- А мы отличная пара, - тихо усмехнулся он. - Куда теперь, миледи? Вы как будто знаете то, что полезно знать всякому пленнику. Но почему и как?..
Я же думала теперь только о том, что нужно уходить. Если к нему в камеру зайдут, на ноги поднимется весь замок, даже мой побег нельзя будет сохранить в тайне.
- Мы должны идти - вверх, - я указала в направлении прохода.
Он оттолкнулся от стены и подтащил к себе связку одежды.
- Дайте мне время обуться, - сказал он. Губы его по–прежнему растягивала улыбка, которая уже начала раздражать меня. Я искренне боялась и не видела ничего забавного в нашем положении.
Я подождала, пока он наденет брюки и сапоги, рубашку он не стал надевать, оставил просто висеть на плечах, а камзол понёс на руке.
- Тело болит немного. А теперь, раз нужно идти, пошли.
Но сначала полковник повернулся, пристально взглянул на стену, и я догадалась, что он проверяет, хорошо ли закрыто отверстие. Я пошла вперёд, не дожидаясь его; мне хотелось добраться до комнаты, где можно закрыть дверь, где было больше воздуха, прежде чем пуститься в новую опасную авантюру. Я с отчаянием думала, что не может же так долго везти. Мне и так не верилось, даже слыша за собой его шаги, что до сих пор всё проходило гладко.
На этот раз я не стала задерживаться у глазка в зал стражи, а продолжала идти, держа свечу как знамя, пока вид панелей не подсказал мне, что конец пути близок. Я нашла затвор и выбралась в комнату, а он с некоторым трудом - за мной.
Панель закрылась; мы стояли в тусклом свете, потому что я поторопилась погасить свечу.
- А теперь… - голос его лишился мягкости усмешки, в нём зазвучала прежняя властность, которая сразу вызвала во мне сопротивление. - Теперь - откуда вы взялись, миледи? Что случилось?
Глава шестнадцатая
Вместо ответа я торопливо подошла к корзине и достала бутылку с водой, которая так освежила меня перед этим походом. Оставалось достаточно, чтобы позаботиться об его ранах: я опасалась, что от пыли и древней грязи они могут воспалиться.
- Сэр, - я указала на стул у окна, в котором провела сегодня утренние часы. - Разрешите мне взглянуть на ваши порезы.
Он пожал плечами, но я заметила, что даже такое лёгкое движение заставило его поморщиться. Полковник положил на пол камзол, а я подошла к кровати и стащила бесформенное покрывало. Просто сдёрнула его. Верхние ветхие покровы сами собой расползались у меня в руках, древний сатин и бархат не выдержали испытания временем. Но под ними оказались льняные простыни, тоже прохудившиеся и непрочные, но чистые. Они вполне годились для моих целей.
Нарвав их полосами, я повернулась к своему пациенту. Он сидел на стуле, наклонившись вперёд, и смотрел сквозь щель занавеса в окно. И его поза выдавала такое напряжение, что я испугалась: наверное, Валленштейн наконец ожил, нас ищут.
Но подойдя к нему, с бутылкой воды в одной руке и связкой лент ткани в другой, я ничего не увидела, только знакомый мне пустой двор.
- Ваша рубашка… - я сняла её с плеч и положила рядом с камзолом. В своём поместье я научилась оказывать первую помощь, лечить ушибы, снимать жар. Бабушка выращивала лечебные травы и заставляла меня изучать их, так как врача иногда приходилось дожидаться несколько дней. Слава Богу, ложная деликатность не помешала ей настоять, чтобы я научилась также заботиться о наших людях при необходимости или в несчастных случаях.
Но сейчас, смочив тряпки, стараясь не потратить зря ни капли драгоценной влаги, я ощутила странное беспокойство, принимаясь за лечение. Никогда раньше не испытывала я такой застенчивости, как когда вытирала кровавые царапины на его руках, на груди и плечах. И, стараясь скрыть неловкость, заговорила, чтобы отвлечь его, если не себя от этого непривычного состояния.
- Сэр, почему вас посадили сюда?
