– Это из полиции, – и прокашлявшись, на другом конце трубки продолжили: – Моя фамилия Дженкинс. Я звоню по поводу вашего начальника. Ваш телефон записан первым в его книжке…
– Что-то с мистером Гаррисоном? – встревоженно спросил я, сбрасывая остатки сна.
– Он найден мертвым, в своем доме.
– О боже! – выдохнул я.
– Мои соболезнования, – сказал полицейский и тут же вернулся к делу. – Вы не могли бы ответить на некоторые вопросы?
– Конечно, я готов помочь.
– Прекрасно. Тогда жду вас сегодня, после часа, в семнадцатом участке. Знаете, где это?
Я сказал, что хорошо знаю город, и, попрощавшись, положил трубку.
"Вот тебе и на, – подумал я, – похоже, удача сама идет в руки".
Смерть Гаррисона открывала мне перспективы, о которых я раньше мог только мечтать. Как его заместитель, я был первым претендентом на пост главы нью-йоркского отделения компании.
На подоконнике стоял стакан с остатками виски, я сделал небольшой глоток и снова потянулся к телефону: нужно предупредить членов правления о том, что в компании назрели кадровые перестановки.
Я бы не хотел, чтобы у того, кто прочтет эти записи, сложилось неправильное представление обо мне. Я совсем не тот прожженный карьерист, что готов идти по трупам для достижения своих целей. Боже упаси, ничего подобного! Просто, ну вы знаете, как это бывает: старик-начальник, который давным-давно стал свадебным генералом, и молодой перспективный заместитель, выполняющий всю его работу, в ожидании, когда же босс соизволит уйти на заслуженный отдых и дать дорогу молодым. Ведь молодым нужно жить, работать, заводить семью, а мир устроен так, что на всё это нужны деньги, и чем больше вы зарабатываете, тем крепче стоите на ногах и тем больше можете себе позволить.
Потратив около получаса на разговоры, я взглянул на часы. Стрелка уверенно приближалась к одиннадцати. Субботнее утро пролетает быстро. Я наконец слез с дивана и убрал остатки вчерашней попойки. По пятницам я иногда расслабляюсь в небольшой компании в баре у Шона. Иногда беру с собой бутылку виски и полночи допиваю, глядя, как светлеет небо за окном спальни. В общем, нормальная холостяцкая жизнь, иногда скрашенная визитами "ночных бабочек" или шумными вечеринками, на которых собираются такие же одиночки, чтобы доказать самим себе, что в жизни у них всё не хуже, чем у других.
Еще у меня была Керолайн. Конечно, это не поступок джентльмена – вспоминать ее имя в записях, которые наверняка попадут на глаза постороннему, но поскольку она занимает важное место в этой истории, я ничего скрывать не намерен. Да, мы с Керолайн любили друг друга, хотя она и была замужем. Ее муж, известный художник-авангардист, малевал всякую чушь, покрывая полотна несуразными черными пятнами поверх кроваво-красных разводов. Но эту мазню с радостью выставляли лучшие галереи Манхэттена, и за них он отгребал немало денег.
Керолайн была еще одной причиной, из-за которой я не сильно расстроился, узнав о том, что место моего начальника освободилось. Получив эту должность, я, наконец, смог бы предложить ей переехать ко мне, будучи уверенным, что теперь могу обеспечить ее не хуже супруга.
Приняв душ и перекусив на скорую руку, я вызвал такси и отправился на встречу в семнадцатый полицейский участок.
Справившись у офицера на входе, где найти детектива Дженкинса, я быстро нашел нужный кабинет и тихо постучал.
– Войдите! – прохрипел знакомый мне голос.
Я вошел и тут же оказался окутан клубами вонючего сигарного дыма.
Когда глаза привыкли к едкой вони, я разглядел сидящего за столом тучного мужчину в несвежей рубахе и мятом коричневом пиджаке. Галстук он не носил, но верхняя пуговица сорочки была застегнута. Если бы я не знал, что передо мной полицейский детектив, то принял бы его за деревенщину, приехавшего откуда-то с юга, из Техаса или Алабамы, посмотреть большой город.
