Пляж был пуст. На белом песке одиноко чернела оставленная с лета беседка. Коренастые сосны пытались пробиться к воде, но увязли в песке и застыли, вздернув к светлому небу причудливо вывернутые ветви, будто плакальщицы заломили руки. Огромные валуны были сложены друг на друга, образуя маленький грот. Обнаженное женское тело сверкало белизной свежевыпавшего снега на фоне тускло поблескивающего песка. Женщина расчесывала черепаховым гребнем длинные волосы и смеялась, глядя на косой парус яхты, медленно уходящей в сторону Северной Пальмиры. Женщина слышала шорох песка под сандалиями, но она не торопилась оглянуться. И лишь когда шаги замерли у нее за спиной, повернула голову.
Минерва стояла перед ней, сжимая в руке копье, лучи неяркого осеннего солнца горели на золотом шлеме богини. Нереида смотрела снизу вверх Минерве в лицо, но вряд ли кто-нибудь мог долго выносить взгляд этих прозрачных льдистых глаз, и Нереида спешно опустила глаза. Подобрала с песка тонкое, будто сшитое из рыбьей чешуи одеяние, накинула на плечи и встала. Ростом она была на полголовы ниже Минервы.
- Далеко же ты забралась, - сказала богиня мудрости. - Думала, здесь не найдут? Или Олимпийцы в этих местах уже не властны? Но от богов трудно скрыться. Даже самим богам, - и уточнила не без язвительности: - второстепенным богам.
- Тебя прислал Юпитер? - спросила Нереида, глядя на хрустальную полосу между небом и морем.
- Нет. Старик мало чем интересуется.
Нереида повернулась и на мгновение пристально взглянула Минерве в глаза.
"Знает, - мелькнуло в голове морской богини. - Все знает…"
Ее охватила тоска. Вновь придется хитрить, изворачиваться и ускользать от опеки богов. Так надоело! Но ради него она была готова на все. Даже терпеть насмешки и обиды Олимпийцев.
"Сейчас устроит какую-нибудь гадость, - подумала Нереида. - Изощренную. Божественную". - И угадала.
- Кстати, не о тебе ли сие творение? - Минерва протянула морской богине новенькую книгу. Кожаный переплет. Золотое тиснение. "Кумий. Поэма с из" насилованием", - значилось на обложке.
Нереида взяла осторожно, перелистнула страницу, другую. Нахмурилась. И вдруг краска бросилась ей в лицо.
- Как узнал… - Она судорожно вздохнула. - Как этот негодяй узнал…
Минерва пожала плечами:
- Возможно, гений донес.
Нереида в ярости швырнула книгу в песок.
- Тебя изнасиловали до рождения ребенка или после? - с чисто женским любопытством поинтересовалась Минерва.
- После… Я слишком погрузилась в человеческую ипостась и… - Нереида глубоко вздохнула.
- Ты же богиня. Неужели ты не могла справиться с какими-то людьми. - Ого, сколько презрения в прозрачных глазах. Интересно, кого она презирает: Нереиду - или тех, троих?
- Я была слишком далеко от своей стихий. А они - напротив - в своей. Грязь и подлость - их стихия. Очень сильна… Очень… Неодолима…
- Насчет выкидышей тоже правда?
- Ну уж нет! Вранье! Одно вранье! - в ярости воскликнула Нереида.
- Как ты убежала из колодца?
- Когда в твоем распоряжении много сотен лет, случай может представиться…
- А стражи?
- Сторожат… Что ж им еще делать? - через силу улыбнулась Нереида.
- Где он? - спросила Минерва. - И не думай уклоняться от ответа. Я знаю все о твоем сыне. Ты спрятала его там, где никому из богов не пришло бы в голову искать - в Риме, на самом дне. Там может затеряться кто угодно. Ты даже для виду дала ему гения, хотя гений ему совершенно ни к чему.
- Если ты все знаешь, зачем спрашиваешь?!
- Потому что он исчез. И никто не ведает, где он. Нереида вздрогнула. Вновь попыталась отыскать глазами хрустальную полосу меж водой и небом, и не нашла. Полоса исчезла, и бледная вода беспрепятственно сливалась с таким же бледным небом.
