- Ты должен выступить на радио и попросить своих бывших избирателей не голосовать за Бенита.
- Сиятельный, я не могу этого сделать. Я - Цезарь. И по конституции не имею права влиять на выборы.
- Не надо выступать прямо. Достаточно нескольких намеков, удачной шутки, верной цитаты, и Бенит потеряет сразу несколько тысяч голосов. Для его поражения этого будет вполне достаточно. Не мне тебя учить, как это делается.
- Я не имею права нарушать конституцию, сиятельный.
Макций Проб пришел в ярость. Старик затрясся, губы его побелели.
- А Бенита ты имеешь право пустить к власти?! Да или нет?! Немедленно едем на радио. Империя и так на грани хаоса. Мы потеряли гениев и дар исполнения желаний. Что еще должен утратить Рим, чтобы ты перестал благодушничать?
Элий отрицательно покачал головой.
- Хаоса в самом деле достаточно. И я не хочу его усиливать.
- Цезарь, сегодня статуи богов покрылись кровавым потом. Или ты не слышал? Радио твердит об этом весь день.
- Значит, боги предупредили римлян. Зачем же должен говорить я?
- Ты - идиот, Элий! Если Бенит окажется в сенате, это будет на твоей совести!
- Я не верю, что римляне так наивны.
- Римляне глупы. А ты - еще глупее. Желаю счастливой поездки в Месопотамию.
И Макций Проб, дрожа от ярости, вышел.
Бенит улучил минутку и заглянул домой: перекусить и повидаться с дедом. Крула он отыскал на кухне. Старик сидел за столом и отрезал от нежно-розового, отливающего перламутром окорока тонкие, как пергамент, ломтики.
- Ешь, - щедро предложил Крул. - Сенатор должен быть дородным. Это придает дополнительный вес его словам.
- Я еще не выиграл. Все решится завтра.
- Выиграешь.
- Меня волнует этот кровавый пот на статуях. Знаешь, что говорят…
- И ты говори. Говори, что Риму угрожают беды, но ты один - спаситель. А пот этот - наверняка вранье. Кто-то побрызгал красной краской на статуи. Мне ли не знать этих штучек. У меня тут возникла одна идейка… - Старик рыгнул. - Гении нынче бесхозны. Обиженные гении - это страшно. Кому-то надо их срочно прибрать к рукам. И по-моему, это должен быть ты. Я придумал кое-что. Пора бы осуществить.
- Дедуля, ты незаменим. Чего стоит твоя выдумка насчет бесплатного высшего образования!
- В молодости все хотят самого лучшего. Как можно быстрее. И задаром. Надо просто помнить, каким ты был в молодости, мой мальчик. Вот и вся отгадка. Теперь бездельники валом повалят в риторские школы. Будут курить травку, бегать по лупанариям и воображать себя будущими светилами науки и юриспруденции. Половину выгонят. Вторая половина сумеет нахватать кое-каких знаний. Мечтая о легкой и быстрой карьере, они будут согласны на все. Через четыре года ты приберешь этих ребят к рукам.
- Не все же таковы, - со вздохом заметил Бенит. - Попадаются упрямцы.
- Не все, - согласился Крул. - Но проходимцев вполне достаточно, чтобы собрать из них свору верных псов.
- А где я возьму деньги на эти идиотские школы?
- Все там же, мой мальчик. В банке Пизона. Для риторских школ твоей трибы денег вполне хватит если ты не будешь слишком много проигрывать по ночам в алеаториуме. А за четыре года ты с твоими способностями успеешь добраться до казны.
- Когда-нибудь я сделаю тебя первым консулом, - пообещал Бенит и отправил в рот здоровенный ломоть ветчины.
Глава 25
Игры лемуров
"По предварительным данным на выборах большинством в сорок два голоса победил Бенит Пизон".
