Тут изыскания Бага были прерваны свистком "Керулена", получившего новую электронную почту.
"Милый Багатур! - писала Стася. - Вот уж целый день прошел с тех пор, как мы так неожиданно расстались во Дворце Баоцзы, и я все время спрашиваю себя: не была ли я все же не в меру легкомысленной? Не заслужила ли твое осуждение? Но вот твое письмо – такое теплое, такое душевное… Теперь я почти перестала волноваться. Теперь я знаю, я не виновата в том, что ты ушел. Просто таков твой долг! И я, конечно, ни в чем тебя не виню: работа для мужчины – что ребенок для женщины…"
Дочитав, Баг достал из-за пазухи пачку "Чжунхуа", вышел на балкон и в волнении закурил. Листья каштана, колыхнувшись от легкого ветерка, невесомо коснулись его щеки.
"Ах, Стася…"
Багу пришлось даже вернуться в комнату и проделать весь свой обычный комплекс тайцзицюань, одновременно освежая в памяти комментарии Чжу Си на пятнадцатую главу "Лунь юя" - только после этого утраченное было душевное равновесие вернулось к нему. И он ответил Стасе коротко: "Драгоценная Стася! Твое поведение не вызывает у меня никакого осуждения – я уже писал об этом, тебе нечего волноваться. И если ты дашь мне свой номер телефона, то я позвоню тебе при первой возможности".
Да, именно так.
При первой же возможности.
Как только Баг вернется в Александрию.
Быть может, прямо из поезда.
Шинок "Кумган",
8 день восьмого месяца, вторница,
восемь часов вечера и позднее
Баг, и то и дело прикладываясь к видоискателю цифрового фотоаппарата и нажимая на кнопку затвора, неспешно двигался по живописным кривым улочкам Асланiвського центра. Из-за пазухи у него демонстративно торчала слегка измятая карта города. По расчетам Бага до шинка "Кумган" оставалось совсем немного.
Асланiв нравился Багу. Исторический центр города состоял сплошь из двух-трехэтажных уютных даже на вид домиков с непременными садами, отгороженными от проезжей части чугунными, иногда замысловатыми – просто произведения искусства! - решетками. Залитые теплым светом вечернего солнца улочки, ветви деревьев, распростертые над оградами, аромат цветов – милая, почти идиллическая картина.
Если бы не два обстоятельства.
В Асланiве росло слишком много каштанов.
И еще: город буквально весь был перекопан.
Дважды Багу приходилось поворачивать и идти в обход, потому что улица оказывалась перегорожена: брусчатка была снята и аккуратно сложена у стены, а в глубокой яме возились испачканные в земле девочки, трудолюбиво вгрызающиеся лопатами в грунт. Рядом с раскопами, угрюмо и бдительно озираясь, переминались с ноги на ногу группы подростков мужского пола с пластмассовыми карабинами или автоматами, почти не отличимыми от настоящих; один, поглядывая в раскоп, непременно записывал что-то в большом блокноте.
Сквозь ограды многих домов виднелись кучи земли и прочие приметы древнекопательства; на домах висели единообразно выполненные таблички с надписью "Раскоп такой-то". В раскопах сосредоточенно трудились хозяева.
Баг минул три торговых заведения с названием "Раскопный духан". В витринах были выставлены разнообразные приспособления для землекопных работ – Баг и понятия не имел раньше, сколь разнообразны они бывают. Духаны не пустовали – в них толпились посетители всех возрастов и обоего пола: Баг видел, как из одного духана вышел счастливый мальчик лет пяти, волоча за собой металлический совок в половину своего роста. "Все на раскоп! Все на раскоп!" - тонким голоском восторженно выводил ребенок.
В одном месте Баг задержался минут на пять: улицу пересекал строй мальчиков и девочек в единообразных коротких шароварах, белых майках и задорно развевающихся зеленых галстуках. У всех на плечах были сверкающие лопаты. Впереди шел барабанщик, задавая бойкий ритм; рядом с ним – более взрослый юноша с флагом ("Все на раскоп номер 324!" - прочитал Баг и сфотографировал юношу и его флаг на всякий случай). Подростки, согласуясь с барабанщиком, равномерно выкрикивали: "Бей барабан, бей, барабан, бей, барабан, бей! Эй, не спи, эй, проснись! Ступай на раскоп скорей!"
