– Погоди, Аня… С самострелами, говоришь?
– Ага, – кивнул мальчишка. – Уже и заряженные вроде…
Наставники переглянулись и ускорили шаг.
Девичий десяток в полном составе – даже маленькие были здесь, в середине – и вправду шел по двору от девичьей в сторону ворот. Девки, озираясь, сбились в кучку и ощетинились самострелами. Арина стояла, наложив стрелу на тетиву. Она как будто прикрывала этот отход, развернувшись в сторону казармы. Прокоп, первым увидевший, что происходит, рявкнул, раздраженно оскалившись:
– Ты что, охренела?! – Но, не договорив, стремительно ушел в сторону перекатом. Пущенная Ариной стрела воткнулась в стену рядом с головой выскочившего следом за ним Макара, а Арина уже накладывала следующую.
Резко толкнув назад за угол спешившую за ними Анну, да так, что боярыня полетела прямо на Верку с Веей, Макар тоже нырнул, словно в воду, куда-то в темноту, в противоположную от Прокопа сторону.
– Стоять! – остановил отроков, готовых рвануть следом за наставниками, Тит, переглянувшись с Филимоном.
– Да что творится-то? – Вея изумленно огляделась вокруг. – Анна Павловна?
– Тихо! – дернула ее за рукав Верка. – Не лезь!
– Когда на них напали, тоже пожар был? – спросил Анну Филимон. Боярыня не сразу поняла, про что ее спрашивает старый наставник, а когда сообразила, охнула и кивнула, озабоченно прислушиваясь к тому, что происходит за углом…
Арина потом так и не смогла явственно вспомнить, что происходило, только обрывками что-то в памяти всплывало. И словно не сама действовала и говорила, а за нее кто-то.
Наверх, к испуганно и бестолково мечущимся в темноте девицам она влетела уже собранная, с саадаком на поясе и снаряженным луком в руке. И распоряжение боярыни унять девчонок выполнила на совесть. Свой голос не узнала, когда рявкнула так, что у самой уши заложило:
– Молча-а-ать!
Девки затихли на какой-то миг, но тут же засуетились с новой силой, кинувшись к наставнице и перебивая друг друга:
– Пожар!
– Арина, что там?!
– Где горит?!.
– Мамочка! Дым тут уже! Задохнемся!
Какая-то девица, кажется Манефа, кинулась с воем мимо нее к лестнице, остальные дернулись следом. Не раздумывая, наставница отвесила ей такую оплеуху, что девчонка кубарем полетела на спешащих следом подружек. Другую, подвернувшуюся под руку, за ворот рубахи рванула к себе, аж треск раздался, в темноте не сразу поняла, кто это, и рявкнула прямо в лицо:
– Кто такая?! Отвечать!
Испуганные таким напором девицы притихли и замерли, кто где, и только копошились на полу упавшие. В наступившей тишине раздался срывающийся на всхлип, но уже почти осмысленный девичий голос:
– Так я это, Ева…
– Что – я?! Доложить, как положено! Где старшая?! Почему десяток в потемках мечется, как куры полоумные? Свечи зажечь, одеться, построиться! Бе-э-эгом!
– Так горим же!..
– Задницы у вас еще не горят?! Сейчас загорятся! Вы в Академии или где, вашу мать! Без разговоров! Выполнять! – Арина встряхнула несчастную Еву, чуть не оторвав ее от пола, и отшвырнула в сторону. Та засуетилась, нащупывая в темноте свечу и кресало с трутом. Арина вгляделась, но пока огонь не зажегся, различить смогла только белые пятна девичьих рубах, шагнула вперед и, не сбавляя тона, продолжила выкрикивать резкие отрывистые команды, сама не понимая, откуда те слова приходят:
– Мария! Ко мне бегом! Прекратить кудахтанье! Отвечать, как положено!
– Слушаюсь! – еще неуверенно отозвалась откуда-то из середины куча-малы Машка и поспешно завозилась, пытаясь вскочить на ноги.
– Строй десяток, как положено! В порядок себя привести! Чтоб на три счета одеты были! Аксинья, Катерина, маленьких успокойте, соберите, и в середину. Да не пугайте их!
