- Тогда Степанов говорит: "Командир прижмись к нему, я сейчас!" Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю - Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бац ему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикирование и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый "мессер". Ну а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться, как тут опять "мессеры" налетели… э-э-э-э… м-м-м? - завис я на миг.
- Сто? Двести? - подсказал чей-то голос.
- Двести? Чего врать-то? Сто пятьдесят было. Окружили они нас. Ну, я думаю, все, будем принимать последний бой, только собрался броситься на таран, как горючее кончилось, и мы в пике и врезались в землю.
- Разбились? Насмерть?
- Не-е. В болото упали. Вылезли, а куда идти?
- И куда?
- Тут мы вспомнили, что рядом есть немецкий аэродром, и мы туда. Прибегаем - немцев на нем видимо-невидимо! Ну я роту охраны схватил левой рукой, правой колочу им по мордасам. А сам кричу экипажу: "Захватывайте самолет, а то улетит сейчас!" Смотрю, а тот действительно на взлет пошел, тут наши подбегают и за хвост его держат. Ну я с охраной разобрался, стволы у пулеметов и пушек в узел завязал и побежал на помощь. В общем, выкинули мы немцев из самолета и домой полетели.
- А пограничники?
- А-а-а, э-э-э?.. А!!! Так летим мы, значит, смотрю - внизу наши идут и рукой машут. Подвези, мол, ну а мы что? Не русские, что ли? Подобрали, и вот здесь. Кстати, а ужин был уже?
- Был-был. Если поторопишься, то успеешь, столовая собирается - и на машины. Передислоцируемся мы.
- Ну я побежал тогда… - И действительно побежал.
Заскочив в санчасть, подхватил свой сидор, сунул в него очки и, закинув на плечо, отмахавшись от соседей по палате, тоже собиравшихся, помчался в столовую.
- Теть Вер, как насчет поесть?
- Ой, матушки! Суворов! Ты же с вылета не вернулся, говорили, вас немцы сбили! - всплеснула руками повариха в столовой.
- Сбили-сбили. Так как насчет поесть?
- Только холодное оста…
- Да мне пойдет. Там еще особист и сержант Степанов некормленые.
Мне наложили холодных пельменей, которые я стал с урчанием поедать. Минут через семь пришел Степанов и присоединился ко мне. Никифорова не было, но одна из официанток унесла куда-то судок.
Когда я почти закончил и пил чай с вареньем, в столовую вошел капитан Смолин.
- Суворов, а кто за вас рапорт писать будет?
- Сейчас, товарищ капитан! - кивнул я и, вытерев руки салфетками, взял карандаш.
- Пиши только правду, а не то, что ты у "юнкерса" заливал.
Капитан внимательно читал все, что выходило из-под моей руки. Кое-где делал пометки на черновике, но молчал.
- М-да. Покрутило вас. Двух сбили?
- Да. Один - я. Другой - Степанов.
- Понятно, их трудно будет провести по бумагам, но попробуем. Пиши теперь чистый лист.
Переписав все набело, я отдал рапорт начштаба, который, внимательно прочитав, расписался, достал из кармана печать и, хэкнув на нее, прижал к листу.
- Через полчаса вылет. Ты летишь на "юнкерсе", его уже заправляют и грузят имуществом. Раз нам достался такой подарок, то грех не воспользоваться такой возможностью.
- Товарищ капитан, а мой истребитель?
- Ах да. Совсем забыл. Мотор привезли, но поставить не успели, так что твой ЛаГГ вместе с мотором и горючим погрузили на две освободившиеся машины и готовят к эвакуации.
- Ясно, товарищ капитан. Спасибо.
Кивнув, Смолин развернулся и вышел из столовой. Допив холодный чай, отдал стакан и блюдце с вареньем Любаше и побежал в санчасть. Лютиковой, когда собирался, не было, видимо, возилась с ранеными, и сейчас я надеялся застать ее.
- Можно? - спросил я, заглядывая в ее кабинет. Марина была там, собиралась.
- Суворов? Что-то случилось?
