Что это значило? Может быть, Фирузе давно уже ощутила его темную затяжную хандру, но с чуть высокомерной мусульманской снисходительностью к христианам, не способным, дескать, уразуметь, что лучше уж взять в дом вторую жену, чем разрываться между семьей и любовницей, решила, будто любимый муж попросту завел себе кого-то на стороне?
А может, она все понимала и пыталась помочь ему хоть так?
Или, может, это всего лишь его чувство вины обострило мнительность, а жена просто-напросто взяла первое попавшееся под руку издание и, сидя в любимом своем кресле, чуток полистала великую книгу перед уходом на работу, и в этом пустяковом домашнем событии не содержалось никакого послания мужу, никакой шифровки?
Богдан порадовал водителя тем, что завтра и впредь до особого распоряжения он свободен, и отпустил повозку. Медленно побрел по лестнице вверх. Достал ключи.
"Надо потише, Фирузе, наверное, уже легла…"
- …А ты почему не спишь?
- Не хочу, - откладывая книгу, ответила Фирузе так удивленно, словно Богдан несказанно ее изумил, предположив, что она умеет спать. Встала. - Ты голодный?
- Очень, - виновато сказал Богдан.
Багатур Лобо
Александрия Невская, полгода назад и позже
Ничто не предвещало беды.
Казалось, во вселенной, какой ее знал Багатур Лобо, воцарилась гармония - относительная, как все сущее, хрупкая, как все прекрасное, обусловленная многими - простыми, сложными и непреодолимыми - причинами и обстоятельствами, но единственно возможная: он, Баг, она, студентка-принцесса, и ничего, казалось Багу, не подозревающий мир со своим внешним кипением, страстями и событиями.
После памятного приема в честь начала нового тысячелетия, где Баг и Судья Ди сидели в первых рядах почетных императорских гостей в Запретном городе, в самом сердце Ханбалыка, прошло каких-то полтора месяца - и Цао Чунь-лянь как ни в чем не бывало вернулась к своим однокашникам по Александрийскому великому училищу. Баг ждал ее появления с нетерпением: гадал - вернется или нет; вернулась. Теперь уж ланчжун и вовсе перестал сомневаться, что Чунь-лянь и есть принцесса Чжу Ли - так велико было меж ними сходство, так ясно читались в досужих разговорах между нею и другими студентами некоторые мелкие детали, коих никак не могла столь непринужденно знать ханеянка Цао Чунь-лянь; да она и не скрывалась особенно.
Как-то Баг предложил Чунь-лянь остаться после занятий для дополнительной беседы: в ходе подготовки курсового изыскания она так кстати задала сложный вопрос, касающийся до некоторых тонкостей работы с электронными архивами, - и во время беседы ланчжун, словно бы невзначай, задумавшись, совсем случайно обронил: "Видите ли, принцесса Чжу…" - а Чунь-лянь лишь на миг высоко подняла брови да мимолетно улыбнулась; и не выразила протеста. Не стала отрицать. Не открестилась от титула.
После этого, само собой, воцарилось настороженное молчание: зашедший столь далеко Баг, вцепившись в сигару, судорожно придумывал, как быть дальше, - он-то полагал, что студентка ответит: ах, что вы, драг прер еч, вы меня с кем-то путаете! да разве же такое возможно? нет-нет! - а Чунь-лянь, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица, ждала, как же ее преподаватель выкрутится, и лишь веселые смешинки притаились в уголках ее прекрасных глаз.
Баг выкрутился - конечно! - он сделал вид, будто ничего не произошло. После паузы он спокойно продолжил объяснение, лишь на мгновение отвернувшись, дабы смахнуть пот со лба. Чунь-лянь слушала, как всегда, внимательно, ничего не записывая - память у нее была просто удивительная, - но смешинки все зрели и зрели, множились; наконец девушка не выдержала и, опустив голову и прикрыв лицо веером, тихонько рассмеялась. Тот никак не отреагировал, хотя сердце стучало бешено; притворился, боясь расплескать чувства, будто так и надо - хихикать в веер над его словами. И мысленно поблагодарил Гуаньинь, что они с принцессой наедине и никто всего этого не видит и не слышит.
Потом, когда ланчжун закончил речи, студентка, подхватив сумку с книгами, направилась к выходу, - а он неотрывно смотрел ей в спину, - и, уже взявшись за дверную ручку, вдруг порывисто обернулась и произнесла:
- Я не сказала "да"…
Это были первые ее слова с того момента, как Баг назвал девушку принцессой.
