Место в купе я занял первым, вскоре ко мне присоединилась семейная пара. Мелковатый муженёк рядом со своей дородной супругой смотрелся довольно забавно. Вера Николаевна, как представилась женщина, сразу заняла собой всё пространство. И не столько физически. Она тут же развила бурную деятельность, заставив стол традиционным пищевым набором советского пассажира: хлебом, жареной курицей, варёными яйцами, зелёным луком со своего подоконника и картошкой в мундире. Разве что помидоров с огурцами не хватало – не сезон. До кучи украсила натюрморт настойкой из чёрной смородины, которую в своей деревне якобы делает её папаня.
– И рюмки захватила, – по-хозяйски сообщила Вера Николаевна, вынимая из необъятной торбы аккуратно завёрнутые стопочки. – Не стаканами же настойку-то хлестать.
Пришлось и мне выложить свои припасы, заботливо упакованные в целлофан Валентиной.
Муженька соседки по купе звали Иван Алексеевич, тот, кажется, так ни разу и не открыл рот, зато то и дело подливал себе в рюмку из бутылки, пока его не одернула супруга. Рассказала, что едут они в гости к дочке, которой посчастливилось выйти замуж за москвича, работавшего водителем троллейбуса. Я признался, что написал пару книг и везу их пристраивать в издательства. Вера Николаевна тут же заинтересовалась, о чём произведения. Пришлось вкратце пересказывать.
– Напечатают – обязательно куплю, – заверила бойкая дама.
На станции Белинская в Каменке к нам подсел четвёртый пассажир. Хмурого вида дядька молча забрался на свою верхнюю полку и отвернулся к стене.
Мы ещё немного тихо посидели, после чего Вера Николаевна приказным тоном объявила отбой. Перед сном я сбегал в туалет в конец вагона, после чего забрался на свою полку. Проверил содержимое сумки, убедился, что деньги, рукописи и "ридер" на месте, пристроил её в углу, прижав подушкой, и вскоре провалился в сон.
Москва встретила нас солнечной погодой. Вера Николаевна с супругом сердечно со мной попрощались, отправившись с Казанского вокзала по своим делам, а я спустился в метро. От "Комсомольской-кольцевой" проехал две остановки до "Новослободской", поднялся на улицу и через десять минут пешего хода был на Сущёвской, возле парадного крыльца издательства "Молодая гвардия".
В день отъезда из Пензы я потратил почти 15 рублей на междугородные переговоры, узнавая в справочных телефоны издательств и донимая литературных сотрудников. Первым делом отзвонился в "Художественную литературу", но там меня огорошили известием, что издают только зарубежных и русско-советских классиков. Так что шансов пристроить хотя бы одно из двух произведений у меня практически ноль. Посоветовали попробовать удачи в издательстве "Молодая гвардия". Там печатают и молодых прозаиков-поэтов, к тому же в их ведении находится несколько журналов. Также порекомендовали заглянуть в журнал "Юность", где вроде бы приветствуются молодые авторы. Не в смысле возраста, а в смысле известности, хотя и в свои 35 лет я в любом случае, наверное, считался бы молодым автором.
Я дозвонился и в "Молодую гвардию", и в "Юность". И там, и там предложили привезти рукописи, но ничего не обещали. Но почему-то я был уверен, что произведения Пикуля и Астафьева по-любому их заинтересуют.
В "Молодой гвардии" меня направили к заведующему редакцией по работе с молодыми авторами – подтянутому, слегка седоватому Иннокентию Сергеевичу Блохину. Тот резво встал из-за стола, протянул мне руку, предложил садиться. Поинтересовался, что за вещи я им привёз, заодно попросил вкратце рассказать о Пензе, чем живёт провинция, тут же вспомнив какую-то ничего не значащую историю, связанную с моим городом.
На прощание Блохин вручил мне свою визитную карточку, что для того времени считалось, наверное, чуть ли не признаком аристократизма.
– Звоните не раньше чем через месяц, к тому времени мы ваши рукописи постараемся прочитать, – напутствовал меня заведующий.
