- Да, ты права. - Он озабоченно посмотрел по сторонам, вверх, вниз и демонстративно развел руками: - Я не хотел сказать ничего дурного. Слово "молниеносный" употреблено исключительно как метафора, в целях художественной передачи образа. Отношение к слову "молния" косвенное, производное. Случайное.
- Не нервничай, отец тебя любит.
Он одарил меня лучистым взором. Мы наслаждаемся друг другом. Мы не можем быть любовниками - дело не в родственных связях, братец-сестричка, кому они мешают, дело не в Гефесте, не в Аресе, не в музах-подружках - просто небо не выдержит соединения двух совершенств.
Мы вдвоем, он восхищает меня, я прикасаюсь к его телу и ничего не чувствую. Мы привыкли.
Больше половины его песен посвящено мне.
- Фебби, тебе знакомо имя - Кассандра?
- Кассандра? Она очень талантлива.
- Она пророчица?
- Пророчица? Чего вдруг? Пророки - Тиресий, Калхант… Амфиарай. Она автор.
- Кто-кто?
- Кассандра.
- Нет, что это ты сказал за слово? Кто Кассандра?
- Это одна из моих разработок. Идея на будущее. Не обращай внимания.
- Фебби, хороший мой, я не буду обращать внимания, только прошу тебя, сделай так, чтобы ее никто никогда не слушал.
- А я? Кого мне слушать - вечно собственную музыку? Мне надоело переделывать свои мифы и посвящать самому себе гимны.
- А девочки?
- Девочки - это я и есть.
- А этот твой? Автор?
- Автор - это смертный, который сумеет мне быть интересен.
- Но она - женщина!
- Я же сказал, она очень талантлива. Поэтому она принадлежит мне.
- Фебби, никто не спорит, но ты ведь можешь сделать так, чтобы ей не верили?
Аполлон удивился.
- Зачем? Ей и так никто не верит.
Он поправил фиговый листок, огляделся и спросил:
- Ты не видала мой лук?
Эписодий второй:
Египет и Палестина
Я не препятствовал богу в проявлениях его. Я чист.
Египетская Книга Мертвых
- Ну, говори, - потребовал Рамзес, - кто вор, кто это, как его зовут?
- Это я, - ответил пришедший, - меня зовут Ба-Кхен-ну-ф.
И почудился Рамзесу в сказанных словах такой дикий вызов, что первым побуждением его было - бросить дерзкого крокодилам. Но всплеск ярости прошел и остался в далекой молодости, повелитель стал думать и понял: протест направлен не против него. Он и сам бросал точно такой же вызов безответной пустоте жизни, вызов был в этой его присказке, в перебивании имен на колоннах храма Ипет-Су. И он сказал:
- Тебе хотелось развернуться и убежать, спрятаться, когда ты шел сюда?
- Да, о Великий Дом.
- Почему же ты этого не сделал?
Ба знал, что надо очень верно ответить. Ответ не находился.
Но Рамзес уже принял решение.
- Я обещал тебя наградить, и я сдержу обещание. Я обещал тебя наказать, и это обещание я сдержу тоже. Ты смел и хитер - я хочу это использовать. Ты легко преступаешь любые заветы, тебя не пугает кара - я хочу использовать и это. Может быть, ты смирился с тем, что не видать тебе ни прекрасного Аментета, ни полей Иалу?
И снова Ба знал, что надо верно ответить. Он должен ответить честно, но ведь нет честного ответа самому себе: смирился он с пастью Сетха или нет?
- Я готов с благодарностью принять свою судьбу от тебя, - сказал Ба-Кхенну-ф, забыв добавить "о Великий Дом".
- Нет! Раз ты такой умный, посоветуй мне, что с тобой делать.
Дерзость, не бояться дерзости…
- О Великий Дом! Ты желаешь наградить, назначь меня своим советником, распорядителем, и ты не пожалеешь: я буду верен тебе, как никто в твоей стране. Ты желаешь наказать, заставь меня вернуть тебе взятые в твоей сокровищнице полторы тысячи дебенов, но дай на это год - я верну вдвое. Смелость и хитрость мои принадлежат тебе…
- Этого не будет, - оборвал Великий Дом, - будет другое.
