Перейдя в нестерпимый визг, она яростно билась в голове, словно стремясь вырваться на волю, и отчаянно взывала вспомнить. Что именно вспомнить - Ярослав не понимал, и лишь когда до ненавистного рязанца, который, нимало не таясь, стоял чуть ли не в первых рядах своей жалкой кучки, осталось всего ничего, он вспомнил. Первым делом князь осадил своего коня, причем так резко, что жеребец чуть не споткнулся, норовя выбросить наездника из седла.
– Стой, - заорал истошно Ярослав, но было уже поздно.
Снова на пути его дружинников оказался коварный ров с острыми кольями на дне и тут же рядом - второй, преодолеть который почти никто не сумел. Считаные дружинники, чудом перескочившие через оба, все равно валились замертво от точных выстрелов рязанских арбалетчиков.
Константин и впрямь воякой не был, так что ничего путного придумать не сумел. Зато на повтор старой коломенской ситуации [99] у него ума хватило. Однако повтор был с некоторыми новшествами.
Так, например, справедливо полагая, что на этот раз конная атака будет не только сбоку, но и спереди, он и рвы приказал вырыть соответственно, соединив их между собой. Чтобы ничего не заподозрили, он землю велел выносить к берегу реки и высыпать ее там. Затем рвы замаскировали ветками, уложив на них аккуратно подрезанный дерн. Времени хватило еле-еле. Оставалось лишь так раззадорить черниговского князя и особенно Ярослава, чтобы от слепой ярости они кинулись на него сломя голову, позабыв обо всем на свете. Весь вечер он сочинял нужный текст и лишь ближе к ночи остался удовлетворен содержанием грамоты. Для того чтобы развеять сомнения относительно возможных ловушек типа волчьих ям, он повелел оставить во рвах спереди несколько проходов. Их специально огородили тоненькими, хорошо ошкуренными колышками. Яркая желтизна четко выделялась на фоне зеленой травы, служила хорошим ориентиром для своих. Проходы сделали косыми, то есть, следуя по прямой, миновать оба рва было никак нельзя.
Опасения вызывал лишь Ярослав, который должен был помнить зимнюю битву под Коломной, но тут уж оставалось положиться на судьбу - как повезет. Сейчас Константин радостно понимал, что удача ему вновь улыбнулась.
Окружения со стороны реки он не боялся. Пусть булгар намного меньше, но зато их ладьи значительно больше по размерам, да и сами воины изрядно поднаторели в этих водных сражениях. Об одном он попросил своего союзника - по возможности ратников не убивать, а просто переворачивать и топить их ладьи.
– Пойми, Абдулла, они же все народ подневольный. Повелели им князья с боярами, вот они и пошли в поход - деваться-то некуда. Были бы степняки какие, я тогда наплевал бы - своей охотой они на мою землю пришли, или заставили их. Всех вырубил бы нещадно, под самый корешок. Но они - русские люди. Жалко.
– Все равно смертей не избежать, - резонно возразил наследник ханского престола.
– Это ты верно сказал. Потому и надо сделать так, чтобы их поменьше было.
Бек сдержал слово. По тем, кто не стрелял, булгары в ответ тоже не били. Просто сноровисто накидывали острые крючья-кошки и резко дергали вбок за другой конец крепких пеньковых веревок, опрокидывая одну ладью за другой.
Ратники-мужики, бестолково суетясь, пытались их обрубить, но толстые, хорошо просмоленные веревки были прочны. От одной, двух, а то и трех кошек освободиться удавалось, но в каждую ладью впивалось не меньше пятка, а потому усилия были бесплодны.
– И откель токмо понабрали их поганые, - сокрушались те, кто уже выбрался из-под перевернутых ладей и добрался к берегу.
На самом-то деле было их поначалу не так много. Но пока Константин плыл с Абдуллой к Ростиславлю - он успел хорошо ознакомиться с тактикой речного боя и тут же обратил внимание на их количество, после чего немедленно освободил всех кузнецов, пришедших с Сергием, а также местных, что были в городе, от земляных работ и поставил их на отковку кошек.
