Ты хлопаешь дверью, Скользящий в сумерках, а Шор говорит, что я стал поэтом, а Чарма считает, что я просто сошел с ума, в чем с ним полностью согласен сотник Муад. Наверное, вы все правы, друзья мои, хотя я уже несколько раз пытался поцеловать Лаик, но она неизменно уклоняется, и я мысленно проклинаю свое нетерпение и недоумеваю - почему?..
Почему, Лаик? Почему испугалась ты моих губ и не испугалась горящих зеленых точек в кустарнике, когда я шагнул к ним, хватаясь за эфес, и надвинувшиеся серые тени застыли, задирая узкие морды; дуновение холодного сырого ветра пронеслось над поляной - и исчезло в лесу, унося с собой бесшумную хищную стаю; - почему?
- Ты видела, Лаик?
- Волков? Да.
- Они ушли.
- Нет, Эри. Их кто-то увел. Кто?
- Но если он их увел - значит, он желает нам добра…
- Может быть ты и прав, Эри. Идем, нам пора…
Вот так же тихо и внезапно вынырнула из лесу стая, когда мы с Лином и еще одним мальчишкой пасли у опушки деревенских овец. Лин набросился на волков с палкой, и это стоило ему третьего браслета; ко мне кинулись два зверя - и остановились, как вкопанные. А потом вожак протяжно завыл, и вся стая унеслась в лес, даже не утащив зарезанных овец.
Почему, Лаик? Почему длинный глухой рукав закрывает твою правую руку, такой же, какой ношу и я - я не верю в чудеса, Лаик, жизнь отучила меня, но если двое Живущих в последний раз находят друг друга в этом проклятом бесконечном мире, то я выйду на самую широкую площадь и публично извинюсь перед жизнью за мое неверие!..
Мы извинимся, Лаик, и ты будешь жить долго-долго, и Чарма наконец полюбит тебя…
Правда, Лаик?..
НЕЧЕТ
Мой старый друг, мой верный Дьявол
Пропел мне песенку одну:
Всю ночь моряк в пучине плавал,
А на заре пошел ко дну.
- Привет, Молодой.
Под пыльным, посеревшим от времени и дождей дощатым забором, прямо на мокрой земле, расположился пожилой потрепанный нищий, подслеповато щурясь на нависшего над ним гиганта в форме салара.
- Привет, говорю, - весело повторил нищий.
- Здравствуй, - выдавил из себя салар.
- Ну? - требовательно спросил оборванец, подхватывая из лужи дождевого червя и щелчком стряхивая его на начищенный глянец сапога собеседника.
- Они чуть не убили ее! - прохрипел гигант, не замечая выходки нищего.
- Да. Только тебя это не касается.
- Касается! И если ты…
- Да не я, Молодой, не я! А перебежавший тебе дорогу человек, и ты заходишь слишком далеко в любви к прямым и чистым дорогам.
- Я сам знаю, что слишком, а что…
- Ты слишком хорошо все знаешь, Молодой. И мне даже как-то неловко предупреждать тебя…
- Я обойдусь без ваших предупреждений! И буду делать то, что сочту нужным!
- Правильно. Так и делай.
…Салар порывисто обернулся - ослепительное сияние Знака ударило ему в глаза, и покрытый Тяжелым Блеском клинок вошел ему в грудь. И последним, гаснущим взором, увидел он девять призрачных фигур, тающих во влажном тумане.
Бьорн-Су вытер травой серебро оружия и огляделся. Ему тоже почудились смутные тени, но кроме сидящего у забора юродивого, вокруг никого не было.
- Пошел прочь, дурак, - сказал Скользящий в сумерках, наклоняясь над распластанным телом и брезгливо морщась.
- Хороший мальчик! - захныкал юродивый. - Один хороший мальчик зарезал другого хорошего мальчика, и теперь…
- Пошел прочь, дурак! - с нажимом повторил Би.
- Хорошо, дурак, - неожиданно согласился нищий, вскакивая и исчезая в сырой пелене пустыря.
ЧЕТ
- …Я родился с этим, Лаик, я живу с этим - и я живу в последний раз. Смотри! - и я сорвал чехол с правой руки. Черные кольца моих браслетов отчетливо вырисовывались в ярком лунном свете. Полнолуние…
- Я знаю, Эри.