Ланчжун почувствовал, что ему не хватает воздуха; Баг смотрел на нее в немом смятении.
- …Но я не сказала "нет", - закончила тем временем улыбающаяся Чунь-лянь и выскользнула из кабинета. Только дверь хлопнула.
Тем вечером Баг встречался в "Алаверды" с Богданом - был канун Дня человекоохранителя, - и Богдан не уставал дивиться тому, сколь нынче разговорчив и улыбчив его друг.
И поскакали дни, полные тонких приятных полунамеков и прочих милых пустяков вроде скрываемых от мира случайных соприкосновений рук. Чунь-лянь успешно переходила с курса на курс, а Баг все время был рядом, ибо студентка неизменно записывалась на все спецкурсы, которые вел ланчжун. А с четвертого курса Цао Чунь-лянь попросила, чтобы Баг еще и руководил ее курсовыми изысканиями. Теперь Баг был счастлив полностью. Ну, почти.
Нет, мысли о чем-то большем его, в общем-то, не посещали: ведь то была принцесса, обитательница немыслимых горних высей, о которых Баг не смел и мечтать; с ланчжуна было довольно сознания, что предмет его молчаливого обожания учится здесь, в Александрии Невской, и - несомненно, теперь уже несомненно, из-за него: ведь Ханбалыкское великое училище было не менее славным, нежели Александрийское, а тамошнее отделение законоведения и подавно слыло первым в Ордуси. Однако принцесса привычным с детства равнинам предпочла ненастную Александрию - какие, спрашивается, нужны еще доказательства?
За три дня до своего очередного дня рождения принцесса Чжу Ли пригласила Бага в харчевню "Алаверды", что на углу проспекта Всеобъемлющего Спокойствия и улицы Малых Лошадей, - лишь его одного, а больше приглашенных не было. С сообразным поклоном протягивая ланчжуну длинный узкий конверт, она тихо добавила, что должна будет вскорости отбыть на время в Ханбалык и потому предлагает провести скромное празднество в Александрии заранее, совсем неофициально; Баг не спросил, зачем в Ханбалык, - и так ясно; эти понятные обоим, но не высказанные словами недомолвки "ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты…" стали непременной составляющей их необычных отношений. "Я непременно буду, - ответно поклонился Баг. - Благодарю вас за оказанную честь, драгоценная преждерожденная". Принцесса наморщила носик, удрученно вздохнула - и Баг тут же поправился, но так же тихо, как и она: "Еч Ли". И быстро подмигнул.
А потом человекоохранитель сообразил, чего на самом деле стоило принцессе это приглашение: ведь отмечать день рождения до наступления действительной даты - поступок почти отчаянный; праздновать годовщину появления на свет заранее - это искушать судьбу, ведь та может, осерчав, не позволить гордецу дожить до наступления настоящей годовщины. Принцесса рисковала своей жизнью ради того, чтобы встретить свой праздник вдвоем с ним, с Багом!
В тот вечер Ябан-ага, хозяин харчевни "Алаверды", был по-настоящему рад за своего стародавнего посетителя: Баг приходил к нему с разными женщинами - Ябан-ага помнил как минимум пятерых, - но никогда еще ланчжун не выглядел столь умиротворенно-счастливым. Он и его спутница возникли в полумраке харчевни словно из воздуха - даже дверной колокольчик не звякнул, - и оказались за самым дальним столиком в самом темном углу, а когда харчевник подошел спросить, что, мол, угодно преждерожденным, те поначалу не заметили его появления; потом Баг встрепенулся и, не отрывая взгляда от принцессы, невпопад сделал какой-то умопомрачительный, нелепый заказ, Ябан-ага лишь крякнул в удивлении, но покорно, даже и не поворчав толком, отошел: видел, что дорогие гости слишком увлечены друг другом. Вот и хорошо, вот и ладно. Харчевник понимал в своем деле, и потому ни одно из потребованного Багом несообразного набора блюд на столе так и не появилось, а возникли другие - сообразные моменту, легкие и тающие во рту; этого, впрочем, никто, кроме Ябан-аги, похоже, так не оценил.
Назавтра принцесса улетела в Ханбалык - Баг смотрел потом в новостях придворные торжества в честь ее дня рождения, и каждый взгляд, который принцесса Чжу Ли бросала в камеру, казался ланчжуну адресованным ему и только ему… Рядом развалился вдоволь напившийся пива Судья Ди, он тоже поглядывал на экран - может, и коту мерещилось, что принцесса обращается к нему?