В редакции "Юности" всё прошло по похожему сценарию. Так уж получилось, что один сотрудник отдела прозы находился в отпуске, а второй был на больничном. Поэтому меня принял сам главный редактор Борис Полевой, автор знаменитой "Повести о настоящем человеке". Я проникся важностью момента. Ведь в той жизни мне не довелось видеть вживую легендарного писателя. Борис Николаевич (гляди-ка, прямо как Ельцин) оказался человеком без апломба, то и дело говорил "голубчик", в общем, мы легко нашли с ним общий язык. "Вот он какой – Борис Полевой", – родился в голове экспромт.
Он принял у меня обе рукописи, обещал, если время будет, в ближайшее время ознакомиться с ними лично. Но понадеялся, что вскоре выйдет хотя бы один сотрудник отдела прозы, а то у него и так работы выше крыши. В конце разговора Полевой протянул мне листочек с нацарапанным на нём номером своего рабочего телефона.
Я вышел на улицу, напевая под нос "Миллион алых роз", и тут мне в голову спонтанно пришла мысль сделать Вале небольшой подарок. Ведь эту песню на музыку Паулса Пугачёва впервые спела, если мне не изменяет память, в начале 80-х. Однозначно Вознесенский ещё не сочинил стихотворение, воспевавшее историю любви грузинского художника Нико Пиросмани к актрисе Маргарите. И почему бы не подсунуть стихи в ту же "Юность", выдав их за текст, написанный простым завмагом из Пензы?
Или, раз Валя работник торговли, может, лучше сунуться со стихами в журнал "Работница"? Издание вроде рассчитано больше на женщин, вот пусть и автор будет женщина.
Тогда следующий вопрос: как найти редакцию "Работницы"? Ответ я получил, вернувшись в приёмную "Юности". Менее чем через час я прибыл по указанному адресу. По пути запасся шоколадкой, которая перекочевала к секретарше главного редактора, за что та быстро отпечатала стихотворение за подписью Валентины Колесниковой, заведующей овощным магазином из Пензы, ударника коммунистического труда, заботливой матери и просто хорошего человека. Внизу был указан домашний адрес, который, надеюсь, запомнил правильно.
Единственное, я заменил несколько слов в тексте. Вместо "Он тогда продал свой дом, продал картины и кров" я вписал: "Продал он всё, что имел, продал картины и кров"… Просто мне всегда казалось глупо, что Вознесенский упоминает одновременно и дом, и кров, ведь по смыслу это одно и то же, как говорится, масло масляное.
Один из двух экземпляров текста я оставил себе, а второй вручил заведующей отделом поэзии, вкратце рассказав о поэтессе из магазина, впечатлённой случайно прочитанной где-то историей художника Пиросмани. Не выпускавшая сигареты из накрашенных ярко-красной помадой губ женщина в возрасте под пятьдесят быстро прочитала стихотворение, потом ещё раз, уже более вдумчиво, и наконец сипловатым голосом вынесла вердикт:
– Беру!
Мы вежливо распрощались, и с чистой совестью я покинул редакцию журнала.
Кстати, что касается третьих экземпляров "Крейсеров" и "Печального детектива", то они лежали дома, под присмотром Валентины. Ещё перед отъездом мне в руки попали местные газеты "Пензенская правда" и "Молодой ленинец". В те годы в периодике активно печатали прозу и стихи, особенно провинциальных авторов. Появилась идея: не попробовать ли предложить пензенским изданиям свои рукописи. Ну а что, известность на местном уровне лишней не будет. Чем больше обо мне узнает людей – тем лучше! И тогда, не исключено, с получением документов – а получать их всё равно рано или поздно придётся – не будет больших проблем.
Кстати, я одно время баловался стихами. Кое-что даже помнил. Но для публикации в периодической прессе вряд ли они подойдут, например такие:
Мальчик с кухонным ножом
Отомстил обидчику:
Ночью к спящему пришёл
И порезал личико.
Или:
Как-то раз решили дети
Поиграть в маньяков:
Расчленён тупой ножовкой
Добрый дядя Яков.
