Через десять минут появился связной: пора!
"Тридцатьчетверка", рыча двигателем на высоких оборотах, забиралась на бугор. Впереди шли красноармейцы роты, с которой мы будем прикрывать переправу. Командир роты в шлемофоне заряжающего стоял на броне рядом с башней и излагал свои соображения:
- Там на холме большая яма. Мои бойцы расширили ее, получился отличный капонир с круговым обзором. У меня там сейчас дозор с пулеметом находится, - кричал он. Мы непроизвольно морщились. Ну сколько раз объяснять, что благодаря чувствительности микрофона на шнуре его и так прекрасно слышно?! Все равно капитан непроизвольно повышал голос, пытаясь перекричать рев двигателя.
Окоп и правда оказался неплохим, скрывая корпус так, что наружу торчала только башня.
- Глуши! - скомандовал я. - Манков, проверь сектор обстрела.
Танк, напоследок рыкнув дизелем, заглох. Послышался звук катков, когда башня повернулась вокруг своей оси. Наступила тишина, нарушаемая только скрипом, лязгом и матюгами - рота окапывалась. Повращав башней, Манков доложил:
- Норма, товарищ капитан. Но склоны холма в мертвой зоне.
- Ну тут мы вас прикроем, ни один немец не подберется, - успокоил капитан. Вернув шлемофон башнеру, он спрыгнул на землю и пошел к своим бойцам, придерживая на ходу планшет.
Достав бинокль, я уселся на край люка и стал вести наблюдение. От брода, на котором уже показались разведчики на полуторке, проселочная дорога, огибая холм, пробегала мимо небольшой рощи, пересекала поле, засеянное рожью, и уходила прямо в лес, видневшийся в полутора километрах. Пропылив мимо холма, разведка скрылась за рощей.
Делать пока было нечего, и мне пришло в голову послушать эфир, благо "тридцатьчетверка" оказалась оборудована радиостанцией. Передав Манкову бинокль вместе с соответствующими инструкциями, я согнал с места радиста и принялся крутить настройки, вслушиваясь в треск и шорох эфира.
- …зведка прошла на хол… - неожиданно раздалось в наушниках. Говорили на немецком, который прекрасно знал Швед. - На холме русский тяжелый танк и до взвода пехоты. Даю наводку: квадр…
"Черт, черт! Немцы не ждали нас у брода, а просто отошли на два-три километра, оставив разведку и корректировщиков с рацией, которых я сейчас только что слышал. Как только наши втянутся в ловушку, меня накроют тяжелые орудия. От прямого попадания никакая броня не спасет! Черт, черт. Черт!!!"
Я вылез из танка и побежал к пехотинцам. Их командир, выслушав новости, нахмурился, но на мое предложение покинуть холм отрицательно покачал головой:
- У меня приказ обеспечить проход. Без приказа не уйду. - И тут же крикнул: - Тухватуллин, ко мне! Беги к нашим, передай, что немцы устроили засаду. Скажи, что танкисты уловили по рации разговор корректировщиков. Брод не переходить, ты слышал? Брод не переходить! Передай, что жду приказов. - И, взмахом отпустив бойца, повернулся ко мне: - Что делать думаешь?
- Погибать под снарядами за просто так не собираюсь! Рвану вперед. Этого они от меня точно не ждут. Может, прихвачу сколько-нибудь немцев.
- Может, успеем к нашим отойти? После получения приказа?
- Не дадут нам отойти. Единственный шанс - это вперед.
Внимательно посмотрев на меня, капитан протянул руку:
- Не погибай зря и помни: мы победим!
Потом мы обнялись, и я рванул к танку, крикнув на ходу, чтоб заводили.
Экипаж на изменение обстановки отреагировал практически единодушно - руганью, после чего старшина Суриков высказался от имени всех:
- Приказывай, командир.
- Значит, так. Спускаемся по правому склону. Он крут, но спуститься сможем. Потом обходим рощу до тех стогов. Очень уж они для наблюдения стоят удобно. Дальше - по полю за полуторкой, слева от дороги. Ну а там дальше видно будет. Все, вперед, поехали!
