"Ну да, само собой, - мысленно усмехнулся Зверев. - Разве можно двадцатилетнему мальчишке доверить такое важное дело, как выбор будущей жены? Когда дело до венчания дойдет, там невесту и покажут".
Андрея и самого нынешние, из шестнадцатого века, родители женили точно так же. Главным достоинством Полины стало то, что она смогла разрешить давнюю земельную тяжбу бояр Лисьиных и принесла Звереву княжеский титул. Чего еще от невесты надобно? И ведь что интересно - никакой ущербности Андрей от такой судьбы не испытывал. Скорее, наоборот…
Он опустил руку, нащупал колено жены, легонько сжал. Полина, не поворачивая головы, улыбнулась, ни миг склонила голову и коснулась его плеча.
Нет, обычаи здешнего времени любви отнюдь не отменяли. Но любовь - это когда на сеновал девку затаскиваешь, сводню в чужой дом подсылаешь, в окно лазишь… А брак - дело серьезное, тут не до баловства.
- Приданое хорошее дают? - поинтересовался Зверев.
- Ну, какое с Кокоревых приданое? - пожал плечами гость. - Сколько ни наберут, для нашего рода все невелик прибыток. Вот хворых у них в роду уж пять поколений не было - это славно. Такую кровь ни за какое золото не купишь.
- Великое дело - кровь, - согласился Андрей.
Гость покосился на него с подозрением, но ничего не сказал, подцепил ножом немного кутьи, отправил в рот. Зверев тоже вернулся к трапезе, быстро расправляясь с рассыпчатой печеной белорыбицей. Едва его тарелка опустела, как князь словно бы спохватился - даже ладошкой по столу прихлопнул:
- А видел ли ты обретение мое недавнее, княже? Сию карету хитрую мне мастера торжковские по уговору за два месяца отстроили, печь особую пушкари монастыря Заиконоспасского отливали.
- Прости, Юрий Семенович, не успел, - развел руками Зверев.
- Так идем же, покажу, - поднялся князь Друцкий. - А ты, доченька, вели опочивальню мне приготовить. Притомился я в дороге, вечерню стоять не готов.
- Да, дядюшка, не беспокойся, - встала Полина. Следом, естественно, повскакала и дворня.
- Пахом, за старшего, - повысил голос Андрей. - Сочельник сегодня, дозволяю пировать, пока стол не опустеет. Сам гостя дорогого проводить желаю.
Люди облегченно вздохнули и с радостью вернулись к еде. Зверев снял со стены один из светильников и пошел вперед, указывая дорогу впервые приехавшему в гости князю Друцкому. В медлительном обозе, по зимнику, короткими зимними днями от княжества до княжества никак не меньше месяца утомительного пути. Уж, наверно, не ради того, чтобы подарки к Рождеству привезти, Юрий Семенович на такое испытание решился, не из любопытства и не из желания навестить племянницу. Нужно побеседовать с гостем наедине. Тогда, глядишь, все и откроется.
Князья вышли на крыльцо, спустились к тихому и темному возку, замершему без лошадей и уже покрытому серебристой изморозью. Старик, тяжело переставляя валенки, обошел его кругом, достал длинный, с переломом посередине ключ, отпер дверцу, пропустил Андрея внутрь и, шагнув следом, опустил толстый, чуть не в ладонь, войлочный полог.
- Здесь посвети, Андрей Васильевич, свечу достану, - завозился он у темного резного шкафчика, повернулся, запалил от масляного светильника тонкую, с мизинец, свечу, прошел из угла в угол, запаливая настенные канделябры. Скромная комнатушка примерно три на шесть метров наполнилась светом. Друцкий дунул на ненужный больше огонек, покачал головой: - Ты глянь, княже, хожу. И вправду хожу. Ох, чую, не зря про тебя слухи бродят, что с чернокнижием ты балуешь и в чародействе никем не превзойден. Ведь и иноземные знахари меня лечить брались, и персидские лекари, и наши коновалы. Ничто не помогало. А ты, вон, раз по коленям мазнул, да немочь и сбежала.