Не прокатит и вот такой "чёрный юмор":
Если вены режешь хмуро
В ванне с тёпленькой водой,
Ты скорее всего дура
И страдаешь ерундой!
Редакторам наверняка покажется мрачноватым и стихотворение "Эпитафия":
Придёт и наш с тобой черёд
Лежать под гробовой доскою,
Вот только знать бы наперёд,
Кто вспомнит о тебе с тоскою,Кто на могилку принесёт
Живой букет из белых лилий
И тихо над тобой всплакнёт,
Кусая губы от бессилья?А может, будешь ты лежать,
Забытый всеми в одночасье.
Нам не дано предугадать,
И в этом, друг мой, тоже счастье.
Так, а что же можно предложить? Память, давай уже, напрягись… Вот!
Не болей, моя хорошая,
Я страдаю, как и ты,
И таблетки, как горошины,
Покупаю, не цветы…Я горячий чай с малиною
Принесу тебе в кровать,
Одеяло я с периною
Буду нежно поправлять.Ты в болезни тоже милая,
Хрупкая, как мотылёк,
Что летит, трепещет крыльями,
На горящий фитилёк.Но пора уже поправиться,
Хватит нежиться, мой друг.
Мне с хозяйством не управиться,
Не хватает твоих рук.Не хватает стряпни лакомой,
Отутюженных штанов
И улыбки твоей ласковой…
Моя верная любовь!
Ну а что? Вполне лирично, с долей тонкого юмора, про любовь-асисяй, опять же… Не фонтан, конечно, но для провинциальной газеты, думаю, сойдёт. Или всё же лучше напрячь мозги и сочинить что-то более приличное? А то ещё обвинят в графоманстве, поставят на тебя клеймо…
После некоторых размышлений я решил, что местная периодика всё же перебьётся без моей прозы. Нечего размениваться по мелочи. Главный расчёт – на "Молодую гвардию" и "Юность". Вот где меня ждут известность и признание! А вот стихи как сочиню, так и занесу, мне не жалко.
Хм, вот уж никогда не думал, что я настолько тщеславный, что уже делю шкуру неубитого медведя. В глубине души оправдываю себя, что всё это делается ради достижения какой-то великой ЦЕЛИ, но что-то эта самая ЦЕЛЬ пока толком не вырисовывается. Пока я чисто несу себя в массы за счёт Пикуля и Астафьева. При этом обдумываю варианты с более реальным и быстрым доходом. То же производство пакетов – ну, там ещё конь не валялся, нужно выяснять технологию производства. И неизвестно, как крупно придётся вкладываться.
Прикидывал я и вариант с пошивом джинсов, и даже производством "варёнок". А что, залил "Белизну", довёл до кипения и макаешь в кастрюлю или ведро джинсы. В 12 лет с другом проводили эксперимент, от матери, помню, хорошо влетело. Но тем не менее получились настоящие "варёнки". В моду они вошли в 80-х, так что и в этом можно стать первопроходцем. Тем более тут вложения должны быть поменьше и сам процесс попроще.
Оставшиеся до отъезда домой полдня я бродил по Москве. Ну как же без посещения Красной площади?! В той жизни я не смог попасть в Мавзолей. То ремонт, то не до Ленина было… А сейчас Мавзолей работал, и я не мог упустить возможность взглянуть на останки вождя мирового пролетариата. Правда, пришлось отстоять солидную очередь, в которой присутствовало немало иностранных туристов. Немного удивился тому, что Ильич в своём саркофаге словно светился изнутри. После Мавзолея прошёл вдоль Кремлёвской стены, где нашли последнее пристанище видные деятели партии и советского правительства. Брежнева пока здесь нет, ещё семь лет старичку невнятно гудеть с трибуны.
