- Медицинская экспертиза сочла запятнавшего себя разрушительством ученого психически вполне, так сказать, здоровым. Но предъявить ему смогли лишь весьма легкое обвинение. Стоимость аппарата была, конечно, довольно велика. Но поскольку ученый не воспользовался похищенным в корыстных целях, для личного или, так сказать, семейного обогащения, обвинить его согласно стоимости как за действительную покражу было юридически невозможно. Обвинение пыталось построить дело на том, что ценность прибора не измеряется его материальной стоимостью, ибо прибор создан был с совершенно особой целью для выполнения совершенно исключительных задач. Но защитник совершенно справедливо указал, что в момент похищения прибор не использовался. Более того, он вовсе ни разу не был использован для выполнения этих самых исключительных задач. Да и впредь такое использование никак не ожидалось. Стало быть, статья двести семидесятая Танского кодекса - а как раз на нее пытался сослаться обвинитель - оказалась неприменима. Наказание было определено всего лишь за совершение действия, которого не следовало совершать, - бу ин дэ вэй в тяжелом варианте. Суд приговорил преступника к восьмидесяти прутнякам, но, приняв во внимание, что руководствовался он побуждениями, так сказать, благородными, приговор вынесли условно. Другое дело - изменение отношения коллег к преступнику. С ним перестали здороваться. С ним никто не хотел вместе работать. Через седмицу ученый уволился из института и уехал.
- И где он сейчас? - спросил князь негромко.
Гадаборцев помедлил.
- Не могу сказать точно, не готов, - честно признался он. - Мне помнится, он уехал в другой улус, по-моему - в Цветущую Средину…
- Ах, вот куда… - уронил князь.
Разговор прервался. Князь размышлял. Остальные ждали.
- Постарайтесь это выяснить в ближайшее время, - сказал наконец Сосипатр.
- Слушаюсь, княже. Приступить немедленно?
- Чуть повремените, - сказал князь.
Он неторопливо оглядел собравшихся и так же неторопливо начал:
- Нынче, около полутора часов назад, мне позвонили из командного центра нашей спутниковой группировки. Ее командующий не смог сюда приехать, чтобы отчитаться по форме, но у него есть на это уважительная причина: сейчас он лично руководит срочным перенацеливанием ряда спутников на слежение за определенными участками нашей собственной страны и за небом. С учетом произошедшего события. Не повторится ли… Собственно, то, что произошло, заметили случайно.
Князь помедлил. Вряд ли это было стремление к театральной эффектности: его и так слушали, затаив дыхание. Богдан подумал, что Сосипатр просто-напросто ищет, как рассказать покороче.
- В космическом пространстве довольно много искусственного мусора, - сказал князь. - Специально за всем этим барахлом никто, конечно, не следит, но время от времени оно попадает в поле зрения. Так вот. На высоте полутора тысяч ли над Землею два часа назад был уничтожен болтавшийся на орбите уже с десяток лет отработавший отсек одной из ранних ракет. Не сбит, не разрушен, а именно преобразован в вакуум. Как меня заверили специалисты, спектр излучения, сопровождавшего преобразование, практически совпадает с тем, какой мог бы ожидаться при воздействии на материальный объект посредством изделия "Снег".
Тихо стало так, что казалось, еще чуть прислушаться - и можно расслышать истошно воющие в сотнях ли от столицы, на командном пункте космических войск, тревожные сирены.
- Я сей же час снесся с Ханбалыком, - продолжал Сосипатр Второй, - и меня заверили, что ни в одном улусе, кроме Александрийского, работ, подобных той, о коей вы столь любезно нас нынче проинформировали, - князь сделал едва заметный вежливый кивок в сторону начальника Управления казенных мастерских, - никогда не велось. И теперь не ведется. В то же время…
Князь встал. Очень неторопливо и спокойно пересек зал Бдений, подошел к его противуположной окнам стене и нажал незаметную кнопку. Стена разъехалась, показав взглядам присутствующих большую карту Ордуси.
- …В то же время, - заговорил князь, стоя у карты, - можно с уверенностью сказать, что воздействие было произведено не из-за рубежа. Канал энергетического удара может быть только прямым, не правда ли, еч Трусецкий?
- Сущая правда, княже, - сипло ответил цзиньши и, достав носовой платок, промокнул лоб.
- Несложные расчеты показывают, что источник воздействия находился где-то здесь. - Князь протянул руку к карте и небрежно обвел почти правильный круг. - Отнюдь не на территории наших закордонных соседей. Вот здесь.
- Дубино сюда не попадает, - быстро сказал Гадаборцев.
