А в тридцатом году начались самые натуральные чудеса. Бабка вдруг ни с того ни сего оказалась вхожа к самому его величеству императору, да не просто так, а как доверенное лицо. Более того, государю была представлена и Александра, после чего она оказалась в Институте благородных девиц, а ее брат сначала попал в особый приют рядом с Лефортовским дворцом, а оттуда - в кадетское училище. Тогда же он обзавелся фамилией и отчеством, ибо до того как-то обходился без них, будучи всего лишь "Сашкиным братиком". Фамилия без особых изысков была образована от прозвища, а отчество ему и себе заодно придумала Александра - брат с сестрой стали Аполлоновичем и Аполлоновной. На вопрос - а что это за имя, неужели такое есть? - сестра ответила, что имя самое что ни на есть обычное. Не то римское, не то греческое, и в прихожей Лефортовского дворца висит картина, на которой тот Аполлон изображен голышом - наверное, только что из бани. Ничего так мужчина, на рожу довольно приятный и сложения видного. Вот только достоинство у него… ну примерно с твой мизинец, не больше. Так мне с ним не спать, в конце-то концов! А для отчества вполне сойдет.
- Впрочем, - спохватилась Сашка, - тебе о таких вещах знать еще рановато, иди да постигай военные науки со всем тщанием, и государь тебя точно не обойдет своей милостью.
Когда Алексей отучился в кадетах год, Александра вдруг куда-то исчезла. Однако бабка сказала, чтобы он не тревожился - сестра выполняет важное задание аж самого государя императора. И действительно, от нее раз в год приходили письма, на кои Лешка старательно отвечал, описывая свое молодое житье-бытье.
После кадетского училища Алексей окончил особые артиллерийские курсы и стал подпоручиком, с чем его в очередном письме сердечно поздравила Александра, добавив, что у нее тоже есть немалые успехи. Правда, более конкретно она про них написать не может из соображений секретности.
Потом бабка умерла, и письма стала доставлять подруга Александры, кою Алексей помнил под именем Анюта, но теперь она оказалась ее сиятельством графиней Браницкой-Брюс, да к тому же не Анной, а Екатериной Алексеевной. Впрочем, Алексей давно был в курсе, что в бабкином окружении таким метаморфозам удивляться не принято, поэтому он без затей спросил, как там обстоят дела у сестры.
- Сашка - просто талант! - заявила графиня. - Карьеру она сделала совершенно головокружительную, даже я ей иногда завидую. Но подробностей, сам понимаешь, тебе пока не будет. Вот вернется Александра домой, в Москву, и сама тебе все расскажет. Это произойдет не очень скоро, но вернется она обязательно.
- Так прямо и все? - не поверил Алексей.
- Ну, может, и не совсем все, но уж точно намного больше, чем я имею право рассказать сейчас.
Алексей кивнул. Выходит, сестра высоко взлетела, раз даже такой человек, как графиня, может ей позавидовать. Ну ничего, на оптимистичной ноте закончил свою мысль тогда еще подпоручик, мы тоже не лыком шиты. Глядишь, к возвращению сестры удастся подрасти в чинах, тогда не стыдно будет ей в глаза глянуть. Но все же интересно, до какого класса табели о рангах дослужилась Александра? Поди, не менее чем до восьмого, а это коллежский асессор, ежели сестра идет по статской линии, или титулярный камергер - по придворной. По военной же линии восьмой класс соответствует майору.
С тех пор прошло немало времени, за которое Алексей вплотную приблизился к намеченному им как ориентир восьмому классу.
В Крым он вошел поручиком, командиром батареи тактических мортир. После штурма Перекопа молодой офицер стал командовать уже дивизионом, то есть третьей частью всех тактических мортир в армии Миниха. Не из-за особых успехов при обстреле Перекопа, а просто потому, что командир второго дивизиона капитан Оболенский был серьезно контужен разорвавшимся от слишком частой стрельбы орудием и принимать участия в кампании более не мог.
