Только теперь у меня появилась возможность присмотреться к десантникам поближе. Их форма отличалась от пехотной, даже стальные шлемы были другие.
Меж тем немцы собирались в группы и отходили в западную часть города. Не иначе, накапливали силы, чтобы навалиться и дать бой.
Короткая очередь из автомата оборвалась неожиданно. По раздавшемуся следом сухому щелчку я понял: в магазине закончились патроны. Я отбросил пустой рожок, прищелкнул полный. Отвлекшись на перезаряжание, я на мгновение потерял контроль над окружающим пространством. Сзади грохнул выстрел. Я мгновенно обернулся, готовый выпустить во врага очередь. В двух шагах стоял лейтенант без фуражки и с пистолетом в руке:
- Свои, свои!
А в пяти шагах от меня корчился в муках смертельно раненный парашютист. Спас, выходит, меня незнакомый офицер.
По кирпичной кладке дома, высекая крошки, ударила автоматная очередь. Мы оба упали на землю.
- Из того дома бьют, сволочи!
Лейтенант сунул пистолет в кобуру, подобрал у убитого немца автомат.
- Боец, я справа, с переулка, подберусь, а ты не давай им высунуться.
Лейтенант отполз назад и нырнул в дыру в заборе.
Я подполз к убитому. На боку у немца висела брезентовая сумка. Я отстегнул клапан: да тут гранаты, с длинной деревянной ручкой - аж четыре штуки! Неплохо!
Я залег за парапетом и стал стрелять по окнам. Как только замечал в окне движение, так давал очередь. Прикинул: между мной и домом, где обосновались немцы, метров пятьдесят. Далековато для броска гранаты, но попробую. Я открутил фарфоровый наконечник в ручке, дернул, и, приподнявшись, швырнул гранату. Не долетев с десяток метров, она упала перед домом. Что за чертовщина? Граната крутанулась на месте и - никакого взрыва. Я подумал, что сделал что-то не так - конструкция ведь мне незнакома. И в это время граната рванула. Вот фигня! Взрыв слабый, не то что наши Ф-1, да и замедлитель рассчитан на очень большое время. Я не засекал, но секунд пять-шесть - это точно против трех секунд у нашей "лимонки". Надо учесть.
Укрываясь за низким парапетом, я переполз к углу дома. Отсюда - ближе к немцам. Улучив момент, я бросил еще одну гранату. Опять недолет, но рвануло уже под самыми окнами.
Парашютисты от взрыва попрятались, стрельба на мгновение прекратилась, и я рванул через улицу к дому, выдергивая на бегу чеку третьей гранаты. Зашвырнув ее в окно, сам упал перед домом.
Грянул взрыв, а через пару секунд внутри дома раздались автоматные очереди. Потом все стихло.
Из окна высунулся лейтенант:
- Эй, боец! Ты где?
- Тут я, около дома.
- Молодец, хорошо с гранатами подсобил.
- Случайно получилось. И гранаты не мои - немецкие, у парашютиста в сумке нашел.
- Вдвойне молодец, что сориентировался.
Стрельба на соседних улицах и переулках то прекращалась, то снова вспыхивала. Наши теснили немцев и добивали последние очаги сопротивления.
- Идем дальше.
Лейтенант легко выпрыгнул из окна. На ходу отбросил пустой магазин, вытащил из-за пояса другой и подсоединил к трофейному автомату.
- Гранаты у немцев дерьмовые, - со знанием дела сказал он. - Запалы долго горят, учти. Мы уже приловчились: упала граната в окоп - бросаем назад.
- Понял уже.
Из переулка выбежали два немца. Увидев нас, они на мгновение растерялись. Этого было достаточно. Мы одновременно открыли огонь. Парашютисты упали замертво.
- Вот что, боец. Ты иди по левой стороне, а я - по правой. Так мы быстрее врага обнаружим, да и одной очередью нас обоих не зацепит.
Мы разделились. Пальцы на спусковых крючках, пот со лба градом, глаза перебегают с домов на деревья. Городской бой - он самый сложный. Дистанции маленькие, противник может появиться внезапно, времени на раздумья нет, действовать надо молниеносно. Чуть зазевался - и ты труп.