У дома, на стене которого крупно было выведено зеленой краской: "Геть многовiкову татарську неволю!" Баг остановился. Рабочий в измазанном халате, покачивая головой – то ли с осуждением, то ли с каким иным чувством – как раз мешал большой кистью в ведре с краской, собираясь, очевидно, замазать смелый призыв.
"Занятно!" - подумал Баг, сфотографировал надпись и занесшего над нею кисть рабочего, а затем свернул за угол.
И почти налетел на загорелого подростка – голова подростка доставала Багу в лучшем случае до плеча – в неизменных, как у всех тутошних мальчишек, коротких шароварах и грязноватой косоворотке, по размеру явно большей, чем нужно.
- Дяинька! - весело воскликнул подросток, сверкая редко растущими зубами. - Дяинька, дай фотик поиграться!
- Что-что, мальчик? - удивленно спросил Баг.
- Ну, дяинька, ну дай фотик поиграться! - Мальчишка выбросил вперед руку, собираясь схватить камеру Бага, но Баг быстро убрал аппарат за спину. - Чё ты жадный-то такой!
- Как ты себя ведешь, мальчик? - доброжелательно улыбнулся Баг. - Старшим, тем более незнакомым, нельзя говорить "ты".
- Чё ты робенка мучаешь, желтозадый? - Из-за ближайшего куста самшита внезапно появился некто в темно-сером засаленном халате и с невыразительным лицом. Устремил немигающий взгляд глаз с расширенными зрачками куда-то в лоб Багу. - Не мучь дитятю. Поиграет и отдаст. - Он сделал пару шагов к Багу, и тот ощутил преотвратный аромат дыхания. - Ну чё замер?
Мальчишка, отскочив в сторону, скалился на Бага.
Баг молча ждал развития событий. И события не заставили себя долго ждать: в кулаке мужчины появился изогнутый нож.
- Сам отдашь или как? - спросил он, направляя острие в живот Багу.
- Или как. - Баг неуловимым движением выхватил из рукава веер и ударил им по руке с ножом – пальцы разжались и нож зазвенел на камнях. Легкий удар под колено – и любитель чужих фотоаппаратов как сноп рухнул на брусчатку и тихонько завыл, ухватившись за пораженное место.
Мальчишки и след простыл.
- Не делай больше так, - проникновенно сказал Баг корчащемуся. - Не надо.
"Действительно, неспокойно тут, - заключил Баг. - Однако, где же этот шинок?"
Шинок обнаружился за углом – "Кумган" прятался в тени зеленого дворика, над коим распростерли ветви старые каштаны.
"Амитофо… Опять каштаны…"
Под каштанами стояли белые столики. За двумя из них сидели компании местных преждерожденных, одетых пестро и даже вызывающе: преждерожденные выпивали и закусывали, ведя неспешные беседы. К некоторым столикам были прислонены лопаты. Струился дым из замысловатых трубок с кистями, которые, как уже начинал понимать Баг, здесь именовали не то люльками, не то кальянами. Мыкола Хикмет – присутствовал.
На перекресток мягко и почти беззвучно выехала большая черная легковая повозка неизвестной Багу марки и остановилась неподалеку от шинка. На передней крышке повозки красовалась эмблема со вписанной в круг трехлучевой звездой. За рулем сидел спортивного вида мужчина средних лет с умным и жестким лицом. Остановив повозку, он откинулся на спинку сиденья, закурил заморскую сигарету и стал поглядывать то в какой-то журнал у себя на коленях, то в сторону шинка. Баг мог бы поклясться, что водитель иноземной повозки следит за Хикметом.
Опустив увенчанную чалмой голову и ни на что не обращая внимания, Хикмет в одиночестве сидел за угловым столиком и поедал что-то из блюда с высокими бортиками. Похоже, вареники – с этим блюдом Баг не так давно познакомился в трапезном вагоне куайчэ и нашел его вполне съедобным. Особенно с вишней.