Только когда пришедший в разум девичий десяток уже без паники и суеты при свете двух наконец зажженных Евой свечей был построен, Арина сказала, что на крепость напали тати и надо уходить. Если паром на месте, так отвязать его, по-тихому переправиться на ту сторону и идти к Нинеиной веси, а уж оттуда в Ратное гонцов посылать за подмогой. Коли не получится с паромом, так просто укрыться в лесу до утра, а там уже видно будет, что делать. Приказала зарядить самострелы и крадучись идти к воротам. Да стрелять, если что, не раздумывая.
Из девичьей Арина вышла первая, с луком на изготовку. Так и стояла, ожидая, пока девицы спустятся и построятся, настороженно вслушивалась и вглядывалась в сторону казармы, откуда доносились сюда шум, гам, крики и дым. В любой момент ожидала, что и сюда доберутся страшные фигуры с топорами, которые бежали в дыму к казарме и кричали, как ТОГДА – те, что она в оконце из своей горницы успела увидеть. Сейчас, покуда там разбираются, может, и удастся девчонок увести, если не заметят их…
Пока девки строились, а вернее, сбивались в подобие боевого порядка – плечом к плечу, ощетинившись самострелами, укрыв в середину малышню, чтобы двигаться к воротам, топот и крики, и правда, стали приближаться.
– Быстро уходите! Я задержу! – коротко бросила Арина девкам через плечо и, достав стрелу, наложила ее на тетиву. Вон из-за того угла сейчас выбегут, хорошо, ночь лунная – не промахнешься. Там проход узкий, на сколько-то да хватит ее стрел…
И когда темная страшная тень, показавшаяся ей огромной, словно медведь, действительно выскочила из-за угла и зарычала, Арина, уже не раздумывая, коротким точным движением натянула тетиву и пустила стрелу прямо в голову противника.
– Твою мать, су-у-ука, ошалела!
– Дядька Прокоп! – взвыла сзади Млава, а Арина испуганно уронила вторую, уже наложенную на тетиву стрелу; хорошо, натянуть не успела. Прокоп, ушедший кувырком куда-то в сторону за поленницу от первой стрелы, застрявшей в срубе как раз на уровне его головы, поднимался теперь на ноги, отряхиваясь и отчаянно ругаясь. Да и Анна с бабами уже спешили к месту "битвы".
И словно враз занавесь упала… И с чего ей тати померещились? Оно и пожара, похоже, нет уже – дым и то почти рассеялся. Из-за угла казармы раздаются голоса отроков, но не похоже, что бой там идет, просто перекрикиваются, гремят чем-то; жалобные крики Швырка, которого увлеченно продолжали вразумлять плотники во главе с Сучком, доносятся от недостроенного терема, но тоже как-то… обыденно, что ли? Словом, ничего угрожающего в крепости не происходит, и на нападение татей все это не похоже ни капли. Арина вдруг ощутила слабость в ногах, бессильно опустилась на землю и с трудом удержалась, чтобы не расплакаться прямо тут, на глазах у всех, от стыда и обиды на саму себя. Надо же! Второй раз за сегодня опростоволосилась! Ну что за день такой?!
– Вот это выстрел! – усмехнулся Макар, тоже отряхиваясь и выбираясь из-за строительных завалов – успел от греха куда-то нырнуть, не глядя, когда понял, что Арина не шутит. Сейчас он с интересом разглядывал ее стрелу. – Слышь, Прокоп, а ведь опять в глаз метила! Еще бы чуть-чуть… Ты бы замешкался, либо я бы поспешил – и отпевали бы…
– Мешкать не обучен, – буркнул Прокоп, поднимая и нахлобучивая на голову свалившуюся во время стремительного кувырка шапку. – Лук он лук и есть… Стрела хоть и у дуры в руках, а не спрашивает, когда летит…
– Опамятовала? – Анна остановилась над сидящей на земле Ариной, вздохнула и повернулась к девкам. – Что встали! Живо все в девичью, и чтоб к моему приходу тихо было! Устроили тут…
Девки поспешно рванули обратно, благоразумно решив, что хоть и нет их вины в случившемся, но разгневанной боярыне лучше под горячую руку не перечить.