Из-за дома на лейтенанта набросились двое. Почему немцы сразу стрелять не стали - вопрос. Живьем взять хотели или встреча была неожиданной и оружие в ход пустить не успели? Схватились с лейтенантом врукопашную. Только меня они не заметили, и, когда один из немцев - рыжий детина с ранцем за спиной - повернулся ко мне задом, я всадил в него очередь. Подбежал к лейтенанту, а тот уже повалил немца. Фашист тоже здоровый верзила, в правой руке нож сверкает. Обеими руками лейтенант перехватил руку немца, от удара удерживает. Подскочил я да с ходу - автоматом ему в лицо, аж кровь брызнула. Обмяк фриц, а тут и лейтенант изловчился - вывернул кисть немцу и всадил его же нож ему снизу, в подбородок.
Сполз с немца, отдышался.
- Ну и здоров - как боров. Спасибо, боец, вовремя подоспел.
- Сержант Колесников, - представился я.
- Лейтенант Кравцов.
Стрельба в городе затихала, звучали только отдельные выстрелы. Добивали десант.
Лейтенант встал, отряхнул брюки, поднял автомат с земли:
- Как думаешь, сержант, десант действительно на город хотели сбросить?
- Нет, - с ходу ответил я. - На город десант не сбрасывают - велика опасность получить травму при приземлении, да и десант не сможет собраться быстро в один кулак. Промахнулись немцы, ветер не учли.
- Ты гляди, какой догадливый. Я также мыслю. Еще вот думаю - дорогу они оседлать хотели, что от Сафоново к Дурово идет. Излюбленная их тактика - дороги в тылу захватывать да связь резать. Ты откуда такой смекалистый, сержант?
- Танкист я.
- Это я по комбинезону догадался, - улыбнулся лейтенант. - А чего не на танке воюешь?
- Подбили - сгорел танк. Нынче в пехоте обретаюсь.
Лейтенант задумчиво смотрел на меня, думая о чем-то своем:
- Пойдешь ко мне в разведку? Я из 38-й дивизии, группа генерала Константина Рокоссовского. Слыхал про такого?
- Приходилось.
- Я - командир взвода дивизионной разведки. Мне такие, как ты, - во как нужны! Хорошо действуешь, сержант, - находчиво, по обстановке.
В душе всколыхнулись полузабытые юношеские мечты о разведке, вспомнились рассказы о смелых рейдах бесстрашных, неуловимых разведчиков за линию фронта, добытых "языках", раскрытых планах неприятеля и - чего скрывать - мечты об ордене Красной Звезды на груди или хотя бы медали. Но сейчас шла страшная война, и я понимал, что разведка - не столько романтика, сколько нелегкий труд, который не каждому солдату и по плечу. Но именно к такой солдатской работе тянулась моя деятельная натура. Коль уж приходится воевать, лучше так, чем прозябать в окопах, когда инициатива зачастую наказуема, а сзади "прикрывает" заградотряд.
Потому и думал я недолго:
- Пойду, - выдохнул я.
- Только смотри, - предупредил лейтенант, - не говори потом, что страшно, что уйти хочешь. У нас закон один: рубль вход, два - выход.
- Я два танка потерял, не пугай.
- Тогда идем в штаб, я с переводом улажу.
- У меня товарищ там, из танкистов безлошадных. Ждет меня. Предупредить его надо.
- Тогда пошли.
Бориса я застал у мотоцикла. Увидев нас, он показал пустую ленту пулемета:
- Эх, знатно я по парашютистам пострелял, как в тире.
Я понимающе кивнул:
- Борис, я вот к товарищу лейтенанту перехожу, в разведку. Ты уж сам в роту, на позиции возвращайся.
- Рисковый ты парень, Петя. У них во взводе личный состав за месяц меняется. Ладно, удачи тебе. Не поминай лихом!
Борис уселся в седло, дернул ногой по стартеру, пыхнул дымком и уехал.
Лейтенант зашел в штаб с моей красноармейской книжкой и вскоре вышел. Так я попал во взвод дивизионной разведки.
