Сами по себе погружения длились недолго. Температура воды редко превышала 5–7 градусов, поэтому даже водолазный костюм мало спасал от холода. Чтобы увеличить полезное время пребывание под водой, операторы погружения сокращали время на спуск и подъем. Поэтому Молчун и другие ныряльщики большую часть времени проводили в барокамерах, пока остальные каторжане до седьмого пота надрывались на вышке, рискуя получить обморожение. Конечно, водолазы тоже рисковали своим здоровьем, но несчастные случаи с ними случались реже.
Пристрастившись к чтению, Молчун довольно скоро перелопатил скудную тюремную библиотеку. Даже "Справочное руководство по проектированию разработки и эксплуатации нефтяных месторождений" он изучил от корки до корки. Беллетристика, конечно, интересовала его сильнее. Сильное впечатление у него оставил "Граф Монте-Кристо". Молчуну показалось, что в прошлой жизни он уже читал эту книгу. Поставить себя на место героя романа было легко. Чем дольше размышлял, тем сильнее он верил в то, что только чья-то подлость могла привести его на каторгу. В такие минуты Молчун яростно массировал виски, как будто это могло помочь вспомнить, кто он такой и что с ним произошло.
В своих мечтах Молчун видел, как выбирается на материк и возвращает долги всем, кто виновен в том, что он попал в тюрьму. Вот только представлял он этих неизвестных весьма условно. Они могут быть похожи на Мондего, Данглара и де Вильфора. Задачка не из легких. Вряд ли справишься без своего аббата Фариа, а его поблизости не наблюдалось.
Найдется ли хоть один арестант, который не мечтал о побеге? Кто-то все время строит в голове хитроумные планы, как вырваться на свободу, но редко на что-то решается, придумывая и отвергая все новые варианты. Такие заключенные либо отбывают свой срок до конца, либо так и умирают в камере.
Другие - профессиональные беглецы, как их обозначил Молчун. Они не способны готовится долго и методично, подыскивая наилучший момент. Им тесно и душно взаперти. Они - люди действия, которые совершают свои попытки раз за разом, даже если знают, что их ждет провал. Этим непоседам редко улыбается удача. Какие у них перспективы? Автоматная очередь в спину или опять на нары, до следующего побега.
Но есть и третий сорт заключенных. Они уже сбежали. Не в физическом смысле, а отстранились от окружающего мира и мыслями находятся так далеко, что вряд ли вернутся в полном смысле слова.
Молчун частенько задумывался о том, к какому типу отнести Эдмона Дантеса. На первый взгляд, он казался представителем первой категории, которому выпал шанс стал профессиональным беглецом. И его отчаянная попытка увенчалась успехом. Во многом благодаря воле случая. Но со временем Молчуну стало казаться, что Эдмон - из последней группы. Его жизнь так и закончилась в вонючей камере, пока он грезил о том, что возвращает долги предателям. А однажды Молчуна пронзила жуткая в своей простоте догадка, что все события романа - не более чем предсмертный сон обезумевшего от одиночного заключения аббата Фариа, который выдумал для себя молодого друга. К этой идее он старался возвращаться как можно реже.
Сложнее оказалось решить, какое место в этой системе координат занимает сам Молчун. Хотелось верить в том, что ему предписан свой, отличный от других, путь. Он внимательно наблюдал, собирал информацию и выжидал. На платформе рыть тоннель некуда и незачем: вокруг - сплошные металлические переборки и решетки. За ними - ледяное, лютое море, раскинувшееся, насколько хватало глаз.
Заключенные не знали точного местоположения вышки, но никто не делал тайны из того, что до материка, по меньшей мере, сотня километров. Этот факт сам по себе подрывал веру в возможность побега.
Раз в неделю на верхнюю палубу садился тюремный вертолет, который доставлял продовольствие и оборудование. Иногда из его чрева выталкивали наружу новых арестантов, а потом забирали отработавших вахту вольнонаемных. Пока вертолет оставался на платформе, каторжан сгоняли в их клетушки и держали взаперти под присмотром. Исключение делали только для водолазов, которые к тому моменту не успели пройти декомпрессию в барокамере. Такие же меры безопасности предпринимались, когда за добытой нефтью приходил танкер.
* * *
Музыку в динамике над головой прервала сирена. Молчуну оставалось провести в барокамере еще часа полтора, а вертолет, о приближении которого предупреждал сигнал, так долго никогда не задерживался. Молчун не имел ни малейшего представления, долго ли продержится на ногах, если сию секунду выскочит из барокамеры. Сколько пройдет времени, прежде чем азот вспенит его кровь до состояния игристого вина и он свалится замертво? Поэтому нужен план.
- Какие ощущения? - проскрипел из динамика голос Кусто, перекрывая музыку.
- Норма.