- Уехал из Рима? Куда?
- Не знаю. Его нигде нет вот уже несколько дней. Нигде.
- Я не видела его больше двадцати лет… - Минерва скорее угадала, чем расслышала ответ. - Как только он родился, я отдала его простой смертной. Умной смелой женщине. Она должна была его воспитать… Его назвали Юнием Вером, он считал ту женщину своей настоящей матерью. Потом, три года спустя, я видела его мельком и не удержалась, подарила ему кувшин с амброзией. Он - мой сын, и сын самого Юпитера. Он должен был отведать пищу богов. Он взял кувшинчик, как берут у чужого, и убежал. Ревность жгла мое сердце. Матерью он называл другую. На меня взглянул только мельком. К ней же прижимался всем телом, плакал и просил не уходить… Я ушла, задыхаясь от обиды… И больше ни разу… никогда…
- Где вы виделись в последний раз?
- В крепости, там, где Колодец Нереиды.
- Твоя бывшая тюрьма… Бывают же совпадения, - ехидно заметила Минерва.
Нереида молчала. Набегала на берег волна. Недалеко, за соснами, слышались детские голоса. Но богиням нечего было опасаться - смертные их видеть не могли.
- Это не совпадение, - сказала очень тихо Нереида. - И ты это знаешь.
Глава 14
Игры гладиаторов
"На открытии игр в Аквилее будут присутствовать Руфин Август и Элий Цезарь".
"Акта диурна", 5-й день до Ид октября (11 октября)
Игры в Аквилее начинаются в 5-й день до Ид октября, в праздник виноградного сока. В этот день жрец Юпитера откупоривал первый сосуд с соком нового урожая. С этого дня разрешалось продавать молодое вино этого года. Наступало время празднеств, бесчисленных жертвоприношений богам, полулегальных вакханалий. Время вина, опьянения и веселья.
Элий всегда пил мало, а Квинт не пил вина в эти дни вовсе.
- Кто сегодня победит? - спросил Квинт у Цезаря утром, когда они садились в пурпурное авто, чтобы ехать в амфитеатр.
- Клодия или Авреол - выбор не велик, - отозвался Элий.
Первый день не особенно волновал Цезаря - в первый день желания не исполняются. Он думал о том, что случится завтра.
Они носились по арене, как дети. Едва соприкоснувшись мечами, вновь пускались бежать. Они взрывали песок, махали мечами, будто никогда ничему не учились, но почему-то вообразили, что их неуменье будет других забавлять. Авреол сражался плохо. Клодия - еще хуже. Авреол опрокинул ее на песок трижды за три минуты. Она проиграла вчистую. Никто с небес не наблюдал за схваткой. Напрасно Элий до рези в глазах вглядывался в бледно-голубое небо над амфитеатром. Ни одной вспышки платинового поля, ни одного гения в вышине. Небо бледное и чистое, как аквилейское стекло. Небесная пустота.
Амфитеатр визжал и ревел. Люди вскакивали с мест. На арену летели недоеденные яблоки и тухлые яйца.
- Где Вер? - неслось над трибунами. - Вернуть Вера! Вер! Вер! Вер!
- Эй, Цезарь, тебе стоит выйти на арену и сразиться, позабавить публику, - сказала Криспина, вообразив, что умеет шутить.
Элий сцепил руки в замок и положил на них подбородок. Не мигая он смотрел на желтый песок.
- Выйди, Цезарь, награди Цыпу, - сказал Руфин. - Вилда всякий раз превозносила его на страницах своего продажного вестника, даже если победа доставалась тебе. Теперь наконец-то она будет довольна и напишет про Цыпу хвалебное слово. Упомянет и тебя.
Надо же, оказывается, Руфин читает "Гладиаторский вестник"!
Элий взял венок победителя из рук императора и стал спускаться по лестнице. Два преторианца двинулись следом. Но у самой арены гвардейцы остановились, Элий вышел на песок в одиночестве. Он возвращался. Он никогда не думал, что вновь ему придется ступать по этому песку и ощущать его вкрадчивую и предательскую зыбучесть под ногами. Смерть. Арена впитала в себя жизни тысяч и тысяч умерших здесь прежде. Потом она впитывала желания, как до этого жизни. Желания - жизнь. Уже не гладиатор, еще не император, и в будущем не Цезарь, Элий - временщик без власти и без надежды на власть, игрушка в чужих руках, которая не желает быть игрушкой.
