Грин ведь тут не чужой. Отслеживал, проверял регулярно, а на подборку все равно взглянуть приятно. И аудитории полезно. Посмотрит аудитория на эти графики и поймет, что даже если красная линия под углом в 75 градусов и врет… а она почти не врет, то все равно за эту линию могут убить раз двадцать. За половину этого угла могут. За треть. Даже если сбросить со счета стоящую за этим власть… Настоящую, ощутимую. Сотни тысяч людей, чей заработок, чья поилка для скота, новое платье из городской ткани, школа для детей, упираются сейчас - как им кажется - в одного человека.
Главное везение Лима - не в том, что он уцелел при покушении, а в том, что именно сейчас стрелками и диаграммами, графиками и сегментами на круге его благополучие и активность тесно связываются со всем этим. Доход, успех, возможность вылезти из бесконечной, безнадежной непроглядной нищеты. Кто покушается на него - покушается на все это. Госпожа Бати на редкость благосклонна к гостю студии. Она действительно независимый журналист, самый настоящий, и вытаскивает сейчас Одуванчика к политическим высотам именно потому, что прошла с микрофоном половину планеты.
Есть люди, которые растут на том, что губят чужие шансы. Госпожа Бати не из них. Тоже приятно.
- Кооперативы - это прекрасно. А теперь посмотрите, как оно работает. - Линдерс, местный независимый эксперт по экономике. - Как вы только что сказали, господин Лим, Фе - район кукурузный. Как вы думаете, куда и по какой цене…
И дальше поплыли по экрану схемы и диаграммы, где мелкий кредит превращается в часть подвесного моста, а часть моста в сегмент цены на тонну, а сколько-то тонн, ушедших на сторону, в рабочие руки, а рабочие руки - в воду, а вода - в урожай и свет, и дорогу, а дорога в мелкие заводики, а заводики в денежный оборот и кредит - и дальше.
- Красиво, правда? Но знаете, что интересно? - говорит Линдерс. - Такую схему, правда не столь продуманную и не так тщательно подогнанную под мировой спрос, уже пробовали четверть века назад. И десять лет назад тоже начинали. Фонд Развития помните? И что получалось? Можно создать кооператив, можно слить ресурсы и решить какую-то задачу - но как только из этого пробуют сделать самодвижущуюся машину - не мне вас учить. Этот удрал с кредитом. Там сельский сход передумал и решил, что не нужна ему вода и те городские выдумки. Все равно толку не будет. Тут веками зарабатывали на том, что вязали веревки для мостов, а потому дорога им - что нож острый. А здесь все под себя подмял местный богатей со своими голубчиками. А тут завели плантацию листа на чай, да урожай на наркотики пошел - кокаин много больше денег приносит. Хочу ли я сказать, что на самом деле это же происходит и сейчас? Почти нет. Но за этим стоит внеэкономический фактор.
- Да, - кивает радостный Одуванчик, и в кои-то веки на клювастом ханьском лице написано что-то доброе, ласковое, признательное. Правда, с иронией. - Именно так. Раздавать деньги умеет любой фонд, любой генерал. А наши - брать и спускать, потому что когда настанет пора отдавать, кредиторов в очередной раз политикой смоет. Это мы проходили, верно. А я езжу по деревням, район за районом - и создаю инфраструктуру. Тот продает этому, этот продает тому. Заплаты ставлю, понимаете? Штопку. Это и есть мой внеэкономический фактор. Завязать людей друг на друга. Оно бы и само сложилось когда-нибудь, только нам ждать некогда. Никакого секрета тут нет. Наоборот, хотелось бы, чтобы моему примеру следовали почаще.
- Да, - кивает ему в ответ не менее радостный Линдерс. - И желательно, чтобы ему почаще следовали другие лица… недавно руководившие экстра-законными вооруженными формированиями и приобретшие соответствующую репутацию. Их, вероятно, реже будут пытаться ловить на слове. Ведь сейчас не менее половины сделок заключается под ваше прямое поручительство - и вряд ли стороны при этом имеют в виду вашу министерскую должность.
- Разве ж я против? - широко улыбается бригадир-3. - Места у нас на всех хватит, у нас работать некому - и репутации не у всех есть…
- Господа, - так же счастливо улыбается ведущая, - у нас еще будет время поговорить об экономике, напоминаю вам, что сегодня мы…
Прямой эфир сменяется короткой врезкой, резюме событий и первой половины передачи. Вторая возвращает зрителей к предыстории - к эпопее со звонком и письмом, и последовавшей за ними филиппикой в адрес Совета.