- Нет, товарищ военврач. Вот подарок вам, лично снял с тела немецкого летчика, - сказал я, протягивая желтую кобуру.
- Это с которого? Не с того ли, который на моторе летел? - спросила она с любопытством.
- Ну вот зачем так меня оскорблять? Нет, оружие того летчика у Степанова. Это с пилота "юнкерса".
Подарок она приняла, но от попытки обнять ее и поцеловать ловко увернулась. Однако не стукнула, и это обнадеживало, поэтому я, выходя, обернулся и твердо сказал:
- А ведь все равно вы будете моей! - и выскочил, увернувшись от брошенной склянки, которая звонко разбилась о дверь.
За время, пока обедал, салон вымыли и привели в порядок. Тела немецкого летчика, как и мешков, не было, зато везде лежали папки, ящики и другое имущество. Только лавки по бокам были свободны - судя по посадочным местам, со мной летят еще и десять пассажиров. Прикинув грузоподъемность, только вздохнул: взлетать мы будем на пределе. Как всегда.
Выпрыгнув из "юнкерса" на землю, осмотрелся. Вдали формировалась автоколонна, где-то там был мой ястребок. Степаныч уже подбегал, доложился об эвакуации, так что тут я был спокоен.
От санчасти в моем направлении потянулись раненые с личными вещами в руках. Последней шла Марина, неся два чемодана. Увидев ее, побежал навстречу и перехватил груз. Судя по звяканью и тяжести, там были медицинские препараты. Шедшая рядом санитарка тетя Галя несла что-то из медицинского оборудования.
- Вы что, со мной?
- Да. Смолин приказал грузиться, он, кстати, с нами летит, - ответила Лютикова.
- Понятно. О, наши к взлету готовятся. Четыре аппарата осталось. М-да.
Бомбардировщики поднялись в воздух и в сопровождении одиннадцати "чаек", оставшихся в истребительном полку за последние дни горячих боев, направились на новый аэродром под Могилевом.
- Заводи! - издалека махнул рукой Смолин. Посмотрев, как он трусцой бежит к самолету, я залез в салон и, протиснувшись между пассажирами, добрался до кабины. На старте стоял "ишачок" Запашного с крутящимся пропеллером. Вот он взревел мотом, стронулся с места и пошел на взлет.
Все три двигателя уже ревели, прогреваясь, когда Смолин сел на место второго пилота и, надев наушники, спокойно сказал:
- Можно взлетать. Майор Запашный будет нас сопровождать.
"Ишачок" к этому времени, крутясь над аэродромом, набирал высоту, явно собираясь прикрывать нас.
Выведя "юнкерс" на начало полосы, дал газу и повел транспортник на взлет.
Путь до нового аэродрома был спокойным, где-то сбоку мелькали чьи-то самолеты, но нас они то ли не видели, то ли не обратили внимания, так что долетели мы без проблем. После посадки быстро стемнело, но новое место оказалось подготовленным. К моему удивлению, и полк Запашного тоже передислоцировался с нами, так что мы селились фактически в соседние землянки. На аэродроме никого не было, даже охраны, так что пришлось выставлять ее из летчиков и членов экипажа. БАО ожидался нескоро.
Меня опять определили в санчасть, так что караульная служба не грозила. Как и остальным раненым.
Аэродром располагался у города Шклов на краю большого лесного массива. Землянки были вырыты на расстоянии ста метров от опушки и вполне могли уберечь от бомбардировок. Да и поле отлично подходило для ВПП, я уже убедился в этом, посадив тяжелый транспортник, который на следующий день угнали куда-то в тыл.
Пощипанная автоколонна нашего полка пришла после обеда следующего дня, другие встретили это событие радостно, а вот у меня возникли новые проблемы.
Очередная почищенная картофелина полетела в таз с водой.
- Товарищ старший сержант, вы потоньше чистьте, а то смотрите, какая кожура толстая, - учил меня молоденький боец, тоже, как и я, получивший наряд вне очереди. Только один, а не два, как я.