Глава 6
Кравцов оказался командиром толковым. Бойцов попусту не гонял, по самодурству под пули зазря не подставлял, о взводе заботился - одним словом, отец родной. Однако и спрашивал жестко, вранья и трусости не терпел. При всем при этом человеком он был веселым, компанейским - где-то даже разбитным. Перед начальством - даже высоким - не тушевался, умел отстаивать свое мнение. Начальство в свою очередь его недолюбливало, но терпело, поскольку разведчиком он был опытным и удачливым. Мне старожилы поведали, что было дело - снимали Кравцова с командования взводом, но после того как новый командир дважды провалил задание, погубив при этом половину взвода, вернули его на прежнюю должность.
Взвод напрямую подчинялся начальнику штаба дивизии и дислоцировался в тылу, от штаба недалеко. Людей во взвод Кравцов подбирал сам, как правило, отчаянных, но не безбашенных. После удачно выполненного задания мог и выпить с бойцами, но пьянку не поощрял.
И всем был бы хорош Кравцов, да слабость одну имел - не мог равнодушно мимо юбки пройти. Бойцы наперебой пересказывали небылицы о его похождениях. Причем каждый утверждал, что лично был всему свидетелем.
В свободное от вылазок и нарядов время Кравцов тренировал бойцов - как обращаться с ножом, как снять часового, как взять "языка". Дело это непростое, убить врага куда проще, чем взять в плен. Подумайте сами: ну какой солдат или офицер в здравом уме позволит без сопротивления себя связать? Естественно, он будет бороться до последнего, используя все - ноги, руки, нож - даже шум поднять может. А если он криком успеет позвать на помощь, считай, все, - операция провалена. Тут уже не до "языка" - надо самим ноги уносить. Потому и непросто было взять живым офицера - так, чтобы он и глазом моргнуть не успел.
И еще одна сложность была во взятии "языка" - надо было суметь уйти с ним с немецких позиций. Но одно дело - ползти самим, и совсем другое - тащить пленного, который был связан и сам ползти, естественно, не желал. Понятное дело: кто же в плен сам, по доброй воле ползти будет, да еще зачастую по минным полям? К тому же немцы по ночам регулярно осветительные ракеты пускали да из пулеметов нейтральную полосу простреливали - так, на всякий случай.
Я заметил, что в начале войны немцы больше рослые попадались, упитанные, пока дотащишь такого - семь потов сойдет. Это уже в 44-м и 45-м годах в вермахт брали всех - и юношей, и пожилых, да и дефектных. И фанатично преданных Гитлеру встречалось много, особенно офицеров, но то - в начале войны. А вот после Сталинграда и Курска они немного прозревать стали, видно, осознали, что блицкрига не вышло, и весы военной удачи качнулись в другую сторону.
Но сейчас война только набирала обороты, и нам противостояли хорошо вооруженные, неплохо владеющие оружием и знающие тактику боя спецы, не сомневающиеся в превосходстве германской военной машины. И я представлял: вот с такими опытными, коварными и беспощадными врагами, нагло хозяйничающими на нашей земле, мне уже скоро придется столкнуться лицом к лицу.
Через неделю после тренировки попал я в свою первую вылазку.
Вечером Кравцов объявил, что требуется "язык", желательно - офицер. Собрав разведгруппу, лейтенант сказал, что ввиду важности задания группу возглавит сам. "А еще в группе идут Семенов, Кацуба и… - лейтенант осмотрел взвод -… Колесников".
"Ну вот, - подумал я, - теперь успех нашего общего дела зависит и от моего участия. Это - мое первое испытание. И мне кажется, я готов к нему. Но как-то оно сложится?"
Мы начали собираться: проверили ножи, взяли немецкие автоматы. Попрыгали, чтобы проверить, не бренчит ли что-нибудь в карманах и подсумках. Старшине оставили документы, у кого были - награды и, закинув оружие за спину, вышли в траншею на передовой.
Нас встретил командир роты. С Кравцовым они явно были хорошо знакомы - похлопали друг друга по плечам, обменялись приветствиями.