Глядя на ГУМ, сереющий напротив Мавзолея, вспомнил историю, которую нам рассказывал препод нашего истфака. Якобы во времена застоя от Брежнева поступила команда: "ГУМ убрать! Не место торжищу рядом с национальными святынями – Мавзолеем и Кремлём!" И пошёл бы ГУМ на кирпичики, да спас анекдотический случай. Супруга одного из больших партийных начальников имела свой интерес к ГУМу: пользовалась услугами местного ателье. Она приехала туда на примерку, а ей и говорят, что так, мол, и так, ликвидируется ателье. Вместе с ГУМом. Даму это озаботило, и она что-то сказала своему супругу. А он в свою очередь на ближайшем совещании этак наивно спросил: "Кто-то, говорят, решил закрыть ГУМ?" На следующий день в Минторг страны позвонили и распорядились ранее направленное решение за номером таким-то под грифом "совершенно секретно" не исполнять.
В моё время в здании с фонтаном располагались дорогие бутики, сейчас, понятное дело, всё смотрелось не так пышно и пафосно. Ассортимент продукции мог удивить разве что провинциала. Но, с другой стороны, цены были вполне демократичными, доступными рядовому советскому гражданину.
Моё внимание привлекла небольшая очередь в отделе парфюмерии. Подошёл, поинтересовался, что дают. Оказалось – духи "Красная Москва". Пустой флакон таких духов в красно-белой коробке стоял у Валентины дома на видном месте. Наверное, в Пензе этот аромат приобрести не так легко. Духи стоили 5 рублей. Я прикинул оставшуюся наличность и решил всё-таки встать в очередь, а через несколько минут стал счастливым обладателем коробочки парфюма. Да, подарок Вале я сделаю за её же счёт, но вряд ли она меня за это отчитает. А все потраченные на меня деньги я рано или поздно ей верну, и лучше раньше, чем позже.
К вечеру я подтянулся на Казанский вокзал. Перекусил в привокзальном кафе, и как раз посадку на поезд объявили.
На этот раз попутчик был один, и тот молчаливый. Спать ещё не хотелось, а тут меня и муза поэзии посетила. Правда, позаимствованной.
Что такое на меня напало?
Жалость к самому себе и страх,
Будто вьюга внутрь меня попала
И свистит в расшатанных костях…
В общем, переписал по памяти стихотворение Евтушенко, датируемое, насколько я помнил, началом 80-х. Надеюсь, Евгений Саныч не обидится, разродится ещё не менее великими строчками. Хотя, конечно, гнусно так вот присваивать чужие вещи, пусть и ненаписанные ещё, но уж если не дал Бог таланта, а выбиться в люди хочется… Тем более я не просил меня в это время забрасывать, так что, голос стыда, лучше бы ты заткнулся.
– Ну как? – первое, что произнесла Валя, когда утром в среду 14 мая встретила меня на пороге квартиры.
– Всё согласно сценарию, – улыбнулся я и торжественно вручил коробку "Красной Москвы".
Глаза Валентины округлились, она ахнула, чмокнула меня в щёку, вырвала из рук духи, распаковала и тут же нанесла несколько капель на шею и запястья. От неё так волнующе запахло, что захотелось тут же уложить её в постель и накинуться, аки коршун. Но Валя охладила мой пыл, сказав, чтобы все ласки я приберёг на вечер, а сейчас она опаздывает на работу. А мне желательно ополоснуться с дороги, переодеться в чистое и дожидаться её возвращения. Суп в холодильнике, там же вчерашние макароны с уже отваренной сарделькой. Второй комплект ключей от квартиры на книжной полке, это если мне приспичит куда-то прогуляться. Ну что ж, спасибо за доверие!
Оставшись один, я решил последовать совету возлюбленной и принял душ, благо очереди в санузел уже не было. Выйдя на общую кухню, услышал из-за двери Акжигитовых подозрительный стрекот. Что-то он мне напоминал. Вечером поинтересовался у Валентины о природе необычного звука.
– А, это… Ну это же Айгуль на швейной машинке строчит. Я тебе не говорила, что она ещё и заказы на дом берёт? За работу берёт не много, я, бывает, и сама у неё что-нибудь прошу прострочить.
– То есть одежду она шить может?
– Почему нет? А что это тебя так заинтересовало? Хочешь заказать у неё что-нибудь?
Решившись, рассказал Вале о своей идее с пошивом джинсов. Она заинтересовалась.
– Заманчивая идея. Ткань и фурнитура твои, Айгуль получает только за работу, правильно?
