- Не смогут, княже, теперь уже не смогут, - змеиной бесчувственной улыбкой растянулись губы Иоанна. - Помнишь, ты перед походом на Казань присоветовал мне полки стрелецкие из простого люда составить? Сам их опосля огненному бою учил, помнишь? Таковых у меня ныне в разных крепостях и на порубежье не меньше ста пятидесяти сотен службу несут. А вот этих бояр ты видишь? - Иоанн за руку подтянул Андрея к окну, указал вниз, на опоясанных саблями монахов: - Они служение приняли. Они от мира и суеты отреклись. На них отныне земля русская держаться будет! Не нужна мне гниль княжеская, в грехе и корысти погрязшая, чревоугодием и блудом живущая, самовольная и презренная. На кость черную, из самой земли на свет вышедшую, я отныне обопрусь. На бояр малоземельных, на стрельцов, на смердов и ремесленников, на Церковь святую и слово Господне. На тех, кто служить вере и государю готов, не о корысти думая, а лишь о долге своем. Кто сам плоть от плоти земли русской и без нее себя живым не ощущает.
- На меня посмотри, царь Иоанн, - начал злиться Андрей. - Я, князь Сакульский, древностью рода тебе не уступающий, землями на Сакульском погосте, у Великих Лук и на Свияге владеющий, пришел к тебе, чтобы завоевать для тебя земли Ливонского ордена, чтобы сделать сильнее тебя и мою Россию. Ты отказываешься от моей службы?
- Что мне за прок от твоей службы, княже? Где ты был целых четыре года, князь? Ты обиду на меня затаил и посему решил от всей Руси отвернуться, саблю в ножнах сгноить. Так ты Отчизну любишь свою, так для нее стараешься? Есть ли вера тебе после поступка такого, Андрей Васильевич?
- Смотри, государь, - покачал головой Зверев. - Как бы не пробросаться слугами-то. Придет час, когда каждый меч и каждый лук у тебя на счету будет. Не пожалеть бы тебе тогда о боярах, что службу знают с пеленок, но и об очаге родном забывать не хотят.
- Мое сердце открыто каждому, кто желает принести добро нашей священной земле, Андрей Васильевич, - понизил тон Иоанн. - Но нельзя опираться на рыхлое и своевольное. Опора трона должна быть твердой и надежной, как скальный камень.
- Что-то я открытости не заметил, - скривился Зверев. - Стража у дома, стража у ворот, стража за воротами. Никого незваного не пропустят. Даже князь только через челобитные, поклоны и подношения писцам к тебе войти может. И как же до тебя добраться тому, кто это самое добро пожелает сотворить?
Иоанн подумал, убрал с сундука карту, чернильницу поставил на пюпитр, поднял крышку, извлек из темноты лист тонкой мелованной бумаги, набросал несколько слов, протянул гостю:
- Я бы хотел видеть тебя среди ближнего круга, Андрей Васильевич. Среди тех, на кого можно опираться. Своевольные слуги хороши там, где большой беды не случится, коли боярин вдруг пропадет, дела бросив. Служба же любит исполнительных.
- Ты говоришь с князем, государь. Каждая из моих вольностей заслужена предками и останется детям. Я не стану дарить их никому. Быть другом, воином, союзником - готов. Рабом - никогда.
- Мое терпение велико, Андрей Васильевич. Но гнев может быть страшен.
- Служилым людям бояться не пристало, государь. Благодарю, что уделил мне столько времени. - Зверев поднял с сундука свою шубу.
- Постой… - Иоанн наконец-то затворил окно. - Так что скажешь, дерзкий князь, нужен указ об отмене кормлений?
- Указ, который оградит поместный люд от воеводского своеволия и жадности, подарит им право самим решать свою судьбу? - Зверев вздохнул. - Нужен, государь. Давно пора. Россия из людей состоит. Коли каждому на месте чуть лучше заживется, так и всей стране легче.
- Быть по сему. Разогнал ты сомнения мои. Сегодня же велю уложение переписать и по уездам разослать. Ступай, княже. На твою совесть полагаюсь. Захочешь послужить - приходи. Чванствовать пожелаешь - силой ломать не стану. Да вразумит тебя Господь.
- Удачи тебе, государь.
Андрей сбежал по лестнице и только на улице посмотрел, что же написал ему правитель всея Руси.