Примерно на полпути к Бахчисараю поручику представился случай отличиться - передовой отряд на марше был атакован татарской конницей, причем с двух сторон одновременно. Именно здесь нападения никто не ждал, ибо места шли открытые, но татары как-то ухитрились незаметно приблизиться километра на три, и только тогда их обнаружили.
Для приведения тактической мортиры из походного положения в боевое по уставу требуется три минуты, если разворачивать их именно в виде мортир, стреляющих минами по навесной траектории. И сорок пять секунд, если как карронады-картечницы, у коих траектория настильная, но предельная дальность уверенного поражения всего двести пятьдесят метров. Столь заметная разница получалось потому, что для стрельбы минами мортиру надо было снимать с колесного станка, на котором осуществлялась транспортировка, и устанавливать на сошки и упорный блин сзади. А в режиме картечницы мортира оставалась на транспортном станке, по сути дела представляющем собой лафет, как у обычной пушки, только попроще и полегче.
В случае, если артиллерия подверглась атаке конницы, устав однозначно требовал развертывания мортир в виде картечниц, и Алексей уже открыл было рот, дабы рявкнуть соответствующую команду, но тут его одолело сомнение. До татар было далеко, и они пока клубились на месте, не начиная атаку, а около трех километров - это как раз предельная дистанция для минометов.
- Первая и вторая батареи в виде минометов, третья как картечницы, к развертыванию приступить! - скомандовал поручик. И вздрогнул, представив себе, что будет, если татары начнут атаку прямо сейчас. Чтобы проскакать два километра, коннице потребуется как те самые три-четыре минуты, которые нужны для развертывания, после чего татары окажутся вне зоны поражения основной массы мортир, буквально прихватив дивизион со спущенными штанами. Но ведь, насколько успел узнать поручик, татары почти никогда не начинали атаку сразу! Сначала им требовалось сбиться из длинного походного строя в плотную кучу, затем послушать, что скажут командиры и муллы для поднятия духа, и только потом атаковать с воем и криками "Алла!!!".
В общем, риск оказался оправданным- времени для развертывания хоть и впритык, но хватило.
- Угол сорок два, заряд тройной, вторая первой батареи, огонь! - скомандовал Братиков. Прежде чем открывать огонь двумя батареями, следовал произвести хоть какую-то пристрелку. Действительно, мина разорвалась метрах в пятидесяти от правого края татарской кучи - очевидно, сказалось влияние бокового ветра.
Быстро подсчитав в уме, поручик крикнул:
- Горизонталь двести семьдесят два, угол сорок два, заряд тройной, всем беглый огонь по десять мин!
Ибо времени делать пристрелочные выстрелы уже не осталось, татары двинулись вперед.
Вот тут всем стало наглядно видно, что такое тактическая мортира в режиме миномета. Да, точность была никудышной, больше половины мин рвались за пределами атакующей толпы, но оставшихся оказалось вполне достаточно. Недостатки мортиры искупались ее достоинствами - сравнительно малым весом, благодаря которому орудия могли быть быстро доставлены туда, где в них возникла нужда. Плюс малое время развертывания, но самое главное - огромная скорострельность. Самые опытные расчеты делали до десяти выстрелов в минуту! И даже новички, коих в дивизионе тоже хватало, пять, а то и шесть.
Через минуту с неболыиим огонь стих, и вовремя - татары, хоть и с заметными потерями, но вышли из зоны поражения.
- Угол и горизонталь как были, двойным зарядом еще по десять!
Вообще-то Алексей подозревал, что мины, выстреливаемые двойным зарядом, немного не долетят до татар, но времени высчитывать новый угол вертикальной наводки, да еще и пристреливаться после этого не было.