- Боец, я картошку в первый раз в жизни чищу, что ты хочешь? За один наряд не научишься.
- Ничего, товарищ старший сержант. Пять нарядов, и научитесь, я же научился.
- Спасибо, обрадовал. Мне и двух нарядов вот так хватило, да еще и шагистики Страхова.
- Да, старшина - зверь. Вот у меня никак не получалось поворот налево, так он меня за полдня научил.
- Что? Тоже хворостиной по ногам стегал? - спросил я после очередного бульканья. Гора нечищеной картошки понемногу уменьшалась, а таз наполнялся.
- Ага.
- Ну что, молодцы, почистили?.. Так, половину я на борщ забираю, а вы продолжайте, - сказала тетя Вера и, подхватив ведро с результатами нашего труда, ушла в столовую.
- Товарищ старший сержант…
- Ну чего тебе еще, боец?
- А за что вам второй наряд влепили?
- За то же самое.
- А?
- Спросил, за что, - пояснил я, бросая в ведро очередную картошку и беря следующую.
Нож я использовал свой, тот самый, снятый с поляка. С первого человека, которого я убил. Мне нравилась удобная рукоятка и возможность пальцем придерживать лезвие.
Эти наряды, что я получил позавчера, были, на мой взгляд, странными. Ну обратился я не совсем по уставу к командиру. Одно дело - уставы будущего, которые я более-менее знал, другое - образца сорок первого, который со скуки пробежал, когда была возможность. Не знаю, виноват ли тут наш особист, пропавший три дня назад, - с того момента, как он вылез из "юнкерса", я его больше не видел. То ли действительно довел командира. Да и просьба-то была обычная - допустить меня к полетам, в связи с тем что чувствую себя хорошо, да еще мой ЛаГГ починили и провели все тестирования. Однако командир мгновенно вспылил и отправил меня на работы и занятия шагистикой у местного "зверя" по этой части - старшины Страхова. Проще говоря, влепил наряд, потом второй. В общем, создалось такое впечатление, как будто меня изолировали.
Закончив с картошкой, подхватил ведро с грязной водой и, отойдя от землянки, рядом с которой стояла наша походная кухня, широким жестом вылил воду. В это время мое внимание привлекло гудение моторов небе. Гул был незнакомым, такой я еще не слышал, поэтому, поставив ведро на землю, направился к опушке.
Там стояли несколько командиров и смотрели в небо, где шла тридцатка самолетов.
- Вроде немцы, - обратился один из них ко мне.
- Да. "Дорнье", - ответил я, опознав силуэт. Опустил голову, снова посмотрел на небо и с чувством добавил: - Твою-ю-ю ж-ж-же-е мать, а?!
И было отчего. Вопрос прозвучал на французском, ответ - на нем же. Меня банально подловили. Посмотрев на ухмыляющегося парня, я увидел рядом и Никифорова. А из стоящей неподалеку "эмки" вылез майор - нет, не майор, а дивизионный комиссар, я спутал ромбы со шпалами, да и нарукавные знаки не сразу разглядел - и направился к нам.
Поскольку головного убора на мне не было, честь комиссару я не отдал.
- Ну что, гражданин Суворов? Пора поговорить?
- Пойдем поговорим, - вздохнул я.
Меня как-то быстро обхлопали, извлекли нож из-за голенища и повели вслед за комиссаром, уверенно направившимся куда-то в глубь леса. ЗАП, что стоял тут до нас, неплохо все оборудовал, понятное дело, была и землянка для особиста. Она находилась отдельно от остальных, метрах в пятидесяти в стороне, и, судя по тому, как уверенно шел комиссар, он тут уже бывал. Заметив в стороне группу наших летчиков, я быстро сложил руки за спину и, повесив голову, продолжил идти.
Землянка оказалась большой, даже с перегородкой, за которой стоял топчан для особиста. Посмотрев на окна под самым потолком, дававшие не так много света, как хотелось бы, комиссар достал из кармана галифе спички и поджег фитиль, вставленный в расплющенную гильзу из-под мелкокалиберного снаряда.