Оператор замолчал, но по искаженному звуку Молчун догадался, что Кусто все еще ждет на линии. Придумывает, о чем бы заговорить? Невольно вновь всплыли сомнения в традиционности ориентации Кусто.
- Разгружают уже, - вновь заговорил Кусто. - Вижу пару стопок книг.
- Книги? Хорошо, - Молчун приободрился; будет чем заняться перед сном.
- Это я попросил новые книги.
И как на это реагировать, поблагодарить? Он растерялся.
- Мне-то читать особо некогда. Так что я не для себя просил.
- Спасибо.
- Посмотрим сначала, что они притащили. Вдруг опять ерунду какую-нибудь.
Кусто еще немного подышал в микрофон и отключился, поскольку темы для разговоров были исчерпаны. Молчун выдохнул с облегчением. Он по-прежнему не мог справиться с неуверенностью и легкой паникой, когда приходилось общаться с другими людьми. В чем причина, понять он не мог, но подозревал, что это связано с потерей памяти. Сначала он пытался перебороть себя, а потом прекратил и просто не поддерживал беседу, если не видел в ней смысла или она доставляла ему беспокойство.
* * *
- О, здорóво, сосед!
От неожиданности у Молчуна дрогнули колени. Со второй, пустовавшей несколько недель, койки воздвигся незнакомец с недавно обритой макушкой. Роба была свежей - только-только выдали, даже слышно, как хрустит при движениях материя. По виду мужчине можно было дать лет сорок пять или около того. Черные глаза глубоко спрятались в паутинках морщин. Он скалил лошадиные зубы с темным налетом от табака и протягивал ладонь - здоровенную, как нож лопаты. Молчун хотел было уклониться от приветствия, но незнакомец ловко ухватил его руку и принялся жизнерадостно трясти.
- Меня Лехой зовут, - представился мужик. - Только прибыл.
Руку Молчуна он продолжал сжимать - будто краб ухватил и не отпускает. Молодой человек сначала деликатно, а затем и нетерпеливо попробовал освободиться, но Леха держал его крепко и явно ждал, что он назовет свое имя.
- Павел, - сдался Молчун. - Паша.
Только теперь Леха разжал клешню.
- А я уж испугался, что подфартило попасть в компанию к глухонемому!
Потирая запястье, Молчун обошел новичка и занял на свою койку.
- Паша, Паша… - нараспев протянул Леха, словно пробуя имя на вкус, а затем нахмурился. - Нет, старичок, ты как хочешь, а тебе это имя совсем не подходит. Ты только в зеркало глянь! Ну какой из тебя Павел? Ты скорее какой-нибудь Аркаша! Верно говорю, а?
Молчун резко вскинул голову и посмотрел на сокамерника, который возвышался над ним с довольным видом.
- А чего ты на меня вылупился? Хорошее же имя!
Внутри нарастало раздражение. Если этот Леха не собирается заткнуться, лучше сразу утопиться в море.
- Здесь меня зовут Молчуном, - со значением произнес Молчун.
На несколько секунд Леха замолчал, распахнув рот и позволяя сосчитать количество пломб в верхних зубах, а затем разразился конским ржанием.
- Точно! - он справился с приступом хохота, но продолжал время от времени хихикать. - Нужно было сразу догадаться, что ты Молчун! Лучше не придумаешь, ха-ха!.. Как же я так с Аркашей промахнулся, а, парень? Обычно не ошибаюсь! Вот везет мне! Молчун!.. Ну надо же…
Отсмеявшись Леха вытер глаза рукавом.
- По какой статье чалишься, Молчун Паша?
- Сто шестьдесят вторая.
- Да ну?! - Леха выглядел удивленным. - Неужели вот прям вооруженный разбой, а?
- Выходит, что так.
- Ты только не обижайся, друг, но не очень ты похож на лиходея. Не заливаешь?
Молчун пожал плечами. Он мечтал, чтобы нежданный сосед поскорее закончил свои расспросы.
- Много дали? - не унимался тот, и, не дожидаясь ответа, продолжил. - А мне десятку впаяли. Сто шестьдесят восьмая. Можно подумать! Тоже мне великая кража! Но второй раз попался. Рецидивист я, говорят, друг, понимаешь, да? И раскрутили на полную катушку. Как говорится, если не повезло, то не повезло.
Чтобы не обидеть и не нарываться на конфликт, Молчун сочувственно покивал.
- Как тут вообще, Молчун? Жить можно, а?
- Можно, если много вопросов не задавать, - не выдержал он.
- Чего-чего? - насторожился Леха.
- По-всякому, говорю, бывает.
- Так это везде так, друг. Ты лучше скажи, как здесь лучше устроиться с работой? А то слыхал я, что главное - в водолазы попасть.
Кто и когда успел ему это объяснить? Он же никого кроме охранников еще не видел на платформе.