- И все равно любишь?!.
- Да, Эри.
- Я… Покажи мне свою руку, Лаик!
- Не надо, Эри, - мольба была в ее срывающемся голосе, но кровь уже ударила мне в голову, и пальцы лихорадочно дергали застежку на ее рукаве. Лаик вся дрожала, но я не замечал этого - я должен был увидеть, убедиться…
Застежка наконец поддалась, рукав распахнулся - и я увидел ее гладкую тонкую руку, - руку, на которой не было ни единого браслета!..
Тоска стыла в ее глазах, бесконечная глубокая тоска загнанного, умирающего зверя.
- Зачем ты сделал это, Эри? - тихо спросила девушка. - Зачем? Ведь я любила тебя…
Тело ее вздрогнуло, потекло зыбкими мерцающими струйками, и лишь что-то неясное, неуловимое скользнуло вверх по дрожащему лунному лучу.
- Нет, Лаик! Не надо! Я все равно…
Я опустился на колени и коснулся пальцами еще примятой травы. Зачем? Зачем ты это сделал?! Зачем тебе, Живущему в последний раз, понадобилось видеть руку Не-Живущей?!.
Равнодушная трава резала пальцы.
НЕЧЕТ
…А когда настанет новолунье,
Вся изнемогая от тоски,
Бедная влюбленная колдунья
Расширяет черные зрачки.
"…стояла на террасе, закат полыхал в пол-неба, и в кустах, у ограды кладбища, мне послышался шорох - словно какой-то силуэт серым комком метнулся за шиповник - но, может быть…
…странный, невозможный сон. Будто лечу, лечу, падаю в крутящуюся агатовую бездну, а вокруг - пламя, и все плавится, течет, и - глаза сотни, тысячи распахнутых глаз, и они впиваются в меня, зовут, и подушка дышит влагой кошмара…
…И шея болит, с самого утра, - наверное, я укололась…
…происходит! Два новых браслета за четыре дня - и я знаю, что это значит! - это кто-то из моих…
…молчит. И будет молчать. Я знаю, отец с братом пытались подкараулить приходящего по ночам - но я, я не хочу, чтоб его убили! И мне приятны его…
…вот. Сегодня я впервые поцеловала спящего брата. Он заворочался, сминая простыни, заулыбался во сне - наверное, ему снилось что-то очень хорошее. И на губах моих…"
Пожелтевшие хрупкие листки, хрупкие льдинки-слова, ткань футляра - и родовая печать в самом низу: "Лаик Хори даль Арника".
Свадебный подарок.
ЧЕТ
…За мой стол устало опустился человек неопределенного возраста, в потертой и выцветшей кожаной куртке, простых холщовых штанах и громоздких деревянных сандалиях на босу ногу.
Бродяга? Странник? Не все ли равно…
Он бросил на пол свой тощий дорожный мешок, и в нем что-то звякнуло, подобно бубенчикам дурацкого колпака. Эх, сотник, тебе бы колпак этот, да по дорогам - подайте, люди добрые, горстку счастья отставному выродку!..
- Эй, хозяин! Ну давай, давай, шевели ногами…
Хозяин подошел отнюдь не сразу - видимо, внешность нового клиента не очень-то его воодушевила - и остановился, вытирая руки о клеенчатый фартук.
- Того же, что и господину сотнику, - гость указал на плетеную бутыль красного, стоявшую передо мной. - И мяса, жареного - я голоден!
Хозяин смерил моего соседа оценивающим взглядом.
- Деньги вперед, - процедил он.
Странник криво усмехнулся и бросил на столешницу два золотых. Хозяин подобрал отвисшую челюсть и умчался на кухню, а я все пытался вспомнить, где я видел эту кривую ехидную ухмылку… Нет, не помню. Но видел.
…Мы ели и пили молча, изредка поглядывая друг на друга. Вернее, пил и ел он, я же только пил…
- Кончай лакать, сотник. Вином горя не зальешь.
Я медленно поднял на него глаза. Бродяга сосредоточенно жевал. Вот сейчас…
- Нет, не рубанешь. Надо поговорить. Не здесь. Расплатись - и идем.
Мы остановились на том самом месте, где я встречался с Лаик. Бродяга почесался и уселся прямо на землю.