Дальше нарезка из комментариев старых - Франческо, Джастина, Максим, господин Матьё, господин ФицДжеральд, он сам, полдюжины европейских аналитиков, Моран - и комментариев новых, от тех же лиц и просто от значимых людей, сводящихся к… "даже паранойя должна быть сколько-нибудь реалистичной: невыгодно, глупо, и вдобавок неосуществимо".
Последнее не вполне точно, думает мистер Грин. Я, в той же Флориде, в свое время, сумел организовать покушение с люфтом в восемь часов. Без накладок оно, правда, не обошлось, мягко говоря, но преувеличивать все-таки не стоит. Можно, можно было бы и на Амаргона соорудить нечто за сутки. Но люди, посланные Советом, и люди, посланные Мораном, вели бы себя совсем иначе - даже в ситуации цейтнота пополам с непредвиденными обстоятельствами, вроде падающих на голову вертолетов.
А зритель пока в очередной раз узнает, что добрый друг и широкая душа Деметрио Лим решил вступиться за приятеля; что приятель подобное развитие событий в гробу видал - он вообще с господином полковником Мораном не желает иметь бесед иначе как перед лицом Конфликтной комиссии; что Сообщество тут вообще сбоку, но саму по себе инспекцию одобряет - а вот о реформе говорить рановато; что Деметрио Лим так себе представляет Совет по итогам событий прошлых лет (справка о событиях прошлых лет), что всех выпускников и студентов должны просто перебить, тихо или явно, и прочая красота неземная, наполовину знакомая, наполовину освеженная интервью, опросами и звонками в студию.
Разговор плавно переходит на политику Совета в отношении территорий вообще, залетает в Африку - и по ассоциации к Антонио да Монтефельтро, - набирает размах, накал и масштаб… эфирное время стремится к концу, и тут госпожа Бати достает из кармана припрятанную гранату.
- Вы, надеюсь, обратили внимание, что среди повторных интервью не было беседы с господином Матьё…
Мистер Грин улыбается. Не обратили. Беспокоить председателя МСУ из-за такой мелочи как покушение - неудачное покушение - на мелкого политика мелкой же концессионной территории, даже если эта территория - та самая Флореста? Кто же удивится отсутствию? Не рискнули. Или согласия не получили. Вот теперь удивляются.
- Поскольку я была первой, кто связался с канцелярией МСУ, и, как они выразились "во избежание утери корреспонденции", меня просили передать господину Лиму, что его официально вызывают в Лион. Для дачи объяснений по поводу его заявления. И выдвинутых в нем обвинений. Официальный документ соответствующего содержания уже направлен в министерство. - так, наверное, улыбаются бегемоты, наступив на голову особо надоедливому туристу. - Вы бы, наверное, уже получили его, Деметрио, если бы вас не задержали по дороге.
Деметрио возводит глаза к потолку студии с видом утомленного Сфорца.
- Пресвятая Дева Мария, - страдальчески, и даже без кокетства стонет он. - У меня же дел по горло. Год же кончается. Ладно, съезжу, уговорили.
"Занавес!", думает мистер Грин - и на экране действительно появляется заставка.
* * *
К вечеру, к раннему и медлительному северному закату Анаит стало казаться, что информационная блокада - наиболее разумное решение полковника Морана за этот день. Ей вполне хватало информации… у нее в избытке было информации - доносов, жалоб, сплетен, угроз, предложений, намеков и живых картин. Слухи и сплетни, словно эхо, носились между стенами, многократно умножались, пересекались, дробились и перемешивались. Предложения, угрозы и доносы меняли масштаб. Снаружи их, может быть, развеяло бы ветром - а тут они шелестели, страшные и ужасные бумажные тигры. Чувство защищенности, окруженности уютом постепенно сменялось чувством окруженности, едва ли не клаустрофобией.
В принципе, в славной обители не происходило чего-то экстраординарного. Дрязги, свары, величайшие драмы и грандиозные конфликты в стакане происходили в любом учебном заведении, да что там - в любом большом коллективе без них не обходилось. Здесь только чуть другой масштаб, чуть другой привкус.
Снаружи тем временем кого-то убивали, на кого-то покушались, все высказывались - пожалуй, телевизор или новостная лента уже были бы лишними; или новости, или инспекция - но ее никто не отзывал. Забыли или не видели повода?