"Акта диурна", 19-й день до Календ января (14 декабря)
- Такая радость, Элий Цезарь! Теперь не надо просить деньги на учебу Понтия. Мы больше не будем твоими клиентами. Ну разве что явимся в Сатурналии благодарить за прежние милости, и ты пригласишь нас за стол возлечь рядом с собою, как это принято в праздник, когда все равны, нет ни господ, ни слуг. Всем весело, все рады…
Из этой болтовни Порции Элий ничего не понял. Он оторвался от бумаг и взглянул на секретаршу с недоумением. Женщина так и сияла. Интересно, что привело ее в восторг? Насколько помнил Элий, он не подписывал чеки на ее имя за последние пять дней.
- Сатурналии начнутся через три дня. Еще рано праздновать.
Она рассмеялась:
- Я же сказала: теперь мне не придется просить у тебя денег на учебу.
- Ты получила наследство? Поздравляю.
- Да нет же. Ты разве не слышал, Цезарь? Бенит победил на выборах. Элий нахмурился.
- Я знаю о победе Бенита, - сказал он сухо. - Но при чем здесь твой сын?
- Теперь обучение в риторской школе будет бесплатным. Здорово, да? Бенит обещал это и…
Она замолчала на полуслове, увидев, как исказилось лицо Элия.
- И ты голосовала за него, поверив его вранью?
- Это не вранье! Бенит все разъяснил. Римляне вполне могут учиться бесплатно во всех учебных заведениях. Даже в Академиях.
- Но я же плачу за обучение твоего сына!
- Думаешь, приятно чувствовать себя обязанным? И в школе все знают о твоем патронате… Или ты не помнишь, чем кончилась поездка Понтия к морю? Но теперь унижениям конец. Моему сыну открыта дорога в Афинскую академию. Не только сынкам и дочуркам банкиров и префектов делать карьеру. И мне больше не придется просить и…
- И потому такие, как ты, выбрали этого мерзавца! Порция замерла, пораженная. Не словами Цезаря, а тоном, брезгливым выражением лица. Он презирал ее и даже не пытался этого скрыть. Такого Элий никогда не позволял прежде.
- Как ты можешь так говорить, Цезарь?
- А как ты могла, служа мне, голосовать за Бенита?!
Она спешно схватила лист бумаги, написала несколько слов и протянула бумагу Элию. Чернила еще блестели, не высохнув. Порция просила ее уволить. Она вся напряглась, ожидая ответа. Втайне надеялась, что Цезарь попросит остаться. Извинится… Но Элий не пожелал сделать шаг навстречу и поставил подпись в низу листа.
Элий чувствовал, что поступает глубоко несправедливо, но не мог превозмочь себя.
- Кажется, есть свободное место в императорской канцелярии. Я позвоню сейчас…
- Не надо! - Теперь она не желала примирения. - Мой сын будет учиться бесплатно, я легко найду работу. Спасибо, что помог в трудную минуту, Цезарь.
- Решение о бесплатной учебе еще не принято, - напомнил он.
- Ты уплатил за моего мальчика до конца учебного года. Бенит поможет в остальном. - И вышла из таблина с гордо поднятой головой.
Они проникли в клинику Нормы Галликан сквозь открытое окно на последнем этаже - четыре голубых призрака летели по просторному атрию, невидимые для людских глаз. Впрочем, в этот час в клинике никого не было. Лишь в одной комнате горел свет - это был таблин самой Нормы. Женщина сидела за столом, подперев голову левой рукой. Правая, вооруженная графитовым стилом, быстро выводила на бумаге математические значки. Легкое дуновение воздуха заставило Норму поднять голову. Но глаза ее не увидели призраков.
Норма посмотрела на хронометр, вздохнула и закрыла тетрадь с записями. Поднялась. И вновь странное дуновение коснулось ее затылка.
Она резко обернулась.
- Кто здесь?
Ей никто не ответил.
- Отзовитесь, - потребовала она голосом обвинителя.
- Питье… - раздался пришедший ниоткуда голос. - Дай нам напиться. Мы осуждены скитаться вечно в этом мире, не находя покоя. Мы пленники. Освободи нас.
- Освободи, - взмолился другой голос.
- Кто вы? - Норма напрасно вглядывалась в полумрак таблина, пытаясь разглядеть говоривших.
- Лемуры. Мы не можем вновь воплотиться в человеческие тела. Для этого душа должна испить воды из Леты и измениться. Новому телу достанется новая душа. Но у тебя есть питье, действующее точно так же, как вода Леты. Изменяющее души питье. Благословенное питье. Волшебное питье.