Детектив, видно, только что покончил с обедом. Упаковка гамбургера и смятый стаканчик из-под картошки лежали на столе прямо поверх каких-то бумаг. Крошки хлеба и жирные пятна от кетчупа украшали лацканы его пиджака. В руке Дженкинс держал толстую сигару из тех, что обычно курят кубинцы-нелегалы.
– Мистер Воннегут? – осведомился он, вставая и протягивая мне руку.
– Да, – ответил я, без энтузиазма пожимая пухлую ладонь.
– Присаживайтесь!
Я присел на край стула напротив детектива.
Покопавшись немного под столом, Дженкинс одним махом сгреб лежащие на столешнице бумаги и отправил куда-то в одну из огромных тумб вместе с упаковкой от обеда.
– Итак, – начал он, доставая из внутреннего кармана истрепанный блокнот, – вы не замечали в последнее время странностей в поведении своего начальника?
Я честно попытался вспомнить причуды старика.
– Нет, – наконец ответил я. – Никаких. Нельзя же считать странностью его любовь к затертым теннисным туфлям, которые он носил, практически не снимая. В другой обуви у него болели мозоли.
Детектив улыбнулся.
– А от депрессии он не страдал? Или, может, здоровье барахлило?
– О здоровье вам лучше узнать у его семейного врача, – ответил я. – Что до депрессии, то у кого ее нет в наш сумасшедший век?
– Ну, хорошо, а не было ли у него врагов?
– Враги есть у всех, – я ответил фразой из одного популярного романа, но Дженкинс вряд ли его читал. Его маленькие глазки забегали, в них появилась заинтересованность.
– Нельзя ли подробней?
– Мистер Гаррисон был начальником отделения одной из крупнейших компаний во всех штатах, – сказал я. – Он решал кадровые вопросы, принимал на работу и увольнял людей. Возможно, кто-то остался обижен… Вы, видимо, не так меня поняли, я имел в виду лишь это.
– Ясно, ясно, – Дженкинс что-то отметил в блокноте. – Ну а с женщинами, у него недоразумений не было? Знаете, как говорят, седина в бороду…
Он всё больше и больше раздражал меня.
– Послушайте, – довольно резко сказал я, – я был его заместителем, и не более того. Если вас интересует грязное белье мистера Гаррисона, то лучше обратитесь к его друзьям, членам гольф-клуба, к его экономке!
– Их мы уже опросили, – ответил Дженкинс.
– Как он умер? – спросил я.
Детектив помолчал, будто решая для себя что-то, затем полез в тумбу и вынул квадратный лист фотокарточки. Положил передо мной.
Я всмотрелся.
С фотографии широко раскрытыми глазами на меня смотрел мистер Гаррисон, и только неестественная поза и заострившиеся черты лица говорили, что камера запечатлела мертвеца. И еще меня поразила улыбка. Мой мертвый босс улыбался. Совсем не так, как улыбался при жизни, одними краешками сухих губ. На фото Гаррисон улыбался широко, искренне, как не улыбался, наверное, со времен далекого детства.
– Это еще что? – Я отодвинул от себя карточку, словно платок больного чахоткой, настолько поразил меня вид улыбающегося мертвеца.
Дженкинс, похоже, внимательно следил за мной.
– Может, виски? Вы побледнели, – предложил он.
Я попросил воды. Воду он принес в картонном стаканчике.
– Что это? – спросил я, когда смог взять себя в руки.
– Мы и сами не знаем, – ответил детектив. – Коронер утверждает, что у старика откачали много крови. Но никаких порезов или ран, а также следов хирургического вмешательства он не выявил. Одно ясно – перед смертью он не страдал, раз улыбается во все оставшиеся зубы, – детектив ухмыльнулся, видно, посчитал свою шутку удачной.
Я промолчал.
