Но здесь Александр Васильевич кривил душой, а может, самому себе не хотел признаваться. В сердце его жила надежда на то, что регент отдаст приказ выдвигаться, идти хоть в Севастополь, хоть в Лондон - только подальше отсюда! На самом деле, флотоводца совершенно не привлекала административная работа. Бесспорно, он довольно-таки неплохо справлялся с организацией флота, но не более того. Давала знать о себе и служба в Морском Генеральном штабе, многому научившая Колчака. И всё-таки здесь сердце адмирала будто на мель село: ветер крепчает, волны бьют о борт, раскачивая корабль, двинуться невозможно, и с каждой минутой судно просто может расколоться на части.
Вот и сейчас, когда над крышами домов замаячили корабельные трубы, сердце разбередило. Может быть, от усталости? От слишком долгого и тяжёлого расставания с любимой? С каждым письмом Анна становилась всё более взволнованной: ждала возвращения своей "милой химеры в адмиральской форме". А кое-где чернила оказались размыты, и явно не морской водой или дождём…
Но каким же будет возвращение? Разве он сможет любить Анну и быть вместе с Софьей? И что же подумает Ростислав, когда повзрослеет и будет уже кое-что понимать в жизни.
- А, гари оно! - в сердцах бросил Колчак.
И оно таки загорелось.
Но сперва…
Машина подпрыгнула, кажется, до самых небес - на ровной дороге. Секунду спустя пришёл звук взрыва. На адмирала пахнуло жаром. Автомобиль упал вниз, то ли боком, то ли вообще - крышей. В глазах потемнело, в нос ударило запахом гари. Звуки умерли, только в голове звенело.
Тело работало само, машинально: сказался опыт морских баталий. Юркнув в щель между землёй и корпусом машины, Колчак выполз наружу. Привалился к стене: каждый шаг давался с огромным трудом, даже вздохи отзывались невероятной болью в груди. Неужели сломаны рёбра?
Что-то липкое и тёплое залило левый глаз. Александр попробовал смахнуть жидкость пальцами, но это не помогло. Приглядевшись, адмирал понял - это кровь. Когда машина упала, он, видимо, повредил голову. А что же с другими? Там ведь…
Флотоводец, собрав последние силы, поднялся на шатающиеся ноги и сделал шаг. Другой…Упал…Снова поднялся и снова упал на вытянутые руки. Дрожащие как каменный дом при землетрясении, они не выдержали тяжести, и Колчак повалился наземь. Кровь залила оба глаза, не давая ничего разглядеть, - зато вернулся слух. Словно бомбу взорвали: весь мир наполнился криками, причитаниями, молитвами и стонами. Последние раздавались близко, буквально на расстоянии вытянутой руки. Так…Если стонут - значит, живы…Живы, франт-собаки! Господи, живы!
- Врёшь, не возьмёшь, - ни к кому не обращаясь, выдохнул адмирал.
Он подполз к машине, из которой несколько секунд (а может, и минут…) назад так спешил выбраться. Стоны стали громче.
- Сейчас, ребята…Сейчас…
- Уходи! Уходи…Вдруг…снова…взрыв…- донёсся до Колчака такой знакомый, но такой измученный голос…
Смирнов! Живой! Живой!
- Я…тебя…вытащу…
Адмирал вдохнул - лёгкие ожгло, было похоже на то, что в кожу впиваются тысячи игл размером с дом. Казалось, ещё одно, самое что ни на есть малейшее движение - и можно прощаться с миром.
Но там был Смирнов, с которым они прошли огонь и воду, чёртову уйму воды. Будто толкнуло что-то Колчака в спину, и он сумел подобраться к автомобилю, прополз под развороченной дверцей ("И как я только выбрался..?"), надышался едкого дыма и крикнул.
Точнее, это ему показалось, что тот жалкий всхлип был криком.
- Смирнов!
Вокруг засуетились люди, забегали, кто-то задел ногу Колчака, но он это прикосновение едва почувствовал. Ему не было никакого дела до того, что происходит вокруг: Александр только хотел найти своего друга, во что бы то ни стало. Однажды ему уже довелось потерять товарищей, навсегда оставшихся там, во льдах далёкой Арктики. Теперь адмирал поклялся, что спасёт, вытащит Смирнова! Вытащит!