- Ерунда, пустяки, - отмахнулся Зверев. - Знаю я этих иноземцев. Только кровь умеют пускать да мышьяком травить. Без яду снадобье составил, вот боль и отпустила.
Князь Друцкий и не ведал, насколько был близок в своих подозрениях. Исполняя давнюю клятву, примерно каждую третью ночь вынужденного безделья Зверев посвящал занятиям с Лютобором. Пусть на расстоянии, через сон - но уроки все равно шли на пользу. Правда, и в реальности нору древнего чародея он пять раз навестил. И тоже не без пользы.
- Ну, коли мы в доме походном, - пропустил ответ мимо ушей князь Друцкий, - так и законы здесь у нас походные…
Он поднял крышку сундука, выставил на столик из тонких реек два кубка, большой серебряный кувшин и накрытое крышкой блюдо. Приподнял палец, спохватившись, пересек завешанную коврами комнату, открыл дверцу украшенной львиными мордами буржуйки.
- Славно, угольки еще есть, - из ближней корзины он кинул в топку пяток тонких поленьев, притворил створку, оглянулся на Зверева.
- Неужели это печь, княже?! - притворно изумился Андрей. - Неужто из стали скована?!
- Из чугуна отлита пушкарями опытными по их секрету. Придумал же сие я. Намучился за годы с жаровнями-то, а тут как-то ночью вдруг и подумал: а отчего мне печь малую по примеру больших не сделать?
На самом деле князю Юрий Семеновичу было чем гордиться. Ведь железо в здешнем мире было столь дорого, что ковать из него печки было роскошью на уровне прикуривания от ассигнаций. Посему даже императоры и ханы в походах или разводили в шатрах костры, или ставили в палатках жаровни. Додуматься отлить печь из чугуна - это был настоящий прорыв! Вот только зритель князю Друцкому попался неблагодарный. Для выходца из двадцать первого века "буржуйка" казалась такой же дешевкой, как обитателю шестнадцатого века - шуба из горностая.
- И как греет? - чтобы не показаться зазнавшимся невеждой, поинтересовался Андрей. - Думаю, раз стенки тонкие, то ведь остывать должна быстро.
- Зато и согревается чуть не в минуту! - горячо парировал Юрий Семенович. - Коли углей много нагорит, так без опаски в любой мороз греться можно. Не выпадут, пожара не устроят, жарко круглый день. Ну, а прогорят, так завсегда еще подбросить можно…
Об этом Зверев как-то не подумал. По сравнению с жаровней - и правда ведь гениально! А что остывает быстро - всегда можно использовать "автозагрузку" в виде дежурного холопа. И Андрей уже искренне восхитился:
- Великолепно! Такую же хочу.
- Тебе-то зачем, Андрей Васильевич? - разлил вино князь Друцкий и снял с блюда крышку, под которой оказалась уже нарезанная запеченная телятина. - Ты ведь сани за собой не потащишь, ты верхом поскачешь. Эх, где она ныне, моя молодость…
- Нечто так часто путешествовать приходится, Юрий Семенович? - Зверев сел на сундук возле стола.
- Да уж покатался в последние годы, Андрей Васильевич… - Друцкий опустился в накрытое накидкой из рыси кресло, поднял бокал: - За встречу, да принесет она нам удачу.
- За встречу, - кивнул Зверев и пригубил кубок. Вино было терпким и совсем не сладким, похожим на испанское. В густой красноте трепетали отблески свечей.
- Я-то путешествую, - сделав пару глотков, отставил кубок гость, - а вот ты что-то дома засиделся, Андрей Васильевич. Откуда смирение такое в юные годы?
- Почему засиделся? - пожал плечами Зверев. - В Москву мы с Полиной выезжаем, к отцу заглядывали, места святые на Валааме посетили.
- В Москве бывал, а ко двору царскому не явился ни разу, - ухватился за слова Андрея князь Друцкий. - Сие есть неуважение великое. Мыслишь, неведомо государю, что ты милостями его брезгуешь? За содержанием денежным в Разрядный приказ ни разу не заглянул. Ладно, батюшка твой, боярин Василий за тебя серебро забирает. Однако же о небрежении сем царю непременно доносят. Ты, видно, гнева великокняжеского ищешь, ссоры с помазанником божьим?
