Хотя, судя по тому, как эти выродки поступили с "туристами", туда им и дорога.
Интересно, кто это вообще такие?
Заметив валявшийся неподалёку пистолет-пулемёт, я переступил через тело пилота и поднял оружие. Потом выдернул из разгрузки мертвеца пару запасных магазинов и вдруг ощутил какой-то иррациональный подъём сил.
Не в том дело, что трофейным оружием разжился, просто глушитель – это по нашим временам большое дело.
А вот из-за того, что пару минут назад живого человека убил, в душе ничего не ворохнулось, совсем ничего. Живой человек на дистанции прицельного выстрела от зомби не сильно-то и отличается.
Тут в воротах замаячила неуклюжая фигура, я нервно оглянулся и тихонько позвал свояка:
– Антон, ты живой там?! У нас гости!
– Разбираюсь! – отозвался тот. – Не всё так просто!
Луч фонаря выхватил из темноты ещё двух ходячих мертвецов, и я забеспокоился по-настоящему.
– Быстрее давай!
Зомби навалились на ворота, те покачнулись, заскрипели, но не открылись, и мертвецам пришлось протискиваться в узкую щель. Сообразили, заразы…
Я подпустил их поближе и упокоил тремя одиночными выстрелами в голову.
– Антон, бля! – вновь поторопил свояка. – Резче!
– Не отвлекай!
Не отвлекай? Вот ты молодец!
У ворот к этому времени уже скопилась небольшая толпа; мертвецы вдруг навалились на створки разом, распахнули их и всем гуртом ломанулись к свежему мясу.
Я сообразил заранее поменять полупустой магазин на новый и теперь без лишней суеты принялся отстреливать самых шустрых незваных гостей. Глаза разбегались от обилия целей, зомби тупо пёрли на запах крови, руки у меня дрожали, и пули нет-нет, да и уходили в молоко. А мертвяки всё прибывали и прибывали. Расходились в стороны, окружали палатки, подбирались к вертолёту. Вот уже и чавканье от свежих трупов донеслось…
– Антон! – в голос взвыл я, вновь перезаряжая пистолет-пулемёт. – Шевелись короче!
Вместо ответа загудел двигатель и пришли в движение лопасти над моей головой.
Я повернулся, чтобы запрыгнуть в вертолёт, и вдруг самым краешком глаза уловил некую неправильность. Крутнулся на месте; так и есть – по пустой трибуне, перескакивая с кресла на кресло, ко мне стремительно несся жевун. Неестественно длинные руки, оскаленная пасть, уверенные быстрые движения опытного хищника.
И не скажешь, что пару месяцев назад эта тварь была обычным человеком!
Я пальнул по нему, промахнулся, но заставил сигануть в сторону. Потом полоснул длинной очередью по подступавшим мертвецам и забрался в вертолёт. Схватил винтовку и уже без всякого глушителя открыл огонь по бежавшему через поле жевуну. Колимматор помог выцелить тварь, одна из пуль угодила в ссохшуюся грудную клетку, и мертвеца опрокинуло на спину.
Лопасти набирали обороты как-то очень неуверенно, зомби приближались, толкались, распихивали друг друга… и вдруг разлетелись в стороны, будто сбитые кегли! Только вместо шара ко мне рвался ещё один жевун! Отожравшийся центнеров до трёх, с мощным загривком и хищно вытянутым черепом!
Стремительный прыжок, второй, тварь взвилась в воздух – и я чисто машинально потянул спусковой крючок. Хлопнул выстрел, сбитый в прыжке зомби покатился по газону.
Я поймал его на прицел, но как раз в этот момент вертолёт оторвался от земли, меня качнуло, пуля прошла мимо, и жевун подобрался для нового прыжка. Меньше всего хотелось при очередном рывке вылететь к терзавшей свежих покойников толпе зомби, поэтому я ухватился за ручку и попытался захлопнуть дверь.
Попытался – и не успел!