- Говорят, непыльная работка. Не то, что на скважине, а? - не умолкал Леха. - Ты, вроде, один из них. Может, замолвишь за меня словечко?
- По статистике, водолазы-каторжане погибают в среднем при каждом двадцать пятом погружении.
Это была дословная цитата из первой речи инструктора. Произнес ее Молчун не без злорадства и не стал упоминать, что потом инструктор добавил: "Валятся только самоуверенные кретины".
- Как это?
- Износ оборудования и человеческий фактор.
Леха нахмурился.
- Странно, - протянул он. - Мне совсем по-другому рассказывали на пересылке. Мол, часок побарахтался, а потом полдня отдыхаешь. Специально, что ли, подшутили, суки. А тебе самому нырять не страшно?
- Иногда.
- А много у тебя погружений?
- Я не считаю, - соврал Молчун.
- Примерно хотя бы скажи, интересно же!
Он на мгновение задумался, говорить правду или нет.
- Десятка три, наверное.
В камере стало тихо. Только сосед энергично сопел и чесал в затылке.
- Значит, не все так страшно со статистикой-то! - в итоге заключил он и вытянулся на койке, закинув одну ногу на колено и заложив руки под голову. - Где наша не пропадала, верно, Молчун?
Молодой каторжанин недовольно поморщился. Неистребимый оптимизм Лехи уже действовал ему на нервы.
* * *
Хотя в камере, как и всегда, было холодно, проснулся он весь мокрый от липкого пота. Молчун жадно ловил ртом воздух, как будто вырвался на поверхность после долгого погружения. В его ушах еще отдавался эхом собственный крик, которым он себя и разбудил.
На соседней койке причмокнул губами Леха и перевернулся на другой бок, укрывшись одеялом с головой.
С тех пор, как сознание вернулось к нему, кошмары снились Молчуну почти каждую ночь. Он не знал, как справиться с этой напастью. Изводил себя чтением и работой, но пугающие видения все равно преследовали его. Через пару месяцев, отчаявшись, он во время сеанса в барокамере попросил Кусто позвать врача. Тот не слишком торопился и пришел к самому концу декомпрессии. Шмыгая носом и вытирая платочком измученные вечным конъюнктивитом глаза, эскулап без видимого интереса выслушал жалобы Молчуна, после чего покачал головой и признался, что вряд ли чем-то поможет. "Вы же должны понимать, молодой человек! В подобных условиях, - он с отвращением обвел взглядом помещение, - диагноз поставить затруднительно. А без диагноза какое лечение? И вообще, скорее всего, тут случай из психиатрической практики, а это не мой профиль. Если будет совсем плохо, назначим снотворное".
В тот момент хотелось закричать: "Мне уже хуже некуда!". Но Молчун сдержался.
Самое мучительное заключалось в том, что он никогда не мог в точности припомнить, что именно ему снилось. Просыпаясь от собственного крика, с жгучей пустотой в груди, Молчун старался поймать едва знакомые неуловимые образы, которые проносились на периферии сознания, но те бесследно исчезали, как только прояснялось в глазах. Каждое пробуждение напоминало попытку угнаться за миражом. Но он верил, что когда-нибудь все-таки ухватит ниточку, ведущую вглубь его ночных кошмаров.
Лишь одно видение из своего сна он запомнил точно - красивая молодая женщина с горькой улыбкой, которая тянет к нему руки, но никак не может дотянуться.
* * *
- Опять кошмары? - с искренним участием поинтересовался Леха.
Молчун успел умыться холодной водой, которая каким-то чудом не замерзала в трубах, и теперь дожидался, когда за ним придут.
- И не помнишь ничего?
- Ничего.
Леха, кряхтя, поднялся с койки и загородил своим телом раковину. Он переминался с ноги на ногу и отфыркивался, из-за чего походил на моржа, вставшего на задние лапы. В стороны летели мелкие брызги.
Вытирая лицо обглоданным полотенцем, он повернулся к Молчуну.
- Не может такого быть. Что-то должен помнить, а?
- Нет. Ничего, - ответил Молчун и нетерпеливо посмотрел на дверь. Охранник все не шел.
- Также как забыл, что было до каторги?
Слишком много вопросов для раннего утра.
- Я не врач, конечно, но не верю, что человек может все про себя забыть. Тебя жандармы, что ли, по голове много били?
- Били, наверное.
Сокамерник выпятил нижнюю губу, как обычно это делал, когда задумывался.
- Загадочная ты личность, Молчун. Ничего про себя не знаешь. Посадили тебя как матерого. Но одного взгляда достаточно, сразу ясно, что первая ходка у тебя!
- Почему это первая?! - возмутился Молчун, хотя и сам не признавал себя уголовником.
