваткой вцепилась в город. Холода сменялись оттепелью, и дождь смывал с мостовых остатки выпавшего вчера снега, а назавтра снова холодало и снова с неба сыпалась то ледяная крупка, то снежные хлопья, подгоняемые жестким, пронзительным ветром.
Марк сидел в своей лаборатории поближе к теплому боку радиатора, курил, следил за безумным танцем снежинок за окном и ждал Григория.
Григорий, не заходя к себе, поднялся на четвертый этаж.
- Пришел? - хмуро приветствовал Марк Григория.
- Есть новости? - в той же манере поздоровался тот.
- Имеются.
- Надо полагать, насчет Верова?
- Насчет всего этого. Тревожно мне, вот что.
- Где гордо поднятый нос, дружище дюк?
- Ну давай без подколок, - возмутился Марк.
- Может, боишься, что параллельные миры - это бред, а мы с тобой - гигантские флуктуации? Самые гигантские после Вселенной, которая тоже суть флуктуация, но поболе. Одно только нам физика объяснить не может - что такое флуктуация, откуда она, зараза такая, берется?
- Кончай со своими заездами. А то сейчас морду набью.
- Хм, не советую, - ответил спокойно Григорий. - Итак, почему оно должно флуктуировать? Если мы флуктуации, значит, ничего достоверного об окружающем мире знать не можем, даже того, случаются ли в нем флу… - Григорий глянул на физиономию Самохвалова и усмехнулся. - Мы хаос. Дерьмо собачье, желе, студень. Вторичный продукт. Знаешь, что наша Солнечная система - это вторичное вещество? Когда-то была большая такая звезда, и вот она… Ты не зверей, Маркуша, расслабься. Скажи лучше, как жить будем?
В это время в комнату вошел Кирилл.
- Ага, рыцарь, Мастер наш Наимельчайший. Как там, странствуешь? - приветствовал его Марк.
- Что такие смурные? - ответил тот, встряхивая мокрый плащ.
Григорий Цареград пожал плечами.
- У тебя хоть нет таинственных незнакомцев, вроде того, который скупил все книги Верова, - Марк задавил бычок в пепельнице.
- Ты бы курил не здесь. В коридор иди, - поморщился Григорий.
- У меня похуже, мужики. У меня Железный Грон, - сказал Кирилл.
Впрочем, он не ждал от друзей понимания. Так получилось, что неведомая угроза по имени Железный Грон разделила его с ними. Они не хотели его понять, а он недоумевал - почему они так взволнованы проблемой книг Верова и совершенно не интересуются тем, что прямо несет смерть. Или Мастер Ри для них - нечто совершенно сказочное?
Марк извлек из кармана мятую пачку "Примы" и тупо на нее уставился. Вышел в смежную комнатенку к ДРОНу, пощелкал там чем-то и, закурив снова, сказал:
- Слышь, Грегуар, как ты допёр внушить дюку мысль насчет поискать Верова?
- В "Лесе зачарованном" в самом деле что-то интересное? - спросил Григорий.
- Вот сейчас ДРОН перезагружу и поведаю. А то от нетерпения истаешь.
Но, перезагрузив ДРОН, Самохвалов вновь, в третий уже раз, закурил и заговорил о другом:
- А давайте-ка, хлопцы, еще раз попробуем выяснить, что с нами конкретно происходит.
- Легко, - согласился Григорий. - Итак, я ложусь спать и засыпаю. И вижу очень реальный сон, как я, Пим Пимский, просыпаюсь в своей меблированной квартире с отдельным входом. Пелагея несет утренний кофе. Ну и день начался. Но это неважно. Там может пройти и месяц, пока я сплю. Или здесь может пройти месяц, пока мне это снова приснится. Никакой системы, по-моему, в этом нет: однажды тот тип ложится спать, засыпает. И вот я-он снова здесь, в нашем маразме, in corpore. И думаю себе: "Хоть бы или я не просыпался, или тот алкаш не засыпал". Вот, собственно, и всё.
- Ясно. А что у тебя? - Самохвалов ткнул дымящейся сигаретой в сторону Кирилла.