- "Подателя сей грамоты желаю видеть пред собою в тот час, когда он ее покажет". Клякса, подпись. Интересно, сколько дали бы за автограф Грозного на аукционе "Кристи"?
По нынешнему обычаю он скрутил грамоту в трубку, запахнул шубу и, шепотом чертыхаясь, направился к воротам.
Пахом сидел на коновязи, лузгая семечки и сплевывая в ров. Судя по черноте овала, "сухой паек" он захватил с собой еще с постоялого двора. Окликать дядьку Андрей не стал. Просто сдернул попону, затянул подпруги и, взметнувшись в седло, с места сорвался в карьер. Спустя пять минут он уже бросил поводья служке в своем временном пристанище, ударом ноги открыл дверь:
- Эй, хозяин! Бочонок вина и жареного поросенка мне в светелку!
Наверху князь успел скинуть шубу и ферязь, забросить в угол сапоги, когда мальчонка занес на блюде небольшой липовый бочонок с уже выбитой крышкой и двумя расстегаями с капустой на отдельном блюде:
- Поросенок в печи, боярин. Как зажарится…
- Принесешь, - метнул в него новгородской чешуйкой Андрей. - Все, иди!
Он встал у стола, кубком зачерпнул вина из бочонка, тут же осушил емкость, черпнул еще и уселся на лавку:
- Что за проклятая судьба! Хочешь добавить своей Отчизне новые владения - умри. Хочешь помочь ее величию - разоряйся! - Андрей опрокинул в себя кубок, откусил немного от пирога, выпил еще, потом еще немного.
Умом он понимал, что задуманная царем реформа нужна, даже необходима. Ему, сыну двадцать первого века, трудно себе представить страну, в которой мэры и губернаторы перед каждым призывом решали бы: а дать ли нам ныне в армию призывников? Сколько дать? А вот меня давеча в Москве обидели - возьму, и призыв в области отменю! Или допустить, что Сталин после нападения Гитлера умолял бы Иркутский обком: дайте, дайте людей для защиты Москвы! А те вяло бы отвечали: "Да недосуг!".
Но ведь здесь, вокруг как раз такие порядки и сохранялись! Далеко ходить не надо: он, князь Сакульский, четыре года отлынивал от службы - и его семьдесят хорошо обученных бойцов, два полных взвода, сидели рядом с ним, не отлучаясь ни на южные засеки, ни на шведскую войну. Самое время вспомнить сталинские порядки…
- Прости, княже, - распахнув дверь, внутрь шагнул заиндевевший, дышащий холодом Пахом. - Отстал. Не надо ли чего?
- Нужно, - кивнул Андрей. - Бери кубок, садись. Черпай до краев, дядька. Выпьем давай.
- За что, княже?
- А вот про это лучше не спрашивай, - попросил Зверев и опрокинул очередной кубок.
Умом… Умом он понимал, что уже через сто лет нигде в Европе не будет никаких баронов с дружинами, графьев с армиями, да и герцоги смогут похвастаться разве что титулом и богатством - у кого оно уцелеет. Армии станут принадлежать только императорам и королям. Дворянин, захотевший показать удаль, сумеет обнажить шпагу, лишь записавшись в офицеры, лишь на чужой службе - никак иначе. И русский князь будет стоять в общем строю точно так же, как и бывший боярский сын, и чуть-чуть впереди потомков бывшего холопа. Умом он понимал, что каток исторической неизбежности накатывается, и его не остановить. Централизация власти, абсолютизм. Кто не успеет преобразиться - те надолго, если не навсегда, исчезнут с мировых карт, подобно Польше или Литве.
- Но почему, черт возьми, все это должно происходить против моей воли и за мой счет! - Князю Сакульскому совсем не нравилось чувствовать себя жалкой песчинкой на пути несокрушимого асфальтового катка. - Что за проклятое время? Хочешь послужить родине - разорись! Хочешь принести ей пользу - умри!
- О-о, - услышал он над головой голос извечно спокойного князя Друцкого. - Вижу, славно вы с государем поговорили. Пожалуй, я лучше завтра утром загляну.
Снисходительный Юрий Семенович навестил родственника только после полудня, когда князь уже успел от души отпиться капустным рассолом, закусив его вчерашними щами и говяжьим студнем. Последней точкой в восстановлении здоровья стала рюмка укропного настоя, по наитию прихваченного Андреем с собой еще из поместья.