– Да куда их нам столько? - возмущался Абдулла. - Половины за глаза…
На самом деле еле хватило, да и то лишь благодаря Миньке и Сергею. Первый тут же внес кое-какие новшества, включая внедрение поточного конвейерного метода, а второй… Ну скажем деликатно, сумел найти убедительные слова для работяг, чтобы внедрить его на практике.
А от русских стрел булгар хорошо защищали высокие борта собственных кораблей и приобретенная именно в таких боях незаурядная сноровка и ловкость. После того как перевернулись десятка четыре ладей, штурм, начавшийся хаотичной атакой, резко прекратился. Стрелы, обмотанные пуками горящей пакли, воинам Абдуллы тоже удавалось загасить почти сразу же, благо, что речной воды хватало.
На берегу между тем отхлынувшие от рвов дружинники тоже попытались изменить тактику и избить рязанскую рать стрелами. Но и тут их ждала неудача. В окружении Константина имелось почти четыре сотни арбалетчиков, и едва дружинники уверились в своей безнаказанности, осыпая врага стрелами и незаметно для себя приближаясь все ближе и ближе к ним, как тут же последовало возмездие.
Прозвучала громкая команда Константина, и арбалетный залп выкосил добрую сотню воинов. То же самое произошло при попытке зайти с правого фланга. Здесь вовсю распоряжался остатками своего воинства (кузнецы продолжали вкалывать в городе) неугомонный помощник Миньки. Сам же великий изобретатель мог только азартно болеть за своих, стоя на городской стене Ростиславля, и переживать, что его самого нет среди умелых стрелков.
– Эх, гранатой бы еще, - время от времени вздыхал он, тут же с тоской вспоминая, как их вчера обнаружил у него бдительный Константин и сразу же - хорош друг, нечего сказать - беспощадно изъял все десять штук.
Между тем заметно темнело. Июньские дни самые длинные в году, но когда-то заканчиваются и они. Мстислав Святославович, уцелевший только по причине своей грузности, - конь его совсем немного отстал, и лишь потому князь не попал в первую, самую гибельную волну, - повелел прекратить атаки и готовиться к ночлегу. Злобствующего Ярослава он осадил, самокритично заметив:
– Рязанец - молодец, а мы с тобой дураки, - но тут же бодро заявил: - Ничего, за одного битого двух небитых дают, а пока пусть он немного потрепыхается.
Подумав немного, черниговский князь подозвал старого тысяцкого, который невесть каким чудом остался жив и даже почти невредим, ухитрившись выкарабкаться из рва, и коротко велел:
– Брод найти надо через речушку, что сзади рязанца течет.
– Как рассветет, так сразу и отряжу молодцев, - кивнул тысяцкий.
– Как рассветет - будет поздно. Ты к рассвету должен сам на тот берег перейти и еще тысячу с собой прихватить. Так что немедля приступай, - приказал жестко.
Тысяцкий вздохнул, вновь кивнул и поплелся отряжать молодцов.
– Я половину своей дружины потерял, - пожаловался подсевший к черниговскому князю Александр Бельзский.
– С оставшимися, конечно, тяжелее три тысячи гривен в свою калиту заполучить, но все равно можно, - заметил черниговский князь.
– Для этого к рязанцам вначале подойти надо, - подал голос один из многочисленных племяшей Мстислава.
– Завтра с рассветом пешцы первыми пойдут с хворостом в руках, - мрачно обнадежил тот. - Больше тысячи, от силы двух, пусть даже трех, рязанцам не завалить. Не успеют просто. А уж потом и наш черед настанет. А чего это он так осмелел? - обратился Мстислав к Ярославу. - Ему же сам бог повелел где-нибудь отсидеться да все полки свои тихонько собирать.
– За землю свою переживает да за смердов, - пояснил Ярослав.
Подумав немного - как-то не хотелось, чтобы рязанец даже в мелочах выглядел благородно, он криво ухмыльнулся и добавил:
– Жаден больно, вот и не хочет, чтобы его княжество зорили. Он от жадности даже мои земли не трогал. Тихо шел, по-хозяйски.