- Здоровеньки салям, преждерожденный-ага, - возник рядом остроносый прислужник в белом переднике поверх зеленого легкого халата. - Ласкаво просимо!
- Э… Ассалям здоровеньки, уважаемый, - нашелся ответить Баг и без колебаний направился к соседнему с Хикметом столику – в темных очках и наклеенных усах арабского пошиба он вряд ли мог быть узнан. Прислужник семенил следом.
- Какое пиво у вас есть, уважаемый? - спросил его Баг, усаживаясь боком к Хикмету.
- У нас есть десять сортов пыва, - затараторил прислужник, - но я ласкаво прошу испробовать нашего, асланiвського.
- Несите.
Прислужник кивнул и исчез.
Баг закурил сигарету.
"Восемь часов", - подумал он.
И как бы в ответ к шинку скорым шагом приблизились три посетителя – все в расшитых петухами косоворотках и чалмах – и, отстранив набежавшего прислужника, уверенно направились к столику Хикмета.
Заскрипели стулья.
Баг профессионально навострил уши.
- О, Саид!.. - радостно воскликнул Хикмет. - Хаким, Тарас! Здоровеньки салям!
- Ассалям здоровеньки, Мыкола, - низким голосом прогудел тот, кто откликался на имя "Саид". - Ну что… Натворил ты дел… - Другие двое осуждающе молчали.
Баг мельком глянул через плечо: Хикмет застыл в полном изумлении с недонесенным до рта вареником. Густая сметана медленно собиралась капнуть вниз.
- Да, - протянул тем временем Саид. - Так-то вот!
- Ты что, Саид? Ты о чем?! - Голос Хикмета задрожал от обиды.
Появился прислужник и поставил перед Багом запотевшую кружку с пивом. Баг приложился к напитку: пиво было вполне достойным. Конечно, знаток вряд ли стал бы сравнивать его с "Великой Ордусью" - как и вареники, пусть даже с вишней, с цзяоцзы, что подает Ябан-ага; но все же….
- Как это – о чем! - продолжал тем временем Саид. - Зачем ты паром-то рванул, а? Тебя просил кто? А? Горний Старец сильно гневается…
"Да-да, - вспомнил Баг крики на пароме, - еще и Старец у них тут… Да к тому же Горний. Горные крепости исмаилитов благородный внук Чингиза Хулагу-хан, захватив Персию и Ближний Восток, сравнял с землей. Теперь у них, видать, второй подход к снаряду… - Баг склонился над кружкой. - Гуаньинь милосердная, сколько же тут всяких и разных…"
- Так а крест как же, иблисов крест поганый! - прошептал, наклонившись над столом, Хикмет.
- Крест крестом, а шороху ты навел изрядно… Теперь вэйтухаи тебя разыскивают. А ты и не знал? Ну так вот знай. И зачем нам весь этот геморрой, а?
- Да подожди ты, Саид…
- Нет, это ты подожди, Мыкола! - Саид легко, но вполне весомо шлепнул ладонью по столу. - Ты все наше дело под удар поставил! Враг ты, Мыкола. Враг Асланiву.
- Я – враг? Да я… - от обиды Хикмет не мог найти слов. - Да я в Александрии людей нашел, нашу ячейку там почти организовал, все договорено уже, а люди надежные… А ты: враг! Ты что, Саид!
Тут за соседним столом воцарилась напряженная тишина. Троица переглянулась.
- Какую еще ячейку, Мыкола? - тихо спросил Саид.
- Ну нашу, дервишскую… - голос Мыколы задрожал. - Ты что, Саид, с ума сошел?!
- Вот оно как… Без слова Старца? Ну, значит, дело твое еще хуже, Мыкола, - Саид и его сопровождающие, скрипнув стульями, поднялись. - Ладно. Завтра поутру набольшему все и расскажешь. Он-то тебе доходчиво разъяснит, как ты неправ.