Молодой офицер оказался прав - почти все взрывы грохнули перед татарами, образовав на их пути сплошную стену огня и дыма. Сам того не подозревая, поручик Братиков реализовал принцип заградительного огня. Скорее всего, впервые в мире.
Татары попытались разделиться, чтобы обойти зону разрывов с обеих сторон, но все же понесли потери от шальных мин, взрывавшихся в стороне от основной массы. И, главное, потеряли время, за которое две батареи дивизиона Братикова успели переставить свои орудия с сошек и блинов опять на колеса. Так что, когда до врага оставалось двести пятьдесят метров, по нему ударил слитный картечный залп тридцати трех орудий калибром девяносто миллиметров.
Первый залп заставил татар несколько снизить скорость. После второго, грохнувшего секунд через десять после первого, некоторые остановились, кое-кто продолжал атаку, но многие повернули назад. И, наконец, третий залп, уже практически в упор, да еще поддержанный огнем пехоты, обратил противника в бегство. Вслед ему еще стреляли, но особого эффекта это уже не давало, ибо плотность построения противника сильно уменьшилась. Другими словами, драпали крымчаки не компактной толпой, а мелкими группами.
А вот на левом фланге, где действовал третий дивизион под командованием капитана Сергеева, причем строго по уставу, отбить атаку татар одним огнем не получилось, из-за чего самому Миниху и то пришлось вспомнить молодость и немного помахать саблей.
- Тебе, Леша, за этот бой точно положено следующее звание, так что верти дырочки в погонах, с сего момента ты штабс-капитан, - заявил фельдмаршал сразу после боя. - Знаю, что штабс-капитан тебе по выслуге и так положен был через три месяца, но производить через один чин я не имею права. Однако ты не расстраивайся - когда мы, дай-то Бог, Крым от татарвы очистим, многим офицерам внеочередную звездочку кинут, и тебе в том числе наверняка, лично прослежу. Ладно, а как у тебя с боезапасом?
Так себе, ваше высокопревосходительство. Картечей по восемнадцать на ствол, мин по девять.
- Да, особо не повоюешь, но нас скоро должен догнать обоз, да и серьезных крепостей впереди нет. Ну, а если весь твой припас истратим, придется заряжать мортиры, как обычные пушки - рассыпным порохом и картечью.
Однако до такого дело не дошло, ибо до самого Бахчисарая серьезных боев не было, а там армию догнал обоз. Впрочем, Бахчисарай удалось взять сравнительно легко.
Тактическим мортирам нашлась работа только под Кафой, где были разгромлены остатки татарского войска. Керчь взяла армия Берга, и на этом завоевание Крыма можно было считать законченным. Теперь предстояла зачистка, но это была в основном работа не для армии, а для жандармерии, отчего в Крым прибыли оба Измайловских лейб-жандармских полка во главе с самим Павшиным. А Братиков, как ему и было обещано, лишился приставки "штабе" перед званием и был включен в свиту отправляющегося в Москву генерал-фельдмаршала.
Глава 22
Утром двадцать девятого сентября в трех довольно далеко отстоящих друг от друга местах начались совещания, темы которых были в какой-то мере связаны между собой.
Первое из них, стартовавшее на полчаса раньше второго, проводилось в Ассамблейном зале Лефортовского дворца под председательством не совсем еще выздоровевшего, но ради такого дела вставшего с постели и надевшего парадный мундир генералиссимуса Миниха. Император тоже присутствовал, но неофициально, поэтому скромно сидел в уголке, а господа офицеры и генералы дисциплинировано делали вид, что пока не разобрались, кто это там сидит. Кстати, его величество, обозрев собравшихся, подумал, что от строительства какого-нибудь зала для сборищ, кажется, не отвертеться, хоть это и означает приличные расходы. А то ведь будь делегатов всего на треть побольше, и началась бы давка. Пожалуй, не помешает что-нибудь наподобие Дворца Съездов, тем более что повод для его возведения и придумывать не придется - присоединение Крыма к России случается не каждый год. И даже не каждое столетие, так что в честь такого события можно и слегка потратиться. Или все-таки сначала построить что-нибудь попроще, вроде Большого Кремлевского дворца, только без архитектурных излишеств?