Зная Джона, скорее, не видели повода. Джона с его логикой, с его чутьем, с его как всегда многосложными целями хотелось привести сюда и познакомить со здешним бульоном, которому только молнии с небес не хватало для зарождения жизни. Познакомить и спросить: и вот это ты собирался реформировать? Этих людей и их связи между собой? У нас же был здесь наблюдатель, даже два наблюдателя - как вышло, что мы ничего не знали?
Может быть, подумала она следом, эти наблюдатели были из тех, которых больше нет. Наверняка. Еще здесь активно присутствовал да Монтефельтро, из оценок которого нужно извлекать квадратный корень, а потом брать от результата синус; он не сообщал, не считал нужным - хотя и ему, в конце концов, надоело. Есть ли у господина да Монтефельтро понятия о лояльности к кому-либо, и если есть, и если Моран под них подпадал, то что он должен был сделать, чтобы выпасть? Или нет, и Моран - вместе с университетом - служил полигоном для отработки очередных теорий на практике?
Методики, как и ожидалось, сертифицированы и апробированы Комитетом, в котором работала сама Анаит. Только пакеты и совокупности никто не тестировал, а тут, похоже, как в осточертевшей рекламе леденцов от кашля "Вся сила в сочетании!". Только не травок с корешками, а способов формирования… чего? Образа мысли?
Она только сейчас поняла, насколько неподготовленной приехала в филиал. Чистый лист. Непредвзятость, насколько это возможно с жалобой на руках и после личного знакомства с потерпевшим, конечно… но в очень, очень большой степени. Огромной просто. Вот это точно почерк Джона.
Шаги, звонок.
- Не заперто!
И что ж они не входят, не вампиры же, можно и без приглашения. А жаловаться, что пьют кровь, инспектору не с руки.
За дверью - вчерашняя пара. Здравствуйте, Петр и Тася, вернее Бутрос и Таиси. Александрийцы, христиане, копты, то есть, в переводе с греческого, просто "египтяне". Это если глубоко не копать. А если копать, то из коптской общины в Мали. И из коптской общины в Тимбукту. Первая стипендия у обоих - после начальной школы. Шаг за шагом по всем ступенькам. С самого что ни на есть дна. Африканского дна.
Анаит опускается на диван первой:
- Вы пришли не рассказывать, вы пришли просить. О чем?
- Мы хотели бы сказать, что вчера несколько погорячились. - Мальчик.
- И были слишком резки в оценках. - Девочка.
Впрочем, тут дифференциация не нужна, вежливые хорошо поставленные голоса сливаются в единый речитатив "мы". Устойчивая пара с первого курса. Пробовали разогнать, скорее для проверки - не преуспели.
- Мы сразу хотим сказать, что мы не хотели бы, чтобы нас привлекали как свидетелей.
- Но дело в другом.
- Нельзя ли, чтобы все происходящее как-то прошло мимо? - это ирония.
- Это стихийное бедствие вполне несвоевременно.
- Конечно, мы эгоистичны…
- …но господину Щербине уже и так неплохо, а в нашем положении остаться без дипломов…
Птицы? Две цапли? Не то.
- Кто вам сказал, что вы останетесь без дипломов?
По хоровому пению уже можно ставить "отлично".
- Письмо господина Лима.
- Выступление господина проректора.
- Этого так не оставят. Начнутся бодания, кончится ревизией.
- Ревизия здесь все разнесет.
Еще бы.
- Студентов раскидают по другим филиалам или во внешние заведения.
- Там будут просвечивать.
- Тех, кто успел нашуметь - особенно.
- А за нами есть и настоящие нарушения.
- Мы прекрасно понимаем, что тут происходит.
- Лучше чем вы думаете.
Интересно, насколько лучше?
- Но нам осталось доучиться год. И не только нам.
- Здесь ни у кого нет родственников в корпорациях или банках.
- Сюда таких не берут. Это все специально. Уже давно не берут.
- Но так нас только перевели бы на факультет управления, в худшем случае.
- Вы не представляете, что у нас дома.
Где вы не были с первого курса.
- Это наш единственный шанс.
Они ждут. Потом девочка тихо говорит:
- Нам нужна работа. И не просто работа.
- Нам нужна настоящая работа.