- Питье… - повторил другой голос, как показалось Норме - женский.
Любой римлянин знает о лемурах хотя бы потому, что три дня в мае непременно совершает обряды во время Лемурий. Лемуров Норме Галликан всегда было жаль. Как жаль пленных, заключенных, изгнанников. Чем-то все они были ей сродни. Даже мерзавцу Триону она сочувствовала, даже изменнику Икелу хотела бы помочь. Икел тоже в плену - в плену своей гордости и своей ненависти. А что, если преступные духи, отведав радиоактивной жидкости, станут нежными и добрыми? Норма Галликан тут же поверила в возможность такой метаморфозы, как всегда верила в безграничность человеческого разума и человеческого благородства. Она сказала "да", и уже никто бы не сумел ее остановить.
Норма принесла из лаборатории толстостенный металлический цилиндр. Налила в серебряную чашу светящуюся жидкость.
- Благодарю… - долетел из ниоткуда голос. На мгновение Норме почудилось, что четыре голубоватых лица материализовались из воздуха и четыре рта жадно приникли к краям чаши, наполненной жидким изотопом.
- Я схожу с ума, - прошептала Норма. Ей вдруг сделалось беспричинно весело.
- Благодарю… - вновь долетел ниоткуда голос. - Наконец-то ты нас освободила. Мы этого никогда не забудем… мы отблагодарим тебя… непременно отблагодарим…
Трое напились и поднялись к потолку - их сияние сделалось ярче, отчетливее. Норма видела теперь даже лица и светящиеся амебоподобные тела. Но четвертый как приник к чаше, так и продолжал пить. Он пил и пил… и не мог насытиться.
- Марк, прекрати! - воскликнул один из призраков. - Нужен лишь один глоток, чтобы душа изменилась. А то…
- Превратишься в минотавра, - хихикнул женский голос.
Марк не отозвался. Он пил до тех пор, пока чаша не опустела.
- Не хотела бы я встретиться с ним после воплощения, - шепнула женщина-призрак, вылетая в окно.
Аристократ и Философ последовали за ней. А четвертый, бывший когда-то воином, завис под потолком. Контур его призрачного тела постоянно менялся, становясь то угольно-черным, то кроваво-красным. Лица у него вообще никакого не было - ни женского, ни мужского. Зато отросток, похожий на огромный фаллос, свисал посредине, и слышалось тяжелое хриплое дыхание.
- Уходи! - приказала Норма. - Уходи отсюда! Призрак не шевелился.
- Я скоро буду зачат, - долетел едва слышно голос. - Здесь, в подвале… ты знаешь об этом? Через несколько минут. Зачем уходить? Я жду.
В подвале ее клиники?! Норму Галликан возмутило это признание. Какая-нибудь лаборантка и сторож… Она спешно вышла из таблина. Лесенку в подвал освещала маленькая тусклая лампочка. Норма открыла ключом обитую железом дверь. Под низкими сводами гулко отдавалось эхо. Пустые свинцовые канистры, ящики от приборов, груда ветоши. Подвал был пуст. Норма слышала лишь собственное дыхание да биение собственного сердца. И вдруг - второе дыхание. Рядом. Сильный удар в спину опрокинул Норму на груду тряпья. Она попыталась встать - не смогла: чья-то неподъемная тяжесть вдавливала ее в грязное тряпье. Треск разрываемой туники прозвучал, как выстрел. Плотная аморфная масса обволакивала тело, не давая пошевельнуться…
Хриплый лающий смех прозвучал в ушах, вломился сквозь барабанные перепонки, резонируя внутри черепа. Норму подняло над полом и потащило вверх. Она ничего не видела - черная масса залепила глаза. Похожие на отростки пальцы ласкали грудь и бедра. При этом Норма висела в воздухе, а плотное "облако" окутывало все ее тело…
"Нет"! - хотелось завопить Норме, но что-то липкое, похожее на тесто заполнило рот.