Они посмотрели друг другу в глаза.
- Но сначала ты покажешь, как проникал в хранилище.
- Ты будешь ночевать здесь.
Так сказал Рамзес Второй Великий после того, как увидел вынимающийся при помощи особого рычага камень.
- Ты должен провести здесь ночь. Это твое наказание.
Ба молча протиснулся в темную дыру. Стражи установили камень на место.
Со дня смерти брата Ба-Кхенну-ф не чувствовал такой безошибочной разумности, исходящей не от него, а от другого человека.
А Рамзес много думал ночью. Обычно жены-наложницы избавляли его от мыслей о Нефертари, но сегодня у них не получилось. Рамзес знал, что в сей миг тот человек думает о своем убитом брате. Загадочным образом это как-то связывалось с Нефертари. Вору-злодею-преступнику на вид около двадцати. Когда Нефертари было двадцать, впереди сияла тысяча ночей вместе. А теперь - десять тысяч ночей позади.
И в середине десять тысяч первой ночи Рамзес Великий догадался, чем пожертвовал молодой храбрец, придя к нему во дворец. Неизвестностью! А это все, что у вора есть… вернее, все, что у вора было.
Они двое сообщники. Как странно, правда? Между ними, и в то же время против обоих - остальной мир. Он ждет действий.
О Ра-мзес-мери-Амон-Ра-хек-Маат, способен ли ты сдвинуть пески и погнать их на север? Или все ограничится личной доблестью и громадными статуями?
Когда Ба шел во дворец, когда выбирал безумный шаг, преодолевая слабость, им владело обаяние правителя, запечатленное в статуях и монументах. Он, конечно, знал, что Рамзес правит тридцать лет, но вопреки знанию ожидал увидеть знакомого молодого красавца, самолюбивого, возвышающегося, стремительного и притягательного. А увидел погруженного в себя мудреца, выбрасывающего людям готовые решения. И Ба-Кхенну-ф растерялся. Ему показалось, что пятидесятилетнему Рамзесу он ни к чему.
Ночью Ба пытался угадать, осталась ли стража у заветного камня. Почему-то он был убежден, что стража ушла.
Утро.
- Теперь награда. Но в ней есть и наказание.
Ранним утром хозяин Черной Земли вновь говорил с ним один на один.
- Ты будешь моим советником. Не главным, единственным. Других советников у меня нет, мне они ни к чему. Ты будешь тайным воплощением моей воли. Ты будешь воплощением Кемт… Но - за пределами страны.
Рамзес Великий пристально поглядел на Ба-Кхенну-фа. Ба не отвел глаза, не опустил взор. Для подавляющего большинства жителей Кемт покинуть страну было страшнее смерти. Смерть на чужбине лишала погребальных обрядов и, значит, будущего - вожделенного необъятного будущего на полях Иалу, которое трудно представить, но ради которого, собственно, и стоит терпеть жизнь. Великий Дом нашел, как использовать его отверженность.
- Это прекрасная награда, - сказал Ба.
- Ты ненормальный, жизнь-здоровье-сила, - произнес Рамзес и утвердительно кивнул. Мол, да-да, все так, все как задумано.
- В этом моя сила, - ответил Ба.
- Идем.
Рамзес повел его в сад. Стражи-азиаты замерли в отдалении.
- Раз ты знаешь тайные имена Великого Дома, ты должен знать и расположение нашей страны.
- Да, Великий Дом.
Рамзес отломал у ближайшей пальмы длинный кусок коры и провел в земле борозду.
- Вот Хапи. Хапи - это и есть Кемт.
В верхней части он увенчал борозду небольшим треугольником и внутри нарисовал несколько тонких линий.