- Ты - урод, - без предисловий заявил он.
А я смотрел на него сверху вниз, и мне все казалось, что смотрю я на него снизу вверх… Откуда?..
- Знаю - и все, - захихикал бродяга. - Да ты садись, садись, в ногах правды нет. Ничего в ногах нет - ни правды, ни кривды, да и держат они тебя неважно…
Тут я действительно почувствовал головокружение и торопливо опустился рядом.
- Ну что, парень, нашел мать-смертушку, или разошлись в переулке? бродяга вздернул верхнюю губу, и сморщенное лицо его покрылось паутиной веселых лучиков.
- Да нет пока, - покосился я на смешливого собеседника, - но найду, ты уж не сомневайся…
- Олух, - спокойно сообщил мне бродяга. - Вот уж воистину… И ее не вернешь, и сам сдохнешь зазря, - уяснил, или повторить?!
- Кого - ее?! - я впился глазами в его лицо, но на нем ничего нельзя было прочесть.
- Разве трудно догадаться, что ты по девушке своей сохнешь?
Я промолчал. Наверное, легко.
- Ну, парень, раз уж жизнь тебе недорога, то и употребить ее можно с куда большей пользой, чем героически отдать концы в занюханном притоне.
- Очень заманчиво. И куда ж ты употребить ее надумал, жизнь мою-то, варк меня заешь?!
- Вот именно туда и собираюсь.
- Куда - туда?
- К варкам хочу тебя отправить. И настоятельно советую. Любить варка - это вы все мастера, а вот как насчет непосредственно?..
- Где она?! - жуткая, невероятная, кричащая надежда вспыхнула вдруг во мне.
- У себя. Лежит, где положено.
- Ее… убили?
- Не говори ерунду. Убить Не-Живущую… Но встать она больше не может.
- Почему?
- Тяжелое Слово на ней.
- Заклятие?
Он молча кивнул.
- Кто? - тихо спросил я.
- Ого! Ты еще и мстить собираешься! Ну, этих-то тебе не достать… Сами варки и наложили Слово, Верхние; а ты что думал - люди?! Таков Закон, парень.
Я резко встал. И увидел то, что ожидал увидеть. Вернее, не увидеть. У бродяги не было тени.
- Да, - спокойно ответил он. - И я хочу открыть тебе Дверь. Но не надейся, парень - ее ты забудешь. Не для того зову тебя. И вместо одной, последней твоей жизни, я дам тебе Вечность.
- Это ты, мразь, ты наложил на нее заклятие! Ты!.. А теперь и меня заполучить хочешь?! Умри, падаль!..
Меч прошел сквозь него, но он не обратил на удар никакого внимания пальцы бродяги стальными обручами сомкнулись на моих запястьях. Я рванулся - но это было все равно, что пытаться разорвать кандалы.
- Я мог бы сделать это силой. Прямо сейчас, - сухо сказал варк, - но я не хочу. Ты должен сам. Понимаешь - сам! А меч свой спрячь. Во-первых, не понадобится, а, во-вторых, не поможет.
Он отпустил меня.
- Пойми, парень, я не хочу зла тебе. Я хочу открыть тебе Вечность. А Лаик… я ничего не могу обещать. Таков Закон.
Мы помолчали. Он выглядел усталым и опустошенным. И мне вдруг стало стыдно, что я обидел его, убить хотел…
Обидел варка?! Да, обидел.
- Прости меня, варк. Я не хотел…
- Знаю. И все же подумай о моих словах.
- Прощай, варк.
- Прощай. Прощай, хороший мальчик…
И он скрылся в темноте.
…Стена. Хрупкая иллюзия, отделяющая жестокий мир девятикратно живущих людей от жестокого мира бессмертных Не-Живущих варков. Бессмертные берут к себе, а чаще убивают Живущих, те, в свою очередь, убивают Не-Живущих; но люди еще и убивают друг друга, а варки накладывают заклятия на своих… Да плевал я на них на всех, вместе взятых!.. - если бы…
Передо мной выбор из двух проигрышных карт - остаться человеком, навсегда потерять Лаик и вскоре сдохнуть в глупой уличной драке; или стать бессмертным варком, пьющим человеческую кровь - и потерять Лаик, а заодно и все человеческое…
Хороший выбор. Одна карта стоит другой. Ни по одной из этих карт я не выигрываю Лаик.