– Спасибо, что пришли и ответили на вопросы. Будем держать вас в курсе. Наверное, у вас сейчас будет много дел, но если вы вдруг понадобитесь, я позвоню. – С этими словами Дженкинс протянул мне руку, давая понять, что разговор окончен.
Пошатываясь, я вышел из участка. День в самом разгаре. Теплый летний ветер со стороны океана нес стайки белоснежных облаков, подгоняя большой пассажирский дирижабль. Я невольно залюбовался плавными обводами серебристой сигары. Ветер донес гул двигателей. Эх, взять бы отпуск, рвануть в Европу. Для Керолайн можно оформить командировку… Но я прекрасно понимал, что теперь отпуска мне не видать долго. Мне нестерпимо захотелось увидеть любимую. Я посмотрел на часы: стрелки показывали начало третьего. До открытия очередной выставки ее мужа оставалось чуть больше часа. Надеясь, что увижу ее там, я поймал такси и, назвав адрес галереи, удобно устроился на заднем сиденье.
На дорогу ушло чуть больше времени, чем я предполагал, часть улиц была перегорожена – строили новый небоскреб. В последнее время население мегаполиса стремительно росло за счет эмигрантов из Европы.
Дорога впереди была запружена строительной техникой и грузовиками. Судя по ровным столбикам дыма, некоторые из них всё еще работали на паровых двигателях, и я подумал, что хваленый прогресс всё же не вездесущ, как о том рассказывают по радио. Проезжая мимо стройки, шофер прикрыл окно, отсекая едкие выхлопы, и в салоне стало жарко. Не хватало еще предстать взмокшим перед богемной тусовкой! Но машины такси, оказывается, недавно стали оборудовать кондиционерами, так что беру свои непроизнесенные слова по поводу прогресса обратно.
Вечером я ехал назад в том же такси. На моих губах всё еще вкус поцелуев Керолайн. Мне удалось не только увидеть любимую. Пока ее муж, напыщенный фанфарон, принимал поздравления по поводу успеха своей очередной мазни, мы завалились в одно из подсобных помещений, где в полной темноте минут десять путались в моем поясном ремне и резинках ее чулок. В общем, в тот день я всё же немного взмок.
О смерти Гаррисона мы не говорили. Не было времени. Поцеловав меня на прощанье и бросив привычное в этих случаях "Увидимся", – она растворилась в аромате модных в этом сезоне духов.
Приехав домой, я допил оставшийся виски и заснул глубоким сном без сновидений.
Разбудил меня телефонный звонок. Это уже начинает надоедать, подумал я.
Звонили из центрального офиса.
– Слушаю вас! – Я старался, чтобы голос мой был как можно более спокойным.
– Встречайте завтра в аэропорту. Рейс прибывает в девять, – вместо приветствия сказал мистер Челленджер, председатель совета директоров.
– Кого? – машинально спросил я.
– Нового управляющего отделением, – ответил тот и повесил трубку.
Я остался стоять с зажатым в руке телефоном.
Какого черта?! Произошедшее не укладывалось у меня в голове.
Будущее, еще вчера рисовавшееся в розовых тонах, быстро теряло четкость.
Надо ли говорить, что утро понедельника я встретил в самом отвратительном расположении духа. Не помогло даже присутствие Керолайн, приехавшей со мной на аэродром. Естественно, она была здесь не в качестве моей пассии, а как секретарь начальника отделения. И этим начальником был не я.
Моросивший с утра дождь не добавлял настроения. Рейс из Вашингтона задерживался на полчаса. Наконец с затянутого низкими облаками неба донесся ровный гул. Спустя четверть часа огромный восьмимоторный "Дуглас" тяжело опустился на мокрый бетон полосы. Вращаясь на холостом ходу, винты устало наматывали на лопасти насквозь промокший воздух.
Нам пришлось подождать минут десять. За это время большинство пассажиров уже прошли линию контроля, а новый начальник так и не появился. Наконец в рамке прохода возникла высокая фигура с большим чемоданом.