Взвившийся с земли жевун заскрежетал когтями по обшивке и вдруг изловчился просунуть внутрь уродливую пятерню!
Что хуже всего – весила эта тварь будь здоров, и поднявшийся на пару метров от земли летательный аппарат резко повело в сторону.
В кабине тотчас раздался истошный вопль Антона:
– Убери его! – заорал он. – Мне не удержать!..
Вертолёт сотряс новый удар; я отлетел к стенке, долбанулся об неё затылком. С трудом восстановил равновесие и со всего маха приложил испещренную трупными пятнами лапу жевуна пластиковым прикладом.
Раз, другой, третий!
Хрустнули кости, но всё без толку!
Более того – тварь вцепилась в дверь второй рукой и попыталась протиснуться внутрь!
Вертолёт несло в сторону всё быстрее, трибуны опасно приближались, и как-то вдруг стало ясно, что набрать высоту мы уже не успеваем. Не выровняемся – хана!
Отпустив винтовку, я выхватил из покромсанной кобуры на поясе обрез двадцатого калибра и, когда ко мне сунулась мерзкая вытянутая харя, пальнул почти в упор.
Тварь будто ветром сдуло!
Вертолёт начал выравниваться, но слишком медленно; я ухватился за петлю, высунулся наружу и увидел, что трое жевунов гроздью повисли на своём собрате, вцепившемся в переднее колесо. И они не только не давали нам нормально набирать высоту, но и медленно карабкались друг по другу, рассчитывая заскочить в люк!
А вот хрен вам! Диагноз ясен, лекарство на руках…
Я прицелился и разрядил второй ствол обреза. Картечь шибанула свинцовым градом; зомби кучей-малой рухнули на футбольное поле, и вертолёт, перестав клевать носом, уверенно взмыл вверх.
– Нате! – завопил я от избытка чувств. – Выкусите! – Сразу опомнился, от греха подальше захлопнул дверцу и повалился на одно из расставленных вдоль стен сидений, скинув лежавшую в нём маску-респиратор.
В голове билась одна-единственная мысль: "как же всё-таки замечательно, что зомби не летают"!
А потом синтезированный голос системы оповещения на механическом английском заладил что-то о резком скачке фиксируемых датчиками мутаций базового вируса, достижении критического для организма уровня уникальных комбинаций, необходимости ликвидации заражённых особей и срочной изоляции контактного с ними персонала, – и как-то интуитивно стало ясно, что улететь от всех проблем не получилось.
Что часть проблем теперь навсегда с нами, точнее – внутри нас.
Те самые мелочи, которые никто и никогда не принимает в расчёт.
Зомби не летают? Ой, ли?
Как бы нам первыми не стать…
Григорий Дондин
Шутка старого Ван Тага
В темной аллее непрестанно дребезжал голос Эца Ван Тага, произвольно меняющий тональность и громкость, то и дело срывающийся на визг. Замшелый колдун, древний, как и его ремесло, так износил свое тело, что уже не мог контролировать голосовые связки. Он говорил, говорил, говорил. Бесконечные потоки блеющих, хрипящих, свистящих слов лишь изредка прерывались кашлем. Герцогиня Лоэль, плетущаяся следом за колдуном, думала, что старик утрачивает контроль не только над голосом, но и над разумом – такими нелепыми и бессмысленными казались его рассуждения.
– Природа всех вещей в нашем мире двойственна, – блеял он. – В любых бестелесных энергиях можно обнаружить свойства материи, а всякая материя так же обладает и свойствами энергии. Вспомните об этом, молодая госпожа, когда будете смотреть в зеркало. Ваше прехорошенькое тело только кажется плотным и осязаемым, а на деле оно суть энергия, которой вздумалось загустеть в такой очаровательной форме…
Бред маразматика!