- Садитесь, - показал он мне на табурет перед сбитым из ящиков столом.
Кроме комиссара, меня, Никифорова и еще одного гэбиста в землянку больше никто не вошел.
- Я заместитель начальника политотдела фронта дивизионный комиссар Макаров. Теперь представьтесь и вы, гражданин. То, что вы не Суворов, мы выяснили еще неделю назад, как и то, что вы не являетесь гражданином Советского Союза.
Беседа была в доверительным тоне, поэтому я попробовал подергаться:
- Зачем вам это, товарищ дивизионный комиссар? Двадцать второго июня у меня началась новая жизнь, которая мне вполне нравится. Присягу я принял и сейчас служу в Красной Армии. Мне у вас нравится.
- Понимаешь, какое дело. Сейчас нужны громкие победы в воздухе, и ты на это дело подходишь как никто другой. Десять зарегистрированных сбитых, угон самолета у немцев, отлично проведенный разведполет. После первой победы над Минском начали было освещать, как ты заметил, твои победы, но выяснилось, что ты появился из воздуха. Вот и был приказ от начальника Военного Совета фронта выяснить о тебе все, пока попридерживая прессу. Вот мы и выясняем. Случайная оговорка об угоне самолета и твои незнания элементарных мелочей, которые знают все, кто живет в Союзе, дали понять нам, что ты, можно так сказать, эмигрант. Догадаться, откуда ты, труда не составило, была проведена проверка, и вот теперь хотелось бы знать. Ты кто?
Комиссар говорил спокойным, даже немного усталым тоном, меня даже потянуло все рассказать ему.
"Психологи, блин!" - подумал я и, задумчиво посмотрев на потолок, согласно кивнул:
- Я буду рассказывать, вы спрашивайте, если что.
- Хорошо.
Никифоров стал стенографировать за мной.
Тщательно выбирая слова и следя за языком, я начал рассказывать про "свою жизнь":
- Отец у меня был из мещан. В четырнадцатом пошел добровольцем в армию. Три года воевал за Россию во Франции в одной из бригад, там получил офицерское звание. Когда началась революция, он тогда и остался вместе с другими офицерами во Франции. Отвоевал в Иностранном легионе, после чего женился на моей матери, она с семьей эмигрировала, там они и встретились. В двадцать четвертом родился я.
- Так значит, тебе действительно семнадцать лет?
- Да, два месяца назад исполнилось. Но для всех мне восемнадцать, а то еще выпрут куда-нибудь в запасной полк.
- Фамилия Суворов?
- Мама - один из дальних потомков знаменитого полководца. Суворов - фамилия бабушки.
- А настоящая фамилия? Не хочешь говорить? - спросил комиссар, заметив мое отрицательное качание головой.
- Семью я похоронил, не стоит их тревожить. Я же сказал: начал жизнь с чистого листа.
- Продолжай, - едва заметно улыбнувшись, сказал он.
- В двадцать втором, еще до моего рождения, вернулся из России дядя Женя, брат моей матери. Он за Колчака воевал, ранен был. Так вот жили мы не сказать, что богато, но на жизнь хватало. Когда отец заметил, что меня интересуют самолеты, то помог с этим. Так что с десяти лет вся моя жизнь связана с авиацией. Сперва планеры, потом легкие одномоторные самолеты, а вот когда с Испанской войны вернулся один знакомый дяди Жени, то вот тогда началась настоящая учеба.
- Что за друг?
- Военный летчик. Он летал на "мессершмиттах". Говорил, что имел семь сбитых, два из них - И-16. Он воевал с немцами, добровольцем.
- Фамилия?
- Жак Деверо, он погиб в небе Франции в сороковом году. Двух немцев сбил и сгорел в самолете.
Такой летчик действительно существовал. Я видел его фотографии на Стене героев, на аэродроме, где летал.
- Продолжай.