- Кравцов, лучшего сапера даю, он проход сделает и - сразу назад.
- Только на обратном пути нас не подстрелите - бойцов предупреди. А если нас на нейтралке обнаружат, прикрой из пулемета.
- Ну, ни пуха ни пера.
- К черту!
Сапер оказался якутом или казахом - кто их в темноте разберет: глаза узкие, лицо смуглое, скуластое. Он бесшумно юркнул через бруствер, мы - за ним.
Огляделись. Впереди - ночная темень и тишина. В нашем окопчике мелькнул огонек: ясно - провожают нас взглядами бойцы лейтенанта, самокрутку кто-то закурил в кулачок - волнуются за нас.
Первые метров сто мы ползли быстро, а потом замерли на месте. Сапер осторожно щупом стал проверять землю. Мы медленно, цепочкой, один за другим продвигались за сапером. Проход был узким, отклонишься в сторону - можешь на мину нарваться.
Впереди раздался глухой выстрел, вверх полетела осветительная ракета. Все уткнулись носами в землю. Черт, как ярко и долго горит!
У меня по спине тек холодный пот. Было ощущение, что сейчас взгляды немецких наблюдателей обязательно наткнутся на меня, а потом - пулеметная очередь - и все, кранты. Однако ракета погасла, и мы поползли дальше.
Сапер ножницами перекусил колючую проволоку и отогнул ее концы в разные стороны.
- Ну, все, прощевайте, ребята, - прошептал он. - Удачи вам!
Группа поползла вперед, в проделанный проход, а сапер - к нашим позициям. Я ему по-хорошему позавидовал - он выполнил задачу и возвращался к своим.
Мы подобрались к немецким траншеям и замерли. За изгибом траншеи слышался разговор двух немцев - пулеметчиков или часовых.
Мы тихо перемахнули через траншею и поползли дальше. Здесь брать кого-то смысла нет: на первой линии передовой офицеры только младшие, да и то в блиндажах и, как правило, в окружении своих солдат.
Нам же надо было забраться поглубже в тыл.
Метров через сто или двести - ползком тяжело верно определить расстояние - мы перемахнули вторую линию траншеи. И - дальше, в глубину немецкой обороны. Потом уже встали, и перебежками - в немецкий тыл.
Мы подобрались к небольшому селу и залегли метрах в пятидесяти от ближайшего дома. Осматривались, оценивали обстановку. То, что в селе немцы - это точно: на улицах стояли машины и прохаживался часовой.
Лейтенант всмотрелся в светящийся фосфором циферблат часов.
- В двенадцать смена караула должна быть у них - у немцев с этим четко. Подождем еще с полчаса.
Время тянулось медленно.
Я толкнул Кравцова в плечо и шепнул на ухо:
- Смотри, в центре машина с рацией.
- С чего взял?
- Видишь, шесты по бокам бортов у крытой машины?
Кравцов долго всматривался в машины:
- Ну, вижу.
- Это антенны разборные, смекаешь?
- Офицер у рации должен быть?
- Точно.
- То, что нам и надо. Хлопцы, будем брать связиста. Только как его взять? С обеих сторон в избах - германцы.
Лейтенант задумался:
- Вот что. Кацуба, остаешься здесь, если неудача - прикроешь огнем. Остальные - за мной, попробуем с задов зайти, с огородов.
Мы обошли село и стали подбираться к облюбованной избе сзади. Собак опасаться не приходилось, немцы их отстреливали сразу.
Подобрались поближе ко двору, залегли. Во дворе избы на веревке болтался немецкий солдатский мундир.
Кравцов толкнул меня в бок, кивнув на мундир:
- Надевай, он только на тебя и налезет.
Конечно, в танкисты гренадеров богатырского роста не берут, а мундирчик был размера скромного.
Оглядываясь, я подобрался к веревке, перехватил левой рукой автомат, сорвал с веревки мундир и натянул его на себя. Мокрый, противный, чужим духом пахнет.
- Зайди в дом, притворись пьяным. И никакой стрельбы, только ножом. А уж мы - за тобой.