Герцогиня смотрела на черный силуэт старца впереди себя и чувствовала злость. Колдун семенил крошечными шажками. Сантиметров по десять, не больше. Трясущаяся правая рука опиралась на трость, стучащую по каменным плитам. Левой он широко отмахивал, будто гвардеец на параде. Шел, отклячив зад и вздернув подбородок, тратя больше энергии на болтовню, чем на продвижение вперед. Герцогиню так и подмывало подогнать Ван Тага хорошим тумаком. Подобрать подол, чтоб не мешал замаху, и лягнуть от души.
Она вспомнила, что в начале Скорбной аллеи, укрытая от глаз кустами бузинника, стояла деревянная будка. Смотритель хранил там садовый инструмент. Лопаты, вилы, грабли и еще тачку на одном деревянном колесе, обитом железными полосами. Почему она сразу до этого не додумалась? Прекрасная мысль, родившаяся, как водится, с опозданием на полчаса. Если бы она усадила иссохшего старца на садовую тачку и повезла, толкая перед собой, они уже давно были бы на месте. Картина, вставшая перед мысленным взором, вызвала у герцогини нервный смешок.
– Что вы сказали, молодая госпожа? – переспросил Ван Таг, останавливаясь и начиная поворачиваться к ней всем телом. Медленно, неуклюже.
– Солнце взойдет раньше, чем мы доберемся до склепа, – проворчала герцогиня Лоэль. – Ты можешь идти быстрее, старик? Хотя бы немного?
Ван Таг шумно вздохнул. Голова, увенчанная высоким цилиндром, сокрушенно качнулась.
– От чего жизнь не течет в обратную сторону? – спросил он, непроизвольно взвизгнув на последнем слове. – От дряхлой немощи к цветущей юности? Тогда молодые уважали бы стариков. Сложно понять страдание, которого не испытал на себе.
– Время, Ван Таг! Ночь не бесконечна, а нам еще многое нужно сделать.
– Время! Сколь многое я могу рассказать о его природе, и как я беспомощен перед его неумолимым бегом! А известно ли вам, молодая госпожа, что время… – слова, слова, слова.
Крышка саркофага из чистого золота отъехала в сторону, потревожив тишину склепа неприятным скрежетом. Почему-то этот режущий звук никак не вязался с благородным металлом, который его издавал. Герцогиня мельком взглянула на почерневшее, раздутое лицо мертвеца, вдохнула смрад разложения и отшатнулась. Здесь было множество масляных светильников. Хорошо, что она позволила Ван Тагу зажечь только один. И все равно для подобного зрелища света было слишком много. Золото отражало лучи единственного огонька. Оно было здесь повсюду – от потолка до пола. Правители герцогства Лонге, на территории которого находилось пять самых крупных золотых приисков северного побережья, могли позволить себе такую фамильную усыпальницу. Снаружи она выглядела, как сильно уменьшенная копия замка Лонгеферт из черного мрамора, а внутри была сплошь отделана золотом.
– Не стоит бояться, – заблеял колдун. – Однажды этот саркофаг станет прибежищем и для ваших костей, молодая госпожа. Ваше тело омоют, оденут в лучший наряд и уложат в объятия мужа. Не так, как сегодня, на краткие минуты. Уложат навсегда.
– Замолчи хоть ненадолго, старик! – полувзмолилась, полуприказала герцогиня.
Собравшись с духом, она вновь заглянула в саркофаг, невольно сдерживая дыхание. Один глаз старого герцога был открыт. Подернутый мутной пленкой зрачок пялился в золотой потолок. Странное дело, после смерти у герцога начала отрастать борода. Длинная седая щетина пучками торчала из расползающихся щек. Какая мерзость!
– Меня всегда забавлял тот факт, что ногти и волосы продолжают расти после смерти, – продребезжал Ван Таг, будто прочитав ее мысли. – Как если бы гибель организма не затрагивала их вовсе. Герцог мертв, но его ногти живы!
Колдун гаденько захихикал.
– Я не смогу, – прошептала Лоэль. – Эта вонь, ледяная кожа…
– Он не должен быть слишком холодным, – возразил старик. – При гниении плоти выделяется некоторое тепло, а что до остального, я дам вам наркотик, который поможет не думать и не чувствовать какое-то время. Потом вы даже и вспомнить толком не сможете, как будто и не было ничего.