Мне сложно описать его сейчас, после всего произошедшего. Могу сказать только, что был он высок и черноволос. Тонкие черные усики оттеняли бледное вытянутое лицо. Если бы не эта бледность, я бы принял его за итальянца.
Он безошибочно признал в нас встречающих, подошел и отдал чемодан водителю. Мы представились. Он носил непримечательную фамилию Смит. Керолайн протянула ему руку, и он, вместо того чтобы ее пожать, наклонился и поцеловал с грациозным изяществом, свойственным представителям старой аристократии. В общем, так поцеловал, что это не показалось неуместным в зале ожидания промокшего аэропорта.
К своему неудовольствию, я заметил, что Керолайн – современная женщина, сторонница эмансипации – нисколько не возмущена этой выходкой. Скорее наоборот.
Когда мы отъехали от здания аэропорта, я осведомился, куда господин Смит намерен отправиться вначале – на квартиру или в офис. И выслушав в ответ что-то вроде "Сначала дело", велел шоферу ехать в контору.
В большом кабинете мистера Гаррисона нас встречали начальники отделов. Я представил им нового руководителя. После мы выслушали пространную речь о том, что наше отделение одно из самых перспективных, но некоторые трудности с поставкой энергоносителей с Ближнего Востока заставляют компанию идти на непопулярные меры, чтобы поддержать курс акций. И так далее и тому подобное. В общем, ничего нового мы не услышали и разошлись по кабинетам.
Зайдя к себе, я с нетерпением ждал, когда же этот выскочка позовет меня. В том, что он ничего не смыслит в делах нашего офиса, я ни секунды не сомневался. Но прошел час, и второй, подошло время обеда, а мой телефон так и не ожил. Тогда я принялся доделывать те распоряжения, которые мне оставил бывший начальник, ставший улыбающимся трупом в морге семнадцатого участка.
К моему удивлению, в тот день я так и не понадобился, как и на следующий, и через три дня. Я целыми днями просиживал в кабинете и каждую минуту ожидал звонка по внутреннему телефону. Но звонка не было.
В пятницу я не выдержал, и в конце дня сам отправился в приемную.
Когда я подошел к дверям, они внезапно распахнулись, и я нос к носу столкнулся с мистером Смитом. В одной руке он держал легкий плащ, второй – поддерживал под руку Керолайн. Мою Керолайн, рывшуюся в сумочке в поисках ключей от двери приемной.
– А вот и вы, мистер Воннегут! – улыбнулся Смит.
– Уже уходите? – спросил я. – Жаль! Я как раз хотел обратить ваше внимание на некоторые аспекты управления компанией.
Я нес всякую чушь, но он выслушал меня внимательно, после чего предложил:
– Мы с Керолайн собираемся поужинать, отметить мое назначение, так сказать. Столик заказан на шесть, думаю, мы могли бы продолжить наш разговор в ресторане. Если вы не против, конечно.
Керолайн, закрыв наконец дверь, одарила меня таким взглядом, что мне стало не по себе. Если я и собирался отказаться, то теперь сразу согласился, и мы спустились в холл. У меня не оставалось сомнений, что Смит решил отнять у меня не только законное повышение, но и любимую женщину. По дороге в ресторан я думал, что он наверняка попытается выставить меня перед Керолайн в неприглядном виде, и потому внутренне приготовился "держать удар". Но ничего подобного не произошло. Смит был вежлив и предупредителен. Разговор, однако, пошел у нас отнюдь не о делах компании.
Вначале беседовали о творчестве. И Смит, как оказалось, неплохо разбирался в современном искусстве. Затем поговорили о перспективах развития города, о слухах, передаваемых в газетах, об оккультизме. Тон задавала Керолайн.
– Недавно прочла статью о мифологии, – начала она. – Один профессор, не помню его фамилии, утверждает, что мифы всех народов на самом деле хранят истинную историю человечества.
– Не могу согласиться с этим, – сказал я. – На мой взгляд, мифы – это истории, с помощью которых древние люди объясняли явления природы, которые не могли понять. Или же то, что тревожило их психику. Достаточно вспомнить популярность, которую приобрел Фрейд, эксплуатируя миф о Сизифе.