– А неча на чужих баб на глазах у родной жены бросаться! – уперев кулаки в бока, неожиданно провозгласила Верка, насмешливо уставившись на все еще разглядывающего Аринину стрелу мужа. – Это еще Немой не видел! Нет, ну разлетелись, соколы! – громко посетовала она куда-то в сторону загона с лошадьми. – Как рванули-то к молодой бабе! Одно слово – кобели! И правильно! От вас таких только и отобьешься, что оружно! Только вот ведь непруха какая – ни поскандалить в свое удовольствие, ни в волосья сопернице не вцепиться! Не-э-эт, я так не согласная!
Общий хохот, ставший ответом на ее горестную жалобу, окончательно разрядил напряжение.
– Э-э-э, бабонька, ты чего? То прям поляница с луком тут стояла, чуть не постреляла всех… Ну-ну, тихо… – раздался успокаивающий голос наставника Филимона, склонившегося над все еще беспомощно сидящей на земле Ариной.
Но она уже не слышала, что говорит старый воин, да и собой не владела, словно смяло ее. Все, что она держала в себе от того момента, когда напавшие тати растоптали ее прежнюю жизнь, и до сегодняшней ночи, и думала уже, что пересилила, перемогла эту боль, вдруг вырвалось из оков и вылилось бурными рыданиями.
– Я… я… думала – опять тати! – только и смогла она выдавить невнятно сквозь всхлипы в ответ на доброжелательные слова Филимона. – Думала, нашли нас… Они тятеньку убили-и-и-и! – и упала, отчаянно колотя кулачками по земле, захлебываясь от накатившего вдруг и ставшего острым и непереносимым чувства утраты.
– Все живы, и слава богу! – Анна повернулась к наставникам и махнула рукой. – Все. Уводите отроков, нечего им тут…
Бабы уже поднимали под руки Аринку и уводили ее в девичью, за ними сунулась было неизвестно откуда появившаяся среди общей суеты Юлька, но ее остановила Анна:
– Не надо, Юль. Лекарка тут не поможет, мы сами с ней. Ты лучше спать иди.
– Заснешь тут, – обиженно буркнула Юлька, но спорить не стала, только посулилась принести успокаивающий отвар из травок и посоветовала завтра с утра Арину не будить, чтобы та выспалась. Но уж это Анна и без нее сообразила бы.
Глава 5
Анна потратила немало времени и усилий, чтобы угомонить взбудораженных воспитанниц, а младшему девичьему десятку объяснила, что все было устроено нарочно: учеба такая – как игра. Выражение "учебная тревога", которое выдумал Мишаня, вовремя всплыло в памяти, очень понравилось и польстило пигалицам, а уж когда боярыня их похвалила, дескать, сделали все правильно: и слушались, и оделись быстро, и не испугались – плакать не стали, девчонки немножко погордились, но успокоились окончательно и после этого быстро заснули.
Старшие, конечно, в такое вряд ли поверили бы, поэтому Анна даже и не заговаривала об этом. Они не расходились, а стояли в дверях своих горенок, обсуждая случившееся. Кто-то даже захихикал. Пришлось боярыне объяснить, что Арина несколько ночей не спала, а сейчас спросонья ей показалось, что и тут тати напали. Ну и усовестила болтушек, напомнив, что наставница первым делом об их безопасности позаботилась, и очень толково; кабы и правда тати появились, так им бы не до смеха стало. Заодно и сама узнала от девчонок, что все-таки там происходило.
"И это она не в себе была? Что ж от нее ждать-то, ежели в разуме за дело примется? Ясно теперь, что Андрей в ней тогда увидел. А сорвалась… ну так не диво… Странно, как она такую боль до сих пор не выплакала, в себе держала".
Арина уже не всхлипывала, а сквозь слезы улыбалась хлопочущим тут же бабам. Ульяна старательно кутала молодую наставницу в теплое одеяло. Анна застыла на пороге, на миг удивившись тому, что почти все женское население крепости собралось в горнице, но тут ее сзади легонько подтолкнула Плава: повариха держала в руках кружку с каким-то питьем – не иначе Юлька расстаралась, нашла в своих запасах что-то успокоительное.