- Сюда много чего не попадает, - вскользь заметил князь, закрыл карту и молча вернулся к столу. Тон его показался Богдану странным. Будто владыка намекал на некий конкретный пункт, не попавший в очерченный им круг, но по каким-то причинам не хотел называть его. Лицо князя сделалось усталым и опустошенным. А в глазах начальника внешней охраны вдруг проскочила искра смутной, но ошеломляющей догадки. Сейчас с него можно было писать аллегорическое полотно под названием: "Да неужто?!" Гадаборцев открыл было рот, но князь опередил его; снова посмотрев на Богдана, он просительно сказал:
- Я очень бы хотел, Богдан Рухович, чтобы вы разобрались с этим делом.
Богдан не смог сдержать удивления:
- Я?!
- Именно вы, - кротко, но твердо повторил князь.
- Отчего ж я? То есть… Я не отказываюсь, я просто хочу понять… Это совершенно не в круге моих…
- По нескольким причинам я выбрал вас. Формально - это в какой-то степени недосмотр вашего ведомства. В свете происшедшего кажется вполне вероятным, что опытный образец изделия не был уничтожен, а следовательно, человека осудили за преступление, которого он не совершал. Или, напротив, не осудили за преступление, которое он совершил, - если он все же похитил образец, но не уничтожил, а передал кому-то другому. Во всяком случае, налицо судебная ошибка.
- Понимаю… - проговорил Богдан.
- Нет-нет, это чисто формальный повод, он самый неважный. Куда важнее в данном случае то, что вы - самый добросердечный из работников, приближенных к престолу. Это факт. То, что вы с вашим характером смогли подняться столь высоко, - само по себе чудо… или промысел Божий… - С этими словами князь размашисто и деловито, как и все, что он делал, осенил себя крестным знамением. - Но, коли так, было бы непростительным грехом с моей стороны не воспользоваться столь редкостной возможностью. Я не умаляю, поймите меня правильно, вашей проницательности, она давно вошла в легенды, но… Я не исключаю, что тут понадобятся не столько дедуктивные способности, сколько такт. Скорее всего, вам придется действовать на территории других улусов, а я не хочу передоверять это дело общеимперским учреждениям. Во всяком случае, пока. В конце концов, это мы напортачили - нам и исправлять. К тому же ведь и полной уверенности, что сработал именно образец, похищенный из музея в Дубимо, у нас нет. Боюсь, вам придется заняться столь важным расследованием скорее неофициально. Чисто по-человечески.
- Чего же тут бояться? - не сдержался Богдан. - По-моему, это лучший способ…
Глаза князя чуть потеплели. Он переглянулся с остальными сановниками, потом снова взглянул на Богдана.
- Вот видите, - сказал он. - Прошу вас, Богдан Рухович. Это не для виртуозов из внутренней охраны. Они, разумеется, будут с вами на связи, а в случае необходимости мы на самом высоком уровне будем налаживать взаимодействие с аналогичными службами других улусов, но… Лучшей кандидатуры, чем вы, мне не найти.
Богдан выпрямился на стуле и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Решительно поправил очки.
- Мне действительно понадобятся, княже, принесенные драгоценным преждерожденным Трусецким документы, - сказал он. - Возможно, и многие другие… Я могу взять их домой на ночь?
- Лучше, если бы вы ознакомились с ними здесь, - ответил князь. - Перед уходом вы оставите их дворцовому секретчику, а поутру он с фельдъегерями разошлет их куда следует. - Он помолчал. Ободряюще улыбнулся Богдану. - Я могу расценивать вашу реплику как согласие, еч Оуянцев?
- Конечно, - ответил Богдан. - Не знаю уж, какие такие легенды ходят о моей проницательности, по-моему, княже, вы, простите, просто пожелали что-то приятное мне сказать, чтобы подсластить это странное поручение, однако ж…
Гадаборцев, не сдержавшись, крякнул, но Богдан сделал вид, что не услышал.
- …Однако ж я чувствую тут какую-то несправедливость. То ли уже совершенную, то ли вот-вот готовую совершиться.
Князь встал.
- Благодарю, - сказал он. - Бог вам в помощь, Богдан Рухович. С завтрашнего дня официально вы считаетесь в отпуске и занимаетесь только этим делом. Еч Гадаборцев и его ведомство подключатся к вам и окажут любую помощь по первому вашему требованию. Вы слышали, еч Гадаборцев?
Начальник Управления внутренней охраны несколько раз кивнул.
- Но постарайтесь обойтись без этого, - добавил Сосипатр.