- Смирнов!
Ничего, кроме очертаний машины, не было видно сквозь завесу чёрного дыма, перемешавшегося с пылью.
- Смирнов!
Кто-то принялся оттаскивать Колчака за ноги из-под машины.
- Уйдите! - выдавил из себя флотоводец, но сопротивляться он не мог.
Его потащило прочь. И когда он уже увидел дневной свет и лица перепуганных моряков-черноморцев, до него донеслось не слово даже - до него донёсся вздох: "Саша". Живой…
Хотелось воскликнуть "Жив!", но сил хватило лишь на надсадный кашель, лишь издалека похожий на нечто вроде "…в…". Небо упало вместе с солнцем, и на мир обрушился мрак…
Мачта упала, треснув у самого основания. Борт дал крен вправо, становившийся всё больше с каждым часом. День-другой, и корабль начнёт черпать воду, а после затонет. Пустые башни орудий жалостливо смотрят пустыми глазами на город, изъязвлённый воронками и сгоревшими домами. На пирсе столпились люди. Кричат что-то? Да нет, вроде: ни единого звука не слышно. Кто-то снял шапку. Через минуту уже все стоят с непокрытыми головами. Расстрелянную японскими пушками "Победу" провожают. Салют…Какой салют?! Жёлтые опять стреляют! На позиции! На бой! Они снова стреляют! Набережная опустела в мгновение ока. У левого борта броненосца хлюпнула вода: упал неразорвавшийся снаряд.
"Победа" осталась в одиночестве. Гордая, она уходила молча и медленно, погружаясь в морскую пучину. Рядом ложились вражьи снаряды, но ни один из них не разорвался. Это был прощальный салют…
- Александр Васильевич! Александр Васильевич!
Голова нещадно болела. Мир вокруг плясал то ли джигу, то ли тарантеллу, не желая успокоиться и встать по стойке "смирно". Даже слух подвёл: из невероятно далёких далей приходили звуки взрывавшихся на порт-артурских позициях снарядов, свист пуль и крики умирающих. Прошлое держало Колчака, держало крепко и надёжно, не желая отпускать.
- Александр Васильевич! Вы меня слышите?!
Перед глазами прошли ряды офицеров и солдат, уходивших из сданного врагу Порт-Артура. Безмолвно смотрели на них японцы, отдавая дань уважения храбрым защитникам города, такого прежде маленького города с таким гордым именем…
- Очнулся! Очнулся! Ну слава Богу!
Это что, тот врач японский застыл? Похож…Да…Чёрные усики короткие… Он навис над адмиралом…Адмиралом? Он ведь лейтенант флота…
Лицо японца поблёкло, и на месте его возникла физиономия судового врача Владимирова. Горбоносый весельчак улыбался. По его лицу градом струился пот. В руке зажат флакон нюхательной соли. Он только что вытащил Колчака из забытья…
- Александр Васильевич, Вы помните, что случилось? - донёсся из-за спины Владимирова чей-то голос. Кажется, это Слащов, назначенный помощником Колчака по сухопутной обороне Царьграда.
- Я…
Адмирал приподнялся на койке. Помнит ли, что случилось? А что…
Утром они поехали разбирать случай потасовки между греками и турками. Возвращались…Автомобиль подпрыгнул на кочке. Шум…
- Смирнов, что с ним?
Александр Васильевич всё вспомнил.
- Живой, не волнуйтесь, живой, - протёр лоб алым платком Владимиров. - Контузило сильно, полежит недельку-другую лазарете, а там даже здоровее, чем был, станет.
- Станешь тут здоровее, - проворчал Слащов. - Живым бы уйти - и то хорошо, считай, везунчик.
Судовой врач обернулся к Якову Александровичу.
- Ваше Высокоблагородие, зря Вы так отзываетесь о нашей медицине. Мы спасли сотни тысяч жизней в эту войну. Вы сами, насколько знаю, были не однажды спасены от смерти.
