Некоторое время тропа тянулась между полуметровыми обрывистыми берегами, плавно заворачивая влево, потом уперлась в опрокинутую толстую березу, повернула круто вправо, вдоль соснового бора, и примерно через версту спустилась на лед вытянутого к западу озера. От первого озера по ручейку зимник перебрался на второе, потом на третье, свернул к рухнувшей липе с замерзшими черными листьями, от нее снова вильнул вправо.
Андрей натянул поводья, оглядывая странное место.
- Пахом! Дядька, как, по-твоему, а чего это дорога, вместо того чтобы по озеру прямо идти, крюк делает?
- Не знаю, княже. Может, промоина там? Родники?
- Над промоинами снег темный… И инея на ветках нет. На липе. Смотри, все деревья вокруг в инее, а она - нет.
- Может, ехал кто, да задел, княже? - предположил Пинетей. - Следы свежие. Поехали, Андрей Васильевич, не то не успеем засветло. Тут еще больше половины пути осталось.
- Верно староста сказывает, - согласился Зверев. - Глянь, сколько следов, все свежие… Нечто все они к молодоженам катаются? Там ведь столько гостей усадить некуда. Да и не встретили мы никого. А, дядька?
- Ехать нужно, Андрей Васильевич! - Чуваш совершенно потерял акцент. - Опоздаем, в темноте дорогу не найдем. Места дикие, нехоженые…
Его уже никто не слушал. Холоп спешился, полез в крону, раздвигая ветки, почти сразу вернулся назад:
- Да тут, никак, дорога!
- Отлучился кто-то по нужде, вот и все! - горячо возразил Пинетей. - Откуда здесь ей взяться-то? Глухой лес, никакого жилья округ!
Зверев спешился и, ведя коня под уздцы, полез вслед за Пахомом. Между ветками, если их разогнуть, оставался вполне широкий проход. Некоторые сучья и вовсе оказались обломанными и прислоненными к стволу. Вслед за князем пробралась и вся его свита, люди снова поднялись в седло. От липы тянулся довольно широкий зимник. Не тракт, конечно, но два всадника бок о бок двигаться могли.
- Значит, сказываешь, селений тут нет? Что замолк, староста? А это тогда что за дорога?
- Снег ныне толст, княже, - кивнул Пинетей. - Половодье высоким будет.
- Половодье… Голову мне морочишь? - погрозил ему плетью Андрей. - Смотри у меня!
Он пустил скакуна рысью, быстро миновал редколесье и выбрался на простор, где наметенные сугробы тут и там красовались тростниковыми кисточками. За спиной пронзительно засвистел в два пальца чуваш - аж кони от неожиданности шарахнулись в стороны.
- Ты чего, одурел, смерд?! - рявкнул на него Андрей.
- Вроде как волк был, княже, - сунув рукавицу под мышку, указал вперед староста и снова засвистел.
- Нет там никого, утихни! Оглохнешь тут с тобой…
Они двинулись было дальше - но тут вдруг взбрыкнули кони. Они фыркали, мотали головой, крутились на месте. Андрей стиснул своего скакуна пятками, огрел плетью по крупу, чуть подтянул и отпустил поводья. Тот скакнул вперед, захрипел, но пошел рысью. Холопы, однако, заметно отстали. Пинетей - тот и вовсе остался на месте. Зимник шел вокруг небольшого округлого холмика, поросшего неприветливыми, скрипучими соснами. Андрею показалось, что он заметил среди стволов шевеление. Наваждение появилось, пропало, а вместе с ним пришла уверенность в том, что дальше ехать не нужно, что нет там ничего, совершенно ничего интересного. Зверев натянул поводья, сосредоточился, глядя вперед на тростниковые кочки, сосредотачиваясь на них, отринув все прочие мысли и картинки. А потом резко стрельнул глазом на холм под сосны. Там оказался сгорбленный широкоплечий человек с посохом в руке и волчьей шкурой на плечах. Волчья морда, подобно капюшону, накрывала его голову, пряча лицо в тени. Колдун расслабился, уверенный, что незваный гость смотрит в сторону, и не пытался ни скрыться, ни отвести его взгляд.