Прежде чем закрыть крышку люка, я оглянулся на стоящего у выезда из капонира капитана, отдающего нам честь. Эта картина запомнилась мне надолго…
Рыча двигателем, машина спустилась с холма и, набирая скорость, рванула к роще. Манков, лязгнув затвором, зарядил осколочным. Объехав рощу, мы рванули к стогам и стали их давить один за другим. От четвертого вдруг брызнули в стороны люди в форме мышиного цвета. Коротко протрещал пулемет радиста. Развернув башню, я дал очередь из башенного пулемета.
"Три - ноль, наши ведут!" - мелькнула мысль.
Один за радистом, два за мной, сколько за мехводом, не знаю. Развернув танк, мы погнали прямо по полю в сторону леса. Подъезжая к опушке, я открыл люк и выглянул. В приборы наблюдения ни хрена не видно, поэтому приходится высовываться, чтобы оценить обстановку. Оглядевшись, заметил направленную на дорогу маленькую противотанковую пушку, около которой суетились немцы. Заорав: "Пушка справа!" - стал быстро разворачивать башню, но не успел. Танк подпрыгнул, вминая орудие в землю, и, скрежеща металлом о днище, мы рванули дальше.
Я снова выглянул наружу, чтобы оглядеться. Метрах в трехстах от нас дорога ныряла в лес, и сквозь рев двигателя до меня отчетливо донеслись звуки стрельбы. Скомандовав мехводу двигать в ту сторону, захлопнул люк и стал наблюдать в перископ. Полуторка разведчиков слетела на обочину и уткнулась капотом в куст. От кузова отлетали куски, из открытой кабины свешивалось тело водителя. Вдали было отчетливо видно дульное пламя пулеметов.
- Стоп! - заорал я и, наведя перекрестье прицела под правый пулемет, нажал на педаль спуска. На позиции немцев вырос куст разрыва. - Осколочный!
- Готово!
После трех выстрелов вслед отходящим гитлеровцам мы тоже сдали назад и заехали в кусты: хоть и похоже на то, что противотанковая пушка тут была только одна, но береженого бог бережет. Я откинул ремень и, чуть приоткрыв люк, осторожно выглянул - не хотелось бы получить пулю от какого-нибудь недобитка. Осмотрелся. Со стороны кювета к нам перебежками направлялись два бойца в пограничных фуражках - один с МП, другой с ППД в руках. Уже смелее открыв люк, выскользнул на землю, оставив шлемофон на сиденье.
- Вовремя вы, товарищ капитан. Спасибо. Еще бы немного, и нас гранатами забросали, - сказал тот самый старшина-пограничник, которого я видел, когда очнулся.
- Еще живые есть?
Старшина только головой покачал:
- Только мы, товарищ капитан. Остальных наповал, почти в упор били. Хорошо еще, что Журов их заметил и успел руль вывернуть. - И добавил: - Разрешите документы у наших забрать?
Кивнув, я задумался, что делать дальше. Но долго думать мне не дали. Километрах в трех вдруг залпом ударили пушки.
"Стопятимиллиметровки, - подсказала мне память Шведа. - Черт! Да они же наших перемалывают!"
Указав подбежавшим погранцам на танк и подождав, пока они заберутся на моторное отделение, приказал мехводу двигать прямиком в сторону немецкой батареи.
Несмотря на нехватку времени, погранцы успели неплохо прибарахлиться: притащили две токаревские самозарядки и еще один МП, который я тут же отжал себе - не приведи бог, подобьют, так хоть будет, чем повоевать.
Переехав дорогу, мы рванули на максимальной скорости вдоль опушки в сторону бьющих орудий. Через два километра нам попался овраг, идущий поперек движения. Пришлось слезать и отправляться на осмотр.
"Так, с нашей стороны склоны пологие, пройти можно, но на ту сторону здесь не подняться… Зато вон там…" В бинокль место выглядело многообещающе. Точно, можно выехать. Приказав погранцам прикрыть нас, я вернулся в машину.
"Тридцатьчетверка", собирая складками ковер травы, осторожно сползла в овраг. Через километр-полтора овраг стал меньше, и орудия били как будто над головой. Приказав остановить танк, я отправил "десантников" в разведку. Поднявшись, они осторожно выглянули, и тут же старшина, обернувшись, активно замахал руками. Позвав с собой Суркова и прихватив автомат, я направился к погранцам.