- Что ты говоришь? - спросил Цыпа, сгибая длинную шею, чтобы Элию удобнее было надеть венок.
- Говорю, ты победитель.
Цезарь не завидовал. К чему завидовать, если как боец он куда искуснее Цыпы. Он перерос арену, перерос сенаторское свое бывшее звание. Но до властителя Империи ему никогда не дорасти. Может быть, он дорастет до чего-то другого?
- Ты должен подарить мне золотое яблоко, - сказал Цыпа. - Я слышал, на нем написано: "Достойнейшему". А я - лучший из гладиаторов. Теперь ты в этом убедился.
- У тебя самая длинная шея в Риме, Авреол. Но, оказывается, еще и самая толстая .
Элий повернулся и зашагал назад. И тут Клодия, до того лежавшая неподвижно, дожидаясь служителей, которые должны утащить ее за ноги в сполиарий, куда прежде утаскивали мертвых, подобрала меч и, рыча от ярости, понеслась на Элия. Зрители замерли. Элий обернулся, но не сделал попытки бежать. Сзади к нему мчались преторианцы. Но они не поспевали. Клинок Клодии демонстративно занесен. Меч тупой, но достаточно тяжелый, чтобы раскроить незащищенную голову. Элий подался вперед и ударил руками в поднятые локти Клодии. Гладиаторша опрокинулась на песок. Подбежавшие преторианцы тут же на нее навалились.
- Не трогайте ее, - сказал Элий. - Она решила позабавить зрителей. Немного их попугать. И у нее это получилось.
- Элий! Элий Цезарь! - Ему кидали цветы и венки, заготовленные для гладиаторов. Никто не крикнул "Руфин Август"!
Император нахмурился. Лицо Криспины пошло красными пятнами.
- Урод, - прохрипела она. - Он же калека. Почему бы не лишить его на этом основании титула Цезаря?
- Он не калека. Он покрыт шрамами. А шрамы красят мужчину, - отвечал Руфин. - Запомни это, Криспина.
Кажется, впервые он разозлился на свою юную красавицу-жену.
Элий прошел в куникул вслед за Клодией и преторианцами. Подоспевший вигил уже надел на руки Клодии наручники.
- Отпусти ее, - приказал Элий. - Мы договорились обо всем заранее.
- О чем договорились, Цезарь? - не понял молодой вигил. Он робел перед Цезарем и изо всех сил старался это скрыть.
- Что она сделает вид, будто нападает на меня, а я отобьюсь голыми руками. Зрители любят подобные представления.
Клодия в изумлении глядела на Элия.
- Это правда? - спросил ее вигил, и Клодия после долгой паузы кивнула. - Все равно я не могу ее отпустить. С этим должен разобраться суд.
- Позови центуриона, - приказал Элий. Молодой вигил подозрительно покосился на Клодию.
- Не бойся, она никуда не убежит.
- Зачем ты солгал? - спросила гладиаторша, едва вигил вышел.
- Я не солгал. Ты не хотела меня убить, - сказал Элий.
- "Чистым все кажется чистым", - фыркнула Клодия.
- Клодия, если бы ты в самом деле хотела этого, ты бы не промахнулась. Повторяю: я не солгал. Договор был. Мы заключили его в гладиаторской центурии, когда вместе исполняли чужие желания. Мы дали клятву, что не будем пытаться убить друг друга намеренно. Разве ты не помнишь этого? Ты не могла нарушить клятву.
Она вздохнула.
- Что правда, то правда… Я не хотела тебя убивать. Я как будто с ума сошла… Постоянно слышу голоса…
- Объясни, в чем дело.
- Не знаю. Мерещится, что кто-то со мной разговаривает. И эти сны. Будто я живу другой жизнью. Просыпаюсь и не могу понять, где явь, где сон. Иногда и днем, стоит закрыть глаза, и я уже не здесь… И в той жизни я была… Но я не о том… Ничего поделать с собой не могу. Я и сражаться уже не могу…
- Клодия, помни об одном: мы всегда были друзьями.