- Да вот почему! - Леха подошел и отдернул вверх рукава его робы.
От растерянности Молчун не сопротивлялся. Затем Леха сунул ему под нос собственные клешни, расписанные тюремными наколками.
- Не мог ты выйти на волю без таких украшений, - объяснил он.
Не зная, чем ответить, Молчун молча опустил рукава обратно, рассматривая свою чистую кожу.
Лязгнул засов, и дверь камеры открылась.
- Кривопятов, на выход! - гаркнул охранник.
- А мне чего делать? - подал голос Леха.
- У тебя, Федотов, дневная смена на бурении.
- Как на бурении?! Я же в водолазы просился!
- Разговорчики! - одернул его охранник. - Водолазов и так хватает. Будешь числиться в резерве.
Перед тем, как дверь за Молчуном закрылась, сокамерник вновь показал ему свои ручищи в татуировках и добавил:
- Подумай над тем, что я тебе сказал.
* * *
В динамике над головой вкрадчиво шелестел голос Фрэнка Синатры…
Стоп, с чего я взял, что это Синатра? Молчун резко сел, чуть не стукнувшись головой о прозрачную крышку барокамеры. Сомнений не было: звучала песня Синатры "I’ve got you under my skin". Он слышал ее и не раз. Осталось вспомнить, при каких обстоятельствах.
Ему нравилась музыка вообще, но обычно он не разбирался, что именно играет. Сейчас же Молчун впервые точно знал, какую мелодию слышит.
Может быть, когда-нибудь и другие воспоминания всплывут сами? Он представил свою память как запертую комнату. Комната явно была не пуста. Осталось найти ключ, чтобы открыть ее.
- Как новый сосед? - раздался голос Кусто. - Нашли общий язык?
- Болтает много.
В динамике прозвучал смешок, больше похожий на атмосферные потрескивания.
- Вроде меня?
Молчун улыбнулся в объектив камеры, чтобы видел Кусто. Внимание оператора было не столь обременительным, как трескотня Лехи. К тому же он делился книгами и никогда не пытался узнать, что скрывается у Молчуна в голове.
- Все не так плохо.
- Отрадно слышать. Но ты предупреди, если слишком достану, - попросил Кусто.
- Пока порядок.
- Еще пять минут, сынок, и погружение. Ты готов?
- Как всегда.
* * *
Он провел под водой не так уж много времени, чуть меньше часа, но заметно устал. Попотеть пришлось изрядно. Молчун обнаружил небольшую течь из танка с нефтью, и пришлось ее заделывать. Вообще-то это не входило в его обязанности, но штатный водолаз-ремонтник до ночи застрял в барокамере. Набор инструментов спустили на дополнительном тросе. Кусто, который наверху наблюдал за происходящим на мониторе, нашептывал ему, что и как делать. Заплатка получилась, может быть, и не такая аккуратная, как у профессионала, но кто ее будет разглядывать на глубине семидесяти метров?
Пока Молчун отдыхал в барокамере, Кусто развлекал его разговорами. После утомительной возни под водой это оказалось даже к месту.
- Я тут прочитал одну любопытную книгу, - начал Кусто издалека. - Не беллетристика, а по медицинской части. Про амнезию и как ее лечить.
Молчун удивленно посмотрел в зрачок видеокамеры.
- Ты понимаешь, о чем я?
Он быстро кивнул.
- Хорошо, сынок. Так вот, оказывается, есть препараты, которые помогают вернуть память.
- При случае обязательно загляну в аптеку, - усмехнулся Молчун.
Кусто сердито откашлялся.
- Зря смеешься. Я выписал некоторые названия. Большинства лекарств у здешнего коновала нету. Но кое-что нашлось. Пирацетам, например. Не бог весть что, но лучше, чем ничего.
- Он один раз уже послал меня.
- Я могу взять лекарство. Как бы для себя, понимаешь?
- С чего вдруг?
Пришлось ждать, прежде чем оператор снова заговорил.
- Просто хочу помочь. Никому нет дела, а это неправильно. Человек должен знать, кто он такой.
- Что взамен?
Динамик затрещал, и Молчун понял, что Кусто смеется.
- Услуга за услугу, да, сынок? Какой мне может быть от тебя толк, брось! Нет, мне ничего не нужно.
Больше всего на свете Молчун хотел вспомнить, что с ним произошло. Но предложение Кусто звучало подозрительно любезным. На вышке действовало непреложное правило: каждый сам за себя. Будь ты охранником, вольнонаемный работником или заключенным - неважно. И хоть тресни, Молчун не понимал, для чего пожилой оператор собирался ему помочь.
- Отказываться глупо, - все-таки признал он.
- Вот и хорошо.
Возможно, не стоило забивать голову лишними сомнениями, но Молчуну показалось, что в этот момент Кусто довольно потирает руки.