Павел Петрович Владимиров очень ревностно относился к чести медицинского "мундира", многажды отстаивая её в словесных перепалках со Слащовым. По правде говоря, последний со многими в корпусе успел переругаться, вёл себя вызывающе, и Колчак поначалу не понимал, почему Кирилл назначил полковника командующим сухопутной обороной Царьграда. Но все сомнения развеяла бои за берега Босфора. Мастерски перебрасывая части с одного участка на другой, ловко управляясь с артиллерий, Слащов сумел отразить превосходящие турецкие силы, подкреплённые немецкими и австро-венгерскими частями. А как он дрался за Чаталджинские позиции! По сведениям разведки, там полёг целый вражеский корпус, последние резервы австрийцев на том участке. Греки тогда вклинились во вражескую оборону, немцам пришлось перебрасывать силы с Юзфронта, а туда - с Западного. Целых пять дивизий - тот самый резерв, потеря врагом которого позволила нашим войскам продолжить Новый Луцкий прорыв, решивший исход Великой войны…
Целую неделю Слащов отражал все атаки противника на Чаталджин, а после подошли силы, высвободившиеся с ликвидированного Румынского фронта, и немцы отступили. С тех пор Яков с непомерной гордыней вспоминал те дни, и при любой возможности заводил разговор о достигнутых им успехах. Из-за этого практически все офицеры охладели к нему, пошли слухи о кутежах полковника, даже о чрезмерном пристрастии к вину…
- Да, пять ранений и две контузии преподали мне замечательный урок общения с врачами, - парировал Слащов. - Извините, но ещё раз мне совершенно не хочется оказаться в лапах хирургов. Нет уж, ни за какие звания!
Его широкое округлое лицо, увенчанное смешным хохолком чёрных коротких волос, раскраснелось. Нос, и без того чересчур задранный кверху, поднялся на небывалую высоту.
- Господа, господа, прошу вас, не надо устраивать баталию в моей каюте, - слабым голосом попросил Колчак.
- Какая баталия? Мы просто…
- Срочно! Из Царского села телеграфируют! Регент на проводе! - в каюту вбежал вестовой. - Срочно! Александра Васильевича просят!
- Это никак не возможно, - холодно отрезал врач. - Никак.
Он замотал головой, смешно потрясая руками, будто бы отгоняя вестового.
- Александру Васильевичу нужен покой! Никаких телеграмм!
Слащов прыснул в кулак. Никто не обращал внимания на Колчака.
А лицо того исказилось от напряжения. Александр взял с намертво привинченной к полу тумбы фуражку, снял пиджак и, глубоко вдохнув, поднялся с койки. Слегка пошатываясь, он смог встать во весь рост, нависая громовым облаком над спорщиками. Первым опомнился вестовой, замерев и вытянув руки по швам. Затем Слащов принял серьёзный вид. Наконец и Владимиров прекратил размахивать руками, даже выдохнуть боялся, наверное, чтобы не сдуть шатавшегося от слабости Колчака.
- Если Верховный Главнокомандующий требует выйти на связь, адмирал должен подчиниться. Пойдёмте, - кивнул упрямец.
И они пошли. Встречавшиеся на пути офицеры и матросы замирали, вытягиваясь во фронт, прикладывая руки к околышам фуражек, улыбками и радостными возгласами: "их адмиралу" не страшны даже турецкие бомбы.
- Я совсем забыл спросить…Кто выжил кроме меня и Смирнова в том взрыве? - Колчак, не оглядываясь, обратился к шедшему позади Слащову. - Кто пострадал?
- Ваш телохранитель, к сожалению, погиб: он сидел слишком близко к разорвавшейся бомбе. Та, в свою очередь, была закопана под дорогой. Как только Ваш автомобиль проехал бы над "кочкой" - выпиравшим краем снаряда - раздался бы взрыв. Во всяком случае, мне так разъяснили сапёры. Однако что-то пошло не так, и адская машинка сработала с опозданием. Слава Богу, турки не имеют опыта эсеров-метальщиков…
- Да, ни Азеф, ни Савинков у них пока не родились, - кивнул головой Колчак.