– Кажется, меня сейчас стошнит, – едва слышно пожаловалась Лоэль, на шаг отступая от саркофага. – Ноги совсем ватные сделались.
– Вы сами все это придумали, молодая госпожа. Впрочем, мы еще можем остановиться, – сказал Ван Таг, а его дрожащая левая рука уже протягивала герцогине сухую желтовато-зеленую веточку какого-то растения. Наркотик. Кто-кто, а Эц Ван Таг знал толк в наркотиках и ядах. Доказательство тому лежало сейчас в золотом саркофаге и жутко смердело. Первый алхимик короля, приехавший в Лонгеферт специально для освидетельствования тела внезапно скончавшегося герцога, не нашел никаких следов отравления. Лоэль вдруг задумалась: насколько же в действительности стар этот замшелый злодей в высоком черном цилиндре? Сколько неверных жен и садистов-мужей умерло от приготовленных им порошков и настоек, сколько иных преступлений совершилось с его участием? Ван Таг как-то обмолвился, что видел Рыцарей Грани во всем их величии. Здесь он, конечно же, врал. Или бредил. В летописях говорилось, что рыцарей, берегущих границу между Рукой и Арахной, сокрушили тысячу двести лет тому назад. Столько не мог прожить даже такой колдун, как Эц Ван Таг. Но лет сто тридцать – сто сорок ему было точно.
– Ты ведь не думаешь отравить и меня, старик? – спросила Лоэль, надеясь женским чутьем отличить ложь от правды в его ответе.
– О, нет! Мне гораздо интереснее понаблюдать за придуманным вами экспериментом, молодая госпожа. Гораздо интереснее! Вы не передумали? Нет? – тусклые глаза Ван Тага на мгновение вспыхнули хищным огнем.
Лоэль взяла сухую веточку из трясущейся руки и с сомнением поднесла ко рту.
– Вы не передумали, – с облегчением констатировал колдун.
– Мое слово спасло тебя, когда попы раздували костер под столбом, к которому ты был привязан. Помни об этом и делай, что должен, – стараясь придать голосу твердость, сказала герцогиня Лоэль.
– Вряд ли в тот день вами двигало милосердие, молодая госпожа. Думаю, вы уже тогда замышляли все это. Неосознанно, разумеется.
– Хватит слов, старик. Начинай свое колдовство.
Над горизонтом уже серел рассвет, когда герцогиня Лоэль, пошатываясь, выбралась из склепа. Одной рукой она неуверенно придерживалась за стены, а другой механически оправляла платье, испачканное и порванное в нескольких местах. Не глядя на поджидающего снаружи Ван Тага, она побрела куда-то в сторону. Сошла с каменных плит Скорбной аллеи на мягкую, холодную от росы траву и рухнула на четвереньки.
– Мне никогда не отмыться… – тихо простонала она, и ее тут же вырвало. – М-м-мерзость!
Эц Ван Таг с довольным видом покосился на склеп, откуда доносилось тихое неритмичное шарканье и глухое мычание. Потом засеменил к герцогине.
– Угомони его! – потребовала Лоэль, отползая от дурно пахнущей лужи. – Угомони его, старик! После смерти он стал еще злее и похотливее, чем при жизни.
– Разумеется, молодая госпожа! – с нотками ликования в вибрирующем голосе отозвался колдун. – Смерть причудливо влияет на человека. Она выделяет и обостряет самые яркие черты характера, напрочь стирая все остальное…
– Угомони его! – выкрикнула герцогиня.
– Хорошо. Сейчас я повторно упокою вашего мужа. И ни к чему так волноваться. По-моему, все прошло просто великолепно, – колдун медленно развернулся, стуча тростью и часто перебирая ногами. Ему удалось проделать половину пути до входа в склеп, когда герцогиня Лоэль тихо и властно сказала:
– Стой!