– Это хорошо, что переживает, - после паузы задумчиво протянул Мстислав. - Ежели ускользнет и завтра, то я ему еще один крючок закину. Чтоб наверняка сработало. Хотя лучше, чтоб не ускользнул.
Но его пожелания не сбылись. Ранним утром на пологом берегу Левой Губы уже никого не было. Правда, Константин не бежал - он просто сел в осажденном городе, готовясь его оборонять до последнего.
– Как мыслишь, он хотя бы сотню-другую конных имеет? - поинтересовался Мстислав, внимательно разглядывая фигуру Константина, командовавшего своими людьми на стене недалеко от городских ворот.
Ярослав, которому был адресован вопрос, ответил не сразу.
– Скорее всего, имеет, и даже не одну-две, а поводе, - уверенно заявил он после раздумья.
– Совсем хорошо, - туманно заметил Мстислав, по-прежнему не раскрывая своих задумок, и небрежно бросил тысяцкому: - Потери все сочли? Сколько?
– - Из нашей дружины почти полтораста душ. УЯрославовых воев столько же. У прочих, ежели всех вместе честь, еще сотен шесть. Обычных конных, не дружинных, почти восемь сотен. Да что дружины - одних князей ныне десяток без одного недочли. Все во рвах остались.
Мстислав присвистнул:
– Вот, князь Ярослав, как нас рязанец лихо пощипал. За один день чуть ли ни на треть воев поубавил. Ну да ничего. Мы еще поглядим, кому цыплят считать доведется и кто из нас до осени доживет. Кстати, а где твой Гремислав?
– Я ему повелел в рядовичах [100] покуда быть.
– Напрасно ты с ним так, - с укоризной заметил черниговский князь. - Ныне, пока град на копье тщимся взять, мне все едино делать нечего. Хочу парой слов с ним перемолвиться. Вели ему подойти.
Беседой с Гремиславом Мстислав остался доволен настолько, что даже заверил его в конце разговора:
– Все исполнишь так, как должно, то я тебе не только гривен отсыплю, но и сотником к себе возьму.
– А тысяцким? - нагло спросил Гремислав. Мстислав поморщился.
– Тысяцкого тоже, может, дам, но для того ты в руках должен голову своего бывшего князя держать, когда передо мной стоять будешь. Нет, даже не так, - тут же поправился он. - Не голову, а его самого и чтоб он живой был.
– Трудненько придется, - вздохнул Гремислав.
– А ты дерзай, - спокойно посоветовал черниговский князь.
Вялый штурм не принес никакого результата, но Мстислав почему-то был спокоен и ничуть не раздосадован.
– Завтра на рассвете уходим в глубь его земель, а Ростиславль в покое оставим, - сообщил он Ярославу.
– А как же рязанец? - удивился тот.
– А я разве не сказал? - хмыкнул Мстислав. - Мы же не просто так уйдем, а с его головой под мышкой.
– А как?… - начал было Ярослав, но черниговский князь загадочно улыбнулся и прервал его нетерпеливо:
– Все завтра обскажу, а теперь спать пора.
Едва рассвело, как дружины уже приступили к завтраку. Перекусили быстро, после чего спешно собрались и стали одна за другой переправляться уже через Правую Губу. Брод сыскался почти напротив переправы через Левую, верстах в четырех от города. Ярослав думал, что часть конницы останется сторожить, пока не перейдет реку пешая рать, но Мстислав, не мешкая ни секунды, сразу повел полки вдаль, пояснив на ходу свой план:
– Теперь ты все понял?
– То-то я дивлюсь, чего это у нас так воев поубавилось, особенно у тебя, княже, - заулыбался повеселевший Ярослав.
– Рязанец думает, что самый хитрый, - заметил Мстислав. - Пусть думает.
Расчет черниговского князя был прост, но коварен.
Увидев, что конные дружины врага удалились на достаточное расстояние, Константин не выдержал и велел открыть городские ворота, чтобы помешать переправляться пешей рати. С собой в лихой кавалерийский наскок он взял всех тех, кто был под рукой, то есть полторы с лишним сотни.