- У меня, мужики, хреновня сплошная. То умираю по два раза на день, то бодро шлепаю Железному Грону голову снести.
- Не густо, - констатировал Самохвалов, - только умирать-то зачем? Столько раз-то… Сколько раз, говоришь, умирал?
- Много. То в видениях, то в колдовском лесу.
- И где такие леса произрастают?
- Это я смутно, меня тогда так скрутило… И что погано: умираю, умираю и всё равно чего-то кому-то должен. И поделать уже ничего не могу. И Грон этот Железный - достал он меня, парни…
- Какой еще гром? - Самохвалов наконец обратил внимание на жалобы Кирилла.
- Да тот чудак, которого надо уничтожить. Сам Артур-король-его-величество просил. Этот умеет уговорить. В общем, не нравится мне это.
- Это дело надо запить. Ну-ка, Григорий, что у нас в термосе? Так вот, Веров, "Лес зачарованный", - прихлебывая чай, начал рассказывать Марк. - Дело происходит в пустыне. Каменистое нагорье, воздух - опилки, а почва - голые камни. Герой - некто Перчик. Посылают его отыскать "волшебную гору, сплошь поросшую лесом". Где искать - неизвестно.
- Кто посылает? - перебил Григорий.
- Да вождь племени, аксакал. Они какие-то кочевники, овец пасут.
- Ты же сказал - там пустыня.
- Не придирайся к словам. Племя хилое, загибается, всюду враги и податься некуда. А легенда гласит о большой горе и чудесном лесе на ней. Так сказать, последняя надежда, last escape. Дальше нудное описание его пути, всякие чудеса, но это всё мелочи. Находит он эту гору и видит: всюду у подножия кости человеческие. Ну, поправляет амуницию - и к вершине. Легенда же утверждает: "Водрузивший свой Знак на вершине, горой да владеет". А кто ею владеет, тот может перемещать ее куда попало, в любом направлении стран света. И ставить ее на любую сушу или воду. Вот. Доползает он из последних до вершины и видит - на мечах насмерть бьются двое. Лиц не видать под масками. Оба обильно истекают кровью. Вот один падает обессиленный, сверху валится второй. Два трупа. Перчик подходит и заглядывает под маски. Ну-ка, Грегуарий, с трех попыток - кого он там видит?
- Кого же?
- Себя самого! И кости у подножья - его же трупы. Он, оказывается, убивал себя самого на этой горе. Дальше. Натурально, как полагается, из лесу выходит старик "и ну шепелявить чяво-то". Говорит, мол, ты последний из Перчиков остался, больше вас, Перчиков, нет ни в одном из множества миров. И подводит старик Перчика к Камню, читай, мол. А на Камне том начертана та самая Формула Заклятия Горы: "Когда некто исчезнет из всех N миров, ты, о Могучая, станешь хозяином самой себя. И все миры, текущие через тебя в своей подобности, содрогнутся от твоего Ужаса".
Марк Самохвалов залпом допил чай.
- А старик, конечно, тут же умер, - предположил Кирилл.
- Что ему сделается? Исчез куда-то, истаял волшебно.
- И как ты думаешь, что означает "N миров"? - спросил Григорий.
- В этом-то и штука, Григорий! Когда дюк это прочел, у него дыханье сперло. Это не художественное - это математическое мышление.
- Но кто Перчиков сводил вместе?
- Не сечешь? Сама гора и сводила. Жутко интересно, не правда ли?
- А дальше? - расспрашивал Григорий.
- Дальше? Всего романа тогда, в библиотеке, дюк не дочитал. В конец, само собой, заглянул, - Марк Самохвалов продекламировал: - А дальше - "она сдвинулась!"
- И всё? - удивился Григорий.
- То-то и оно, что всё. Что-то этот Веров крутит, не договаривает. А вот что?..
- Послушай, Кирилл, - вспомнил Григорий, - а что в твоем мире, нет Верова? Хорошо, кабы был. По крайней мере, хоть какая-то тенденция, закономерность. По крайней мере, было бы на кого спихнуть наши проблемы, от кого требовать ответов.