- О чем же тебе таком государь намедни поведал, княже, что тебе мир вокруг видеть расхотелось? - поинтересовался старик, присаживаясь рядом со Зверевым за стол и ставя перед собой крынку густо пахнущего хлебом, пенного кваса.
- Намекнул кое о чем. О том, что тяжкий это крест России нашей служить. Неблагодарное это дело. Святое и почетное, но неблагодарное.
- Так про то давно известно, Андрей Васильевич, - пожал плечами Друцкий. - На небесах за дела наши воздастся по справедливости. В грешном мире оной нет и никогда не будет. Мир смертных - это место, где борются силы божественные и бесовские. Откуда здесь справедливость? Писание учит, что Господь наградил нас свободой воли, дабы каждый сделал выбор между добром и злом. Избравшие добро вознесутся на небо, избравшие зло падут в ад.
- Ты решил стать священником, Юрий Семенович? - удивился Андрей. - Не слышал раньше от тебя таких речей.
- Когда дойдешь до моих лет, сынок, - обнял Андрея за плечо князь Друцкий, - когда врата смерти окажутся совсем рядом, ты тоже захочешь узнать, что же ждет тебя там, за этими вратами.
- И что, Юрий Семенович?
- Э-э… - тяжко вздохнул Друцкий и убрал руку, из чего стало понятно, что ответа на свой вопрос он так и не нашел. - Так чего тебе сказал государь?
- Много чего наговорил, - покачал головой Зверев. - Чует мое сердце, скоро кровь польется, и немало. Когда знать поймет, куда Иоанн со своими идеями клонит, косточки начнут трещать у всех, от мала до велика.
- И куда он клонит?
- Он хочет сделать Россию крепкой и управляемой, послушной любой его воле.
- Разве это плохо?
- В том-то и дело, что хорошо, - тяжко вздохнул Андрей, плеснул себе полный кубок кваса и залпом выпил.
- А про дань, - забеспокоился Друцкий, - что он про дань ливонскую думает?
- Боярин Висковатый про нее вообще забыть предлагает. Иоанн хочет использовать, чтобы лишний раз ордынцев прижимать при любых переговорах. Но вот получить ее, похоже, не надеется никто.
- Плохо, - облизнул губы Юрий Семенович. - Что же это государь наш о чести своей совсем не думает, обиды такие схизматикам спускает? Ну, да лиха беда начало. Придумаем еще, чем совесть его пронять. Теперь бы узнать, чего там сами ливонцы делать собираются. Коли заплатят, так и говорить не о чем. А коли нет, так нам и карты в руки. Что скажешь, Андрей Васильевич? Со мной отправишься, али на старика все повесишь?
- В Прибалтику? - крякнул Зверев.
Ехать в Лифляндию ему совсем не улыбалось. При современных скоростях даже верховой на перекладных в дальних переходах "мчится" от силы десять километров в час. Скакать до Риги - это одной дороги месяца два получится. А сколько еще там просидеть доведется, пока прояснится ситуация? Этак до самой осени застрять можно. Андрей же надеялся навестить поместье на Свияге, к тому же летом у него должен родиться сын - тоже хочется рядом быть. Хлопоты кое-какие и в Великих Луках, и в княжестве имеются. Нет, пропадать на все лето где-то на краю света он вовсе не желал.
- Тебе хорошо кататься, Юрий Семенович, у тебя сын все дела на себя забрал. А мне как?
- Так и мне одному тяжко будет. Не те уж годы, не те…
- Зачем вообще туда ехать, дядюшка? - поморщился Андрей. - Может, как-нибудь иначе с этим вопросом разобраться?
- Было бы у меня блюдечко с голубой каемочкой из сказки… Ну, по которому яблочко наливное пускают, - обошлись бы и без поездок. Да вот одно дело - сказки, а иное - жизнь наша грешная.
- Зачем обязательно блюдечко? - осторожно намекнул Зверев. - Есть и другие способы.
Старик почмокал губами, крякнул, предложил:
- Полонянина можно по осени взять, расспросить с пристрастием. На дыбе, да с угольками.
- Что он знать может, полонянин твой, дядюшка? - отмахнулся Андрей. - Коли кого и спрашивать, так посла ливонского, комтура.