В глазах снова потемнело. Адмирал опёрся о переборку, переводя дух.
- Александр Васильевич, может быть, Вам следует изменить своё решение? - Владимиров оказался тут как тут.
Врач подставил плечо, но Колчак лишь отмахнулся рукой.
- Нет. Мы уже почти пришли. А что с Петром, водителем?
- Сильно ударился головой, да ещё его лицо порезало расколовшимся стеклом. А так - жить будет, это я Вам как человек, прошедший Галицийскую битву, говорю, - одобрительно сказал Владимиров.
- Что ж…Вот мы и пришли…
Каюта связистов была заставлена всевозможными приборами, схемами, инструментом для ремонта. Аппарат "Бодо", размашистая машина для связи с "большой землёй", шелестел, выплёвывая бумажную ленту. Телеграфисты вскочили с мест, едва увидев адмирала.
- Вольно. Передайте, что я пришёл. Что пишет регент?
Владимиров подал стул ("Так, почему не привинчен?!" - подумал Колчак), на который опустился адмирал
- Благодарю, - тихо сказал Александр, радуясь тому, что не надо тратить последние силы на хождение на показавшиеся бесконечными переходы между рубками и каютами.
Связистов было двое: оператор "Бодо" и его помощник. Рапортовать взялся последний, рыжеволосый, молодой, с блеском в глазах. Было видно, что он упивается шансом приобщиться к великим событиям, которые, несомненно, вот-вот должны произойти. Уж если сам регент срочно вызвал раненого адмирала - быть Делу!
- Докладываю. Его Высокопревосходительство передали информацию о скором начале мирной конференции, о духовном подъёме в столице, о новой программе правительства.
На последних словах адмирал подобрался, обратившись во внимание.
- Программе правительства? Какие-то серьёзные изменения? Реформы?
- Александр Васильевич, так Вы ещё не знаете?
Глаза докладчика расширились. После секундного замешательства он суну руку в одну из бесчисленных тумб и выудил из неё зачитанную буквально до дыр газету.
- Утром в город самолётами доставили севастопольские газеты. Я приберёг экземплярчик, а то его даже кое-кто принялся перепродавать за невозможные деньги! - связист был горд своей сообразительностью и информированностью. - Вот, в ней всё написано. Великий князь говорит о Великих при сильной власти, Столыпина вспоминает…Тут и о флоте есть! И о Морском Генеральном штабе!
- Позвольте-ка, - адмирал, в своё время принявший самое деятельное участие в создании этого штаба, набросился на газету будто голодный тигр.
Круги, расплывавшиеся перед глазами, мешали чтению, но интерес Колчак оказался сильнее последствий ранения.
- Интересно…Очень интересно…Что-то будет? - озадаченно сказал адмирал, ни к кому, собственно, не обращаясь.
- Да, совсем забыл сказать Вам об этом, - пожал плечами Владимиров. - Нечто, без всяких сомнений, эпохальное нас ожидает. Только бы не взяли свои слова обратно…Только бы не взяли…Только б не было войны…А сколько всего о медицине!
- Кто вас, врачей, будет защищать? Ваша воля, так вы бы с койки больничной никого не выпускали, - беззлобно, голосом, полным смеха, сказал Слащов.
- Бросьте, Яков Александрович! - отмахнулся, как от назойливой мухи, Владимиров. - Сейчас нужно думать о мире, кончилась война!
Только сейчас адмирал понял, что эти двое совсем не из-за неприязни постоянно спорили друг с другом. Скорее, это было нечто вроде дружеского подначивания. Обмениваясь колкостями, они поднимали себе настроение в битве, понятной лишь им двоим. Интересно, кто же, Слащов или Владимиров, одержат победу? А может, заключат сепаратный мир и набросятся на кого-нибудь третьего?
Александр оторвался от газеты и вгляделся в лица "бойцов". Врач хранил внешнее спокойствие, вот полковник нет-нет, да улыбался, показывая свои острые, пожелтевшие от постоянного курения зубы. А вот если они…
Колчак закончить свою мысль не успел: "Бодо" принялся плеваться телеграфной лентой.