На небольшом поле стояли две батареи стопятимиллиметровых орудий. Вдали под деревьями - грузовые машины, пара заправщиков и легковушка. В середине - две автоматические зенитки. Прямо у нас на глазах к одной из пушек подъехал грузовик со снарядами, и расчет принялся быстро его разгружать.
Быстро прикинув, что и как, принялся объяснять свой план:
- Суриков, поднимаемся здесь, и сразу останавливаешься. Я стреляю по зениткам. После второго выстрела двигаешь вперед и начинаешь давить пушки. У них нет ничего легкого, противотанкового, а эти дуры попробуй разверни, тем более под огнем. - Потом пришел черед погранцов. Их задача была совсем простой - прикрывать нас, не особо при этом высовываясь.
Взревев двигателем, "тридцатьчетверка" мощным рывком выметнулась из оврага и тут же встала. Я навел прицел на крайнюю зенитку. Расчет замер, в изумлении глядя на нас. Выстрел. Черт! Разрыв вспух слева! Выстрел. Есть! Расчет второй зенитки быстро разворачивал свою спарку в нашу сторону. Выстрел! Хорошо, что старшина подзадержался с движением… Еще одно готово!
Пулемет радиста бил короткими очередями по расчетам ближайших орудий. Наведя прицел на грузовики, я скомандовал Сурикову короткую. Попал. Потом еще раз, еще… Шестой выстрел пришелся в грузовик со снарядами, и на месте стоянки разверзся ад. Даже нас тряхнуло. А уж каково пришлось расчетам тех гаубиц, до которых мы еще не успели добраться! Всякие попытки развернуть орудия в нашу сторону немедленно прекратились. Вдруг "тридцатьчетверка" дернулась и заглохла. В наступившей тишине послышался мат старшины. Нажав пуск, Суриков вновь завел танк, и опять все повторилось - двигатель заглох.
- Гусеница застряла, товарищ капитан, - объяснил мне очевидную вещь мехвод.
Покрутив перископом, я приказал Сурикову и Манкову оставаться в машине, а Молчунову - следовать за собой, после чего выбрался наружу. К нам подбегали пограничники:
- Отлично вы их побили, товарищ капитан!
"Да уж! - Глаза сами отыскали несколько покачивающихся фигур в мышиного цвета мундирах, поднявших руки, и лежащую на боку гаубицу. - Погуляли хорошо".
- Молчунов, что там? - спросил я радиста, осматривающего танк.
- Кусок щита попал в гусеницу, но если сдать назад, то освободимся, - отозвался сержант.
Выглядывающий из люка механика-водителя Суриков кивнул, и "тридцатьчетверка", рыкнув и выбросив облако черного дыма, медленно принялась сползать с орудия. Мы с радистом руководили этим процессом, указывая, в какую сторону довернуть. В это время пограничники, согнав пленников в кучу и усадив прямо на землю, нас прикрывали.
Освободив танк, я задумался: часть немцев разбежалась, сейчас нажалуются большому папе, что их тут обидели, и нам придется кисло. С другой стороны, отказываться от четырех уцелевших гаубиц… Увы, все же придется их уничтожить. Вот только как это сделать? Давить массой? Уже пробовали, чуть гусеницу не порвали. Тогда как?
В конце концов в голову не пришло ничего более умного, чем заряжать орудие, забивать ствол землей и стрелять, привязав к спуску длинную веревку. Правда, приходилось прикрывать отряженных на это дело погранцов корпусом танка… А пленных, пленных мы "отпустили". Бойцы еще не могли принять подобные методы, и мне пришлось продавить приказ на уничтожение противника.
Вернувшись в овраг, мы поехали дальше по нему и метров через сто наткнулись на немцев, мертвых немцев. Остановив танк, я велел пограничникам осмотреть их. Те быстро вернулись:
- Похоже, наши их, товарищ капитан. Ножами сняли. Ни документов, ни оружия нет.
"Вот он, тот пост, который должен был тут быть! Ну и ладно!"