Однако столь глобальные планы следовало обдумывать в более подходящей обстановке, поэтому император сделал знак Миниху, и тот, откашлявшись, хорошо поставленным голосом объявил конференцию по итогам Крымской кампании открытой.
Второе совещание было куда более камерным, но ничуть не менее значимым. В Лондоне, на Даунинг-стрит десять, в не очень большом и совсем не роскошном кабинете собрались три джентльмена, без всякого преувеличения определявшие внешнюю политику Англии.
Джентльменом, пригласившим двух других, был Томас Пелэм-Холлс, герцог Ньюкасл, после недавней кончины брата Генри ставший премьер-министром, несмотря на свои неоднократные заявления о том, что он не собирается занимать никаких официальных постов.
Вторым был Уильям Питт, один из богатейших людей Англии, в данный момент являющийся ее военным министром. И, наконец, на совещании присутствовал первый лорд адмиралтейства Джордж Энсон.
Короля, ясное дело, приглашать на столь представительную встречу никто не собирался.
На правах хозяина совещание открыл премьер-министр.
- Итак, джентльмены, мы собрались, дабы обсудить ход войны, а точнее, двух войн в Европе. А так же их последствия, могущие представлять интерес для Великобритании. Причем я бы уточнил - не только интерес, но и в какой-то мере опасность.
- Итоги нашей войны с Австрией и Францией подводить пока рано, - заметил военный министр, - она еще продолжается, причем Фридриху приходится воевать на два фронта.
- Можно подумать, ему это хоть сколько-нибудь мешает, - улыбнулся премьер, - он одинаково успешно действует как в Богемии, так и в Польше. Настолько, что, хоть он и наш союзник, мне начинает казаться - пора бы его слегка осадить. Просто чтобы нечаянные успехи не вскружили голову молодому человеку. Однако пока мы не достигли успехов в Новом Свете, это будет преждевременно. Уильям, в чем вы видите главную трудность данной кампании?
- В том, что французами командует маршал Ришелье. Хоть он и воспринял это назначение как опалу, но, тем не менее, к порученному делу отнесся со всей серьезностью. Поэтому у нас в Новом Свете определенные трудности. Если бы там командовал кто-нибудь наподобие генерала Субиза…
- Он уже маршал, - заметил Томас Пелэм.
- Это точно? Ну, тогда Людовик Пятнадцатый ничуть не умнее его. Так вот, Субиз ухитрился проиграть сражение, имея подавляющее численное превосходство и более удобные позиции. Результат - полный разгром. У французов больше нет войск в Богемии, Людовик в спешке пытается собрать новую армию, а сам Субиз чудом избежал плена.
- Хорошо, что избежал, - усмехнулся премьер, - будет кому заменить в Америке Ришелье, коего, возможно, отзовут оттуда и поставят командовать войсками, отправленными против Фридриха взамен разбитых.
- Вы уверены? - решил уточнить военный министр.
- Увы, не до конца, ведь деньги маркизе де Помпадур еще не отправлены. Удивительно жадная баба - за дело, выгодное для самой Франции, требует аж четверть миллиона фунтов! Или, может быть, она просто понимает, что выигрыш в Америке стоит проигрыша в Европе. Но, как бы то ни было, деньги ей передать необходимо. Хотя бы для того, чтобы в будущем иметь возможность убедить ее быть более сговорчивой, дабы сведения о ее, скажем так, финансовых связях не попали к Людовику. Однако…
Тут премьер-министр выдержал небольшую паузу. Гости ждали.
- Однако нам пора решить, как отнестись к успехам русской армии в Крыму.