Анна кивнула бабам и остановила свою помощницу, порывавшуюся встать с постели:
– Лежи-лежи. Завтра до обеда отдыхать будешь! Я тебе что давеча говорила? – повысила она голос, не давая Арине возможности возразить. – Совсем себя извести хочешь? И так уже круги под глазами, а всего-то неделя минула. Вернется Андрей – с нас головы поснимает…
– Вот-вот! – тут же встряла Верка. – Андрюха – он такой! Ты, подруга, Анну Павловну слушайся. Разве можно так изводиться? Он вернется, а от тебя одна тень осталась! А в следующий раз что? Сама себе такого выбрала, вот и привыкай теперь. Рядом с собой все равно не удержишь, через все переступит, а уйдет. А уж как – с досадой на глупую бабу или побыстрее к своей лапушке вернуться бы – от тебя зависит. Ты думаешь, не видали мы молодух, которые с воем за стремя цепляются? – Верка усмехнулась и почти слово в слово повторила то, что Анна сама говорила: – У нас тут и с баб спрос особый!
Аринку эти слова будто по больному ударили: застыла, даже зубы стучать перестали, а потом так на Верку глянула, словно ей невесть что наговорили.
– Так в том-то и дело! – опять всхлипнула она, утыкаясь лицом в колени. – Андрею-то баба нужна особенная! А разве ж я такая?
Анна растерялась: вот уж этого она никак не ожидала, а Верка аж руками всплеснула:
– Это ты-то?! Да все Ратное языки оббило, как ты за лук схватилась да потом татя топором! Али брешут про тебя? Ха! Да и наша не всякая так-то сумела бы! А сегодня… И не сомневайся даже! Еще как сумеешь! Вон Макара моего чуть не подстрелила!
– Ой, да как же… – охнула Арина. – И прощения у него не попросила… Ты уж повинись за меня, скажи, не со зла я… Я же думала, тати…
Сидевшая на постели рядом с Ариной Ульяна еще раз подоткнула одеяло, погладила опять задрожавшую женщину по плечу и успокаивающе, как младенцу, проговорила:
– Не тати то были, Аринушка – плотники либо холопы; видать, с топорами да баграми бежали, чтобы, значит, бревна раскатать, если что… Это ж потом поняли, что пожара нет.
– Да что же я это? Своих не признала! – продолжала сокрушаться Арина.
– Нашла о чем горевать! – фыркнула Верка. – Нешто Макар не понимает? Ты же и нашу Любаву спасала, а не дурью маялась! – Она вдруг посерьезнела, встала и земно поклонилась никак не ожидавшей того Анне:
– Спасибо тебе от нас с мужем и поклон низкий за дочку нашу единственную, за Любаву; в хороших она руках. Убедилась я нынче – наставница Арина, случись что, собой пожертвует, а ее спасет. И научить может многому… – И тут же задорно подмигнула Арине. – И не кручинься, что не в себе была, с новиками случается иной раз, уж ты мне поверь.
– Разве можно за всякое дело, как пес за кость, хвататься? – поддержала подругу Вея. – Конечно, надорвалась! Поди, ночами еще и читаешь. – Она кивнула на лежащую на столе книгу в запачканном сажей переплете. – За попами в книжной грамоте все равно не угонишься!
Арина удивленно взглянула на нее:
– Так я же наставница, негоже мне чего-то хуже девок уметь.
– Ну ты прям как мой Сенька! – улыбнулась Анна, вспоминая, как однажды в ратнинской усадьбе, улучив момент, когда они могли поговорить вдвоем, без посторонних, к ней пришел со своим горем младший сын Семен. – Бог ему голоса не дал, как петь примется, так хоть уши затыкай. Ну вы в церкви и сами небось слышали.
– Да уж, – неожиданно хихикнула Ульяна. – Отец Михаил, уж на что чадолюбив и терпелив, и то не выдержал… Сенечка-то старается изо всех сил, голосит громко, а отче аж за сердце хватается, как его слышит, и в лице меняется…
– Вот-вот, – кивнула Анна. – Отче ему петь в церкви запретил, от греха подальше, а Сенька из-за этого расстроился не на шутку. Его же Мишаня урядником поставил над такими же мальцами, обещал, как из похода вернется, и их в крепость для учебы забрать. Ну так мой младшенький и извелся: урядник, говорит, должен лучше всех все делать, и петь, значит, тоже. А этой беде старанием не поможешь, раз медведь на ухо наступил. Прямо горе великое; жаловался, неужто ему из-за такой малости не судьба хорошим урядником стать? – Анна тихонько засмеялась. – Вот и пришлось ему объяснить, что для воинского начальника пение не самое главное. В воинском умении всех превзойти невозможно. Вот хоть Корнея Агеича взять: есть в сотне воины, которые способнее его что-то делают. Андрей, сами видели, с кнутом мастер; Лука и его десяток – лучники знатные, а воевода тем силен, что может их всех правильно к делу приспособить.