- Он учил летать меня. Техника воздушного боя мне давалась сразу, так что когда началась война, я был уже неплохим пилотом, как мне говорили, но кто пустит мальчишку в небо? Поэтому я устроился на военный аэродром в качестве чернорабочего. Что-то вроде "принеси, подай, иди на хрен, не мешай". За неделю до окончания войны на город, где мы жили, был налет авиации. Там находились части пехотной дивизии, артиллерия, в основном вот по ним и нанесли удар. Однако вылетевшие истребители атаковали их, и немцы скинули бомбы на город, не долетая до цели. Мои родители, младшая сестра погибли под этими бомбами. Они спустились в подвал, когда объявили воздушную тревогу, и погибли там. Бомба попала в дом, пробила крышу, пол второго этажа и разорвалась на первом, обрушив потолок подвала. Я почти неделю откапывал их, пока мы не достали тела. Врачи говорили, что они погибли мгновенно. Я месяц прожил рядом с развалинами, никак не мог поверить, что их уже нет. Там и нашел меня дядя Женя. Он воевал в бронетанковом полку, командиром автороты, пока не закончилась война. Неожиданно быстро закончилась. Он быстро настроил меня на нужный лад - нужно мстить. Поэтому мы стали вроде маков.
- Кем?
- Маки, макизары, французские партизаны. Хотя какие они партизаны? Плевок в сторону патруля - геройский поступок, а уж если мост поджечь, так диверсия на всю страну. Но мы были не такими, если уж диверсия, то так, чтобы… ух!
- Ясно, продолжайте.
- Эта тайная война продолжалась месяца три, пока нас не предали. Те кому, мы доверяли. Англичане, которые поставляли нам оружие, боеприпасы и снаряжение, сдали наш отряд. Я не знаю почему, так как не был допущен к подобным сведениям. Немцы практически полностью уничтожили отряд, но нескольким удалось уйти, в том числе и мне. Поездом я смог уехать в Польшу, где поселился у одной приятной вдовушки в Варшаве. А когда понял, что немцы концентрируют войска, то решил перебраться в СССР. И вот двадцатого июня я смог это сделать.
- Как именно?
- И смех, и грех, как говорится. К границе вообще подобраться было невозможно. Постоянные патрули, огромное количество войск. Я там почти неделю лазил, благо дядя Женя, бывший пластун, многому меня научил. И вот случайно я увидел на поле немецкий самолет "шторьх" и трех человек рядом. Пилота и двух механиков. Там еще мотоцикл стоял. А у меня кроме пистолета ничего не было. Судя по всему, "шторьх" сел на вынужденную, вот механики его и чинили, там капот был поднят. Ну а дальше понятно - подобрался я поближе и стал ждать, пока починят. Они закончили с ним, когда начало темнеть. Механики сразу уехали, а летчик стал устраиваться в кабине. Я сперва думал, лететь собрался, оказалось - спать. Там немецкая часть рядом была, поэтому я решил действовать тихо, подошел, разбудил летчика, оглушил его рукояткой, сел в самолет и взлетел. Взлететь-то я взлетел, но почти сразу мотор стал сбоить, что-то они там не доделали, так что через пятнадцать минут он у меня совсем заглох, пришлось планировать. Плюхнулся в болото. Чуть не утонул, пока выбирался. Выбрался, а где я, понять не могу, то ли на нашей территории, то ли еще у немцев, но утром меня разбудили…
Я рассказывал монотонным голосом, заново переживая все, что со мной случилось. Только сделал вставку насчет капитана Борюсика - откуда я его знаю. Мол, нашел летчика, у которого в планшете была фотография с именами на оборотной стороне.
Комиссар частенько задавал мне вопросы, пытаясь поймать на несоответствии - какой аэродром, где я учился, какие там заведения рядом.
- Откуда у тебя такие пилотажные способности к незнакомой технике? К тому же ЛаГГу или Пе-2?
- Это врожденные способности. Я командиру полка солгал, сказав, что умею летать на истребителе, но никак не думал, что он так труден в управлении. Думал, что он мне дастся быстро, но… - развел я руками.
- А сбитый "мессер" на взлете - это как?