- Ну, на это ответить легко, - он сидел совершенно неподвижно. Мне не хватало лечебной мази, требовалось больше воды, царапины казались мне опасно глубокими, похожими на открытые раны. - Я был… слишком верен прошлому, которое многие хотели бы забыть. И слишком много знал, чтобы они чувствовали себя спокойно. Но главный вопрос не в этом. Почему вы здесь, миледи? И в таком платье? - он коснулся пальцем моей широкой старой юбки. - Что с вами случилось?
Я посмотрела на позорное кольцо у себя на пальце. Плоть вокруг него распухла, так я старалась стащить это кольцо. Отвечая, я пыталась говорить спокойно и ровно. Продолжая заниматься его ранами, я рассказывала о себе.
Сначала было легко. Я рассказала о поездке из Аксельбурга в Кестерхоф. Потом я начала подбирать слова осторожнее, стараясь скрыть свой ужас и отвращение к случившемуся, рассказала о том, как меня опоили, как ко мне в спальню приходил Конрад и потребовал, чтобы я подписала приготовленный им документ.
Я никак не ожидала столь бурной реакции моего пациента. Полковник неожиданно сжал и развернул меня, так что моё лицо оказалось на свету. Его глаза - я видела их холодными, расчётливыми, отчуждёнными от всего, кроме долга. Один раз - в потайном проходе - я видела, как они смягчились, может, от радости освобождения из темницы. Теперь я увидела в них почти дьявольское пламя. А лицо его стало таким мрачным, что я отшатнулась бы, если бы он не так крепко держал меня.
- Это правда?
Проснулся мой старый антагонизм.
- А зачем мне лгать? Смотрите сами! - я подняла левую руку и подставила её под свет, чтобы он увидел кольцо. - Неужели я стала бы носить… я хотела снять… но око надето так туго, что я сама не могу от него избавиться… ни буквально, ни фигурально. А как попала сюда… - я покачала головой. - Наверное, меня снова опоили… - и я торопливо рассказала, как пришла в себя в камере. - Наверное, им ещё что–то нужно от меня… иначе я не осталась бы жива.
Огонь в его взгляде несколько угас, он выпустил мою руку.
- Прошу прощения. С вами действительно обошлись очень плохо, - глаза его затуманились; мне показалось даже, что извинился он с каким–то отсутствующим видом. Он глубоко задумался. - Только я не понимаю… Нет! - полковник решительно встряхнул головой. - Никогда не поверил бы, что у фон Вертерна достаточно влияния, чтобы отправить вас сюда, даже тайно. Фон Црейбрюкен всегда был разочарованным человеком, да. Он считал, что женившись на родственнице курфюрста (пусть и со смешанной кровью), приобретёт более высокое положение при правителе. Но чтобы он стал действовать так - нет. Наверное, у вас только догадки…
Но если вас заключили в крепость, как вам удалось освободиться? Как вы узнали о потайных ходах в стенах?
- По милости легендарной курфюрстины Людовики. Пожалуйста, поднимите немного руку, у вас тут глубокая царапина… - меня сейчас мало интересовали догадки, почему я очутилась здесь. Гораздо важнее было узнать, как отсюда побыстрее выбраться. Но я не могла не признаться себе, что полковник, хоть и в беспомощном положении, снова внушил мне чувство уверенности.
- Людовики? - непонимающе повторил он.
И вот, продолжая обрабатывать его раны, я рассказала о Лизолетте и её одержимости покойной курфюрстиной, как она освободила меня и показала тайные ходы в стенах.
- Ни за что бы не поверил, - заметил он, когда я закончила, - если бы мы оба не оказались здесь. Это зловещее место, и в этой части страны люди суеверны. Ваше юное "привидение" могло сначала просто играть, а потом девушка сама поверила в неё. Легенды о Людовике страшные. И правда, что простонародье - и даже придворные (даже тогдашний курфюрст; я видел документы того времени) - все они верили, что Людовика общалась со сверхъестественными силами. А её ближайший советник был казнён как слуга дьявола, - он взял рубашку и надел её, старательно застегнув на все пуговицы.