Норма задохнулась от отвращения…
Наконец проклятая тварь отпустила ее. Норма шлепнулась на груду тряпья. Глянула вверх - никого. Серый потолок с пятнами влаги нависал над нею. Абсолютная звенящая тишина воцарилась в подвале - ни наглого смеха, ни хриплого дыхания. Но Норму не оставляло чувство, что в последний момент, прежде чем исчезнуть, "облако" всосалось внутрь ее тела.
Несколько минут призраки кружили по двору.
- Куда же мы теперь? - спросила Красавица.
- Теперь мы расстанемся, - сказал Аристократ. - Каждый отыщет себе объект воплощения. В будущей жизни мы встретимся вновь.
- И тогда отомстим… - прошептала Красавица. Аристократ не ответил.
Дверь была низка, и Гюну пришлось пригнуться, чтобы войти. Когда же он выпрямился, то увидел маленькую комнатку, окно, забранное частой узорной решеткой. Облезшая роспись на стенах изображала интимные сцены. Прежде в этом доме располагался лупанарий. Народу в комнате было множество. Несколько человек сидели на стульях, составленных в круг, остальные стояли вдоль стен. Один стул пустовал. В высокий бронзовый канделябр было вставлено несколько свечей. Их дрожащий свет скользил по лицам. У стены, свернувшись клубком, лежали две огромные змеи. Одна была неподвижна, будто спала. Другая с любопытством вертела из стороны в сторону огромной головой.
Гюн вгляделся в сидящих и стоящих. Это сплошь были гении.
Лицо одного из гениев постоянно менялось - вместо человеческих черт вырастала то ли лисья, то ли волчья морда, и гений старательно мял щеки и нос, будто лепил маску из воска, возвращая себе человечье обличье. На коленях у молодой брюнетки лежал огромный рыжий кот и постоянно бормотал раздраженным человечьим голосом:
- Мне это все не нравится… мне это ужасно не нравится…
- Садись, - приказал Гюну хмурый старик в темном плаще с капюшоном. Лицо его было полностью скрыто.
Гюн подчинился.
- Чем ты сейчас занят? - спросил человек в темном, явно глава собрания.
- Ничем. Чем я могу заниматься, скажи на милость?! Пытаюсь устроиться. Может, пойду в армию.
- Мы не должны служить людям! - пронзительно закричал гений в облике тощего лысого человека с острым носом и близко посаженными глазами. - Мы должны держаться друг друга! Людям было так хорошо под нашим руководством! Но они об этом забыли, ленивые жирные твари. Без нас они не смогут создавать новых шедевров, не смогут делать открытия в науке, они лишь будут повторять достигнутое и жиреть, жиреть, жиреть…
- А по-моему, мы не так уж и сильно от них отличаемся, - пожал плечами Гюн.
- Они примитивны, ничтожны, суетливы, жадны, глупы, - тощий задохнулся, не в силах скрыть омерзения при мысли о человеческом роде. - Гении не могут с ними смешиваться!
Гюн не успел ответить - вновь заговорил председатель собрания:
- Гюн, ты устроил заговор гениев и потерпел поражение. Именно по твоей милости мы очутились на земле.
Ну конечно! Обвинять легче всего. На их месте он бы предъявил все претензии к Гимпу. Гений Империи сначала предал своих собратьев, потом быстро сжился с человеческой оболочкой, посчитал людей своими и почти не грезил о прошлом, о небе, о власти.
- Хотите убить меня? - спросил Гюн равнодушно.
Все-таки он был гением нечеловека, то есть весьма необычным гением, хотя прежде ему случалось опекать людей. Люди в зависимости от должности меняются разительно. Гении - тоже.
Председатель собрания пожал плечами:
- К чему торопиться? Рано или поздно тебя убьют. Люди или болезнь. Как и любого из нас. Но гений сам по себе - дух, даже если пребывает во плоти, и значит умрет весь, без остатка. Его не ждет ни Элизии, ни Тартар, ни вода Леты и новое воплощение. Он превратится в пузырь воздуха, в облако, в песок под ногами, жирный гумус на полях. То есть в ничто…
"Кто он? Кому покровительствовал прежде? - мучительно раздумывал Гюн. - Никогда раньше не встречал этого старика. Или встречал?"
