В Скандинавии процессы взаимоистребления хищных приходятся на 900-е годы и они довольно-таки скрупулезно зафиксированы в сагах и эддах. Достаточно вспомнить викингов-берсерков ("медвежьи шкуры"), в бою впадавших в бешенство, подобное ликантропии или малайскому амоку. Они кусали щит, выли, были нечувствительны к боли. А один из великих героев "стран полнощных" не мог уснуть, если ему вдруг не удавалось приспособить себе в качестве подушки голову очередного - убитого им в течение дня - врага. Столь раннее и достаточно эффективное самоизбавление от подобных "героев" позволило скандинавским странам занять прочные миролюбивые позиции. Так, Швеция, довоевавшая впрочем до Полтавской битвы и еще чуть-чуть по инерции, все-таки благополучно плюнула на все эти дела и провозгласила свой нейтралитет де-факто, причем раньше (на год) Швейцарии, первой в мире оформившей "вечный нейтралитет" де-юре, избавившейся от своего хищного балласта наиболее эффективно: "сбагрив" его путем поставки наемников всей остальной Европе в течение 14–15 веков.
Подобные же процессы - где раньше, где позже - происходили во многих странах мира, но далеко не во всех, по большей части они затронули западноевропейские страны, что самым непосредственным образом сказывается на их нынешней социальности. Так во Франции эти процессы несколько "запоздали", и хотя интенсивность "гильотинной прополки" девяносто третьего года долгое время вызывала содрогание у слабонервных потомков (точнее, до тех пор, пока не подоспели новые ужасы), тем не менее ее оказалось уже недостаточно для ускоренного выхода страны к демократии, и для достижения приемлемого видового баланса в обществе потребовалось еще несколько военно-революционных эксцессов - примерно по одному на поколение: 1812, 1831, 1848, 1871 "гг., не считая "алжирской оттяжки", завершившейся ОАСовским террором.
В Италии борьба гвельфов и гиббелинов велась без "должного" размаха, кроме того этой борьбой не был охвачен "дикий Юг": Королевство обеих Сицилий, за что страна ныне расплачивается сицилийской саркомой Коза Ностры, давшей метастазы по всему Западу. (Во Франции также имеется подобный "корсиканский очаг", в свое время выделивший из себя Наполеона. ) Красные же Бригады "цивилизованного Севера" - это остатки не погасшего и еще чадящего костра Рисорджименто с его такими выдающимися и знаменитыми "поленьями", как Д. Гарибальди и - "догоревший" в повешенном кверху ногами состоянии - Б. Муссолини.
Самой "тяжелой на подъем" в Западной Европе оказалась Германия, которая так и не смогла "внутренне растратить" себя и пошла "внешним", дальним путем: через триумф Тевтобургского леса, добитие Рима и тысячелетний бесплодный "Дранг нах Остен". К "пиршественному столу" раздела мира она пришла так поздно и со столь горящими от неутоленного агрессивного голода глазами, что О. Бисмарку не составило особого труда буквально за одно поколение перековать немцев из нации "очкастых ученых" (успевших, правда, создать химическое оружие) в нацию - мирового убийцу-рецидивиста с двумя страшными судимостями: Версальской и Нюрнбергской. Легкость отмеченного перехода к агрессивности и его массовость объясняются повышенной диффузностью немецкого народа, сравнимой лишь с предельно гипертрофированной русской диффузностью. Так что столь знаменитые тевтонские качества - методичность, дисциплинированность, аккуратность - все это есть следствие легкой подверженности воспитанию, некритическому восприятию традиций, т. е. не что иное, как проявление конформности, послушания, недалекости. В этом плане немцы и русские "вычисляются" как народы "равные по модулю, но разные по знаку", или в образах М. Е. Салтыкова-Щедрина - ухоженный "мальчик в штанах" и "мальчик без штанов в луже". Именно отсюда происходит их такая "притягательность и аннигиляционность" во взаимоотношениях. (Существующая значительно большая взаимная симпатия американцев и русских "литературно" сопоставима с дружбой Тома Сойера с Гекльберри Финном, а диффузность "средних американцев" оформилась в виде наивности и толстокожей фамильярности. ) Развязанные немцами две войны "против всех" при соотношении сил и возможностей по самым радужным оценкам 1:3 и 1:5 соответственно - это по своей сути неотличимо от бесшабашного русского "на авось". А начинать два раза такое заведомо проигрышное дело - это тоже чисто русская особенность, отображенная в пословице "не за то отец сына ругал, что тот в карты играл, а за то, что отыгрывался". Наиболее же иллюстративна и доказательна в этом "международном равенстве" тождественность советского и фашистского "социализмов" с мировым концлагерным замахом.