- Хорошо бы достать мазь, - я видела, что его осторожные движения свидетельствуют о боли, в которой он ни за что не признается. - Может, когда придёт Лизолетта, я уговорю её…
- Не думаю, судя по вашим словам, чтобы она согласилась помочь мне, - полковник встал и снова выглянул в окно. - Когда она придёт, мне лучше не показываться. Вы представляете себе, куда тянутся эти проходы? В другом направлении, я имею в виду? Они часто выводили наружу… ими пользовались при осаде крепости. Интересно, доходила ли девушка до конца…
- Когда она открыла окно в мою камеру, я не смотрела в другом направлении, просто пошла за ней. Но моя камера расположена у самой внешней стены, а внизу ничего, глубокая пропасть, - я описала, что увидела в своём узком окне.
- Может быть, там есть поворот, какой–то переход, - он слегка нахмурился. - Здешний комендант ещё не решил, на чью сторону встать. Возможно, сестры скроют ваше бегство, если они такие, как говорит Лизолетта. Но моё исчезновение не скрыть. Скорее всего, вход в стену нельзя обнаружить с той стороны. Я, во всяком случае, даже не подозревал о нём. Наверное, и комендант не имеет понятия об играх своей дочери. Это не означает, однако, что поиски ничего не смогут обнаружить, или что девушка, испугавшись, не расскажет обо всём. Даже закрытая дверь… - он кивнул в сторону двери, выходящей в коридор, - может вызвать подозрения при обыске.
Его слова полностью совпадали с моими размышлениями: я тоже считала, что нужно попробовать пройти по проходу до конца и, возможно, отыскать выход. Но когда я сказала об этом вслух, он покачал головой.
- Не сейчас, ещё рано. Будет лучше, если вы продолжите подыгрывать Лизолетте и постараетесь узнать побольше. А что там? Он заслоняет кусок стены, - полковник подошёл к шкафу и принялся осматривать его стенки. - Иногда в таких тоже скрываются ходы.
- Лизолетта держит здесь платья привидения - и другие, - я открыла дверцу и показала развешенную одежду.
Он коснулся широкой юбки платья с вуалью.
- Действительно, старое. Вполне возможно, принадлежало самой Людовике. А это что? - он наклонился, поднял шкатулку–книгу и поднёс её к свече.
Я показала на рисунок, вырезанный на крышке, и рассказала, что нашла такой же на полке–столе в своей камере.
- Колдовство, - заключил он. - Этот знак можно увидеть на дверях, даже на стенах амбаров. Крестьяне верят, что такой рисунок может защитить. Есть и другие символы, которые якобы привлекают тайные силы. Она тоже очень старая… - полковник попытался открыть, но замок не поддался, как и мне перед тем.
Держа шкатулку в одной руке, в другую он взял свечу и принялся ходить по комнате, заглянул под столы, на одном из которых стоял второй подсвечник. Вместо чашечки у него был заострённый конец, на который насаживают свечу. Полковник взял его и вставил острый конец под крышку.
Я видела, что он действует осторожно, как будто не желая повредить древнюю вещь. Но не успели узнать, удалось ли бы ему решить задачу, потому что тихий звук у двери заставил нас застыть на месте.
Быстро соображая, что следует сделать, я выхватила у него шкатулку и с бьющимся сердцем рванулась к шкафу. Положив шкатулку, я захлопнула дверцу, обернулась - и увидела пустую комнату. Где спрятался мой спутник, я не знала. Но на самом виду оставался его камзол, и я едва успела засунуть его вместе с грудой окровавленных тряпок за занавеску у окна. Можно было только надеяться, что удача по–прежнему не оставит меня и все эти вещи не выдадут мои похождения.
Вошла Лизолетта, действительно напоминающая призрак в батистовом платье, светлые волосы свободно падали на плечи, как и тогда, когда она играла роль привидения. К моему удивлению, она хихикала, как школьница, которой удалось какое–то озорство.
В руках она несла большой свёрток, который тут же уронила на пол, как будто тот оказался для неё слишком тяжёлым и неудобным. И хитро улыбнулась мне.
- Они все так разозлились. И мне кажется, отец к тому же испугался. Да, я думаю, он боится! - девушка села на пыльный пол радом со свёртком и с улыбкой посмотрела на меня.