Разглядывая деревню в бинокль, я мысленно матерился. Слева река, справа пруд, переходящий в болото, дальше лес. Проехать можно только через деревню. В которой расположились немцы: пост с "колотушкой" и станковым пулеметом на въезде, за крайней хатой явно "штуга" спряталась - ствол кургузый торчит, пехота еще… Выход только один - на полном ходу проскочить, не ввязываясь в бой, а погранцы пусть идут в обход и встречают нас с той стороны. Ну или мы их - как получится. Дам им час форы, должны успеть. Передал бинокль Сурикову:
- Попробуем проскочить. Но сначала надо снести пушку, так что как выедем на открытое место, сделаешь короткую. - Старшина угукнул, не отрываясь от бинокля. - Потом жарь во всю железку. Жаль, не видно, что там дальше в деревне…
- Самоходка там, товарищ капитан, - подтвердил мои подозрения Суриков. - Но если немцы в ней не сидят, проскочим.
- Так то если не сидят…
Танк, медленно набирая скорость, выехал из леса, где мы прятались, на дорогу. "Тридцатьчетверка" замерла. Выстрел. Около пушки появился куст разрыва. Добавив еще снаряд, мы рванули вперед и проскочили пост. Вторая остановка - напротив замеченной ранее самоходки. Башня повернута заранее, так что наведение много времени не занимает… Выстрел!..
Впереди - улица, заполненная грузовиками, мотоциклами, легковушками. У здания, где раньше размещался сельсовет, скопление штабных машин. Из-за угла выворачивают два грузовика, набитых солдатами. Не помня себя, я заорал:
- ДАВИ-И-И!!! Дави сук! Дави тварей!!!
Танк, подпрыгивая и качаясь, вминал в землю, плющил технику и людей…
Мы выскочили из деревни и, раздавив вместе с артиллеристами противотанковую пушку другого поста, рванули по дороге дальше, не обращая внимания на щелчки пуль по броне. Въехав в лес, проскочили до развилки и…
- Стой! Бронебойным!..
Но было поздно, нас ждали. Удар, еще удар. Машина тряслась под попаданиями снарядов четырех немецких танков. Двигатель заглох, запахло гарью.
- Экипаж, из машины! - приказал я, наводя прицел под башню ближайшего противника. Смахивая кровь, текущую на глаза с рассеченного лба, нажал на педаль спуска. На месте T-III вспух огненный шар. Явно рванул боезапас.
"Тридцатьчетверку" изрядно тряхнуло. Из последних сил перевалившись через край люка, я скатился по броне на землю и пополз в канаву за танком. Перед глазами все плыло. Вдруг меня кто-то подхватил под локти и потащил в лес. По лицу били ветки. Пытаясь прикрыться рукой, обнаружил, что держу МП. Тут деревья закружились, и я потерял сознание.
Мы уходили все дальше и дальше. С момента, когда немцы сожгли "тридцатьчетверку", прошло меньше суток. Очнулся я как-то внезапно, ночью. Шагах в пяти-семи неярко горел костер, над которым висел котелок, источающий приятный мясной запах. Около костра спали незнакомые красноармейцы. Один оперся рукой на "Максим" без щитка и, шевеля в такт свободной рукой, что-то негромко говорил бойцу в фуражке. Еще раз осмотревшись, я заметил человеческое тело, завернутое в плащ-палатку, лежащее рядом со мной и издающее легкое похрапывание. Попробовал приподняться, и сразу закружилась голова, начало подташнивать, что заставило меня со стоном рухнуть обратно. Храп сразу же прекратился, и на меня уставились обрадованные глаза Молчунова.
- Товарищ капитан, вы очнулись! - Вскочив на ноги, радист рванул куда-то вправо. Бойцы, разговаривающие у пулемета, обернулись на шум. В красноармейце с фуражкой я узнал старшину, который, легко вскочив и хлопнув по плечу собеседника, направился ко мне, но подойти не успел. Радист притащил за руку зевающую девушку в форме военфельдшера с двумя кубарями в петлицах, блеснувшими при свете костра. Присев около меня, девушка затараторила:
- Товарищ капитан, у вас контузия и легкие множественные осколочные ранения. Некоторые из осколков я удалила, когда вы были еще без сознания. Но несколько осталось - слишком мелкие.