- Постараюсь, - ответил Богдан. - Но у меня еще вопрос, княже.
Сосипатр, шагнувший было к двери под портретами, остановился.
- Да?
- Кроме Ордуси никто небесного явления не заметил? - спросил Богдан.
Князь ответил не сразу.
- В корень смотрите, еч Оуянцев, - медленно и задумчиво проговорил он наконец. - В корень… - Еще помолчал. - Конечно, вероятность того, что вспышку заметили не мы одни, велика. И понять, что она значит, наши партнеры вполне в состоянии, раз уж их в свое время ознакомили с некоторыми принципами работы изделия. Спектр излучения характерный… Если бы они заметили и поняли произошедшее, они обязательно завалили бы нас протестами. Ведь дело выглядит так, будто Ордусь произвела испытание космического оружия нового поколения, не уведомив мировое сообщество, противу всех договоров… Но протестов пока нет.
- Ну и слава Богу, - с искренним облегчением сказал Богдан и перекрестился.
Князь внимательно заглянул ему в глаза.
- Это может значить либо то, что наши партнеры не заметили вспышки, либо нечто иное.
- Что?
Князь отвернулся. Несколько мгновений длилась томительная пауза, а потом, поняв, что властелин более не скажет ни слова, подал голос Гадаборцев:
- То, что они знают: прибор не у нас. На нашей территории, но не у нас. И надеются добраться до него раньше.
- Истинно глаголете, еч Гадаборцев, - глухо, не поворачиваясь, бросил князь и быстро вышел из зала Внутренних Бдений.
Дверь под портретами Конфуция и Александра беззвучно открылась, потом беззвучно закрылась - и главы ведомств остались втроем.
Трусецкий, приподнявшись, обеими ладонями двинул через стол в сторону Богдана свои папки. Богдан на глаз оценил их пухлость. Нет, ничего. Не больше чем на час. Но тут Гадаборцев нагнулся и достал из глубин своего портфеля еще одну папку.
- Это тоже вам, - сказал он, протягивая ее Богдану.
Богдан молча поправил очки.
…Оставшись один, он первым делом позвонил Фирузе и предупредил ее о том, что задержится еще часа на полтора ("Ох, Богдан… с Ангелинкой, получается, вы опять не увидитесь, ей уж спать пора… Она так по тебе скучает…" - "Я понимаю, родная, но что же делать… Ну, скоро выходные…").
Потом он приступил к делу.
Документы оставили у Богдана настораживающее чувство недоговоренности. Информация собственно по теме была хоть и сжатой, но исчерпывающей; однако чего-то Богдан там не находил, мерещилось ему дальше каждого последнего листа каждой из папок недосказанное - и, поразмыслив об этом странном ощущении, минфа решил: оно могло возникнуть оттого, что он уже заподозрил нечто, уже начал предощущать продолжение того информационного узора, который свили в его сознании скупые строки документов, только еще не отдает себе в том отчета. Во всяком случае, уже понятно было, на что уйдет весь завтрашний день или, ввиду явной спешности дела, хотя бы его первая половина - на сбор дополнительных сведений. И вовсе не об изделии "Снег", и даже не о его удивительной судьбе, нет - о людях, судьбы коих слились с судьбой изделия воедино…
Автором идеи был Мордехай Ванюшин, один из величайших физиков современности, внесший в свое время неоценимый вклад в создание ордусского атомного оружия. После того как император наложил запрет на испытания, Ванюшин отошел от практических работ - казалось, навсегда. В предоставленных Богдану нынче бумагах ничего о том не говорилось, но минфа, при всем обилии происходящих в империи разнообразных событий, уследить за коими было невозможно даже самому добросовестному работнику, слышал краем уха, что великий физик вел в последние годы весьма изумительный образ жизни - однако ж наукою заниматься продолжал и, когда его удалось привлечь к работам в Дубино, сполна использовал и свои способности, и свои прежние теоретические наработки.
Пригодились и его ранние, казалось бы, очень далекие от практических нужд, работы по барионной асимметрии Вселенной, и блестящие идеи относительно глюонных взаимодействий и каких-то, прости Господи, очарованных кварков…
Энергетическое воздействие, распространяясь, кстати сказать, со скоростью света, провоцировало в уничтожаемом объекте жуткие и весьма загадочные процессы, в миниатюре повторяющие тот самый Большой Взрыв, что породил Вселенную.
