* * *
В случае срочных или слабо мотивированных поездок подлежащих контролю лиц в Новосибирскую область по личным делам либо по служебным делам, но по собственной инициативе – немедленно докладывать о данном факте в областное либо республиканское Управление НКГБ с указанием шифра "Паук" и приложением краткой справки по данному лицу.
Циркуляр Народного Комиссара Госбезопасности от 05 апреля 1941 года
Это же самое естественное дело – проведать живущего под Новосибирском отца. Вот только есть пара маленьких нюансов. Во-первых, отца в его деревне чаще называют "батюшкой", и потому верному члену ВКП(б), товарищу Сомову, среднего уровня чиновнику Наркомата легкой промышленности, последние лет пятнадцать навещать родителя было не с руки. А во-вторых, отпуск товарищ Сомов запросил внезапно. Впрочем, в огромной стране, где горизонтальная мобильность населения (когда добровольная, а когда и не вполне) была, пожалуй, наивысшей в мире, эти нюансы вполне могли остаться незамеченными. Только вот была на личной карточке товарища Сомова в отделе кадров так называемая "контролька". Ну или "сторожок" – где как. Маленькая такая пометочка, обязывавшая сотрудников этого отдела сообщать "куда положено" о предпринимаемых товарищем Сомовым телодвижениях строго определенного рода. Чистая предосторожность – что бы не писали ни сейчас, ни потом, далеко не все, кто бывал в Германии по торговым делам, непременно зачислялись в шпионы. А если вдруг и зачислялись – далеко не все сразу же арестовывались. Потому что выявленный настоящий шпион, да еще и перед войной – это величайшая ценность, которую надо холить, лелеять и кормить вкусной и питательной информацией. Когда имеющей отношение к действительности, а когда и нет. А арестовывать или уж тем более расстреливать – только в крайнем случае. Или по скудоумию. Такое тоже бывает, чего уж там.
И надо ж такому случиться – только вчера в список таких подлежащих контролю телодвижений попали поездки в район Западной Сибири, а сегодня товарищ Сомов тут как тут. И ценность товарища Сомова в определенных кругах, обычно подразумеваемых под тем самым сочетанием "куда положено", взлетела до небес.
Конечно, отпуск ему, несмотря на массу дел в наркомате, дали.
И купе ему с женой – холеной, шикарно одетой дамой, что называется – "с запросами", досталось замечательное. И попутчики – удивительно приятная, милая и интеллигентная пара.
А когда товарищ Сомов с женой, погостив четыре дня у деревенского священника, взяли билет до Острожска, проведать троюродную тетку по отцовой линии, так им и вовсе повезло. В одной с ними секции плацкартного вагона оказался врач из Острожской психиатрической больницы. Выпили на дорожку, как водится (супруга товарища Сомова изволила от беленькой сморщить носик), заговорили о разном. От футбола перешли к кино, от кино – к литературе. Дошли до "Золотого теленка". Товарищ Сомов усомнился в правдоподобности историй с бухгалтером Берлагой, пытавшимся пересидеть ревизию в сумасшедшем доме, симулируя бред величия. "Да этого "вице-короля Индии" и в приемный покой не должны были допускать! – горячился товарищ Сомов. – Он бы еще лидером монархистов себя объявил!" На что молодой врач с обидой отвечал, что случаи бывают разные, и вот прямо сейчас у него в отделении на излечении находится человек, выдающий себя за внебрачного сына царя Николая. Даже паспорт с двуглавым орлом себе нарисовал, с присущей этой категории душевнобольных аккуратностью. Причем заметьте, товарищ Сомов, никакой не симулянт, а действительно глубоко больной человек. Причем, как говорили соседи, ранее в симпатии к монархии не замеченный. И прошу учесть – лежит уже полгода, с начала января, и никто его выгонять как симулянта или же передавать органам как скрывающегося контрреволюционера не собирается. Типичный случай (тут врач выдал длинную латинскую тираду), так что лежать гражданину Чеботареву в больнице еще долго. А вот что действительно возмущает – так это то, что товарищи Ильф и Петров в своей книге позволяют себе насмехаться над действительно глубоко несчастными людьми – я имею в виду учителя географии, не нашедшего в учебнике Берингов пролив. Товарищ Сомов согласился, что товарищи Ильф и Петров действительно поступили некрасиво, и высказал предположение, что гражданин Чеботарев просто слишком увлекся празднованием Нового года. На что доктор компетентно возразил, что делириум тременс, или, по-простому, белая горячка, как правило, протекает сравнительно быстро и дает совершенно иную клиническую картину. Что, впрочем, не отменяет необходимости умеренности в питие. Ваше здоровье, товарищ Сомов.