- Забавно… - Андрей наклонился, потрепал скакуна по шее. - Интересно, что он там прячет?
Колдун действовал мягко, без грубости, всего лишь навязывая желание повернуть обратно. Вполне достаточное воздействие для человека, плохо контролирующего свои эмоции, и ничего озлобляющего для того, кто способен ответить на такой вызов. Но если не остановиться, от мягкого воздействия чужой чародей перейдет к жестким мерам. Андрей сегодня к схватке не готовился. Ни амулетов, ни зелий, ни оружия. Зачем рисковать зря? Пусть считает, что он победил.
Князь потянул правый повод, сорвался в рысь. Проносясь мимо холопов, бросил:
- Некогда сегодня. В другой раз…
И отложил себе в памяти довольную усмешку старосты.
От липы лошади двинулись весело, ходко, словно подгоняемые попутным ветром. Задолго до сумерек путники выбрались на лед Кубни, повернули влево и вскорости прибыли к очередной деревеньке в два двора: в одном жили чуваши уже в возрасте, у них подрастали семеро детей, во втором отделились молодые, у которых только-только родился первенец. За то Андрей простил им подати на год вперед, у них же с холопами и заночевал. Не в избе, конечно, где поминутно хныкал малютка, а на сеновале у теплой трубы.
Новый день, новые переходы, все то же привычное занятие: смотреть, считать, прикидывать. За весь день Андрей заметил только одну вершу, да и на ту махнул рукой - не помнил, платили за нее здешние жители или нет. С одной все равно особого толка нет. Тем более - на мелкой речушке. Зато в третьем из домов он с удовольствием заметил лишнее количество растянутых на каркасах сырых свежевыделанных шкур - охотник добывал явно больше зверя, чем остальные.
Но чуваш сразу признал, что свои тропы и капканы наконец появились у старшего сына. Посему Зверев разрешил платить дань только со следующей весны, причем первые два года, пока новый добытчик не наберется опыта - только половину от обычной уговорной.
Еще один забавный фокус ждал его вечером. По следам от полыньи холопы и староста выследили нового жителя - лохматого, беззубого, шамкающего старикашку, вырывшего себе полуземлянку и накрывшего ее жердяной крышей, причем поверх второго наката была насыпана земля и положен дерн. С десяти шагов, если не от входа идти - обычный холмик. Старая школа, образцовый схрон от татарских набегов! Но самым потрясающим в домике была печь. Дедок соорудил ее из еловых веток. Сделал что-то типа округлого шалашика с выходящей наружу центральной трубой - она же просто дыра, - а потом тщательно обмазал лапник снаружи и изнутри толстым слоем глины. Несмотря на примитивность конструкции, печка отлично работала: хорошо грела, не дымила, не ломалась и, что самое главное, не загоралась.
Говорил новосел на непонятном даже Пинетию языке - и Зверев просто махнул на него рукой. Никакой прибыли старикашка все равно не принесет, это ясно. Пусть так живет Христа ради. Все равно недолго ему осталось. Оставив землянку в покое, всадники на рысях домчались до Свияги, уже в ночи, под светом полумесяца прошли остаток пути до дома и только за полночь ввалились в теплый и уютный дом.
Здесь было светло, пахло хорошим вином и пирогами. Вместе с отъезжавшими в Свияжск холопами за столом сидели инок Тихон и какой-то иерарх в коричневой суконной сутане и с большущим золотым крестом на груди.
- Здравия желаю всей честной компании, - скинул на лавку налатник Андрей, следом - рукавицы и шапку. - Чем обязан такому вниманию?
- Благослови тебя Господь, сын мой, - низким органным голосом поздоровался незнакомый священник.
- Это отец Никодим, - поднявшись, кивнул Тихон. - Благословлять и освящать часовню приехал. Мыслили вчера сделать, да решили, нехорошо без хозяина.
- Храмам не князья, храмам Бог хозяин, - усмехнулся Андрей.