- И ты не предашь меня в руки вигилов. Цезарь?
- Нет.
Вернулся вигил в сопровождении центуриона. Тот недовольно посмотрел на гладиаторшу, потом на Элия.
- Ты оставил подозреваемую в обществе Цезаря? - спросил центурион.
Элий не дал вигилу ответить:
- Вышло недоразумение. Мы пытались развлечь зрителей. Но все получилось слишком натурально. Я бывший гладиатор. Лицедейство у меня в крови.
Центурион повернулся к вигилу.
- Освободи Клодию Галл. Я не могу не верить словам Цезаря.
Молодой вигил снял с Клодии наручники. Она демонстративно принялась растирать запястья.
- Не знаю, зачем ты это сделал. Цезарь, - сказал центурион, - но сделал это зря. Забавлять зрителей не входит в твои обязанности.
Глава 15
Игры гения Аквилеи
"Покушение на Цезаря вчера на арене амфитеатра Аквилеи оказалось розыгрышем Клодии Галл. Как видно, Цезарь ищет дешевой популярности. Сделавшись наследником императора, он все еще мыслит как гладиатор и действует как гладиатор".
"Акта диурна", 4-й день до Ид октября (12 октября)
С некоторых пор Макций Проб постоянно беседовал со своим гением. Еще до рассвета тот являлся в спальню, как в давние времена клиента салютации, усаживался в кресло и начинал разглагольствовать. Макция давно уже мучила бессонница, и эти посещения и длинные разговоры его не раздражали. Ему казалось порой, что разговаривает он сам с собою, и странный гость ему только мерещится. Но гость был вполне материален, гению надо пить и есть, и где-то спать. Старый Макций не мог выгнать своего двойника на улицу - бывший гений сделался его клиентом. И гении его секретарей, охранников и слуг - тоже. У каждого был свой двойник. Порой нельзя было разобрать, кто есть кто, и это весьма забавляло хозяина и вносило милую путаницу в домашнее однообразное существование.
Вот и сегодня гений до рассвета уже сидел в кресле и рассуждал, глядя в окно и ожидая, когда же начнет светать.
- Старикам сейчас хорошо… а молодым плохо… Молодые, они потеряли гениев, еще. не уяснив, что к чему. Мы все время были вместе - ты и я. Годам к сорока человек начинает думать почти точно так же, как его гений, если, разумеется, они не рассорятся, как это случилось с Элием и его опекуном. Один начинает мысль - другой ее подхватывает. Так супруги, которые живут в согласии, говорят одновременно одни и те же фразы. И вот мы расстались. Но ты продолжаешь думать точно так же, как я. Признайся, сейчас тебе кажется, что я читаю твои мысли.
- Слово в слово.
- Вот видишь. А молодые? Они как чистая бумага. Им только кажется, что они сами делают записи. На самом деле за них пишут родители, друзья, кумиры и гении. И тут… гении исчезают. Молодые строчат на чистых страницах, что кому заблагорассудится. Строчат и приходят в восторг от написанного. Не понимая, что это галиматья. Надо бы гениям их опекать. Ведь мы здесь, пока здесь. Порой ближе, чем раньше. Так в чем же дело?
Да, в чем? Макций и сам не знал, что разделило гениев и людей.
- Надо создать советы из гениев… - шептал бывший опекун. - Мы будем помогать вам в сложных вопросах.
- Я то же самое хотел предложить сенату… До рассвета еще далеко, непроглядная тьма за окном. А беседа все длится и длится. И каждая фраза гения звучит эхом собственных мыслей.
Элий в эту ночь почти не спал. Вечером лег в постель. И даже прикрыл глаза. Но заснуть мог лишь на минуту - неясные дальние звуки тревожили его и прогоняли сон. Элий встал и вышел в атрий. Мраморная Психея держала матовый светильник в руке. Эрот, на полголовы ниже своей возлюбленной, обнимал ее за талию. Элий расхаживал по атрию. Тревога все возрастала…
И вот уже наяву Цезарь услышал шум - еще вдалеке - отдаленный гул моторов. Ночной город тревожно вздрагивал от этих звуков. Рокот нарастал, накатывал морским прибоем. Ночную тьму прорезали огни фар, и к резиденции Цезаря подкатывали одно за другим роскошные авто. Преторианцы, заранее предупрежденные, пропускали ночных гостей. Квинт вошел в атрий. А за ним - гладиаторы. Вся центурия в полном составе. Знакомые лица: Авреол, Красавчик, Кусака… Клодии нет. Но Элий и не ожидал увидеть Клодию.