- Да Саид же!.. - призыв вскочившего Мыколы Хикмета остался безответным: его сотоварищи по Братству уже были на пути к выходу.
Мыкола обессиленно опустился на стул. Повозил палочками в тарелке. "Кажется, дружок, ты в чем-то перестарался… Ячейку создал – надо же! Это, значит, тогда у готеля твоя ячейка была. Слово-то какое – ячейка… Тьфу!" - Баг допил пиво, поставил кружку, бросил на стол горстку мелочи и направился на улицу.
Ощутимо вечерело.
Саида и его мрачных сопровождающих уже не было видно. Черная повозка иноземной постройки мягко тронулась с места, направляясь в сторону делового центра Асланiва.
Из шинка выбрался Мыкола Хикмет. Вид у него был несколько озадаченный, даже – ошарашенный.
Утерев сметану с губ, Мыкола свернул налево и, опустив голову в тяжких раздумьях и шаркая ногами, двинулся в одному ему известном направлении. Баг, не особенно маскируясь, но стараясь и в глаза не бросаться, двинулся шагах в двадцати следом.
Шли они минут тридцать. За это время пала тьма, и зажглись причудливые уличные фонари. Мыкола отрешенно шагал, не обращая внимания на окружающее. Один раз навстречу ему попался некий преждерожденный, в ответ на приветствие коего Хикмет машинально поднял руку; знакомец, кажется, хотел было заговорить с ним, но поглощенный мыслями дервиш отрешенно прошел мимо.
"Эк тебя припекло… - ехидно заметил Баг. - А ты паромы не взрывай!"
Наконец Мыкола свернул на довольно широкий бульвар, усаженный неизбежными каштанами – Бага аж перекосило – и, настороженно покрутив головой, пошел к одному из домов. Баг слегка помедлил, оглядываясь, и заметил поодаль, у перекрестка, черную иноземную повозку. Наверняка ту самую, что дежурила у шинка, покамест бывшие единочаятели распекали Мыколу.
А Хикмет, между тем, скрылся за кустом барбариса.
И исчез.
"Что? Упустил?!"
Баг осторожно стал подбираться ближе – никакого движения впереди, лишь темные кусты и светящийся подъезд за ними.
Стараясь ступать как можно тише, храбрый человекоохранитель приблизился к кустам – за кустами вообще ничего не было видно. На ощупь он двинулся вперед, ориентируясь на слабый свет, струящийся из подъезда. И чуть не полетел лицом вперед – правая нога внезапно обо что-то запнулась.
Присев, Баг вытянул руку и нащупал нечто мягкое.
"Три Янь-ло…"
Баг выхватил зажигалку, чиркнул колесиком о кремень: колеблющийся огонек высветил знакомую бледно-зеленую чалму, косоворотку с петухами, вытаращенные глаза и разинутый рот – перед Багом лежал Мыкола Хикмет. С кинжалом в груди.
Баг оцепенел.
Кто?
Когда успел? Куда делся?
И тут же чуть не сел на землю из-за внезапно ударившего в глаза света: кто-то направил фонарь размером с хорошую фару от повозки прямо в лицо Багу, и знакомый голос Саида гневно прогудел:
- Опаньки!.. Да ты ж Мыколу убил! А ну вяжи убийцу!
Баг выхватил из рукава нож, метнул его в фонарь, а сам прыгнул назад. Посыпались стекла, раздалась забористая ругань, и Баг исчез в темноте.
Богдан Рухович Оуянцев-Сю
Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
8 день восьмого месяца, вторница,
вечер
За окнами смеркалось, моросил мелкий серый дождик – каждой капелькой своей неизбывно александрийский. Отчетливый рыжий отсвет, знак жизни огромного города, лежал на низких, косматых тучах. Мокро блестела в сумерках унылая, пустынная терраса снаружи; листочки зябнущего плюща обвисли. "Но ваше северное лето – карикатура наших зим…" - вдруг вспомнились Богдану горделивые и, на его вкус, несколько высокомерные строки знаменитого асланiвського поэта Тарсуна Шефчи-заде. В свое время, уж чуть не двести лет тому, стареющий Пу Си-цзин и его друзья, восхищенные молодым дарованием, вывезли Тарсуна из заштатного на ту пору Асланiва сюда, в столицу, и начали публиковать. И, чем более пренебрежительно тот высказывался об Александрии и ее жителях, тем более талантливым его здесь считали – так что он, под рукоплескания завсегдатаев литературных салонов, в конце концов дописался до знаменитой поэмы "Завещание", которая заканчивалась так: "Темницы рухнут! И Асланiв попрет промежду океанiв!"