Население России (говоря о русском суперэтносе, состоящем - по "классической" терминологии - из великороссов, малороссов и белорусов) представляет собой обширнейшую диффузную группу со столь же многочисленными неоантропическими "вкраплениями". "Отечественных", т. е. собственно восточно-славянских палеоантропов и суггесторов здесь всегда было очень и очень мало. Это следствие не столько татарского погрома, сколько в первую очередь - далекое эхо затерявшегося в глубинах веков начала первого тысячелетия н. э. некоего "балканского эксцесса", по мнению В. О. Ключевского заключавшегося в конфликте с "волохами" и закончившегося исходом в Причерноморье предков восточных славян. Заметная сниженность агрессивного начала Руси чувствуется уже в ранних межплеменных княжеских усобицах, в них отчетливо прослеживается "инерционная усталость", и призвание варягов, как и принятие "выдыхающегося" миролюбивого византийского православия - все это звенья все той же "балкано-волохской цепи". Но еще больше "отлили масла из огня" события "послетатарские": вторичный исход на северо-восток и ассимиляция еще более невоинственных племен "чуди" (чудных, не сопротивляющихся) - оформление великоросского этноса. Численное доминирование диффузной составляющей населения России тривиальным образом объясняет все беды и несчастья этой страны. Острый дефицит "аборигенных", национальных хищников заместился болезненным для народа внедрением палеоантропов и суггесторов пришлых, приблудных: "гостей" варяжских, тюркских, германских, еврейских, кавказских и др. Единственное, что было у всех у них общим, так это - наплевательское отношение к судьбе необычайно удобного "субстрата": русского народа. И поэтому несмотря на неслыханные социальные потрясения - многочисленные войны, внутренние взаимоистребления и т. п. - подневольный образ жизни русского населения не претерпел значительных изменений. Вместо продвижения по пути осознания свободы здесь происходили события, структурально подобные явлению "расклева" цыплят в инкубаторе, в диапазоне от бессмысленных и жестоких бунтов (самый крупный и самый бессмысленный из которых - Гражданская война) и до всенародного обычая сгонять злость, вызванную административной несправедливостью, на таких же точно бесправных окружающих. Преимущественная диффузная однородность населения России и создала то, что в социо-кибернетической формулировке можно определить, как "самонастраивающуюся на деспотию систему". В то же время нельзя говорить, что в России нет якобы хищных вовсе, как таковых. Тот же суггестор Г. Распутин даст сто очков вперед любому Казанове. А знаменитый мерзавец Ванька-Каин - это же не меньшая "гордость" России! И как можно забыть "скромного" извозчика Петрова-Комарова, в годы НЭПа исправно зарубившего топором более трех десятков своих седоков? В сравнении с ним и сам Диллинджер меркнет! Но все же их было всегда мало и не хватало для того, чтобы как бы "взяться за руки" и создать "арматуру насилия" в обществе, характерную, например, для "жесткого" Запада. Здесь же хищные не могут даже "сцепиться" друг с другом хотя бы в надежные шайки, именно поэтому большинство банд в стране обычно "южного направления", а основная ветвь преступности ползет по относительно безопасным тропам коррумпированных структур власти; российский чиновник испокон веков мздоимец, советская власть, собственно, лишь расплодила эту паразитарную поросль до своих максимально возможных пределов: начал погибать субстрат, на котором все это держится - сам народ, в том числе и в первую очередь - великорусский народ.
В том обстоятельстве, что Восток не подвергся подобным эффективным "самовыбраковкам", коренится его принципиальное расхождение с Западом, и здесь же, кстати, можно видеть то, что позиция России не является промежуточной между Западом и Востоком, но действительно - особой. Традиционный Восток характеризуется в первую очередь повышенной долей суггесторов: герой восточных сказок чаще всего обманщик, т. е. суггестор: Алдар-Косе, Ходжа Насреддин, Багдадский вор, в отличие, скажем, от откровенно, "сказочно" диффузного русского Ивана-дурака (немецкий Ганс-дурень оказался приставленным к надежному делу и ушел из сказок). Отсюда и повышенная жестокость (биологичность) восточных сообществ, удивительное для европейцев обесценение человеческой жизни, и действительно: суггесторному - артистичному и коварному - Востоку трудно "встретиться" с эгоцентричным, логичным Западом (в этом плане Востоку ближе и "роднее" Россия с ее парадоксальностью и непредсказуемостью). Но все же пророчество Р. Киплинга, перенесшего встречу Востока и Запада в "никогда", скорее всего носит характер более поэтический, нежели социологический. И подтверждением этому может послужить Япония.