Через седмицу принцесса вернулась, и все снова стало хорошо, и возобновились сладостные недомолвки общей тайны. Потом был выпускной вечер - студентка Цао Чунь-лянь окончила великое училище с отличием и выразила желание продолжить обучение в качестве кандидата на степень цзюйжэня; наставником ее стал, разумеется, ланчжун Багатур Лобо.
Однажды принцесса и Баг как-то очень непринужденно, естественно перешли на "ты"…
И тут все стало плохо. Очень плохо.
…Известие о скоропостижной, на шестьдесят шестом году жизни, кончине царствующего императора Чжу Пу-вэя обрушилось на Бага точно ком талого снега с весенней крыши. Сидя на именной табуретке в заведении Ябан-аги, он как раз ел вечерние цзяоцзы и запивал их холодным пивом "Великая Ордусь" и думал о хорошем, то есть о принцессе: скоро они должны были посетить великого александрийского оружейника Никиту Галактионовича Шнырь-Ковайло, на всю страну прославившегося удивительным искусством в изготовлении боевых ножей в полтора чи длиной, у Бага самого было четыре таких ножа; и тут к нему на подгибающихся ногах подошел харчевник и, бледнея на глазах, сообщил ужасную новость.
Баг едва не подавился пивом. Конечно, сообщения о том, что августейшему владыке в последнее время нездоровится, что его пользуют лучшие придворные лекари, часто появлялись в средствах всенародного оповещения; люди вообще имеют обыкновение время от времени хворать, особенно в преклонном возрасте, но - это же сам император…
- Не понимаю… - горестно тянул внезапно ставший худым и нескладным Ябан-ага. - Как же так, драг прер Лобо?! Неужто ж несообразно лечили батюшку-то нашего? - Казалось, харчевник вот-вот заплачет.
И неудивительно: в Ордуси Чжу Пу-вэя любили. Император, известный не только своей прозорливой мудростью и неспешной твердостью, но и страстью к изучению биологии приматов моря, правил страной уже более тридцати лет и для нескольких поколений давно стал неотделимым от Ордуси символом ее надежности и неколебимого спокойствия. Тем неожиданней стала смерть Чжу Пу-вэя, хотя каждый в глубине души понимает, что все люди смертны…
В "Алаверды" установилась гулкая тишина - лишь с полминуты, по инерции, из колонок продолжали литься тихие звуки пипа, но и они смолкли, когда Ябан-ага судорожно, несколько раз промахнувшись, надавил дрожащим пальцем на нужную кнопку, - немногочисленные посетители потерянно переглядывались, а кто-то в углу уже схватился за мобильный телефон и что-то бормотал скороговоркой невидимому собеседнику.
Вспомнил о телефоне и Баг - рванул из-за пазухи трубку, торопливо набрал номер принцессы.
- Еч Ли… - Сейчас было не до церемоний и не до посторонних ушей. - Ты… уже знаешь?
- Да. - В тихом голосе принцессы, противу ожиданий, не было слез. - Мне сообщили час назад… Тромбоз коронарных сосудов. Все так внезапно… Не беспокойся, - предвосхитила она следующий вопрос Бага. - Со мной все в порядке.
- Я сейчас же приеду!
- Нет. - Она сказала это так, что Баг понял: приезжать не следует. Какие-то новые, незнакомые нотки внезапно услышал ланчжун в голосе милой и непосредственной, сметливой и проницательной студентки Цао Чунь-лянь. В ее интонациях прорезалась непривычная властность. Холодная, отстраненная. - Приезжать не следует. Если хочешь… - Тут властность куда-то на мгновение пропала, и голос дрогнул. - Если хочешь - проводи меня. Будь на воздухолетном вокзале через час.
Баг все мгновенно понял: ведь умер не просто ее отец, которого принцесса горячо любила, но - император, и это последнее обстоятельство налагало на Чжу Ли совершенно иные, новые обязательства, выходящие далеко за круг обязанностей обычной - пусть и очень даже необычной! - студентки. Сейчас в ее жизни не было места открытым проявлениям каких-либо чувств, кроме дочерних. Да, так и должно быть, подумал Баг. Но как же ему было жаль эту упорно мечтающую идти своим собственным путем, настойчивую и своенравную, но все равно столь хрупкую и в сущности легкоранимую девочку! Он представил себе, как она, в окружении столпившихся свитских с траурными лицами, изо всех сил старается не зарыдать в голос, ведь теперь ей важней всего - сохранить лицо…
Баг примчался на воздухолетный вокзал через двадцать семь минут. Так и есть - обычные полеты были отложены на полтора часа, ибо отбывал спецрейс на Ханбалык.