- Что–то случилось… с тем пленником… я не много смогла услышать… там стоял лейтенант, и мне не удалось подслушать у двери. Но это хорошо: теперь о нас надолго позабудут! А нам так много нужно сделать. Сейчас луна подходит, знаешь. Наверное, тебе её не видно отсюда. Фаза луны очень важна: сила растёт с нею и слабеет тоже. Нам повезло, что не понадобилось ждать. Но, конечно, она это предвидела и потому послала меня к тебе вовремя. Только я тогда не понимала, насколько это важно.
А теперь… - Лизолетта встала и отступила на пару шагов, критично разглядывая меня с ног до головы, словно этот осмотр был очень важен. - Да, я уверена. Подойдёт. Должно подойти. И я принесла бельё. Ты не должна носить эту неряшливую одежду - под той, что она даёт тебе.
Девушка снова наклонилась и развернула свёрток. Там оказалась ещё одна корзина, без ручки, а в ней сложенная одежда, гораздо тоньше, чем грубое белье и юбка, которые мне выдала тюремщица.
- Подожди, - Лизолетта вернулась к двери и принесла из коридора кувшин с водой и миску. - Пришлось ходить два раза, - она говорила с сознанием хорошо выполненного долга. - Теперь ты сможешь умыться и приготовиться. Я не могу сейчас остаться, но скоро вернусь. Тут есть ещё еда. И…
Она подошла к шкафу и распахнула его дверцу. Погладила алое платье.
- Это тебе. Оно принадлежало ей. Ты его наденешь.
И с этими словами она ушла, оставив меня довольно озадаченной. В какую игру играла она теперь? И я должна в ней участвовать? Постельный полог шевельнулся, и из укрытия вышел полковник Фенвик.
- Видели? - спросила я. Но он смотрел не на меня, а на дверь, за которой исчезла Лизолетта.
- Расскажите, - потребовал он, - всё, что сможете вспомнить из слов девушки о ней. Я полагаю, всё это говорилось о Людовике.
Я не могла понять, какой толк в фантазиях девчонки, но полковник приказал так властно, что я постаралась вспомнить всю ту разрозненную бессмыслицу, которую несла Лизолетта. Он слушал внимательно, словно каждое моё слово составляло деталь головоломки, которую необходимо сложить.
- Кажется, она верит, что Людовика сбежала…
- Если и сбежала, то только в смерть. Но Лизолетта, по–видимому, считает, что она ещё жива - каким–то образом.
Он снова задумался, как будто планируя наши дальнейшие действия.
- Покажите мне, как открывается панель, - вновь резко приказал он и взял свечу. - Я должен узнать, где кончается проход.
- Мы можем…
Он покачал головой.
- Нет, я пойду один. Делайте, что сказала девушка, - и полковник указал на одежду и воду. - Может, наши надежды только в ней. А я пока должен проверить.
Я готова была горячо спорить, но по его выражению поняла, что это бесполезно. Поднимая подсвечник, он добавил:
- Будьте спокойны, я не стану рисковать. И вернусь, как только смогу.
Я показала полковнику, как нажимать на глаз, и уныло смотрела, как он исчезает в стене. Потом неохотно принялась выполнять указания Лизолетты, хотя смыть грязь и пыль с тела и облачиться в чистое мягкое бельё, которое она принесла мне, действительно было очень приятно. Красное платье - совсем другое дело. Юбку удалось надеть легко, хотя и пришлось выдохнуть, чтобы застегнуть её. Но вот корсет с исключительно низким вырезом…
Конечно, я заполняла его гораздо лучше Лизолетты, но никак не могла смириться с голыми плечами, а кости, вшитые в корсет, приподняли мою грудь самым неприличным образом, хотя я и не могла увидеть результат в зеркале. И прикрыться можно было только железным ожерельем, в шкафу не нашлось ни шали, на шарфа.