Побыв у троюродной тетки в Степановке всего день и передав скромные подарки от троюродного брата, чета Сомовых, видимо, опасаясь загоститься, купила билет до Москвы, где товарищ Сомов благополучно вышел на службу, а его супруга отправилась по портнихам.
А вот аккуратный вброс информации по специальному химическому цеху в Дзержинске и статья в "Комсомольской правде" о работе британских ученых по жидким кристаллам эффекта не дали. То ли немцам не хватало рук и глаз, то ли вброс был слишком аккуратным – но на автора статьи никто не вышел. Да и с большим трудом отформованная (кстати, с браком – но так было даже убедительнее) пластмассовая деталюшка, напоминавшая формой корпусную панель мобильного телефона "Сименс", осталась лежать на тщательно, но неявно охраняемой лабораторной свалке. Впрочем, скоро это стало совершенно неважным.
* * *
Вероятнее всего, плохое качество советских танков было в немалой степени следствием того, что станочный парк СССР заметно уступал германскому. Советские руководители осознавали важность этой проблемы, однако поставки из Германии по торговому договору не покрывали всех потребностей, а американские станки были недоступны из-за "морального эмбарго", введенного после войны с Финляндией, вплоть до весны 41-го года.
Д. Пелед. "Красная броня". Латрун, 1960
Десятого июня Сталин, как и обещал, приехал в Кубинку еще раз. Не на весь день – работы было слишком много, а на пару часов. Девятнадцать танков пылили по дороге, заходя на последний перед окончанием двухсоткилометровой дистанции круг. Один все-таки не выдержал – запах перегретого масла чувствовался даже со ста метров, – и черные фигурки опять суетились вокруг. Правда, ветер дул в сторону проверяющих.
– Уже лучше. Но… недостаточно хорошо. Что с машиной?
– Разбираемся, товарищ Сталин, – Морозов с черными от масла руками старался держаться подальше.
– Давно стоит?
– Два часа. На сто семьдесят первом километре встал, – Морозов выглядел расстроенным.
– Товарищ Малышев! – Нарком тяжелой промышленности оторвался от разговора с техником-лейтенантом. – Разберитесь в причине поломки. Машина из новых – или из тех, что мы тут видели в прошлый раз?
– Из новых, что и обидно.
– Неудивительно. Небось старые танки до последней гайки вручную отполировали? – Возражать никто не стал. – Ладно. Разберитесь с этой поломкой. Если это случайность – поставить директору завода на вид. Если не случайность… или если эта случайность повторится – подберите товарищу менее ответственную работу. В войсках полировать танки будет некому. И некогда.
Из-за выступа рощицы послышался усиливающийся лязг. Колонна машин выползала из-за деревьев. Пять, шесть… Девять… Тринадцать… Все девятнадцать. Одна за одной машины подходили к бетонированной площадке, разворачивались, образуя неровный строй. Обсыпанные пылью, пышущие жаром машины отличались от двух виденных в прошлый раз парадных "красавиц", как шахтер от балерины. Экипажи, обалдевшие от многочасового грохота, спрыгивали на бетон и формировали короткие шеренги по краю площадки. Сталин подошел к строю и остановился у крайней четверки.
– Ну что, товарищ капитан? Как поживает ваш зверь? Не ломается? – И, поймав глаза шатающегося от усталости командира, обернулся к Федоренко: – Товарищ генерал-лейтенант! Отправьте людей на отдых. Отчеты они напишут после. Представите их мне. А сейчас… У вас найдутся девятнадцать сменных экипажей? – Справа раздался грохот запускаемого двигателя. Отставшая "тридцатьчетверка" дернулась назад – вперед, танкисты закрыли жалюзи и полезли внутрь, машина выпустила сизую тучу и пошла по дороге. – Двадцать сменных экипажей?
– Да, товарищ Сталин, найдутся.
– Посадите их во все эти танки и гоняйте их до тех пор, пока машины не выйдут из строя до такой степени, что устранение поломок силами экипажей станет невозможным. И подробно опишите – что, когда и при каких обстоятельствах вышло из строя. Товарищ Морозов! Будем считать, что задание Правительства вы выполнили. Теперь разрешаю заняться улучшением конструкции. Обратите особенное внимание на удешевление производства и, пожалуй… на условия работы экипажа. Вон, люди на ногах не стоят. И как они будут сидеть в такой тесной башне в зимних полушубках, я понимаю с трудом. А параллельно… Параллельно рисуйте новую машину. Лучше, чем "Т-34М". Тонн на тридцать, с пушкой восемьдесят пять – сто миллиметров. И, – он опять задрал голову, посмотрев на крышу башни, оценивая высоту, – пониже. Но не увлекайтесь. Сейчас доводка и действительно массовый выпуск этой… красавицы, – он, наконец, похлопал танк по горячей броне, – важнее.
Морозов кивнул.