И Мишаню Сеньке в пример привела: он же за Кузьмой в кузне угнаться не пытается или за Матвеем в лекарском деле. Хоть и важны эти занятия, но не для всех, а для самого воинского начальника они не главные. Для него нужнее своих людей как следует знать, понять, у кого к чему призвание, того и определить на место, где каждый общему делу наибольшую пользу принесет. А сам если и старается быть впереди, так в том, что для воина наипервейшее – в умении сражаться.
Анна тогда удивилась, как складно она это Сеньке объясняла, а заодно поняла, что и сама о том же все время думала. Вот вопрос сына и оказался кстати: стремясь ему помочь, и для себя все по местам поставила. Только, оказывается, не до конца научилась это знание на деле применять. Вот и Аринин пример о том же говорит. Но этого Анна уже поминать не стала, а только поглядела на свою смущенную помощницу с легкой насмешкой:
– Вот уж не ждала, что ты с моим Сенькой сравняешься!
Арина только растерянно хихикнула в ответ.
"Ну, уже хорошо, приходит в себя бабонька".
– Так я же своей тут стать хочу, – совсем по-детски призналась она. – Вот и стараюсь…
– Да стараешься-то ты хорошо, – кивнула Анна. – Только торопишься больно. Время не обгонишь, как ни старайся, а тут только оно и поможет. Разве за неполный месяц можно все постичь? Ты еще не поняла толком, что надо, а уже жилы рвешь и переживаешь, что не получается! И без того больше сделала, чем любая другая на твоем месте. Так же и с умением.
Анна ненадолго задумалась, прикидывая, как точнее объяснить Арине то, что и сама до конца не понимала.
– Как Сеньке, я тебе ответить не могу, в наставническом деле и не поймешь порой, что главнее, но вот что скажу… Всем нам Господь дает какой-нибудь дар. Бывает, маленький он совсем, и не заметен, но есть непременно. Скрывать его или отказываться от него – грех, но и в другую крайность впадать, жадничать и под себя все грести тоже не дело. Нельзя во всем лучше всех быть, не получится. Надорвешься. Вот у Софьи нашей, например, к шитью дар, и превзойти ее в этом даже не пытайся. Господь рассудил, что ей это нужнее, а значит, ты не с ней, а с Господом спорить берешься… Тебя-то саму Он и так уже наградил многим, чего другим не дадено. Одно то, как ты людей можешь прозревать, – великий дар. Про Андрея и не говорю, но ведь и Анютку ты как увидела – я, мать, не смогла ее разглядеть! – в голосе боярыни послышалась было горечь, но она сумела ее подавить и продолжила, воодушевленная только что открывшейся ей истиной. – Вот это и есть самое ценное, этому и девиц наших надо учить – людей понимать даже лучше, чем они сами себя понять могут. Вот в чем наша главная бабья сила, а не в том, чтобы кулаками махать.
– А и правда! – встрепенулась молчавшая до сих пор Плава. – В каждом что-то свое есть … вон девчонка одна, Галка… ты, Анна Павловна… и ты Арина, – добавила она, взглянув на молодую наставницу, – приглядитесь к ней. Она у меня на кухне частенько отирается. Да не без дела – иной раз такое придумает… А если что готовит, то вроде и все, как я сама сделала бы, а вкус… словно туда заморских трав каких или еще чего насыпали – не узнать! Не поверила бы, кабы сама не видела! Как-то я соли насыпала, да закрутилась, забыла, хотела второй раз посолить, а она мне и говорит – соленое уже! А ведь только вошла – не могла видеть. Я спрашиваю, как ты догадалась-то? А она в ответ только плечами пожала: по запаху, мол…