- Ты знаешь, что Гика убили? - выкрикнул кто-то из стоящих у стены.
- Пытались убить. Гений Икела жив.
- А правда, что гений Тибура живет у Гимпа под кроватью? - продолжал допытываться все тот же нетерпеливый голос.
- Спроси у него самого, - огрызнулся Гюн. Любое упоминание о Гимпе его злило.
- Выйдем в соседнюю комнату и поговорим, - сказал хмурый председатель собрания и поднялся.
- Мы должны где-то собираться, уединиться, не общаться с людьми… создать свой культ… быть вместе… - торопливо и очень громко шептал кто-то из гениев. - Для нас это единственный выход…
Гюн, опять пригибаясь из-за странно низкой двери, прошел в соседнюю каморку. Здесь не было ни стульев, ни столов, одни голые стены. Ложе, привинченное к полу. На облупившейся фреске сатир занимался любовью с белотелой нимфой. Примитивная роспись почти без светотени, а краски пожухли. Похабные надписи измарали стены вдоль и поперек.
"Очень дешевый лупанарий", - подумал гений.
- Как тебе в роли человека? - спросил хозяин.
- Отлично, - с наигранной веселостью отвечал Гюн. - И в Элизии, и в Тартаре существование одинаково скучное. Дух - это всего лишь название книги. А тело - ее текст.
- Да, имея такое тело, можно так говорить! - вздохнул неизвестный и плотнее натянул на голову капюшон. - Мне ничего не стоило натравить гениев на тебя. Но я не стал этого делать, ты мне нужен.
- Можно поинтересоваться - зачем? Неведомый гений оставил его вопрос без ответа.
- Я подарил тебе жизнь, а это кое-чего стоит. И ты будешь мне служить.
- Гюн никому не служит, только себе. Хозяин расхохотался.
- Каков наглец! Ладно. Ты будешь вновь служить самому себе. И еще одному человеку. Уверяю - тебе это понравится. А теперь держи язык за зубами и слушай. В моем плане тебе отведена важная роль. Мы будем делать то, что делали раньше. Что только мы и умеем делать…
И тут Гюн понял, почему этот тип казался ему странным. Перед ним был человек, а не гений. Почему он сразу этого не понял? Может, скоро вообще будет не разобрать, кто гений, а кто нет? Может быть, скоро это будет понять вообще невозможно?
- Делать то, что мы делали раньше, - повторил Гюн. - А что мы делали прежде, позволь узнать?
- Мы руководили, - отвечал человек. Гюна не удивило, что незнакомец причислил себя к гениям. Наверное, у него были на то причины. - И мы вновь этим займемся. На новый лад.
- А если я откажусь? - дерзко спросил Гюн.
- Ты не откажешься. Когда-то мы работали вместе.
Человек откинул капюшон со лба. Перед ним был Макрин.
- И что же мы будем делать? - спросил Гюн Перед Макрином он всегда терялся. И в прошлом и теперь.
Бывший устроитель подпольных боев самодовольно хмыкнул.
- Ни за что не угадаешь! - он сделал эффектную паузу. - Мы будем исполнять желания. Новые желания!
Глава 26
Прощальные игры Элия и Летиции
"Вступление консулов в должность давно не обставлялось с такой пышностью". "Миссия Элия Цезаря в Месопотамии призвана укрепить связи Содружества".
"Акта диурна", 4-й день до Нон января (2 января) 1975 года от основания Рима
"Где же твои варвары, почему до сих пор не нападают? - с усмешкой спросил Скавр, пока консул Силан клялся, что выполнял свои обязанности честно, чтобы тут же вступить в свою должность вновь. - Было бы забавно поглядеть, как наши легионы превратят их в кровавое месиво. Жаль, что отменили рабство - нам некуда будет деть пленных, придется строить концентрационные лагеря. Надо полагать, что ты едешь в Месопотамию искать варваров? Зря. Не езди. Скажись больным".
Элий не ответил. Глупо отвечать на подобные заявления.
Он лишь подумал с тоской: хорошо бы никогда больше не видеть красивую напыщенную физиономию Скавра. Жаль, что боги не выполняют больше желаний.
Или исполняют порой?