Уже стало традиционным и общепринятым утверждение о том, что милитаристская, агрессивная страна "восходящего Солнца" была успешно в свое время переведена на рельсы демократии при помощи мудрой экономической и политической методики США. Не отрицая важной роли американского "патроната" в японском вопросе, следует все же учесть и тот немаловажный (в нашем ракурсе - решающий) вклад, который внесли в дело "умиротворения" послевоенной Японии многочисленные - долетевшие до цели - камикадзе, а также наиболее фанатичные самураи, отдавшие решительное предпочтение харакири перед перспективой жить в пусть и процветающей, но не агрессивной - "опозоренной" стране.
До некоторой степени показателен в этом же плане и пример Индонезии, добившейся длительного "притихшего" состояния этаким местным, довольно-таки "экзотическим" вариантом Варфоломеевской ночи: откровенно варварским избиением - убийством, по большей части бамбуковыми палками, не менее полумиллиона коммунистов по всей стране во время смещения одуревшего от власти А. Сукарно.
Остальной же Восток остается традиционно консервативным. Но все же различия - и весьма существенные - имеются. Если Индия удерживается в прочных клетках четырех с лишним тысяч каст и волнения коснулись лишь северных (мусульмане, требующие создания пропакистанского Халистана на месте нынешних штатов Кашмир, Джамма, Пенджаб и Ассам) и южных (проланкийские тамилы) окраин, а практически однородный Китай не менее прочно удерживает свой миллиард (за исключением "крошечного" 20-миллионного тайваньского осколка) несокрушимой и легендарной мандарино-командной системой, то положение в остальных - в основном мусульманских - регионах Азии и Северной Африки совершенно иное.
Институт гарема, даже и лимитированный некогда Мухаммедом в отношении допустимого количества жен, тем не менее все же настолько увеличил процент хищных (главным образом - суггесторов), что здесь стали возможными необычайно затяжные вооруженные конфликты. К настоящему времени достаточно надежно "отстрелялась" пока лишь Турция, на что ей потребовалась половина тысячелетия: на весь период от усиления экспансивной агрессивности до достижения величия Блистательной Порты и постепенного ее спада до фазы "умирающего Османа", за чье наследство ожесточенно билась вся Европа.
Это не считая "выхода из игры" Персии, которая "затихла" (и надолго: до пришествия аятоллы Хомейни) еще до новой эры, заодно со своим двухвековым "спарринг-партнером", классическим представителем "детства человечества" - Грецией, которая вообще настолько сама себя измордовала в своих и впрямь по-детски жестоких и неразумных межполисных войнах, что уже не смогла подняться на ноги самостоятельно. Лишь 500-летняя османская инъекция добавила новейшим грекам солидную дозу хищности, оказавшуюся достаточной для ведения освободительной борьбы (против "доноров"), для участия в двух Балканских войнах, в двух мировых, для установления фашистской диктатуры и активного сопротивления фашистам же (Италии и Германии). Наконец это внушительное героическое пламя истощилось и - перед тем как ему погаснуть - завершилось яркой вспышкой правления хунты "черных полковников" и агрессией против Кипра.
Остальной же Ближний Восток пока еще полыхает: Иран - Ирак, междоусобицы палестинских формирований, разоренный Ливан, вот совсем недавно "подключился" Ирак вновь - уже против всех. И эти противоборства по-видимому всерьез и надолго, они соответствуют затяжным западноевропейским взаимоистреблениям Семилетней, Тридцатилетней и Столетней войн. С тем, правда, отличием, что существует дополнительный "паровыпускающий" фактор: международный терроризм, в значительной своей части имеющий "арабское исполнение". Здесь имеются и богатые исторические традиции, достаточно вспомнить государства корсаров: Алжир и Тунис, переживших в 17 столетии свой золотой век - "освященного" и санкционированного властью деев и беев пиратства, наводившего ужас на судоходных морских путях от восточного Средиземноморья и вплоть до Исландии. В настоящее время эту традиционную эстафету наводить ужас на международных транспортных линиях приняла соседняя Ливия под властью М. Каддафи.
Израильский фактор в "арабских делах" необходимо признать больше удачным предлогом и необычайно эффективным катализатором, нежели причиной, что впрочем не просматривается на поверхности этих трагических событий, и евреи вновь оказались в парадоксальной, "обоюдоправой" ситуации - логически, в понятиях международного права, неразрешимой.