– Ага. Почём у вас здесь джинсы реализуются?
– В магазинах одежды ничего не найдёшь, это или в Ухтинке на барахолке смотреть надо, или вообще в Москве искать. Я своей Ленке в Москве брала за сто двадцать рублей.
– Ого, это ж целая зарплата инженера!
– А ты думал!
– Ну вот, смотри, пусть даже мы по сотне продавать будем. А ещё я знаю способ, как сделать джинсы на вид словно варёными. Это за границей последний писк моды, а мы станем в Союзе первопроходцами. Такие можно и по сто двадцать, и даже по сто пятьдесят толкать, если импортный лейбл приляпать.
Валя покачала головой, ехидно улыбаясь:
– А ты подумал, как и кому всё это продавать будешь?
– Ну, мы же не массовое производство наладим, штучное. По знакомым джинсы только так разойдутся. У тебя в торговой сфере много знакомых? Ну вот, видишь, а у торгашей чтобы да деньжата не водились?.. Пардон, я не тебя имел в виду.
– Да ладно, я уж привыкла, о нас, работниках торговли, только и говорят, что мы ворюги и подпольные миллионеры. В общем, план ясный, я поговорю с Айгуль, согласится она или нет. Насчёт ткани и фурнитуры тогда подумаем. А сейчас давай доедай ужин и пойдём смотреть программу "Время". Узнаем, что в стране и мире происходит.
– Слушай, тебя это и вправду интересует?
– А что ты хочешь предложить?
Я недвусмысленно поиграл бровями, хитро улыбнулся и в ответ получил ослепительную улыбку.
– Ну и кот ты, Сергей!
После чего плавно придвинулась и принялась медленно расстёгивать на мне рубашку…
А через пару часов, уже готовый уснуть под тёплым бочком моей красавицы, я как бы невзначай рассказал, как занёс в редакцию "Работницы" стихотворение за её подписью.
– А что за стихотворение? И почему меня указал автором? Это же ведь твои стихи!
– Ну, во-первых, это всего лишь маленькая благодарность за то, что ты меня приютила. И не вздумай сопротивляться! Всё равно я больше прославлюсь своими книгами. – Тут я шутливо ущипнул Валю, отчего так же шутливо получил в ответ игривый шлепок по шаловливой руке. – А во-вторых, слушай стихотворение, и не говори, что не слышала.
Добавив в голос пафоса и едва сдерживаясь, чтобы не перейти на песенный жанр, я продекламировал "Миллион алых роз" со своей правкой в первом куплете. Валя призналась, что история очень грустная и в то же время светлая, она так здорово никогда не написала бы. На что я ответил, мол, кто знает, какие в тебе дремлют таланты. Ещё немного поболтав, мы провалились в объятия Морфея.
Глава 10
Пообщаться с Айгуль насчёт возможности подкалымить собиралась сама Валя. Но так получилось, что первым разговор на эту тему завёл я, правда, не с нашей потенциальной швеёй, а с её мужем. Да, по большому счёту, начал Ринат, когда следующим утром увидел меня на кухне в моих джинсах из будущего.
– Слушай, а где ты такие штаны отхватил? Дорого обошлись? И что это за фирма "Диесел"?
– "Diesel"? Да из Китая, наверное, оттуда все подделки к нам везут, – ляпнул я, не сообразив, что в это время из Поднебесной поток контрафакта, скорее всего, ещё не так силён, как в XXI веке.
Тут я и подумал, что если мы договоримся с Айгуль, то Ринат всё равно узнает о нашем маленьком бизнесе. И вполне может наложить вето, если ему что-то не понравится. Да и Айгуль, как верная татарская жена, обязана будет посоветоваться с супругом. Почему бы не заинтересовать Рината, пока он на волне, так сказать, популизма?
– Слушай, у меня к тебе деловое предложение, – понижаю голос, и Ринат непроизвольно приближается, обдавая меня запахом лука. – Сейчас ведь даже самопальные джинсы дешевле ста рублей не найдёшь, правильно?
Собеседник кивает и внимательно слушает дальше.