- Это наша дельта. Здесь, справа, Ра восходит. Здесь, слева, заходит. На юге - Нубия. Там, на юге, все хорошо. Золото добывается, на памяти одного поколения надо один раз послать войско - и снова все хорошо. Нубийцы воины еще хуже, чем мы.
Ба вопросительно посмотрел на Рамзеса.
- Сыны Кемт плохие воины, советник. Я понял это давно. Это моя тайна.
Кора пальмы заостренным концом уткнулась на полшага выше борозды, обозначающей реку Хапи.
- Вот тут воины средние.
И на целый шаг выше и левее треугольничка дельты.
- А где-то здесь, советник, прячутся настоящие воины.
- Если они настоящие, то почему прячутся?
- Мне кажется, их еще очень мало. А может, они и не прячутся, просто мы о них ничего не знаем.
- До сих пор Черная Земля лишь однажды встретилась с настоящей силой, - позволил себе сказать Ба.
Рамзес одобрительно кивнул.
- Ты избавлен от страха, советник. Ты вновь способен думать. Мне кажется, долина реки делает людей слабыми. Пожив в дельте, страшные гиксосы превратились в свиней, которых изгнал даже Яхмос, жизнь-здоровье-сила.
Кора пальмы указала чуть выше и чуть правее дельты.
- Вот здесь нужно создать заслон между нами и хеттами. Поселение людей, которые не будут слабеть от близости - Хапи. Пусть они будут не так умны, но пусть хетты сначала воюют с ними.
Ба молчал.
- Пусть они отличаются от Кемт, но всегда помнят свое происхождение и родство с нами. Ты понимаешь?
Ба неопределенно покачал головой.
Губы Рамзеса изогнулись угрожающе-недовольно:
- Ты не понимаешь?
- Я думаю, - ответил Ба.
* * *
- Великий Дом, жизнь-здоровье-сила, дал тебе на раздумья десять дней. Сегодня пятый день.
Мес-Су, личный телохранитель Ба-Кхенну-фа, смотрел на него тяжелым темным взглядом.
- Не бойся, я не собираюсь бежать. У меня будет что сказать, когда придет время.
"Я жалую тебе лучшего охранника! - такими были слова Рамзеса пять дней назад. - Однажды он один дрался против тринадцати нубийцев."
"И победил", - произнес Ба, низко склонив голову.
Если судить по слухам и по тяжеленному взгляду, среди азиатов Рамзеса Мес-Су был, похоже, действительно самым страшным. Зачем он ходил повсюду с Ба? С одной стороны, это, безусловно, отгоняло дурные мысли у чати и других приближенных, у жрецов Амона-Ра, например. Но… Впрочем, в любом случае Ба не собирался бежать.
Поначалу Мес-Су нависал бдительной молчаливой тенью. Он просыпался раньше Ба, а засыпал позже. Ба пытался заговорить с ним, но не находил слов и соглашался с тишиной. И от неожиданности что-то перевернулось, когда за спиной Ба вдруг услышал:
- Где ты добыл руку?
Ба ответил:
- Я переправился на западный берег, в город мертвецов.
- Ты убил человека, чтобы забрать его руку?
- Нет. Я не убийца. Тот человек уже был мертв.
- Но кто из богов приставил ее к твоему телу?
- Ты не понимаешь. Я отрезал руку у мертвого, завернул в покрывало и взял ее с собой в храм Хатхур.
- Ты вызвал гнев ушедшего.
- Пусть.
- И ты спокоен? - с тревогой сказал Мес-Су.
После этого случая они стали разговаривать. Мес-Су был старше на четыре года, он успел приобрести боевой опыт на юге. Топор в его руках летал соколом, да и без топора он умел многое. Мечтал он о новом Кадеше и сокрушался, что знаменитая битва произошла до его рождения. Люди для него представляли собой объект атаки, исконных жителей Кемт следовало защищать, но трудно было уважать из-за их слабости. При всем том Мес-Су имел странное для Ба стремление жить правильно. Ему требовались законы, четкие, недвусмысленные, любая спорность смущала и расстраивала, хотя разглядеть смущение было почти невозможно.