- Плевать! - Князь Сакульский опрокинул кубок и разом опустошил его почти наполовину. - Плевать я хотел и на гнев его, и на милости. Не появлюсь в гадюшнике этом ни за какие коврижки. Что это за царь, который трон свой предателями и ворами окружает? Князь Курбский - подонок и предатель, на ляхов за деньги шпионит. На колу его место, а не в воеводах русских. Сильвестр с Адашевым в час болезни Иоанну изменили открыто, к Старицкому перебежали, крест ему на верность целовали и на трон затащить пытались. Их что - повесили, утопили, голову отрубили? Хрена там лысого! Как сидели в царских писарях у трона, так и сидят! Сам Старицкий и мамаша его, что золото боярам в Кремле раздавали и к свержению Иоанна звали, - где сейчас? На каторге, в монастыре, в ссылке? Фигушки, в свите царской они веселятся. Меня же, который заговор* смертельный разрушил, Иоанн вместо благодарности в колдовстве обвинил! И ладно сам взъерепенился - так ведь он с сына Дмитрия чар не позволил снять. Теперь сын его умер, царица наверняка хворая, отравители и изменники в любимчиках ходят, а все мы, кто в смертный миг на помощь к нему примчались - к чертям собачьим разогнаны! Да пропади он пропадом, правитель такой ненормальный! Не стану я его шкуру больше спасать, надоело.
- Государь милостив, Андрей Васильевич, и умеет прощать оступившихся, - осторожно возразил Друцкий.
- Юродивый на паперти пусть грешников прощает, - опять отхлебнул вина Зверев. - А царь измену должен карать, чтобы страну не разъедала. Измену - выкорчевывать, верность - возвеличивать! Такая его должность. А Иоанн, книжный червь, руки замарать боится, чистоплюй! Попомни мое слово, Юрий Семенович, за его великодушие народу потом не раз кровью платить придется.
- Надеюсь, про мысли сии ты боле никому не сказывал? - кашлянул гость. - Времена ныне такие, иной друг и соглядатаем оказаться может.
- Говорил, - хмыкнул Зверев. - Царю в глаза прямо и сказывал. Так что доносить ни к чему, он про меня все знает, не обольщается.
- Вспоминает он тебя, сказывают, - задумчиво провел пальцем по окружности кубка князь Друцкий. - Как азбуку приходскую отпечатали, поминал, как хор в консерватории первый раз запел. Полки стрелецкие повелел твоим обычаем обучать. Там именем твоим учение и нарек. Мыслю, зла он на тебя не держит…
- Еще бы он зло на меня держал! Ничего наш царь ни на кого не держит - ни зла, ни благодарности. Нюня мягкотелая.
- Вижу, это не он тебя, а ты его с глаз долой отослал! - улыбнулся Юрий Семенович. - Может, помилуешь все же властелина нашего? Как-никак, правитель всея Руси, наследник древних кровей.
- Да мне и так хорошо. Я здесь, дома, с семьей. Вижу, как дочки растут, за хозяйством приглядываю, промыслы новые затеваю. Холопы мои после походов прежних исцелились все, за четыре года мы с Пахомом их так умению воинскому натаскали, каждый четырех стоит. Все в походах крещение огнем пройти успели, храбрость выказали. Ни один не дрогнет, не ослушается. Семьдесят душ - а рать в три-четыре сотни одолеют запросто. С чего бы мне уклад привычный из-за какого-то там царя менять?
Про уроки чародейства Андрей благоразумно умолчал.
- Экий ты стал… Домосед, - покачал головой гость. - От роду всего четверть века, а задеревенел, ровно дуб вековой. Не скучно?
Андрей молча допил вино, поставил кубок на стол, отодвинул:
- Ты у нас в роду за всех путешествуешь, Юрий Семенович. Чего самому время терять, коли тебя обо всем расспросить можно? Где бывал, княже, чего видел, чем земля полнится, что нового округ случилось?
- Много чего, Андрей Васильевич, ой, много… - Князь Друцкий откинулся на спинку кресла и таинственно улыбнулся. - Помнишь, сынок, как мы с тобой проклятое золото на запад из мест наших увезли? Славное было приключение, недолгое, но прибыльное.