- Праздник освящения велик для всех смертных, и грешно володетеля земли здешней сей радости лишать, - прогудел отец Никодим, и Зверев понял, что разговаривать с гостем не сможет. От его голоса все тело начинало вибрировать, словно от перфоратора за стеной, зубы ныли, а в голове появлялся гул.
- Отлично. Тогда давайте по пивку, да спать. С рассветом делом добрым и займемся.
Обряд освящения часовни свершился красиво и торжественно: надев фелонь, отец Никодим пел таким голосом, что вокруг на полверсты с веток осыпался иней, а мыши удирали из своих нор и уходили в дальние края, дымил кадилом и иногда прыскал водой. Прошелся снаружи и внутри, помазал стены миром, мимоходом посетовал князю, что у храма нет ограды, после чего самолично провел первое богослужение, принял исповеди и причастил немногих собравшихся прихожан. Потом все вместе они отправились в дом старосты и отпраздновали событие настоящим французским кагором и слабосольной, чуть подкопченной белорыбицей.
После пары кубков отец Никодим расслабился, потерял голос и свистящим шепотом начал жалеть Тихона:
- Тяжко тебе тут придется, святая твоя душа, ох, тяжко. Народ здесь округ дикий, молятся земле, зверям и идолам, до них молитвою не пробиться, ох, не пробиться. Тут княжеская помощь понадобится, без нее нельзя. Да-а… Капище найти надобно местное, обязательно найти. Коли его разорить, а шаманов бесовских, бы… - икнул священник и дернул ладонью, - тоды да, тоды пойдут. Приносить станут всякого добра, креститься научатся. Но поперва холопами, холопами их подогнать не мешало бы.
- Капище! - хлопнул себя по лбу Андрей. - Как же я не догадался, капище!
- Послать надобно человечка верного, - повернулся к нему священник, - последить, куда ходят они, язычники-то. Как оно найдется, холопов верных в седла поднять, да хк, хк… бесово наваждение.
Зверев поднялся, вышел на улицу, отер лицо снегом, поймал за рукав суетливого старосту:
- Курица у тебя есть? Черная курица, другая не подойдет.
Чуваш, попятившись, мотнул головой.
- А достать можешь?
Пинетей покачал усами из стороны в сторону.
- А овца черная? Да что ж такое! Щенков собачьих тоже нет? Хотя бы поросенок, кабанчик молодой?
- Да, - вдруг спохватился староста. - Есть кабанчик. Ты хочешь разрушить святилище, княже?
- Какое святилище? - не понял Андрей. - Кабанчика береги, он мне через пару дней понадобится.
Поутру холопы повезли грустного отца Никодима в Свияжск, а князь начал готовиться к посещению тайного места, спрятанного за липой. Самые надежные средства - освященный крест и святую воду - пришлось оставить. Слишком уж они были сильны для его задумки. Вместо них пришлось наговаривать другие обереги.
Сперва он заговорил травку от лихоманки - нелюбимую для нежити полынь, усиленную заговором Алатырь-камня. Травку заварил и добавил в барсучий жир, после чего выставил на холод - чтобы лишняя жидкость испарилась. Воду, заговоренную на снятие порчи, приготовил с собой - отмазываться. Далее, следовало веточку рябины приколоть на плечо со словами: "Лежи, рябина красная, привечай всякого гостя доброго, поминай гостя злого, не пускай гостя неживого. Водой живой дом отмой, слово мертвое себе забери. Аминь". Рябина злое колдовство на себя берет, сохнет, а человека спасает. Очень важно, что ее потом можно колдуну обратно отнести и его заговоры на него вернутся. Другое такое же заклинание Андрей наложил на землю. Пропуская ее между пальцами, наговорил: "Крот слепой под домом моим полз, мою беду съел, моим горем подавился. Неси, земля, того крота тому, кто душу мою брал, слова на нее шептал, на меня посылал, да себе получил". Слова требовалось нашептывать девять раз подряд, но самое главное: в этот день до самого заката больше ни с кем нельзя разговаривать - чтобы слова силу не потеряли. Крайне обременительное условие. Чуть отвлекся - и весь заговор разрушился.