- Так! Есть приём! - скомандовал оператор, нежно, будто ребёнка или любимую женину, касавшийся бесценной бумаги. - Сейчас начну читать…Ага…Здравствуйте, Александр Васильевич. Мне сообщили, что Вы…Что Вы ранены. Надеюсь, здоровью ничто не угрожает. Обозначьте ситуацию в городе и во флоте. Что с гарнизоном…Что отвечать?
- Всё хорошо, опасность позади.
Оператор принялся отстукивать послание.
- Необходимо разрешение на принятие особых мер для наведения порядка в городе. Требуется пополнение, корпус укомплектован людьми наполовину, с артиллерией и снарядами лучше, пользуемся трофеями и турецкими складами. Работа контрразведки и жандармерии поставлена из рук вон плохо: специалистов не хватает. Нужны переводчики. Вскоре начнутся проблемы с продовольствием, необходим усиленный подвоз. Когда на городских складах закончатся продукты, турки поднимут восстание, и удержаться мы сможем с громадным трудом. Всё. Передавайте.
- Начинаю передачу, - оператор застучал, отбивая послание на "большую землю".
- Всё действительно так сложно? - внезапно спросил словоохотливый связист.
- Да. Но мы выдержим, - ободряюще улыбнулся Колчак.
Улыбка, правда, вышла кислая: в боку закололо, приступ боли заставил тело содрогнуться. Владимиров заметил это и кинулся было к адмиралу, но тот жестом приказал остановиться.
- Не утруждайтесь. Всё прошло.
- Александр Васильевич, и всё же я считаю, что…
- Карфаген давным-давно разрушен, а остальное не требует Вашего волнения, - отшутился флотоводец. - Продолжу-ка я чтение газеты. Вы, Яков Александрович, уже ознакомились?
- Да, успел пробежать глазами. Что можно сказать? Интересно. Посмотрим, как оно всё будет воплощено в жизнь. Боюсь, как бы кадеты или левые не вставили палки в колёса…Будь моя воля, давно бы висели особо говорливые господа на фонарях. И спокойно было бы, и работать удобнее.
Владимиров, известный на корабле своими либеральными взглядами, промолчал. С чего бы? Неужели был согласен с полковником? Или они уже имели словесную дуэль по этому поводу? И если да, то кто же выиграл?
Но да ладно. Колчак вновь ушёл с головой в чтение. Что же будет? Обещают расширение полномочий Морского Генерального штаба, техническое усиление армии и флота, улучшение снабжения и комплектования, большие земельные наделы отличившимся солдатам и матросам, поступление в учебные заведения со сдачей лишь части экзаменов, а то и без них, пособия и пенсии…Да, грандиозные перспективы, но откуда же возьмут средства? И что будет реализовано? И, в конце концов, какова судьба Проливов и Царьграда? Не поднимутся ли союзники против того, чтобы Россия обладала ими? Что ждёт флот? Изменят ли Большую программу? Что будет с организацией и командованием? Эта война вскрыла такие недостатки, что одно изучение их займёт не один год…
- Есть передача! - оператор аж подпрыгнул. - Итак…Все Ваши замечания учту. Вам больше не требуется волноваться. Внимание. Далее - информация персонально для Колчака. Посторонних просьба удалиться.
- Что бы это значило…- нахмурился Слащов, но через мгновение его словно ветром сдуло.
- Я буду ждать снаружи, - кивнул Владимиров.
Связист также удалился, хотя и видно было, что этот приказ его расстроил.
- Завтра Вы должны отбыть в Триест с числом кораблей, достаточным для безопасного плавания. В порту Вы примете на борт груз, о котором будет сообщено позднее. Официальная цель визита - надзор за передачей военных кораблей Австро-Венгрии союзникам. На борт взять батальон солдат десанта, усилить флот тремя "Фарманами" и двумя "Муромцами". Довести боекомплект до предельного. Идти со всей возможной скоростью. Лично Колчаку, - оператор осёкся, но быстро справился с удивлением. - Желаете ли, чтобы Ваша семья или госпожа Тимирёва ждали Вашего возвращения в Царьграде или Севастополе? Обеспечу их всем необходимым.