Однако ж поскольку цель хоть и могла оказаться достаточно массивной и крупной (порядка предельно больших астероидов, вроде Паллады или даже Цереры), она никоим образом не могла быть по плотности хотя бы как-то уподоблена невообразимо сверхплотной первоматерии, каковая, лопнув, создала мир, а стало быть, и масса ее была на много-много порядков ниже - и потому никаких вселенских катаклизмов ожидать при взрыве не приходилось. Преобразование объекта порождало лишь энное количество элементарных частиц в энном объеме энергетически напряженного (и потому отчего-то называемого физиками ложным) вакуума; частицы почти мгновенно взаимодействовали друг с другом, превращаясь в необнаружимо малую щепоть космической пыли, и, как понял Богдан, тем самым ложный вакуум превращался в обычный, ничем не отличимый от той, в общем-то, далеко не пустой, но вполне безобидной пустоты, что заполняет пространство между планетами и звездами.
При этом поле воздействия конфигурировалось так, чтобы реакция шла, главным образом, не в стороны от преобразуемого объекта, а внутрь, от поверхности к центру. Тем попутно решались сразу две существенные задачи: сводился почти к нулю выброс вовне радиации, сопровождающей взрыв, и использовалась для подпитки преобразования энергия самого же преобразования; поток еще не успевших прореагировать частиц оказывал колоссальное давление на внутренние слои разрушаемого объекта, сжимая их и разогревая, - и уже сам, без участия исчерпавшего свою энергию внешнего запала, вовлекал их в процесс.
Видимо, Ванюшин использовал тут свою старую идею рентгеновской имплозии, которая позволила ему много лет назад нащупать единственно верные принципы создания ордусской термоядерной бомбы. В данном случае осуществление этой идеи приводило к тому, что, во-первых, процесс оказывался замкнутым, экологически совершенно чистым, а во-вторых, запальное воздействие почти не требовало затрат земной энергии: для выстрела потребно было примерно столько же электричества, сколько поглощают в течение одной-двух минут огромные и, сказать по совести, - страшенные прожектора, воздвигнутые на колоссальных стальных мачтах вокруг стадионов, когда освещают, скажем, футбольную игру.
Когда Богдан во все это, как сумел, вник, у него волосы дыбом встали.
"Этой штукой прямо из кармана… - подумал он и тут же поправился, еще раз заглянув в чертеж изделия, где проставлены были размеры. - Ну, не из кармана, но из портфеля или рюкзака - можно планеты сшибать! Господи, до чего наука дошла! И это они о нашей, понимаешь ли, безопасности пекутся! Да где те астероиды? А это - вот оно, уже тут!"
И в то же время ему до слез жалко стало Ванюшина и его сотрудников. Создать такое - и ни разу не испытать, не удостовериться, что сработает, не получить подтверждения, что столь новые и блестящие, столь фундаментальные идеи верны! Можно себе представить, как им было обидно и горько…
Понятно, отчего так встревожились в свое время соседи Ордуси, едва узнав о сути проводившихся в империи изысканий. Такой рывок никак не мог оставить их равнодушными, когда грозил совершиться односторонне.
Конечно, если бы этот односторонний рывок совершили они, добрые наши соседи, партнеры по мировому хозяйствованию, - их переживания оказались бы совсем иными, тут уж к даосу не ходи.
Понятно стало и то, отчего пошли теперь адские волнения на высшем уровне. Понятно, отчего так переживал Гадаборцев. Этакое - да не уберечь… Наверное, подумал Богдан, знавший человеческую природу несколько лучше физики, работники внутренней охраны, разбиравшиеся с похищением, рады-радешеньки были увериться: предоставленный им ком действительно есть остатки прибора. Такой результат расследования был для них наилучшим. То есть, может статься, устройство и впрямь было расплавлено - но поверили в это следователи, надо полагать, очень охотно.
Но и поведение преступника, раньше казавшееся Богдану психологически совершенно невозможным, предстало теперь в ином свете и начало выглядеть более достоверным. Прекрасный специалист, один из создателей изделия, лучше многих других мог представить себе его сокрушительную, не имеющую никаких подобий в мировой оружейной практике силу - и, видя прибор постоянно у себя под боком, он мог заболеть едва ли не манией, каковую даже самый сведущий душезнатец, однако ж, не отнес бы к действительным недугам. Желание обезопасить мир от подобного оружия и впрямь могло стать навязчивой идеей и вызвать странности в поведении.
Впрочем, с преступлением теперь было не очень ясно.
Молодого физика, хранителя музея, звали Семен Семеныч Гречкосей. Двенадцать лет назад он закончил Александрийское великое училище, проявил незаурядные, можно даже сказать, выдающиеся способности и был распределен в Дубино, чем очень гордился и чему на ту пору очень радовался.