Она поднялась на ноги, но ее по-прежнему пошатывало. Небесный купол быстро пропитывался утренним светом. На левой щеке герцогини блестела слеза.
– Скажи, старик, скажи мне еще раз, что все получится. Я хочу это услышать.
Ван Таг вновь начал долгий разворот на одном месте.
– Говори, старик! Я ненавижу звук твоего голоса, но сейчас ты должен говорить.
– Я честен с вами, молодая госпожа. С самого начала я без утайки описал вам истинное положение вещей и теперь могу лишь повторить сказанное прежде. Я хороший некромант, молодая госпожа. Пожалуй, лучший из тех, кого еще не отправили на костер. Однако же, мне так ни разу и не удалось провести полноценный эксперимент в области скрещивания живых и мертвых. До стадии рождения дело доходило только в опытах со зверушками. Как правило, результат оказывался удовлетворительным. Но были и другие случаи, когда из оплодотворенной самочки вылезало такое, что вам лучше и не знать. Не думайте сейчас о плохом, молодая госпожа. Этой ночью я учел весь свой немалый опыт, предусмотрел все, что только возможно, и теперь почти уверен в благополучном исходе. Отправляйтесь спать и ничего не бойтесь. Самое страшное позади.
– Проклятый колдун! – выдохнула герцогиня.
– На самом деле вы злитесь не на меня. Я не более чем инструмент в ваших руках. С чего бы плотнику злиться на свой топор за то, что приходиться каждый день отесывать бревна? Но, признаться, мне по душе ваш творческий и отчаянный образ мыслей. Я с радостью исполняю любые ваши поручения.
Ван Таг скрылся в склепе, а герцогиня еще долго не двигалась с места. Стояла, подставляя лицо свежему утреннему ветерку. Лишь тот, кто выбрался из смрада, способен по достоинству оценить всю прелесть чистого воздуха. Только бы все получилось, думала она. Только бы старик не оплошал и ничего не напутал! Она так много вытерпела, стараясь женить полусумасшедшего, злобного и жестокого герцога на себе. Столько слез пролила, уже будучи его женой. Пережила два выкидыша, явившихся следствием побоев. Решилась на убийство, в конце концов. И тут эти проклятущие буквоеды выискали в своих книгах закон, по которому бездетная жена не может наследовать имущество мужа! Ей остается формальный титул, скромная пенсия и право проживать в замке Лонгеферт, а непосредственное управление землями, банковскими накоплениями и всем имуществом переходит к королю. Так они ей сказали. Скоты! Ублюдки! Мошенники! Они ее попросту ограбили, использовав вместо ножа и кистеня три строчки из пыльного фолианта. Но ничего! Она еще полюбуется, как вытянутся их постные рожи, когда она объявит, что носит под сердцем наследника герцога. И любой алхимик подтвердит, что ребенок именно от герцога, а не от свинопаса из соседней деревни. Ха! Она даже будет настаивать на этой проверке, чтобы они все задавились от злости. Только бы старик не сплошал!
Колдун так и не вышел из склепа. В тот же день, ближе к обеду смотритель нашел его бездыханное тело возле открытого саркофага. Останки герцога, по счастью, оказались на положенном месте и в полной сохранности. Никаких частей похищено не было. Священники добросовестно очистили фамильную усыпальницу герцогов Лонге от скверны и мерзости чародеяний, несомненно, совершенных здесь некромантом-рецидивистом, а труп виновника переполоха сожгли на пустыре. Прах запаяли в свинцовый куб и выбросили в море.
Герцогиня стояла у распахнутого окна и смотрела на тянущиеся до горизонта плодородные поля, залитые солнечным светом. Хозяйка! Владелица богатейшего герцогства, сеньора над пятью графами и целой сворой баронов, желанная гостья при дворе короля. Совсем недурно для дочки спившегося нищего дворянчика из захолустья. Решительно недурно! Лоэль упивалась своей властью и богатством. Теперь каждый день был для нее праздником.