Поначалу все шло как нельзя лучше. Неопытные ратники, привычные больше к плугу, сохе, косе и лопате, как очумелые кубарем катились назад, в теплые воды мелководной Левой Губы в поисках спасения.
Но Гремислав, как выяснилось, нашел еще одну переправу через Правую, и переправа эта была намного ближе к городу, всего в полуверсте от него. Ночью он скрытно перебросил на густо заросший ивами, ракитами и орешником берег целую тысячу. Увлекшись, Константин упустил момент, когда еще можно было бы попытаться чего-либо сделать, а когда опомнился, то на пологий берег реки выходили последние сотни неприятельской конницы.
Тысяча против полутора сотен - это чересчур. Кроме того, на помощь ей спешила вся оставшаяся конница, мгновенно развернувшаяся назад и спешившая к месту сражения. В хвосте колонны Мстислав сознательно поставил самых лучших, самых быстрых и самых опытных.
Вконец растерявшись, Константин попытался все-таки прорваться к городу, но отчаянные усилия оказались тщетны. На одного убитого рязанского дружинника приходилось двое, трое, а то и четверо погибших врагов, но тех такой размен вполне устраивал. Когда сотня бьется против восьмисот - это, пожалуй, еще хуже, чем полторы против тысячи. Тем более что сотни эти и не собирались уничтожить всю дружину. Их вполне устраивала тысяча гривен за одну единственную голову, и именно вокруг этой головы, которая пока что держалась на плечах, все теснее и теснее смыкался зловещий круг.
Константин, привстав в стременах, бросил затравленный взгляд по сторонам. Бесполезно. Полукольцо все плотнее охватывало редеющие на глазах остатки рязанской дружины. Без подмоги было бесполезно и думать о том, чтобы вырваться, и… подмога пришла.
Вот только пришла она к врагам - один за другим завершали обратный переход черниговские, новгород-северские, турово-пинские и полоцкие дружинники, которые тут же присоединялись к атакующим. Полукольцо уже сменилось кругом, железным обручем, который все сильнее стискивал рязанцев.
Оставалось надеяться на чудо, но как часто в жизни доводилось кому-либо видеть его, настоящее, пусть хотя бы один-единственный раз? То-то и оно.
До ростиславцев хоть и с опозданием, но дошло, что нужно немедленно что-то предпринимать. С гиканьем и истошными криками, стараясь отвлечь внимание от окруженных, из городских ворот выскочили еще две сотни конных. Это была самоубийственная атака с единственной целью - отвлечь на себя внимание. Плохо обученные, на крестьянских, а не боевых конях, местные ратники, тем не менее, были готовы на то, чтобы сделать все для спасения князя, но до места схватки нужно было проскакать целых четыре версты. Не успели они преодолеть и половину, как бой практически завершился…
Оставалось только одно - повернуть назад и успеть вернуться в город, не внося на своих плечах врагов. Потом еще одно, потяжелее, но все равно обязательное к исполнению - не предаваться унынию. С этим труднее - сердцу не прикажешь, во всяком случае, так вот, сразу. Хоть немного времени надо - кровавые слезы утереть. Но тут враг помог, сам того не желая - на штурм пошел. Хорошо-то как. Ведь нет лучшей тризны по другу, чем на его могилу кровь врага пролить.
Ну, давайте, давайте, смелее подходите!…
Глава 14 ТОЛМАЧ И ГОНЕЦ
Пролетают полночные птицы Над ладонями стынущих рек, И костер пограничный клубится У бревенчатых русских засек.
В. Силкин
Юрий Кончакович еще на подходе к Ряжску смутно почуял, что тут пахнет не просто малой поживой, которую он порешил было великодушно подарить своим воинам. Чего мелочиться, когда с этой крепости навряд ли удастся выжать больше десятка серебряных гривен.
Он же поначалу решил было вовсе пройти мимо нее, оставив пару тысяч для ленивой осады, чтобы только не выпускать из нее воинов. Впереди его ждали многочисленные богатые селища, густо облепившие реку Проню, будто пчелы улей. В завершении же похода, как венец всему, перед ним открывалась беззащитная Рязань. Как ему донесли черниговские князья, лишь кое-где вкруг своего стольного града князю Константину удалось поднять стены только до высоты одной сажени. Для его храбрых воев это не преграда. Можно вскакивать прямо на конскую спину и с нее прыгать на стену.