Прошло еще пару дней, прежде чем Мес-Су спросил, так же внезапно, среди тишины:
- Неужели ты убил брата?
Ба-Кхенну-ф ничего не ответил.
И только вечером Ба вдруг начал кричать, размахивая руками, чуть ли не бросаясь душить эту груду мышц, о том, что он не убивал брата, он не убийца, брат взял с него клятву, ужасную и глупую, прожить за двоих, отомстить Сетху, настичь Сетха, разорвать ему пасть изнутри…
Мес-Су не настаивал и даже не сопротивлялся, когда Ба грубо хватал его за одежду. Он подождал, пока Ба успокоится, и рассказал что у него тоже есть брат, они совсем разные, и Мес-Су опасается, что из-за брата он может когда-нибудь сделаться ненужным Великому Дому.
- Почему?
- Мой брат с отступниками, - выговорил Мес-Су с трудом.
- С какими еще отступниками? - удивился Ба.
- Он главный отступник.
Мес-Су вскочил, осознав, что проговорился. У него вырвалось:
- Это единственное, чего Великий Дом не знал обо мне!
Тогда Ба-Кхенну-ф прикрыл глаза и произнес:
- Мой брат был мудрее меня. И все, что я делал до того, как пришел сюда, я делал ради него. Ты храбрец, Мес-Су, но ты боишься таких вещей…
Ба лежал, Мес-Су стоял над ним, сжав огромные кулаки.
- Ты не должен стыдиться или бояться своего брата. Тем более что ты не сказал мне, кто он. Что такое отступник?
- Солнцепоклонник, - с неприязнью выдавил из себя Мес-Су.
- Слуга Атона? - переспросил Ба.
А еще через день Мес-Су согласился познакомить Ба-Кхенну-фа со своим отверженным братом.
Со времен Эхнатона, Аменхотепа IV, проклятого правителя Черной Земли, прошло около сотни разливов, около сотни посевов и около сотни жатв. Его не следовало помнить. Его нужно было забыть.
Как он мог?!
"Ты в моем сердце… Ты - единственный, только ты создаешь тысячи и тысячи существ… Ты создал каждого человека равным брату его…"
А Пта, Тот, Себек, Хатхур, Гор, Сехмет, Анубис?! А Осирис, Изида, Шу, Тефнут, Амон-Ра?! А многие, многие еще? А жрецы их всех?!!!
Храмы Ипет-Рес и Ипет-Су, величественные, прекрасные, - ни к чему? Немыслимо! Но так сказал Великий Дом. Он не побоялся превратиться в ругательство для потомков. Ба чувствовал общность.
Эхнатон выглядел уродцем в тех настенных рельефах, что не успели уничтожить. Обладатель тонких ручек и узкого, нечеловеческого лица встал один против всех, шутка ли - против Амона-Ра… да против всех. И тогда солнце протянуло к нему ласковые лучи! Ба хотелось чувствовать общность.
Аменхотеп IV, угодный Атону, сотворил чудо смелости. Даже дерзкий Ба был не в состоянии представить себе его душу. Возможно, Аб-Кхенну-ф постиг бы… Кем надо быть, откуда явиться, чтобы объявить поход низложения богов? И сказать: "Это ненастоящее. Настоящее - вот".
Эхнатон бросил дворцы, покинул города. Он построил новый город в пустыне, из ничего. Должно быть, прекраснейший город - Ахетатон. Ба бродил по развалинам. Вместо угрожающих звериных голов солнце тянуло руки, но встречало пролом в стене.
Тогда, в Ахетатоне, среди того, что осталось, в пустоте и безмолвии, Ба поймал редкое ощущение. Пожалуй, точнее всего это можно определить как аромат истового счастья. Аромат тонкий и исчезающий. Тем притягательней он и острее…
Ба показалось, что изгиб губ выражал насмешку.