- Хорошо прокатились, - признал Зверев. - Не без этого.
- Хорошо, - согласился гость. - Король шведский Кристиан, коему часть золота досталась, низвергнут, заключен под стражу, а королевство его ныне рассыпалось. Бургомистр Любека Вулленвевер, получивший другую часть, четвертован, мой ростовщик убит грабителями, епископ тронулся умом и начал торговать церковными землями, рыцари-крестоносцы лифляндские вслед за ним веру христианскую отринули, замки ордынские себе присваивают, обет целибата нарушают, в домах своих девок гулящих селят, а иные и вовсе жен берут. Биться за веру папскую и клятвы свои никто не желает, еретиков везде привечают, словно друзей дорогих. Полный развал и разброд, власти нет никакой, везде, куда ни глянь - разгул и шатания. Смотрю я на сие, и страхом сердце наполняется; а ну, и ко мне золотой какой из тех денег вернется. Что скажешь, Андрей Васильевич, надобно сего бояться? Ты ведь чародей известный. Кому, как не тебе, о том знать?
- Проклятие, проклятие… - задумался Зверев. - Мыслю, бессмертными быть они никак не могут. Иначе одно злое слово всю землю могло бы отравить. Теряют они силу, раз за разом судьбы ломая, когда из рук в руки переходят. Белурга я истребить не смог, однако же прочь из земель наших прогнал, затаиться заставил. Если повезло, он где-то в Москве между линиями заговоренными навечно заперт. Посему свои заклятия подправить и усилить снова не может. Нет, Юрий Семенович, не беспокойся напрасно. Золото лифляндское в руки брать можно без опаски. Растрепало оно за годы свою злобу, вредить более не должно.
- Точно сказываешь?
- Точно, - качнул головой Андрей и скромно добавил: - Хотя я бы все равно не рисковал.
Князь Друцкий рассмеялся и долил в бокалы вино:
- Да и пес с ним, с золотом. Пусть там остается. Я ведь не о нем речь завел. Я о земле нашей хочу перемолвиться. Не в золоте ведь богатство боярское меряется, а в земле, да в людях…
Гость запнулся, словно ожидая ответа, и Андрей согласно кивнул.
- А в землях наших беда одна общая, княже, - горестно вздохнул старик. - Слишком близко мы с порубежьем живем. Да еще аккурат на тракте от Режицы на Луки Великие поместья наши лежат. Что ни свара с Литвой али с орденом - аккурат через нас рати на Русь прокатываются. Просто беда. Земля - она ведь не кошель, ее к Новагороду али к Вологде не унесешь.
Зверев снова кивнул, пока не понимая, к чему клонит гость.
- Вот и мыслю я, - ласково, двумя руками погладил свой кубок Юрий Семенович. - Коли земли наши никуда убрать нельзя - так, может, нам тогда порубежье от поместий отодвинуть? Помысли, княже, сколь многих достатков от сего у нас появится! Коли порубежье окажется далече, то смерды новые у нас куда охотнее селиться станут, старые уезжать не захотят. Разору меньше будет - то любой поймет сразу. А коли так, то и цена поместьям враз подрастет немало. Может статься, и вдвое вырастет, и втрое.
Андрей молчал, с трудом переваривая услышанное, а Друцкий наклонился вперед и шепотом, заговорщицки продолжил:
- Мало того, что нынешние земли подорожают. Мы ведь у иных бояр окрестных кое-что сейчас прикупить можем, а опосля продать втрое. Епископы и рыцари добро свое спускают, а мы подобрать можем задешево. У меня на примете у Владимиреца, у Ругодива, у Колываня угодья продажные имеются. Что они ныне? Мусор никчемный, дешевка, хлам. Но коли Лифляндия русской окраиной станет, то и цена земле прибалтийской сам-пять подскочит. Русь - это ведь закон, порядок, покой, защита от бесчинств всяческих. От земли в пределах русских ни один хозяин али дворянин не откажется.