– Вы правда так считаете? – спросил Смит.
Я поднял глаза, ожидая подвоха. Но, похоже, эта тема его искренне интересовала.
– Да, – с жаром ответил я.
– Ну что ж, возможно у вас еще будет возможность убедиться в обратном, – сказал Смит, улыбнувшись. – Что же до меня, то я нахожу все эти истории весьма интересными. Я побывал во многих удаленных уголках Земли, говорил с колдунами, шаманами и сторонниками тайных культов и теперь с уверенностью могу сказать, что в мифах куда больше смысла, чем в наших учебниках истории.
– Вы считаете, – усмехнулся я, – что история цивилизации с точки зрения науки выглядит более абсурдной, чем представления сторонников оккультного?
– История цивилизации нет, но что знает наука о бесчисленных веках и эпохах, предшествующих цивилизации?
Я не нашелся, что возразить.
– Меж тем именно мифы дают четкие ответы на вопросы, над которыми до сих пор ломают голову ученые, – продолжал Смит. – Откуда взялся человек? Для чего существует? Куда идет?
Выпитое шампанское ударило мне в голову, я не очень-то вежливо прервал его: – Ну и как мифы объясняют, например, смысл человеческого существования?
Он не обиделся, и увлеченный темой разговора, пожалуй, даже не заметил моей невольной грубости.
– По-разному. Например, шумеры утверждали, что боги создали людей для того, чтобы они добывали для них золото. Но их первичные мифы прошли сквозь горнило литературы и были переосмыслены уже в эпоху цивилизации. А вот племя акшуба, недавно найденное в джунглях Зеландии, сохранило более древний вариант мифа, согласно которому древние боги, страдая от голода, вывели людей для пищи, подобно тому, как сейчас люди разводят скот.
Мельком я увидел, как побледнела Керолайн, накалывая на вилку кусочек мяса.
– Голодные боги! Интересно, – сказал я. – Но, если следовать легендарной истории – истории с точки зрения мифов, получается, что человечество неоднократно стояло на краю гибели. Как же боги не умерли с голоду после уничтожения собственного стада?
– Вы же помните, в каждом поколении находились праведники или же просто "любимчики", которых успели предупредить. Кроме того, под поеданием, скорее всего, имеется в виду нечто более абстрактное, чем процесс физического заглатывания жертвы.
– Не очень-то понимаю, о чем вы, – признался я. – Ваши познания в данной области намного превосходят мои. Поясните.
– Вы, конечно, слышали о цепочках ДНК?
– Да, – я напряг память.
– Так вот, представьте себе, что энергии, содержащейся в одном фрагменте этой цепочки, хватит, чтобы обеспечить целый город.
– Да, – кивнул я, – если суметь добыть эту энергию, наша энергетическая компания окажется просто не нужна! – Я рассмеялся собственной шутке. Смит лишь вежливо улыбнулся.
– Но почему именно люди? ДНК животных, что не так высокоэнергетично?
– Думаю, дело в том, что людьми намного легче управлять, – ответил он. – Согласитесь, все усилия теории менеджмента вряд ли возымели бы успех среди стада обезьян?
– Точно подмечено!
– Вот потому древним богам и важно сохранить человечество от грядущих катастроф.
– Господа, у вас, что же, нет больше тем для разговора за столом? – раздраженно спросила Керолайн.
Теперь и Смит заметил, что нашей спутнице не по себе.
– Простите, если испугали вас этими ужасами, – с улыбкой сказал он. – Мистер Воннегут – интересный собеседник, и я увлекся разговором, забыв о даме.
Из ресторана мы вышли около половины десятого. Смит поймал для Керолайн такси, и она укатила, не сказав мне ни слова за истекший вечер. Я был раздосадован и зол. Но Смит, видимо, не замечал этого, потому предложил продолжить вечер у него в компании с бутылкой виски. Сам не знаю почему, я согласился.