НЕЧЕТ
Но вечером… О, как она страшна,
Ночная тень за шкафом, за киотом,
И маятник, недвижный, как луна,
Что светит над мерцающим болотом!
…Долго и придирчиво разглядывал маленький лысеющий человек бокал с вином, и багряный отсвет закатом дрожал на его остановившемся лице.
- Нет, Эри, - наконец сказал он, - я не держу дома таких книг. Я не знаю, зачем офицеру Серебряных Веток понадобился "Трактат о Не-Живущих", но я порекомендовал бы любопытному офицеру отправиться в нижние хранилища дворцовой библиотеки. Я стар, Эри, но память моя цепко держит многое, и я помню, хорошо помню глаза солдата с твоим именем - многие годы назад спросившего тот же самый трактат у моего отца; я был при этом, сотник, у нас, в роду Шоров, все вскормлены книжной пылью - и когда солдат со взглядом мудреца и убийцы сказал моему отцу о Слове Последних, я второй раз в жизни увидел архивариуса Акаста Шора бледнеющим. Первый раз был при пожаре библиотеки.
Вскоре солдат пропал, и люди говорили, что он убил своего капрала. Навсегда. И при странных обстоятельствах. Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать тебе сегодня.
Огромный пес недовольно заворчал, когда пальцы высокого сотника перестали поглаживать его густую шерсть.
- Спасибо, Шор, - сказал сотник. - Спасибо. Ты сдал мне третью карту.
ЛИСТ ПЯТЫЙ
Ломаные линии, острые углы.
Да, мы здесь - мы прячемся
В дымном царстве мглы.
…колоколов. У Герда начало стремительно проваливаться сердце.
- Вот он, брат Гупий.
Герд вскочил.
- Не туда, - сказал хозяин.
Быстро провел их через комнату в маленький темный чуланчик. Повозился, распахнул дверь, хлынул сырой воздух.
- Задами, через заборы - в поле, вдоль амбаров, - сказал хозяин. Ну, может, когда свидимся…
Первым добежал брат Гупий. Подергал железные ворота амбара - заперто. Ударил палкой.
- Здесь они!
Створки скрипнули. Вытерев брюхом землю, из-под них выбрались два волка - матерый, с широкой грудью, и поменьше - волчица.
Брат Гупий уронил палку.
- Свят, свят, свят…
Матерый ощерился, показав частокол диких зубов, и оба волка ринулись через дорогу, в кусты на краю канавы, а потом дальше - в поле.
Разевая рты, подбежали трое с винтовками.
- Где?!.
- Превратились, - стуча зубами, ответил брат Гупий. - Пресвятая богородица, спаси и помилуй!.. Превратились в волков - оборотни…
Главный, у которого на плечах было нашито по три серебряных креста, вскинул винтовку. Волки бежали через поле, почти сливаясь с серой и сырой травой. Главный, ведя дулом, выстрелил, опережая матерого. Потом застыл на две секунды, щуря глаза.
- Ох ты, видение дьявольское, - мелко крестясь, пробормотал брат Гупий. - Ну как ты, попал?
Главный сощурился еще больше и вдруг в сердцах хватил прикладом о землю.
- Промазал, так его и так! - с сожалением сказал он.
Было видно, как волк и волчица, невредимые, серой тенью проскользнув по краю поля, нырнули в…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОПАЛЬНЫЕ АНГЕЛЫ
ЧЕТ
Звук неясный,
Безучастный,
Панихиды нам поет:
Верьте, верьте
Только смерти!
Чет и нечет! Нечет, чет!
Пыль. Бархатная тишина дворцовой библиотеки перекатывала на беззубых деснах звук моих шагов, и я то и дело останавливался, вслушивался и шел дальше. В конце концов, никто не запрещает офицеру Серебряных Веток копаться на досуге в старинных манускриптах… Как вам, составители Устава, нравится подобное сочетание: глянец сапог и труха библиотек?.. Никак.