Хлопоты заняли полный день и изрядную часть второго - но зато к моменту возвращения веселых холопов Андрей был готов сунуть голову в логово самого злобного колдуна. Они собрались в путь в канун Касьянова дня - очень подходящей даты для задуманного князем деяния. В этот день многие православные предпочитают и вовсе из дому не выходить, дабы под проклятие какое-нибудь не попасть.
- Или ныне год не високосный? - попытался вспомнить Зверев.
В здешнем мире за датами и годами следили только священники в храмах, писари и подьячие, да и те счет от сотворения мира вели, а не от Рождества. Если добавить еще расхождение в начале года: здесь он начинался в сентябре, а не в январе, - попытка понять, в какой точке временной прямой он находится, превращалась для Андрея в изрядную головоломку.
- Если завтра бесовщина разгуляется, значит високосный, - наконец решил он. - Пахом, кабанчика у старосты забери, у него должен быть. Бердыши и щиты от греха прихватите, и подстилки на случай, если в лесу застрянем.
Дядька, кивнув, побежал в хлев и вскоре вернулся - с шевелящимся мешком и Пинетием.
- Я с тобой поеду, княже, - сообщил чуваш. - Как бы вы не заплутали.
- Ну, поехали, коли хлопот по хозяйству нет, - согласился Андрей. - Скажи мне, кстати, человече, уверен ли ты, что нет в лесу между реками еще деревень али хуторов? Неужели так-таки все люди до единого по берегам поселились?
- Мне такие неведомы, - ответил староста, глядя себе под ноги. - Пойду, мерина оседлаю.
Уже знакомой дорогой, не сворачивая к деревням и три раза переседлав скакунов, всадники добрались к молодоженам еще до обеда. Дабы второй раз не объедать небогатых Минара и Илемби, Андрей приказал рыбу и пиво прихватить с собой. Перекусив, холопы со скуки накололи чувашам изрядно дров и, по наущению Пахома, срубили ему жердяную пристройку для мерзнущей в загоне небольшой отары. Правда, по части сена хозяев изрядно объели - дюжина лошадей все-таки. Но трава - не такая уж большая ценность на частью заливных, частью и вовсе заболоченных здешних полях. Жрать бараны захотят - сами себе корм отроют. И спать гости устроились в доме, на полу - полатями молодые еще не обзавелись.
Староста до темноты так и не появился. Видно, без заводных отстал безнадежно.
Полынной мазью Андрей умастился еще до рассвета, тихо бормоча под нос заклинание от наведенной лихоманки:
- Из дверей пойду в двери, из ворот в ворота, под свет Ярилы, под дыхание Посвиста, под восточную сторону, к океан-морю. В океане-море стоит бык железный и медны рога, оловянны глаза. Ты, бык железный, медны рога, оловянны глаза, вынь из внука Сварогова внутренну порчу и верхову, подхвати из него, брось в океан-море, в белый мелкий жемчуг-песок, втопчи в печатную сажень, чтобы она не могла ни выйти, ни выплыть…
Ветку рябины с коричневыми тугими почками Зверев пристроил на плечо, словно алмазную подвеску, бурдюк с водой спрятал за пазуху ближе к сердцу, бурдючок с рыцарской кровью - на другую сторону, туесок с заговоренной землей прицепил к поясу.
- Ты как в поход сбираешься, княже, - не удержался Пахом. - Снадобья, зелья. Над бердышом, смотрю, нашептал чего-то. Может, скажешь, чего нам с ратными ждать?
- Надеюсь, что вам - ничего, - ответил Андрей. - Самолично разбираться стану. Но на всякий случай вы бердыши за спину закиньте, дабы не бежать, коли нужда возникнет. Ну, кажется, все. Давай с хозяевами прощаться. Пора.
Солнце еще только-только закрасило вершины розовым светом, когда шестерка воинов вылетела со двора и на отдохнувших скакунах стремительным галопом помчалась по узкому заснеженному ручью. Знакомый путь всегда короче. Выбравшись из ручья, Андрей пустил скакуна широким шагом, быстро промчался через озера, еще немного сократил шаг и у липы спешился уже с отдохнувшего, восстановившего дыхание коня - даже переседлываться не пришлось.