- Ни одно клеймо не сгорело на алтаре, - сказал Красавчик за всех. - Что ж такое получается? А? Неужто завтра ни одно желание не исполнится?!
- А ты не догадывался, что так и будет?
Красавчик пожал плечами.
- Мое дело сражаться… Но за такие фокусы надо убивать. - Он не уточнил - кого.
- Всемогущие боги нас больше не слышат! - Авреол патетически вскинул руки. - Гибель грозит дивнослаженной мира громаде! Утром все мы проснемся в новом неведомом мире. Что мы скажем людям?
- Скажем, что лавочка закрылась, - неожиданно встрял в разговор Квинт.
Однако, встретившись глазами с Цезарем, поспешно ретировался за мраморный светильник.
- Зачем тогда игры? - спросил Кусака. "А зачем тогда мы?" - спросил кто-то. Или только подумал? А Цезарь угадал.
"А Рим зачем?" - ответил Элий так же мысленно. И такая тоска его охватила, такая пустота под ребрами…
- Надо ехать к Руфину, - предложил Красавчик.
- Выслушаем, что скажет Цезарь. Он - бывший гладиатор, - возразил Красавчик.
- Императорский совет принял решение выплатить страховку и денежные премии, - голос Элия звучал глухо. - Этот вопрос был решен заранее.
Тишина. Такая тишина, что закладывает уши. Даже дыхания не слышно.
- Моя мать умирает… я хотел взять клеймо… - донесся сзади, от самых дверей молодой растерянный голос.
- И все?.. Цезарь, это все?! - Красавчик растерянно обвел взглядом товарищей. Все отворачивались, прятали глаза. - Мир, получается, рухнул…
- А что еще могут сделать люди, когда боги отказываются им помогать? - зачем-то выкрикнул Квинт, высунувшись из-под локотка мраморной Психеи.
Элий молчал.
"Исполни желания, мой гладиатор! Сначала - хорошие, дурные - потом…"
Клодия поднялась на деревянный помост таверны, отобрала у барда испанскую кифару и, ударив по струнам, пропела вновь куплет. Желания ей мнились псами, бегущими по следу. Они разрывали людей на куски - буквально.
- Кто-нибудь что-нибудь понимает? Я лично нет. - Она вернула барду кифару и сошла в зал. Запоздалая, сильно пьяная публика аплодировала ей с жаром.
Клодия похлопала в ответ.
- Прошу всех завтра на арену. Вместо меня. А я… удаляюсь… Прощальный визит… последний бой… Я возвращаюсь в Рим, к моим друзьям, им так грустно без меня… - Она всхлипнула и смахнула ладонью пьяную слезу.
- Мой кот! Кто видел моего котика? - жалобно закричал толстенький человечек в коротенькой ночной тунике, протискиваясь среди посетителей. - Его похитили… двое мальчишек… двое противных мальчишек… Вот след… - Человек опустился на колени на истертый мозаичный пол. - Видите! Кровь и платина… след… я вижу… мой котик… мой гений…
Хозяин, привыкший к этому спектаклю, поставил перед толстяком миску с молоком. Человек вылакал молоко, вылизал миску. Потом лизнул запястье и принялся "умываться" за ухом, как сытый кот. Посетители смотрели на человека, переговаривались, шутили. Многие находили спектакль забавным. "Умывшись", человек улегся в углу на коврик, свернулся клубком и заурчал, как положено урчать коту после обеда.
- Он сам стал своим гением, - шепнул кто-то. - Мне бы так…
Клодия уселась за столик. Деревянное кресло напротив занял незнакомец. Странный посетитель, прозрачный. Сквозь его голову и плечи можно было различить стену таверны с замазанными жидкими белилами предвыборными надписями.
- Ты несчастна? - спросил Прозрачный и подлил в чашу Клодии вина.