– Товарищ Малышев! Сколько таких машин выпущено заводами?
Нарком тяжелой промышленности к вопросу был готов.
– Тысяча шестьсот семь, товарищ Сталин! Из них с усовершенствованным двигателем и новой КПП – семьдесят четыре, остальные – старых типов.
– Значит, нам нужно модернизировать полторы тысячи машин. За какое время мы можем это сделать?
– Зуборезные станки из США мы получим не раньше конца месяца. Пароход приходит во Владивосток только через десять дней. Даже если товарищ Каганович даст поездам со станками зеленую улицу – мы сможем установить их только в середине июля. До этого времени мы с трудом справляемся с производством КПП нового типа только для вновь выпускаемых танков. Кроме того, не хватает квалифицированных рабочих. Но эту проблему со временем решим.
– Со временем… А есть ли у нас оно, это время?
* * *
Обратить особое внимание на обучение поступающего пополнения навыкам движения в колонне, в том числе – ночью, с принятием мер светомаскировки.
Приказ начальника ГАБТУ Федоренко от 10 июня 1941 года
Времени не было совсем. Ни одной свободной минуты. Последним временем отдыха, насколько помнил Андрей, была дорога до Самары. Вот уж не думал, что придется ехать в знаменитой теплушке – а поди ж ты. Даже знаменитые таблички "40 человек или 8 лошадей", оказывается, еще были в ходу. Экзотика. Некоторое время удалось посидеть у открытого по летнему времени дверного проема, покурить. Давид попал с ним в одну теплушку, чему Андрей не удивлялся. Вечером, пока сопровождающий их старшина не подал команду "отбой", маленько поговорили – еще на невоенные темы. Андрей пришел на призывной пункт уже бритым налысо, "под Котовского" – за три давешних месяца несвободы к такой стрижке он привык и чувствовал себя достаточно комфортно. А вот Давид за свою шевелюру, чувствовалось, переживал.
И выглядел он в карантине после стрижки, действительно, как-то несерьезно, отчего, небывалое дело, стушевался и попритих. Впрочем, переживать ни ему, ни Андрею особенно не давали. Со второго же дня понеслось – подъем сорок пять секунд – тот же старшина, что сопровождал их команду, фамилия его была Селиванов, закалку имел еще царскую, потом – гимнастика (народ тут был крепкий, Андрею и еще двоим городским приходилось туго), строевая, уставы, политзанятия. На политзанятиях, как говорили Андрею отслужившие там, можно было, теоретически, отоспаться. Но тут это было рискованно, особенно для него. К счастью, политрук роты в основном дергал либо деревенских – для соответствующей накачки, либо активистов типа Давида. А вот строевая подготовка доставала реально. Тупая долбежка плаца, смысла, как считал Андрей, ноль. Ну тут уж ничего не попишешь, приходилось по мере сил осваивать солдатский шаг. Благо с портянками вопросов не возникло – привык к ним еще на заводе. Хотя автоматизм в скоростной намотке пришлось, конечно, нарабатывать по ходу дела. На стрельбы новобранцев не возили, оружия до присяги не давали. А вот в автопарк погнали сразу. Что характерно – права были у всех, большинство пришло с ними из Осоавиахима. На проверочном вождении Андрей неожиданно оказался в числе лучших – благо к полуторке успел на заводе попривыкнуть. А с теорией Андрей вообще попал. Уже на второй день техник-лейтенант, излагающий им матчасть, прикрепил его в качестве шефа (было тут такое понятие – "шефство над отстающими") к здоровенному парню из их команды – Мамину. Что характерно – тоже сибиряку. Мамин был парняга неглупый, но уж больно тормозной. Со всем, что можно было пощупать, справлялся на раз, а вот электричество ему не давалось. И приходилось вместо личного времени сотый раз объяснять здоровенному лбу, что такое электричество, откуда берется, как бежит по проводам и каким образом из него внутри фар получается свет. Как Мамин, быстро перекрещенный в Мамина-Сибиряка, и Амирджанов, который и по-русски-то говорил с огромным трудом, получили у себя в колхозах права, было совсем непонятно.
После очередной "самоподготовки", перед отбоем, удалось пять минут покурить, и Мамин завесу тайны все-таки чуть-чуть приоткрыл. Ну да, образование у него было формально обязательное, семиклассное. Но учителя хотя и гоняли на переподготовку в Тюмень, знал он программу свыше четвертого класса весьма поверхностно. Ну и учил соответственно.
– К тому же знаешь, земляк (ну да, от Тюмени до Острожска тыщи полторы километров всего, считай, соседи), с пятого класса учились-то в основном зимой. Осенью – уборошная, весной сев. Да и зимой в тайгу, на лыжах зайца поохотить – сам-милое дело. А электричества у нас в деревне отроду не было. Бают, в нонешном году линию проведут. Было бы оно, это электричество – уж я б его освоил. А так непонятная, скажу тебе, вещь. С машиной-т проще – по-перву с батей на тракторе поездил, потом сам уже. Ну а как восемнадцать исполнилось – мне на машинной станции документ и выправили.