Пыль. Грозящие рассыпаться в прах свитки, боящиеся неумелых пальцев, коричневый пергамент, перехваченный истлевшей кожей шнурков, латунь узорчатых застежек, сафьян переплетов - кто разбирает муравьиные письмена, кто тревожит покой шелестящих мертвецов?.. Случайно зашедший советник? Один из Вершителей, освежающий в памяти давно забытый закон? Сумасшедший старик архивариус - тишина, сумрак, пыль. Могила слов.
…Умели все же предки делать хорошую тушь - высохшая охра страниц и ровные, празднично-яркие буквы…
"О Не-Живущих". Вот оно.
"…тени не отбрасывают, хоть и не прозрачны для взгляда человеческого; и доподлинно известно, что в зеркальном стекле не дают…" - не то! Это я и сам знаю.
"…и пока Враг силы не набрал, то сок жизненный брать может лишь из родных своих и из любимой своей, а посему надлежит незамедлительно…" дальше, дальше!.. Не то. Знаем, читали Устав. Незамедлительно, положенное число раз и до полного… Не то.
"…острием крепким и острым, из дерева Трепетного созданным; а также людским оружьем серебряным и никаким более. А пронзив им сердце Не-Живущего и в ране оставив…" - пронзив, стало быть…
Не то.
"…и не дает Тяжелое Слово выйти демону из могилы, но не успокоит вечного в темнице его, и нет ему успокоения. Мудрецы земные и немногие из Восставших способны на плечи принять тяжесть знания заклятий, но не нам, согбенным над письмом, приводить в труде сем ключи к ужасу древних.
Снять же заклятие с Не-Живущего способна лишь живая кровь человеческая, но не может он выйти за ней, а сам человек не придет к Врагу, и мука змеей сдавливает остановившееся сердце, и…"
Я захлопнул книгу. То.
…Умирающая лошадь захлебывалась пеной, силясь приподнять голову, заглянуть в глаза человеку, убившему ее - мы славно скакали, лошадь, топча гравий, траву, головы рисковых оборванцев с цепами и вилами, мы топтали их разменные жизни - одной больше, одной меньше! - пока во вздувшихся легких твоих не осталось воздуха даже на предсмертное ржание. Прости меня, лошадь, я не вижу тебя, все тонет в водовороте распахнутых глаз Лаик, в шорохе слов ее: "Зачем, Эри? Зачем? Ведь я любила тебя…"
Ты любила мерзавца, Лаик, дешевого подонка, сорвавшего рукав твой из любопытства, из потного мужского тщеславия, и не варки придавили Тяжелым Словом твое тело - я это сделал, я!.. Ничего, Лаик, ничего, я иду, я уже совсем иду, и если пена не разорвет и мое горло…
Ворота были открыты, и левая оторванная створка, покачиваясь, скрипела на пронизывающем ветру. Наружную стену затянуло бурым мхом, и лишь какой-то упрямый одинокий цветок сиял всем безрассудством белой чашечки между брусами ноздреватого камня. Круглое лицо луны любопытно оглядывало запущенный бледный сад, выщербленный гранит парадной лестницы, отбрасывающей резкие черные тени; вспугнутые нетопыри перечеркивали диск отшатнувшегося светила, и сводчатая, увитая плющом галерея вывела меня наконец к острым наконечникам чугунной витиеватой ограды.
Я никак не мог сосредоточиться на реальности совершавшегося, и даже озноб от ночной прохлады, казалось, принадлежал не мне, а кому-то другому, далекому, идущему между плитами, вглядывающемуся в полустертые имена далеких владетелей, блестящих кавалеров, кокетливых дам в сгнивших оборках, чьи последние потомки ковыряют сейчас землю в Скиту Отверженных, добывая нелегкий хлеб свой в тени Слов, Знаков, Печатей - и все потому, что их Лаик, моя Лаик…
Да, она не отбрасывает тени! И зеркало отказывает ей в отражении! но не тени и не отражению клялся я в душе своей, в крови своей, текущей в жилах, капля за каплей, и вот стоит передо мной спрашивающий за неосторожность клятв. Всю, капля по капле… и я спотыкаюсь о барельеф с родным лицом и коряво выписанными датами жизни. Здравствуй, Лаик. Все верно - ты действительно умерла молодой. Здравствуй.
Я опустился на холмик и стал распаковывать привезенное снаряжение. Всю. Капля по капле.