- Они сделали мелкую лужу, именуемую Азовским морем, своим внутренним водоемом, - пожал плечами Энсон, - и получили доступ в лужу чуть побольше. Ибо Черное море можно рассматривать только в этом качестве. В Средиземное же их никто не пустит.
- Не стал бы утверждать это столь категорично. Вспомните, ведь еще десять лет назад никто не мог предполагать, что Крым будет завоеван столь быстро и, главное, со столь незначительными потерями.
Третья же встреча, пожалуй, на совещание откровенно не тянула. Ближе к полудню в спальню недавно проснувшегося Людовика Пятнадцатого явилась его давняя подруга маркиза де Помпадур.
Король, выслушав почтительно склонившегося лакея, попытался вспомнить, как зовут лежащую рядом девицу, с коей он провел весьма бурную ночь, но не смог.
- Неужели это старость? - с беспокойством подумал его величество. И обратился к девице:
- Э… милая моя, к сожалению, государственные дела не дают мне в полной мере насладиться общением с вами. Увы, такова участь всех монархов - жертвовать своими маленькими радостями во имя блага державы.
Девица с похвальной скоростью исчезла, а вместо нее к королю зашла маркиза.
- Дорогая, - вздохнул Людовик, - ты явилась, дабы огорчить меня рассказом о какой-то новой неприятности? Ибо иначе я не представляю, зачем могло понадобиться будить бедного короля в такую рань.
- Прости, Луи, - улыбнулась Александра, - но я, увы, с тобой давно не спала, поэтому не могла предположить, что твои представления о времени суток так сдвинулись. Во времена нашей с тобой молодости утро кончалось значительно раньше.
Людовик глянул на большие часы, стоящие в углу спальни, и почувствовал нечто вроде смущения. Стрелки показывали без десяти двенадцать.
- И я вовсе не собираюсь тебя огорчать, скорее наоборот. Вашему величеству деньги нужны?
Король даже не стал отвечать, настолько риторическим был вопрос. Деньги ему были нужны всегда, их вечно не хватало. Правда, иногда нехватка являлась сравнительно терпимой, а иногда, как сейчас - просто катастрофической. Поэтому Людовик сразу взял быка за рога:
- От кого и сколько?
- От Пелэма, четверть миллиона фунтов.
- Ого! И что от нас потребовалось сэру Томасу?
Сама же ситуация короля нисколько не удивила. Одним из крючков, на которых маркиза де Помпадур удерживала расположение Людовика, была введенная ей система, когда чуть ли не вся Европа знала, что бессменная королевская фаворитка очень любит деньги. Поэтому несли ей регулярно, а потом они с королем делили поступления, обычно в соотношении пять к одному, и решали, стоит ли удовлетворять очередного дарителя. И если да, то каким образом.
- Примерно то, что и без его пожертвований так или иначе пришлось бы сделать. Он хочет, чтобы ты отозвал Ришелье из Америки, а на его место отправил Субиза.
- М-да… этого осла я, действительно, с удовольствием туда задвину и буду жалеть только о том, что он уплывет в Новый Свет, а не в Австралию. Или в ту, которую недавно открыл этот русский пират… как ее там, Антарктиду.
Король вовсе не был хоть сколько-нибудь постоянным в своих привязанностях, мадам де Помпадур являлась единственным исключением. Поэтому добрые чувства к Субизу, как-то сохранившиеся у Людовика еще со Второй Силезской войны, после феерического поражения французской армии в Богемии исчезли начисто. Мало того, у этой бездарности неожиданно нашлись защитники при дворе, из-за чего Людовику пришлось произвести его маршалы! Король очень не любил, когда его к чему-либо принуждали. Нет, ненавидеть свежеиспеченного маршала он не стал, ибо был неспособен на столь глубокие чувства, но при случае не отказался бы сделать пакость. А сейчас, кажется, представлялась неплохая возможность, вот только…
- Дорогая, но он же сдаст англичанам всю Канаду!