Амирджанов не курил, читал по слогам Устав гарнизонной и караульной службы, иногда обращаясь за разъяснениями. Вот для кого армия счастье. Вернется грамотным, уважаемым человеком. Если вернется, конечно. Дай Аллах ему удачи. Завтра уже четырнадцатое июня. Наши передадут заявление ТАСС, опровергающее слухи о якобы неизбежной войне. А немцы на него не ответят. Или ответят?
* * *
… В середине июня Иден огорошил меня совершенно неожиданным и обескураживающим известием – якобы Гитлер решил все-таки согласиться с требованиями Молотова, выдвинутыми на встрече в ноябре сорокового года. Мысль о возможном союзе двух диктаторов, направленном на установление контроля над Турцией и Средним Востоком, привела меня в крайнюю степень беспокойства.
У. Черчилль. "Вторая мировая война"
– Хм. Действительно ответили… – Сталин еще раз перечитал текст ноты германского МИДа от двадцатого июня. Строго говоря, реагировать целой нотой на заявление пусть и официального, но всего-навсего телеграфного агентства, немецкий МИД был не обязан. Конечно, оставить сообщение ТАСС совсем без ответа было бы странным – но присутствующим показалось, что Сталин удивлен. Причем удивлен неприятно.
– Возможно, таким образом немцы дают нам понять, что советско-германские отношения имеют для них очень большое значение, – Молотов испытывал облегчение. Нагнетавшаяся подспудно с начала мая напряженность давила страшно. Надежда оттянуть войну была уже, как он думал, похоронена. Оказалось, неглубоко.
– Так… Выражая глубокую уверенность… Плодотворное сотрудничество… Стремление совместно утверждать новый мировой порядок… Провокации клики Черчилля… – пока это все слова. Я бы даже сказал – констатирующая часть. За ней, как мне кажется, должны последовать какие-то предложения?
– Полагаю, предложения скоро последует, товарищ Сталин. К нам едет Риббентроп.
– Да вы прямо Гоголь, товарищ Молотов! "К нам едет ревизор!" Ну, хорошо. Сообщите Германии – пусть едет. Мы не возражаем. А вот нам надо постараться не попасть… в положение городничего. Мы ведь не хотим попасть в положение городничего, не так ли? А значит, нам нужно ориентироваться не на слова господина… Риббентропа, а на реальные факты. Немцы ведь не снизили концентрацию войск около наших границ, так, товарищ Голиков?
– В настоящее время немецкие войска в восточных районах Польши, а также в Румынии остаются на своих позициях, – начальник Главного разведуправления Генштаба после месяца работы на износ напоминал собственную тень. – По сведениям наших агентов, они занимаются боевой подготовкой. Однако один из наших источников в железнодорожном ведомстве сообщает, что штаб сухопутных войск вермахта заказал подачу людских вагонов и платформ для техники в целях войсковых перевозок в направлении Болгарии и Греции. Сроки начала перебросок датируются двадцать пятым – тридцатым июня. Кроме того, германское посольство в Болгарии активизировало контакты с болгарской армией и флотом. Возможно, немцы планируют перенос основных своих усилий на южный театр военных действий. Об этом же говорит и начавшаяся переброска десантно-высадочных средств, ранее подготовленных для атаки на Англию, на Средиземное море. Часть этих средств перебрасывается в Грецию и Югославию, часть – в ту же Болгарию. Таким образом, высадку в Англии, притом что британская авиация и флот находятся в значительно лучшем состоянии, чем год назад, мы полностью исключаем.
– Согласен, – Сталин подошел к большой карте Европы. – А Румыния? Что происходит в Румынии?
– Там все спокойно, товарищ Сталин. Никаких заметных передислокаций, никакой особой политической активности. Железные дороги около наших границ работают в обычном режиме.
– Значит, Болгария и Греция… Интересно. Фактически, это означает одно – вектор военных усилий Германии – если, конечно, верить этим сведениям, – Голиков дернулся, но успокоился, Сталин махнул трубкой, все, мол, нормально, – вектор немецкого продвижения определяется однозначно. Из Греции и особенно из Болгарии идти можно только в одно место – в Турцию. Чтобы ударить по англичанам на Ближнем Востоке еще и с севера. Очень логично. И снимает для немцев проблему войны на два фронта.
– Вы считаете, товарищ Сталин, – Молотов был единственным, кто называл Сталина на "ты" и по партийной кличе, но, конечно, не на людях, – что Риббентроп едет информировать нас об этом?