Ну понятно. Это осколки брони, которые откололись при попадании бронебойной болванки.
Стараясь не коситься на голые коленки военфельдшера, торчащие из-под форменной юбки, я спросил, старательно прокашлявшись:
- Вода есть? Пить хочется!
Девушка сразу же достала из санитарной сумки фляжку и, не давая ее в руки, старательно напоила меня. Потом настала очередь похода в ближайшие кусты, а когда мы с помогавшими мне старшиной и радистом вернулись, фельдшерица уже спала, завернувшись в плащ-палатку.
Устроившись возле дерева, я велел рассказывать, что произошло за время моего нахождения в бессознательном состоянии. Рассказывал старшина:
- Мы с Полиповым расстались с вами там, у деревни. Обошли мы ее спокойно. Было, правда, два парных патруля, но мы их обошли по краю болота. Когда вышли к дороге, где договорились встретиться, обнаружили моторизованную колону, стоящую на отдыхе. Хотели вернуться и перехватить вас на дороге из деревни, но не успели. Немцы, услышавшие бой в деревне, успели приготовиться. Пригнали танки, следовавшие во главе колоны. Вы выскочили из-за поворота на развилку прямо под их пушки. Как только вас подбили, мы подбежали к вашим бойцам, покинувшим танк. Потом к вам, когда вы успели выскочить из своего, прежде чем он загорелся. Мы открыли огонь по пехоте, прижимая ее к земле. Вас под руки подхватили ваши бойцы и потащили в лес. Повезло, что подбили на опушке и мы смогли оторваться от преследования… - И, замолчав, он наклонил голову.
Я понял, что кто-то не вернулся.
- Кто?
- Полипова на опушке, когда он нас прикрывал, скосило из танкового пулемета, а Манкова еще около танка в живот ранило. Он остался нас прикрывать. Минуты две слышали его СВТ, а потом разрыв гранаты. У него была одна. Отошли на два километра и сделали вам носилки и несли уже на них. Немцы нас не преследовали. Я пробежался вокруг и к месту боя, немцы там еще были, но в лес не заходили. К обеду встретили бойцов сто шестнадцатого стрелкового полка. Одиннадцать человек под командованием старшего лейтенанта Косолапова. Позвать его, товарищ капитан?
- Почему он сам не подошел, не представился?
Старшина пожал плечами:
- Мы не пустили, товарищ капитан. Вы не в том еще состоянии были. Сейчас позову. - Вскочив, он подошел к бойцу, с которым разговаривал у "Максима", и, наклонившись, что-то ему сказал. Мне вдруг как-то сразу захотелось есть. Я даже застонал от доносившихся от костра запахов. Радист, начавший клевать носом, встрепенулся:
- Что-то болит, товарищ капитан?
Отрицательно покачав головой, я велел ему ложиться спать. Завтра может быть тяжелый день. Согласно кивнув, радист тут же пристроился около одного из спящих красноармейцев и быстро уснул. Скрипнув сапогами, подошел незнакомый командир, плохо различимый в темноте, и, вытянувшись, представился:
- Старший лейтенант Косолапов. Командир комендантской роты сто одиннадцатой стрелковой дивизии.
- Доложите, старший лейтенант, как оказались в окружении.
- В боях под Смоленском дивизия попала в окружение. Командир дивизии приказал идти на прорыв. Собрав всех вокруг, мы пошли в атаку. Но вырвались единицы. Я сам не понимаю, как уцелел в той бойне. Через сутки я встретил группу бойцов из сто шестнадцатого стрелкового полка под командованием старшины Егорова и принял командование над бойцами.
Старшина-пограничник, обойдя Косолапова, подошел ко мне и подал миску с кашей с торчащей из нее ложкой. Взяв миску в руки и не обращая внимания, что она обжигает ладони, я стал быстро насыщаться, невольно вспоминая, когда последний раз ел. Чувствуя, что сейчас вырублюсь, я велел озаботиться часовыми и отдыхать, успев заметить напоследок, как старшина накрывает меня какой-то тканью.