"Почему мне все это вдруг вспомнилось? - недоуменно подумал Богдан. - От одиночества, наверное. Ах да, Асланiв… Жанна там. Милая моя, взбалмошная и добрая Жанна, такая иная – и все же такая родная…"
Он решительно пошел к "Керулену".
Любой ордусский канал всегда можно было загрузить с легкостью, но Ордусь велика и обильна, новостями – особенно, а времени на праздный интерес к провинциальным сенсациям у Богдана никогда не оставалось. Хватало общеордусской ленты да тех своеобразных новостей, каковые сыпались на Богдана по долгу его службы – вот, например, про неизвестно кем не закрытую дверь… Но теперь работа уже не шла в голову, на душе отчего-то скребли кошки; а так хоть иллюзия будет, что Жанна поближе. Ничего нет сложного в том, чтобы нажать нужные клавиши в нужной последовательности: www.aslaniv.ord; не прошло и минуты, как Богдан читал асланiвськие новости.
"Чудесное спасение старушки. Пожилая женщина, имя каковой сейчас устанавливается, решила покормить птичек хлебушком в городском саду, но слетевшиеся со всей округи голодные воробьи едва не заклевали ее насмерть. Люди вокруг были совершенно растеряны происходящим и не знали, что делать – но совершавший в парке свой обычный дневной моцион достопочтенный начальник уезда Кур-али Бейбаба Кучум, никогда не отделявший себе от народа и всегда радевший о нем, решительно отогнал распоясавшихся птиц и спас несчастную от неминуемой гибели".
"Вот это да!" - подумал Богдан.
"После многолетних усилий трудами асланiвських мастеров создана самая большая в мире зурна; первый пробный концерт состоится на двадцать второй день текущего месяца в восемь вечера. Приглашено много музыковедов из Европы".
"Однако!" - подумал Богдан.
"В силу неодолимых внешних причин, не имеющих к деятельности уездной управы ни малейшего отношения, по явной вине вновь пренебрегающего нуждами Асланiва улусного руководства, в ближайшие дни в третий раз ощутимо скажется недостаток энергоносителей. Временное отключение электроэнергии ни в коем случае не затронет учреждений, ответственных за изучение и распространение уникальной асланiвськой культуры. Что же касается больниц и родильных домов…"
"Вот так новости!" - подумал Богдан.
"Членами детского древнеискательского кружка "Батько Шлиман" совершено сенсационное открытие. Многомесячные раскопки, осуществлявшиеся близ городской свалки влюбленными в свой прекрасный край подростками, увенчались поразительной находкой, каковая позволяет сделать вывод о том, что человек на территории Евразии зародился именно в окрестностях Асланiва. Этому сверхраннему зарождению способствовали исключительно благоприятные природные условия и особая аура здешних мест. Найденные останки черепов специфической формы положительно могут быть датированы эпохой, на двести-триста тысяч лет более ранней, нежели эпоха появления синантропа…"
"Ни фига себе!" - подумал Богдан.
"Загадочное исчезновение профессора из Франции и его секретарши. В середине дня профессор Кова-Леви, прибывший непосредственно из Парижа, ожидался, в силу достигнутой накануне договоренности, в городском меджлисе, где собирался произнести приветственное слово асланiвським интеллектуалам от лица французских интеллектуалов. Однако на встречу он не прибыл, и ведущиеся вот уже пять часов поиски ни к чему пока не привели. Начато следствие…"
- Господи, спаси и помилуй! - вслух сказал Богдан и, не помня себя, поднялся из кресла.