На положении дел южнее Магриба и Египта - в "Черной Африке" - сказалось в значительной мере то обстоятельство, что некогда в печально известные времена работорговли американские бизнесмены, занимавшиеся этим хлопотным, но зато высокоприбыльным делом, невольно проводили селекцию: они вывозили по большей части именно диффузный вид, т. е. предпочитали скупать невольников, отличавшихся послушностью и физической выносливостью, а потому - по расчетам "стихийных евгенистов" - наиболее пригодных для принудительных плантационных работ в стране Свободы. Диффузность американских негров прослеживается в значительной сглаженности расовых отношений в сильно национально смешанных странах, типа Бразилии, и кроме того она "подсматривается" в более "уютной" - домашней форме: в ярко выраженном матриархате негритянских семейных отношений в США. В то же время столь значительное уменьшение диффузного населения (с учетом массовой гибели невольников в корабельных трюмах на их пути к рабству) - в основном западного побережья -Африки усилило и ужесточило позднейшие внутригосударственные и межплеменные распри в сообществах черного континента при освобождении его от колониального сдерживания социальных процессов. Мали, Гана, Конго, Ангола, "ни с того, ни с сего" - Либерия. Бывший Невольничий Берег.
США в этом плане правильнее будет именовать Соединенными Штатами Мира - уже этаким общечеловеческим "предохранительным клапаном" агрессивности: с учетом невероятного размаха в них преступности, а также предоставления "равных возможностей" и сублимированным, просоциальным ее формам. Ну а население "СШМ", состоящее практически из всех национальностей Земли, в таком ракурсе видится рисковым обслуживающим персоналом этого всемирного "злоотвода".
…Таким образом древняя, "осевая" псевдодоктрина борьбы Добра и Зла, извечного противостояния Света и Тьмы стала первым шагом к разумному объяснению смертоубийственного людского общежития. И эта система четкого, "черно-белого" разделения ответственности за творимое людьми зло на Земле и ловкое перекладывание вины за это на недосягаемые плечи Высших Сил стала не только действенным корректором направленности агрессивности хищных на них самих же, но и одновременно явилась потворствующим насилию фактором, во многом снимающим с человека ответственность за его деяния и лишь малоэффективно стращающим его потенциальным потусторонним судом и возмездием в виде геенны огненной или же местной, земной расправой с помощью "челночно-рыскающего" механизма кармы, напоминающего зачетную систему трудодней в сталинских колхозах. В итоге эта борьба дошла до всемирного противостояния и глобального масштаба конфликтов, а имманентно присущая определенной части человеческого семейства предельная агрессивность - эта страшная родовая отметина Homo Sapiens - оказалась прикрытой величественной завесой, за ложным флером которой процессы взаимоистребления людей вместо затухающего характера приобрели резонансный размах с непредсказуемой и посейчас амплитудой.
Самоистребление хищных наиболее "выгодно" для цивилизации в формах дворцовых переворотов, "битв коридоровых", династических отравлений и удушений, светских дуэлей, клановых гангстерских ночных перестрелок на пустырях и т. д. и т. п. Но крайне болезненно для обществ привлечение к этому их "коронному" занятию народных масс, что как правило ведет к войнам и революциям со всеми вытекающими из них последствиями.
Христианская идея о непротивлении злу насилием является по сути дела попыткой выявить конкретные источники "зла". То есть, если бы нехищные люди не поддавались влиянию агрессивных лозунгов и саботировали приказы хищных, то зло повисло бы в воздухе буквально - акустическим образом: вместо войн и революций раздавались бы лишь непотребные призывы злобно-мерзких существ. "Отойти от зла - сделать благо". Насилие же порождает лишь насилие, и при этом низводятся на животный уровень участвующие в развязанных конфликтах, и нехищные люди, поневоле втянутые в них в силу естественных чувств самообороны, мести за близких и аффектной ненависти, вызванной видом страданий безвинных и беспомощных людей.
Пользу отказа от насилия прекрасно иллюстрирует раннее христианство. То, чего удалось ему добиться с помощью непротивления и всепрощенчества, никогда не удалось бы достичь путем конфронтации. "Благодаря непротивлению христиане проникли всюду, хотя и имели всегда возможность отомстить: в одну только ночь и с несколькими факелами" (Б. Данэм, "Герои и еретики"). Не менее яркий пример достижения высокой цели - независимости родины - с помощью непротивления явили миру индусы, вдохновляемые Махатмой Ганди.