- Доходная получится сделка, - почесал в затылке Зверев. - Вот только как они окажутся этой самой "окраиной"? Нечто прибалтам опять в состав России захотелось?
- Как обычно, - повел бровью князь Друцкий. - Прийти туда надобно и занять.
- Чем занять? - все еще не понимал Андрей. - У меня всего семь десятков бойцов ныне в строю, у тебя, ведаю, вдвое больше наберется. Двести пятьдесят ратников. Ну, три сотни можно наскрести. Что такое три сотни даже для крохотного Дерптского епископства? Растворятся в просторе, никто и не заметит!
- Значит, надобно не нам вдвоем Лифляндию воевать, - невозмутимо согласился Юрий Семенович. - Надобно взор государев в сию сторону обратить.
- Ничего себе, - присвистнул Зверев. - Так ты, дядюшка, решил войну России и Ливонского ордена начать?
- Какая война, помилуй? - небрежно отмахнулся старик. - Нет боле никакого ордена. Сгинул, растворился, бледная тень былых героев токмо и осталась. Никто от Ругодива до Виндавы и пальцем не шевельнет, дабы чужаков остановить. Нет ныне в них духа воинского, выродился, ровно в старых евнухах. Верно тебе сказываю, Андрей Васильевич, нынешним летом токмо к родичам плавал.
- Кровь детей боярских лить за наш с тобой прибыток, дядюшка? А хорошо ли это будет? Как Господу на Страшном суде о сем грехе рассказывать станем.
- О том и скажем, что ради славы государя нашего и имени русского старались, - моментально ответил гость, явно готовый к этому вопросу. - Рази не славно получится Руси нашей новыми землями прирасти? Нам с тобой прибыток малый получится, царству Московскому - куда как изряднее. Точно я тебе говорю, не сомневайся. Страны лифляндские ныне гнилому яблоку подобны. Сами в руки упадут, коли кто ладони подставить догадается. Не будет там крови никакой, вот те крест! - размашисто осенил себя знамением Юрий Семенович. - Оттого я и беспокоюсь, что каждый день ныне на счету. А ну, ляхи али шведы о том же пронюхают? Тогда уж не нам, а им вся добыча, все земли и люди достанутся. О сем варианте ты, Андрей Васильевич, не думаешь? Брать нужно Лифляндию, забирать в казну ныне же!
Зверев молчал, забыв о вине и мясе, в голове стремительно проскакивали мысли, сталкиваясь, путаясь и противореча друг другу. С одной стороны - в войне он ничего хорошего не видел, с другой - школьный курс о деяниях Петра Великого настойчиво напоминал о важности выхода России к Балтийскому морю, обретения портов в Прибалтике, открытии новых торговых путей. С третьей - он понимал, что кровь прольется, не бывает побед без крови. С четвертой - дарить Прибалтику Польше или Швеции было действительно глупо, новые земли вполне могли окупить принесенные жертвы. С пятой… С пятой стороны он не понимал, почему со своей идеей князь Друцкий отправился не в Кремль, в царские палаты, а к нему, полузабытому отшельнику, на далекую дикую окраину?
- Я бы и сам раздумья сии государю предложил, - словно подслушал его мысли князь Друцкий, - да токмо не вхож я к Иоанну Васильевичу. Не делится он со мною своими помыслами, не вспоминает имени моего в радостный час, и не спасал я его от неминуемой смерти уж, почитай, четыре раза. Еще отец мой литовскому князю верой и правдой служил, да и я до отъезда к Москве успел меч во славу отчины не раз обнажить. Государь же наш бояр исконных превыше самых знатных иноземцев ставит. Ты, Андрей Васильевич, урожденный Лисьин - я из рода Гедеминовичей. Твой дед и прадед Москве всю жизнь служили - я лишь первым из рода руку Рюриковичей над собой признал. Не выслужили еще доверия князья Друцкие при царском дворе.
- Ныне при дворе иные герои бал правят, - покачал головой Зверев. - Адашевы, Сильвестры, Шуйские и Старицкие. Из честных людей разве только Кошкин да Шаховской остались. К ним надобно за помощью обращаться.
- Честные они али нет, - развел руками Друцкий, - однако же никто из них не приходится мне родственником.