Да, Рязань в том году здорово погорела, но это относится лишь к домам. Серебро и золото в огне не горят, разве что плавятся, но они вполне устроят его и в таком виде.
Жаль лишь, что Котян, который ныне штурмует Пронск, застолбил за собой Ожск, где, по слухам, рязанский князь как раз чеканит из серебра свои монеты. Но это ничего. Котян глупый. Был бы он умен, сразу догадался, что Константин не хранит их в Ожске, а сразу свозит в Рязань.
Правда, придется потерять тысячу, а может, и две тысячи своих людей, ну так и что же. Всем известно, как переменчиво счастье воина. Сегодня ты пьешь душистый русский мед, нежась на пушистых шкурах и возложив грязные ноги на белый мягкий живот русской рабыни, а завтра… завтра недвижно лежишь в степи, и уже твое брюхо терзает какой-нибудь хищный зверь. И хорошо, если в этот миг ты умер. Куда хуже, когда ты еще жив, но только не в силах пошевелиться, потому что подлая стрела русского воина перебила тебе хребет.
Но зачем говорить о грустном, когда впереди ждет столько радости: горящие дома, предсмертные хрипы и стоны врагов, жалобный плач женщин и детей, уводимых в полон. Есть от чего развеселиться и будет над чем посмеяться.
Так что ни к чему такому мудрому половецкому хану, как Юрий Кончакович, думать о разных неприятностях, которые рано или поздно случаются в жизни с каждым степняком. Когда они произойдут - неведомо. Да и произойдут ли вообще, во всяком случае, именно с ним самим. Ведь хану всегда можно отделаться выкупом, который будет выплачен из той добычи, что награблена у тех же русичей.
Лучше задуматься о Ряжске и о том, как половчее да побыстрее взять этот городишко, в который князь Константин - вот же глупец - приволок всю свою немалую казну. А ведь поначалу Юрий Кончакович и не понял даже, что там за ящики с сундуками быстро-быстро заносят в город. Было их много, очень много, не меньше сотни.
Впрочем, поначалу хан на них и вовсе внимания не обратил. Когда он с передовым отрядом, состоящим из лучших воинов, выглянул с противоположного берега Хупты, его в первую очередь укрепления интересовали.
Озирая высокие бревенчатые стены и башни, он с досадой отметил, что русичи даром время не теряли. Те же стены и раньше не были низкими - сажени в три высотой, а теперь и вовсе вдвое против прежнего стали. Опять же башни в том году чуть ли не вровень со стенами были, возвышаясь на одну сажень, не больше, зато теперь вымахали - о-го-го.
Своим зорким цепким взглядом Юрий Кончакович успел за считаные мгновения оценить и все остальные новшества, которые раньше отсутствовали, даже успел обратить внимание, что на входе в город, том, что у пристани, теперь установлены еще одни ворота. Внешние, распахнутые настежь, в отличие от прошлого года, сияли новенькой железной оковкой, а у вторых, видневшихся в глубине, была открыта лишь одна створка, да и то не до конца.
А что это за людишки все время от пристани до ворот и обратно снуют? Тут только хан и присмотрелся повнимательнее к тому, чем они занимались.
А там гвалт, толчея, суета. Половина ладей уже стояли пустыми, плавно покачиваясь у маленького причала. Оставшиеся же, тяжело осевшие, продолжали ждать, когда до них дойдет очередь. И из каждой вынимали по четыре, а то и по пять тяжелых, почти неподъемных сундуков и ящиков. Не меньше пяти-шести русских пудов, определил на глаз Юрий Кончакович, наблюдая, как сгибаются рязанские воины, с огромным трудом вчетвером перетаскивая эти ящики за городские ворота.
Не иначе какой-то припозднившийся купец перегружает свои товары, опасаясь, как бы его не пограбили половцы. Ну что ж, дополнительная пожива не помешает.