Деваться некуда. Я зажал нож в руке обратным хватом, чтобы не блеснул раньше времени, поднялся по ступенькам и толкнул дверь. Темнотища. Нащупал слева дверную ручку, потянул. Дверь скрипнула и отворилась.
Я шагнул в комнату, забормотал:
- Ганс… - И дальше - невнятная тарабарщина на якобы немецком.
С кровати вскочил одетый - только без сапог - солдат и что-то спросил. Я сделал шаг навстречу, покачнулся - ну словно пьяный. Солдат протянул вперед руки, чтобы удержать меня, и я резким ударом всадил нож ему в сердце. Солдат охнул и стал оседать. Едва успев подхватить, я уложил его на койку.
В углу кто-то шевельнулся, поднял голову. Сердце бешено колотится - ситуация нехорошая, и наших нет. Надо решаться! Я броском рванулся к кровати и ударил немца кулаком по голове. Гитлеровец обмяк.
И тут в комнату разом ворвались Кравцов с Семеновым:
- Что у тебя?
- Одного завалил, второй - в отключке.
Лейтенант кивнул, быстро обшарил избу, наткнулся на планшет немца и удовлетворенно хмыкнул.
- Семенов, глянь: немец дышит?
Разведчик подошел к немцу, наклонился, прислушался:
- Дышит.
- Ну, молодец, Колесников! А то в прошлый раз Кацуба так немца кулаком по башке угостил, что тот сразу и окочурился. Одеваем его!
Семенов стал натягивать на фрица мундир.
- Зачем? - поинтересовался я.
- Рубаха на нем белая, ночью видать далеко.
Мог бы и сам догадаться!
Лейтенант и Семенов живо заткнули немцу в рот кляп из куска простыни и связали его. Причем так сноровисто, что я удивился.
- Семенов, неси.
Разведчик перевесил автомат на грудь и молча взвалил тело немца на плечо.
Лейтенант вышел из избы первым, огляделся, махнул рукой. Увидев знак, следом за ним двинулся Семенов, согнувшись под тяжестью немца. Я замыкал.
Мы обогнули избу и по огородам направились влево, за околицу. Лейтенант остановился, приложил руки ко рту и по-птичьи пискнул. Из темноты возник Кацуба.
- Могли бы и не сигналить - я вас видел.
Мы пошли прочь от села. Кравцов посмотрел на часы.
- Ходу, ребята, иначе не успеем.
Немца несли по очереди, и то выбились из сил.
Перед второй линией траншей вперед выдвинулся Семенов, осмотрелся, махнул рукой. Мы перемахнули через траншею. Часовых не было видно, скорее всего, немцы полагались на охранение в первой траншее. Ползком - к ней. Уже саднило локти и колени, пот заливал глаза.
Бухнула ракетница. Все замерли. Как только ракета догорела, двинулись вперед.
Лейтенант прошептал: "Левее надо, проход там".
Снова вперед выдвинулся Семенов. Махнул нам рукой. Поползли. Мы с Кацубой тащили за веревки немца. Уже миновали проход в колючей проволоке, уже даже успели отползти немного… Но, видно, сбились с прохода и незаметно для самих себя свернули на минное поле. Блеснул огонь, хлопнул взрыв. Сразу же вверх взлетела ракета.
Лейтенант пополз вперед. Семенов лежал недвижим.
- Кацуба, тащи немца, Колесников - Семенова, я прикрою.
Кацуба полз впереди - тащил к нашей передовой немца за веревки, которыми тот был связан. Я ухватился за ворот гимнастерки Семенова и тянул его за собой.
Немцы после взрыва мины проснулись. Сначала пулеметчики прочесали из пулеметов всю нейтральную зону, затем со всех сторон взлетели ракеты. С нашей стороны длинной очередью прошелся по немцам "Максим". Звук его стрельбы нельзя было спутать ни с чем другим.
На нейтральной полосе стало светло, над нами пролетали пули - причем с обеих сторон.
Рука моя соскальзывала с воротника гимнастерки Семенова - она была мокрой и липкой. До меня не сразу дошло, что это кровь.