- Следы свежие, княже! - удивился Пахом. - Старые за ночь замело. Стало быть, до нас кто-то пройти успел. И не один.
- Вижу, - согласился Андрей. - У них тут просто тракт торговый, да и только.
Ведя скакуна в поводу, он пробрался сквозь крону, остановился в ожидании холопов, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь.
Нет, никакой опасности здесь не ощущалось. Никто не следил за ним издалека, не сидел в засаде, не приготовил ловушки. Но кому и зачем понадобилось съезжаться сюда чуть не до рассвета?
- Пахом, наготове будьте.
Воины снова поднялись в седла, шагом двинулись дальше. Утоптанная тропинка покрутилась средь деревьев и…
Андрей вскинул руку, поднял глаза к небу, усмехнулся:
- Молодцы! Красиво закружили, не придерешься.
- Что сказываешь, княже?
- А ты не заметил, Пахом? Мы куда свернули? На юг. А небо сейчас где светлее? За спиной. Не иначе с лешаками тут кто-то дружит. Закружили, запутали. Но мы поступим проще…
Князь потянул повод, решительно свернул с тропы на девственный наст и стал решительно пробиваться под светлый край низких облаков. Десять саженей, двадцать. Сто…
Морок отпустил так быстро, что он и не заметил этого момента. Лес закончился, впереди открылось тростниковое поле. Тропа, с которой они ушли, тянулась всего в нескольких шагах правее. Путники выбрались на зимник, поскакали рысью - как кони вдруг захрипели и закружились, стали пятиться, не слушаясь плетей и шпор. В душе, как и в прошлый раз, возникло желание отложить визит до другого раза, развернуться и отправиться по другим, более важным делам.
- Они как волка чуют, княже! - крикнул кто-то из слуг. - Может, другой стороной проедем? Как бы беды не вышло.
- Это же лошади, скотина безмозглая, - покачал головой Андрей. - Это им пустоты бояться можно. Мы же люди, нам положено без страха к неведомому идти, даже если не хочется. Прими коней, коли так.
Князь спешился, перекинул бердыш из-за спины в руку и упрямо двинулся по тропинке дальше. Холопы, притихнув, похрустывали снегом позади.
Нежелание идти нарастало, за считанные сажени превратившись в неизъяснимый, неодолимый ужас перед бесконечной снежной целиной впереди и грозными бессмертными деревьями на холме. Андрей понял, что его люди вот-вот побегут обратно, перехватил бердыш за низ ратовища и решительно провел по насту глубокую черту:
- Я, внук Сварогов, Триглавой рожден, Велесом вскормлен, Похвистом принесен. Нет для меня в землях отчих ни лесов неодолимых, ни глубин, ни вод темных. А есть враг смертный, от черных трав, от гнилого мяса, от болотного гноя. Дай мне, Сварог могучий, от смертного ворога тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес; и огради меня от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого моего ворога и супостата по всякий час, по всякий день, по утру рано, по вечеру поздно, в младе месяце, в полноте и в ущербе, на век, в перекрой, в час, получас, и во веки веков. Аминь.
Исконный русский защитный заговор дрогнул в воздухе кратким маревом, сжигая наветы, мороки и заклинания. Страх мгновенно исчез, и путники увидели впереди, под растущими на взгорке соснами, около полусотни мужчин разного возраста. Некоторые стояли с копьями, некоторые - с топорами. У троих пояса оттягивали тяжелые мечи. Потерявшийся накануне Пинетей прятался за спину сгорбленного уродца, одетого в волчьи шкуры и опирающегося на длинный корявый посох.
- То ведь смерды, княже, - сплюнул Пахом. - Дозволь, всех покрошим.
- Тебе бы только рубиться, - взмахнул бердышом Андрей и перехватил его у топорища. - А оброк кто станет платить? Черви могильные? Здесь ждите, за мной не ходить!