- Ты нашел ответ на вопрос, над которым я бился всю жизнь?
- Да, о Великий Дом.
И снова они пошли в сад. Рамзес воспроизвел длинную борозду с треугольником наверху.
- Говори.
- Известно ли тебе, о Великий Дом, что у твоего верного Мес-Су есть брат?
- В стране Кемт у всех есть братья и сестры.
- Известно ли тебе, о Великий Дом, что в стране Кемт по-прежнему есть люди, которые верят в бога Атона? И в то, что он один?
- Солнцепоклонники, - презрительно бросил Великий Дом. - Дальше.
- Известно ли тебе, о Великий Дом, кто брат твоего верного Мес-Су?
- Солнцепоклонник, - предположил Рамзес. - Их особенно много среди потомков гиксосов. Зачем ты выдаешь тайну Мес-Су? Он все равно незаменимый боец. От тебя мне нужен ответ на вопрос.
- Это начало ответа, о Великий Дом.
И Ба-Кхенну-ф замолчал.
Гиксосы вторглись в дельту очень давно. Они на пятьсот лет опередили Рамзеса, в этом им повезло. Прежде чем их прогнали, Хапи успел разлиться полторы сотни раз. Но прогнали не всех: Яхмос победил вождей и отобрал власть над севером, однако тысячи осевших, занимавших подчиненное положение азиатов лишь поменяли хозяев. Будучи чужими, тем паче проигравшими, они хочешь не хочешь исполняли роль жителей второго сорта. Черная Земля, долина реки все равно кормила лучше любого другого места, они не спешили за единоплеменниками. Азиаты в дельте да еще нубийцы на юге были в Кемт своими чужаками.
Когда Эхнатон перевернул представления, ему понадобились люди, которым нечего терять. Эхнатон никого не искал. Он светил наподобие бога Атона, ни о чем не думая, непрерывно радуясь, и люди, которым было нечего терять, и люди, которые не боялись терять, сами шли на свет. Гиксосы, наполовину переставшие быть гиксосами, забывшие прошлое, восприняли учение Эхнатона глубже и быстрее. Им ведь не приходилось отвергать для этого тысячелетние традиции, им не приходилось выбирать между жрецами Ра-Херу-Кхути, Осириса, Изиды - и одним божественным сыном.
Коренные жители Кемт рассказывали о жене Эхнатона, сирийке Нефертити, похабные анекдоты. Для азиатов она была прекраснейшей, лучше их лучших любовниц, и то, что она сирийка, выглядело неоспоримым достоинством.
После смерти Эхнатона, Нефертити и их дочерей, после разгрома нового культа жрецами старого мира немногие сохранили верность истине. Ахетатон начал пустеть. Соколо-львиные, шакалисто-крокодильи образы сожрали прекрасный лик Нефертити, юный Тутанхатон был вынужден сменить имя на Тутанхамон.
Но те, кому раньше нечего было терять, теперь не захотели терять Атона.
"Ты - единственный бог, не имеющий себе равных! Ты сотворил землю по велению сердца своего, ты единый и единственный!"
- Говори, - приказал Рамзес.
- Брат Мес-Су не простой солнцепоклонник. Он верховный жрец для них, он носит звание Атон-Рон. Я видел его и говорил с ним.
- Они так же грязны и противны?
- Да, они нищие, о Великий Дом. Но они едины и в них есть сила.
- Какая же у них может быть сила, советник?
- Внутренняя, о Великий Дом.
- Эхнатон тебе в мумию! Какая глупость! Ты обобрал мою сокровищницу, ты оскорбил древнего Хуфу, ты обманул храм Хатхур, и ты защищаешь передо мной проклятого отступника, жизнь-здоровье-сила!
- Я стремлюсь найти правду и подарить ее тебе, о Великий Дом. Только так я могу искупить свои прегрешения.
- И я все это слушаю!
Гневный взгляд устремился на Ба, правая нога повелителя ударила начертанный на земле треугольник дельты.
- Говори!