К тому времени, когда наконец появилась принцесса, во рту у Бага было мерзко от табака, на душе - отвратительно от скверных предчувствий. А когда Чжу Ли, властно махнув рукой своим даже в трауре сохранявшим почтенную важность сопровождавшим, одна неторопливо двинулась к нему, Баг помчался навстречу; они сошлись в центре громадного, облицованного гранитом опустелого зала. Баг остановился за шаг от принцессы, она встала тоже - неестественно бледное лицо без малейших признаков румянца, явственно наметившиеся тени под глазами, да и сами глаза: черные, бездонные, наполненные неизбежностью горя; ни капли косметических средств, простое и просторное ослепительно-белое одеяние, больше похожее на балахон… Принцесса протянула руку - внезапно худенькую и очень холодную; Баг осторожно сжал ее пальцы.
- Прощайте, еч Баг, - внезапно сказала Чжу Ли и, пока ошарашенный ланчжун пытался осмыслить слово "прощайте" (почему "прощайте"? почему не "до свидания"? ведь есть и большому трауру предел!), преодолела последнее разделявшее их расстояние, легко поднялась на носки и невесомо коснулась щеки человекоохранителя сухими губами. - Спасибо за все. Я была здесь так счастлива… - Решительно повернувшись, Чжу Ли заскользила по сверкающему полу к створу врат, где брала начало бегучая дорожка: тук-тук-тук - звучали в гулкой тишине ее каблучки. Но принцесса остановилась еще на миг, обернулась - точь-в-точь как тогда, с веером и студенческой сумкой, в самом начале! - и добавила столь тихо, что даже Баг ее едва расслышал, а остальные уж никак не могли: - Слишком долго мы ждали…
Баг чуть не умер.
Свитские, шелестя снежно-белыми траурными шелками, торопливо устремились вослед принцессе; дорожка понесла их - неподвижные фигуры становились все меньше, меньше, и в этом зрелище было что-то невыразимо безысходное, словно их уносила сама судьба; еще несколько мгновений - и, кроме Бага и нескольких застывших у стен служащих да пары вэйбинов воздухолетной охраны, в зале отбытия никого не осталось.
Баг машинально прижал ладонь к щеке - к тому месту, которого коснулась губами принцесса, - и, не видя ничего вокруг, пошел прочь. В голове пойманным мотыльком билась мысль: почему "прощайте"? почему?!
Всю ночь он не сомкнул глаз: метался по квартире и не выключал телевизор - ждал новостей. Судья Ди следил за хозяином с оружейного шкапа: кот понимал еще далеко не все в хитросплетениях жизни, но на всякий случай забрался повыше.
Особенных новостей не было: дипломатические представители держав выразили соболезнование… Главы государств скорбят вместе с ордусянами… Принцесса Чжу Ли прибыла в Ханбалык из загородного имения… Тридцать шесть лет просвещенного правления августейшего Сына Неба Чжу Пу-вэя… К Тайюаньскому хоу посланы гонцы чрезвычайной важности… Столица оделась в траур…
К Тайюаньскому хоу посланы гонцы чрезвычайной важности.
"Вот оно", - подумал Баг, и ужасная догадка молнией вспыхнула в голове: сразу стало понятно это самое загадочное "прощайте"; Баг остановился как вкопанный, а потом медленно сел на пол.
Конечно.
И - кончено.
Чжу Цинь-гуй, Тайюаньский хоу, племянник покойного императора, три года назад официально провозглашенный наследником престола, за две седмицы до внезапной кончины дяди окончательно и бесповоротно порвал с суетным миром: отрекся ото всех титулов, отказался от должностей и удалился в дервишскую обитель под Асланiвом, чтобы, полностью предавшись служению Аллаху, вымолить таким образом Чжу Пу-вэю долгие годы жизни; посылать теперь к Тайюаньскому хоу гонцов было делом исключительно формальным и заранее обреченным на неуспех, ибо хоть уход от мира наследника престола и произошел тихо, буднично и вне пристального внимания средств всенародного оповещения, но был уход окончательный; пронырливым журналистам стало известно, что наследник, еще обитая в миру, совершенно разочаровался в себе как возможном владыке империи, а в последнее время и вовсе отошел от дел, объясняя это главным образом сознанием собственной неспособности и оттого боязнью не помочь, а навредить. "Небо не вручает Мандат на правление кому попало", - вот что однажды сказал Цинь-гуй.