- Нет, мужики, не было. В моем мире - Железный Грон.
- А как там наш железный ДРОН? - Марк в очередной раз совершил экскурс к рентгеновской установке, повозился, пощелкал.
Вернувшись, спросил:
- Я вот что хочу услышать от тебя, Гриша. Кто таков был этот твой ночной Символист? А?
- Так ото ж, - ответил Григорий.
- Ну, кто он такой? По твоему рассказу выходит, что и не человек вовсе. А может быть, псих?
- Не знаю.
- Не знаешь? К тебе ночью вваливается незнакомый тип, ты его чаем поишь. Он предметы интерьера ворует, небылицы рассказывает. Лучше бы тебе знать, мужик, поверь мне.
- М-да… Неприятная история. Я ведь за двойника своего не отвечаю.
- Стой, Грегуар, всё это я уже усек. Другое непонятно - на кой хрен твоему Символисту эта ночная ахинея, весь этот балаган?
- Черт его знает, - буркнул Григорий.
- Твоего Пимского чуть ли до утра мурыжил…
- Ну как же, - произнес Кирилл. - Хотел его бессмертную душу.
- Тьфу на тебя! Ладно, замнем. Так говоришь, не знаешь Символиста? И Пимский не знает? Дерьмо какое-то.
- В нашем мире я читал в самиздате "Символист и Луна", "Мироздание и честный Символист". Да и Пимский думал, что где-то когда-то они встречались. В самом деле, именно так и полагал. А потом стал припоминать - где? Вспоминал и не вспомнил… Как бы тебе… Вот ты разговариваешь с человеком и знаешь наверняка, что с ним знаком. А потом понимаешь: нет, и близко не знаком. И вообще, он наутро ничего не помнил. Это я помнил, а он - нет. И теперь лишь что-то смутно припоминает.
- Плохо дело, брат, - пробормотал Марк Самохвалов. - Плохо. То, что кончается хорошо или никак, или плохо-но-не-совсем, я всегда понимаю очень четко, у меня, знаешь ли, наследственная интуиция. А вот такое… Ладно, вот Иван Разбой, как с ним быть?
- Было бы о ком говорить. Нам еще его проблем не хватало. Случай, на мой взгляд, клинический. Я уже уяснил, что оттуда нашу реальность он воспринимает исключительно как сон, а здесь, почему-то, не может отрешиться от этого ощущения сна. Ну а как выйдет из этого состояния - ничего не помнит. Если бы не странные взгляды коллег, до сих пор бы считал, что ничего особого с ним не происходит.
Дверь распахнулась, и на пороге возник Иван Разбой. По тому, как он замер и стал дико озираться по сторонам, было ясно: снова тот самый случай. Григорий подмигнул сотоварищам и начал в своей манере:
- Ввожу в курс дела. Это - Кирилл Белозёров. Я…
Но Разбой не стал слушать. Он бросился к Григорию и схватил того за руки.
- Пимский! Так ты жив-здоров! Слава богу! Ну и переполох ты всем устроил!
Григорий Цареград не любил неожиданных сюрпризов, он поморщился, но заговорил с Разбоем спокойно:
- Что именно, Иван? - спросил он. - Какой переполох?
- Ну как же… Во всех вечерних газетах - "Таинственное исчезновение. Из запертой изнутри квартиры загадочно исчезает приват-доцент…"
- Да-а, вот так номер, - присвистнул Марк Самохвалов.
- Ну, я пошел, - очнулся от сонного наваждения Иван Разбой. - Мне еще к шефу на доклад. А чего это вы какие-то заторможенные? Или случилось что?
Ему никто не ответил. Разбой пожал плечами и вышел.
- Хорошие же тебе сны снятся, Разбой, - сказал вслед ему Марк. - Ну, и куда ж ты там делся? - посмотрел он на Григория.
Тот пожал плечами:
- Думаешь, сны для меня закончились?