- Вы, - вздыхает Анаит, - не годитесь для настоящей работы. И не говорите мне "дайте нам закончить, а дальше мы сами разберемся". Сделайте лучше другое. Я пойду заварю чай. У вас есть… четверть часа. Я буду долго-долго заваривать чай. Когда я вернусь, вы расскажете мне, какую ошибку вы только что сделали. Не этическую, профессиональную. Если вы найдете хотя бы направление, я сделаю вам подарок.
Хотелось бы знать, что они поняли.
- Да, - добавляет она, - если кто-то будет стучать и звонить, меня нет дома. Так и говорите.
Она вернулась с большим заварочным чайником и тремя чашками ровно через шестнадцать минут.
- Самой серьезной ошибки мы не совершили, - спокойно сказал мальчик.
- Мы только могли ее совершить.
- Если бы начали подбирать ответ под вас.
- Под то, что вы считаете правильным, или под то, чего вы ждете от перспективного материала.
- Мы уже было начали мозговой штурм.
- Это чай с бергамотом?
- С бергамотом, - кивает инспектор. - Вы с молоком или по-русски?
- С молоком.
- По-русски.
Дети удивлены гораздо больше, чем Анаит.
- Может быть, - очень осторожно и неуверенно говорит девочка, - после всего, что тут обязательно будет, нам выгоднее закончить хотя бы в другом филиале?..
- Потому что у тех, кто закончит здесь, будет совсем уж нулевая перспектива?
- Мы вряд ли имеем право на компенсацию…
- Хотя по сути дела с нами обошлись нечестно…
- С вами обошлись не просто нечестно. - Тонкостенные белые чашки со сдвоенными ребрами граней и слегка расплывающимся синим узором, сумасшедшие птицы на блюдцах и такая же - всех цветов рыжего - обнимает крыльями чайник. Должно бы казаться безвкусицей. Не кажется. Если бы Анаит дала волю паранойе, решила бы, что посуду отбирал и утверждал Моран. Анализ, впрочем, говорит то же самое, что и паранойя. - И вы имеете право на компенсацию. Это не значит, что вас обязательно удовлетворит форма компенсации.
Дети куда-то несутся резвой мыслью - и спотыкаются, как фигурист на выщербленном льду.
Они очень хорошо простроили беседу заранее и пару раз удачно сымпровизировали, не заметив, правда, насколько подгоняли ответ под спрашивающего, говоря при этом об обратном. Это бессознательное, не отслеживаемое уже. Одна из черт идеального сотрудника по здешним критериям: превентивная коммуникация, пассивный контроль.
Хамелеончики сидят в одном кресле, тесно прижавшись друг к другу.
- Честно говоря, - выдает после паузы мальчик, делая лицо обреченное и мученическое, - нам… к черту все равно, лишь бы не волчий билет. Любой ценой. Если надо сотрудничать…
- Почему любой ценой? Это три разных вопроса. Почему? Почему любой? Почему ценой? Да, и четвертый. Зачем сотрудничать?
Когда она - как ей тогда казалось - приставила Сообществу нож к горлу: сделайте меня умной… Ее не убили. Ей не дали по рукам. Ее даже не прогнали. Ее спросили: зачем.
- Почему? - слегка издевательски говорит девочка. - Потому, что мы промахнулись. С лучшим заведением. Лезли, лезли и залезли… а эта башня - вавилонская. Почему любой? Потому что я лучше утоплюсь в Волхове, чем скажу дома, что я даже не смогла закончить…
- А ценой, - мальчик гладит ее по плечу, - потому что даром ничего не бывает. Мы знаем.
- Вот это, - запах чая, горячая жидкость, вкус, послевкусие, выдох, естественная пауза, - и есть самая большая профессиональная ошибка, которую вы сделали. Вы торгуетесь за возмещение, которое положено вам по праву. В соответствии с основами правосудия. Вы - не корпорации. И не готовые специалисты. Не солдаты. Не профессионалы в поле. Вы - студенты, ученики, подмастерья. А от вас требовали соответствия - и не давали защиты.
Двуглавое существо смотрит стереоскопическим взором, разочарованно, снисходительно, немного свысока - и совершенно безнадежно. Даже не с отчаянием, а просто… сквозь. Сразу представляется какая-то нищенка, пропускающая взглядом разряженного господина: этот не подаст, этот даже не увидит. Они даже - слегка демонстративно - не говорят никаких банальностей о том, что им виднее, или что у самой Анаит такого опыта нет. Принципы правосудия они видали в гробу.
До них не дошло, не дошло совсем и полностью.