- Нет, - мотнул головой Друцкий. - Сего никак делать нельзя. Посла тронуть - позора потом не оберемся! Тем паче кавалера Готарда Кетлера. Сей рыцарь в ордене возвышен, в новые магистры его пророчат. Такого человека незаметно не тронешь, его пропажу ни нам, ни Руси не простят.
- Да зачем же его воровать, дядюшка! - не выдержал Зверев. - Вполне хватит флакона его крови! В крови душа человека, из нее врата можно сотворить и в душу комтура этого проникнуть. Видеть, что глаза его видят, слышать, о чем он сказывает, воспоминания его ощутить…
Все, слово вылетело, и его было не остановить.
Князь Друцкий задумчиво почесал нос, крякнул:
- Как же, чего проще… Где же мы кровь его возьмем?
- Есть одна мыслишка, - засмеялся Андрей. - Как ты думаешь, Юрий Семенович, лекарь при после ливонском имеется?
- Должен быть. Готард Кетлер кавалер знатный, да и свита его из людей не последних. Многие немолоды. Должны бы и лекаря доброго с собою взять. Дороги долгие, мало ли чего за такой срок случится?
Князь Сакульский поднялся, открыл сундук, развязал узел своей чересседельной сумки, достал окованную бронзой шкатулку, откинул крышечку, пробежал пальцами по заткнутым пробками глиняным флакончикам. Выдернул один:
- Вот, Юрий Семенович, настой травяной. Лепестки кувшинки и боярышника, чуток брусники. От сердечной слабости хорошо помогает. Коли голова кружится, руки-ноги не шевелятся, одышка, искры в глазах… Никаких ядов. Больного спасет, здоровому навредит. Головная боль, резь в глазах, мандраж по всему телу, кровь из носа пойти может. Убить не убьет, но приятного мало. У лекарей немецких, известное дело, лекарство от всех болезней одно: кровопускание. Оно, кстати, от сей хвори поможет. Вот. Так что крови лишней там наберется изрядно. Ливонцы ее ведь не выпьют и в печи жечь не станут. Выбросят, выльют. Останется только подобрать.
Андрей протянул флакончик князю, поймал его взгляд, огладил скромную юношескую бородку:
- Как, дядюшка, не страшно?
- Эка ты меня удивил, - спокойно принял флакончик князь, понюхал пробочку, вернул обратно. - Десять лет вся Москва сказывает, что ты чародей, чего уж теперь пугаться? Колдун не колдун, а все едино ты мой родич. Рази от родичей отрекаются? Коли поможет, так кудесничай, Андрей Васильевич. На благое дело стараемся, Бог простит.
- Раз простит, то… На каком дворе посольство остановилось, известно? Они еще не отъехали?
- Куда им спешить? Токмо прибыли. Отдохнут, мыслю, с недельку, да там и тронутся.
- Отлично. Пахо-ом!!! Одежку мне попроще подбери. Чтобы не по размеру, и за купца я сошел. А я пока… - Андрей запустил пальцы в застывший на блюде с недоеденным поросенком жир, прошелся по своей ровной бородке, превращая ее в пучок черных плетей. - Фу, какая гадость… Под глазами пулей свинцовой синяки подвести нужно, и за щеки чего-нибудь запихнуть. Как думаешь, Юрий Семенович, узнает?
- И смотреть не станет, коли переоденешься. Кому оно интересно, простонародье?
Бог, несмотря ни на что, был на стороне князя Сакульского. Войдя в трапезную чужого двора, он сразу увидел иноземцев. Восемь мужей сидели за отдельным столом, превращая в горстку костей пару запеченных зайцев и запивая чем-то из больших кружек. Наверное, пивом.
- Пива! - потребовал Андрей, откинув полог, закрывающий проход в кухню. Для правдоподобности он пару раз качнулся и громко икнул. - Хозяин, ты где?! Пива.
- Садись, служка принесет, - ответили ему из наполненной паром комнаты.
- Сам донесу, - опять икнул он. - В горле пересохло.
В клубах пара ругнулись, но вскоре оттуда появилась тень с деревянной кружкой.
- Закусывать чем станешь? - поинтересовался низкий лысый толстяк.