Марк Самохвалов строго глянул на него:
- Не всё так просто, как тебе философствуется, парень. В общем так - ночевать будешь здесь, в институте, со мной, - Самохвалов кивнул на диван. - Вот здесь. Мне сегодня всё равно на печи дежурить. Магниторезистивные лантаниды выпекаем, будь они неладны.
- А ты?
- А я вот в кресле, за компом. Поиграю, пульку распишу.
- С машиной играть - только время тратить, - заметил Григорий. - Со мной играть тоже не предлагаю…
- Да уж…
- И сколько вы здесь жить собираетесь? - поинтересовался Кирилл.
- Там видно будет, - отрезал Марк. - Ты иди, со своим Железным Гроном борись. Достал уже всех тут этим Гроном.
Григорий помолчал, затем сказал:
- Ладно. Может быть, ты и прав. Что-то есть в этом. На всякий случай - черкни адрес. Записывай: Зареченка, Камышовая, 5/15, Нина.
Марк записал адрес и вопросительно уставился на Григория.
- Написал, и хорошо. Теперь положи на стол. Не в стол, а на стол. Это тебе на всякий случай.
Григорий спал на топчане, укрывшись синим лабораторным халатом. Марк боролся со сном крепким чаем. Делал виртуальные ставки, вяло отвечая на ходы машины. И совсем уж машинально разыгрывал распасы. Иногда оглядывался на спящего. Но ничего не происходило.
В конце концов Марк задремал. Спал он тревожно и недолго. Проснулся с криком: "Гришка! Мать твою!" Вскочил, его качнуло. В полумраке каморки было по-прежнему тихо; на дисплее светилась недоигранная пуля, тихонько гудел вентилятор компьютера. Но Самохвалова колбасило.
- Гриша, а Гриша? - негромко окликнул он. - Мне такое паскудство приснилось. Гриша?
Ответа не было. И Гриши не было. На топчане валялся перекрученный халат. Марк рванул к выходу, чертыхнулся, вспомнив, что с вечера запер дверь, запер тщательно, на оба замка, хмуро подмигнув Григорию, мол, лыбься не лыбься, а запереться надо, - и сунул ключи в карман.
Марк, наконец, справился с замками, высунулся в ночную черноту институтского коридора - и понял, что сейчас завоет. Громко и бессмысленно.
Дюк Глебуардус Авторитетнейший проснулся необычайно рано. Причиной явилось то обстоятельство, что с вечера наследный дюк кутил, - вспомнили молодость в дружеском кругу, - и перебрал крепкого португалльского шампанского.
Глебуардус взял колокольчик и позвонил. Серебряный звон обернулся в голове у дюка тяжелым чугунным колоколом.
В спальне бесшумно возник Самсон.
- Чего угодно, барин?
- Принеси-ка, любезный… - Дюк подумал, махнул рукой. - Рассолу. Или нет, пива пол-пинты. Англицкого светлого.
- И всё-то вы, батюшка Глебуардус, чудить изволите. Где это видано, чтоб пиво по утрам подавать? Как можно?
- Твоя правда, Самсон, - согласился дюк. - Изрядно перебрал вчера. Подай, пожалуй, целую пинту.
- Да уж, чего уж, хватили вы лишку вчера. А вот батюшка ваш покойный в ваши годы…
- Уволь, ну уволь же от своих диссонансов! Пиво неси, шотландку.
Прихлебывая пиво, дюк подумал - кутили и впрямь изрядно. На Набережной, там, где могучая, полноводная Кляуза принимает в себя воды Теренги-реки, Пим вскарабкался на бронзовую царь-пушку и оттуда отдавал матерные команды. А компания пыталась, хохоча, им следовать. Завывали цыгане. Он, Глебуардус, истово бился об заклад с графом Недрибун, что вот сейчас он, наследный дюк, пересечет Кляузу вплавь, насквозь, и рвал с себя камзол. А Пимский всё не унимался:
- По дюку - беглый огонь! Окружай, нахрен! Отрезай, такого-то и такого-то, от реки! Живым, живым брать! И живьем же жарить!
В общем, не дали переплыть. Опять же цыганки эти прилипчивые… За что их Марк так любит?