Я расчесала волосы и прибрала их, хотя без булавок, необходимых, чтобы сделать привычную мне причёску, пришлось распустить пряди по плечам. Они тоже немного прикрыли меня. В широкой жёсткой юбке ходить оказалось трудно, она постоянно задевала за пол. Я попыталась втиснуть ноги в туфли, но не влезла ни в одни из них, поэтому осталась в толстых шерстяных чулках, уже затвердевших от грязи и составлявших мою единственную обувь.
Под новым платьем я по–прежнему спрятала мешочек с золотом и пергаментом, который теперь значил так мало. Допустим, мы выйдем на свободу. Как я смогу ходить в таком платье, предназначенном для двора столетней давности?
В корзине нашлась еда и ещё кое–что. Я испытала прилив радости. Конечно, это было не настоящее оружие - нож, пригодный разве что для разрезания сосисок, рядом с которыми и лежал, но всё же он сильнее всего напоминал оружие из всех вещей, которые я видела за последние дни. Я отрезала кусок мяса, порадовавшись остроте ножа, и сунула мясо в черствую булочку. Поела немного, оставив остальное для полковника.
Потом собрала тряпки, которыми обрабатывала его раны, и достала из–за занавеса его камзол. Тряпки я аккуратно разложила на постели, поверх расстелила покрывало, стараясь устроить всё, как было. А камзол спрятала за пологом. Лизолетта как будто не заметила разбросанную постель. Я надеялась, что, вернувшись, она по–прежнему ничего не заметит.
Я не могла усидеть на месте и принялась расхаживать от окна до панели, за которой скрылся Фенвик. Я то выглядывала во двор, не появятся ли признаки обыска, то прислушивалась, не возвращается ли полковник. Тишина комнаты угнетала меня. Можно ли слышать тишину? В эти долгие минуты мне казалось, что в ней на самом деле присутствует некая субстанция, которую можно услышать, что само отсутствие звука доступно восприятию слухом.
И почти с облегчением увидела я движение во дворе. Дверь в стене напротив окна неожиданно открылась. Вышла группа солдат, туг же веером рассыпавшаяся по плацу. Солдаты держали в руках мушкеты, и у них был такой вид, словно они ожидают схватки.
Я не знала, что находится под моим окном. Другая дверь, через которую они могут войти? Трое солдат направились к видимой мне двери слева и исчезли в ней, но остальные двинулись прямо к нашему крылу. Я повернулась так быстро, что юбка зацепилась за стул, и я чуть не упала. Закрыть дверь - это только вызовет подозрения.
Скорее уничтожить все следы своего пребывания в комнате! Одежда, которую я сняла, миска, полная мыльной воды, пустой кувшин, корзина с едой… Что мне с ними делать? Перенести всё в проход?
И платье в шкафу, которое носит Лизолетта. Один взгляд на него выдаст её тайну. Следовало как можно лучше скрыть наши следы.
Мне потребовалось одно мгновение, чтобы открыть панель. Бегом я собирала вещи, последним забрав платье и вуаль Лизолетты вместе с камзолом Фенвика.
Но и самой, в неуклюжем платье, протиснуться сквозь узкий проход оказалось не так–то просто. У меня даже не было времени прихватить с собой зажжённую свечу! Я отступила в полную темноту, закрыла панель и ждала топота ног, который означал бы начало обыска комнаты.
Я не смела пошевельнуться в темноте, потому что побросала вещи в проход не глядя, и теперь они грудой лежали у ног. От платья и вуали, которые я прижимала к себе, исходил слабый аромат, липкий, сладкий, но неприятный. Он как будто становился всё сильнее, забивал мне ноздри, заполнял воздух. Как запах цветов, срезанных, чтобы они умерли. Болезненный запах…
Нет! Я энергично покачала головой. Нужно прислушиваться, быть уверенной, что если в комнату войдут, ничто не выдаст нашего присутствия. Тишина стояла такая тяжёлая, что я почувствовала себя, словно в могиле… Нет! Нельзя позволять себе такие мрачные мысли.
Звук! Я угадала верно! Раскрылась дверь. Послышался топот ног, тяжёлый топот по полу. А не смогут ли они выследить меня? Эта мысль только что пришла мне в голову. На полу пыль… я могла оставить следы.
- Фу! - недовольное восклицание. - Если сержант спросит, здесь только три паука.