- Опосля придумаю, - вяло буркнул Зверев, тут же отхлебнул с половину кружки и, покачиваясь, двинулся через зал.
Ливонцы обсуждали что-то очень горячо, но вполголоса, неслышно. За спиной посла Андрей громко вякнул, дернул ногой в сторону, жахнул пивом об пол и, бухнувшись Кетлеру на спину, левым кулаком скользнул вдоль его руки, ударил чужую кружку в бок. Та качнулась, крутанулась на месте и упала набок, разлив содержимое.
- Ты как смеешь, выродок?! - Посольство вскочило на ноги полным составом. - Что творишь, смерд?!
- Прощения просим!!! - во всю глотку закричал Андрей, откидываясь на скамью соседнего стола. - Прощенья просим! Все новое взамен пролитого куплю! Хозяин!! Еще кружку иноземцу, что бы он там ни пил! Все за мой счет! Прощенья просим, господа. Сам щ-щас свеженького принесу.
Посол и его свита, ругаясь, отряхивались. Хотя никого из них Зверев не залил, одежды не попортил, оскорблять не пытался. Разумеется, знатные ливонцы с удовольствием намяли бы неуклюжему ремесленнику бока - но затевать драку в чужой стране было все же не самой лучшей идеей. И раз уж им обещали компенсировать все обиды…
- Хозяин! - уже трусил к кухне Андрей. - Хозяин, меда хмельного иноземцам, или чем они там баловались. Быстро! Мне давай, сам поухаживаю!
Флакончик с настоем он вынул из поясной сумки, сунул его между пальцами, горлышком наружу.
- Ты по шее получить хочешь, пьянь подзаборная?! - выскочил на шум толстяк. - Что творишь?! Пошел вон.
- Дай вину загладить, налей свежего немцам заезжим!
- Ребра я тебе отглажу! Вон пошел.
- Я ведь тебя самого на сало пущу, трепло безродное, - подойдя, наконец, в упор тихим и совершенно трезвым голосом пообещал Андрей. - Быстро пива налей и не высовывайся. Не то вместо серебра в рыло получишь, а двор сожгу к чертям свинячьим.
- Ага, - мгновенно все уяснил кабатчик и нырнул обратно за полог.
- И мне налить не забудь! - пьяно крикнул вслед Зверев.
Не прошло и десяти секунд, как толстяк возник снова с двумя глиняными емкостями:
- Вот, холодненькое, из погреба.
- Молодец. - Андрей принял от него кружки, ковырнул ногтем пробку флакона и медленно побрел по трапезной, давая время лекарству вылиться в угощение. От края стола, изогнувшись, поставил пиво прямо перед Кетлером: - Вот, отпробуйте. Пр-рщенья у иноземцев уважаемых пр-росим.
- Пшел вон, мразь, - презрительно дернул губой ливонский кавалер. Но от халявного угощения не отказался.
Андрей, не забывая покачиваться, убрел в самый угол зала, уселся у стены и откинулся на бревна, не спеша посасывая хмельной напиток. Прямо у него на глазах комтур выпил зелье буквально до последней капли, после чего вся компания заказала ещё, а уж затем, опустошив тарелки, поднялась наверх, в жилые комнаты. Из-за занавески выбрался хозяин, подошел с подносом ближе, заглянул в кружку:
- Еще добавить, э-э… боярин?
- Боярином меня называть не нужно, - подмигнул ему Зверев и выложил на стол серебряный полтинник. - Забери эту брагу и принеси мне кагора, но в простой крынке из-под кваса, и полдюжины рябчиков в сметане. И подошли того, кто иноземцам прислуживает, для разговора.
- Мигом сделаю, господин.
Спешить было не обязательно - пока снадобье подействует, пока ливонцу надоест мучиться головной болью, пока лекарь возьмется за дело… Часа полтора у князя в запасе оставалось. Но Андрей промолчал. Нечего прислуге расслабляться, пусть торопится.
Минутой спустя перед ним уже стоял лоток с мелкими тушками, покрытыми общей коричневой корочкой, и убогий, с потрескавшимся верхним краем кувшин. Спустя три минуты рядом замер взъерошенный рыжий мальчишка лет двенадцати.
- Звал, господин? - привычно согнулся он в поклоне.
- Нравится? - Андрей показал сверкающий двугривенный.
Служка молча расплылся в улыбке.