Постепенно у меня появилось ощущение, что стены смыкаются вокруг нас, грозят раздавить, погрести в этом таинственном месте; закружилась голова, затошнило, но я сдерживалась. Каждый шаг давался с трудом, словно я шла по палубе корабля в бурю. И только рука, крепко сжимавшая мои холодные пальцы, возвращала меня к реальности, помогала преодолеть растущую панику. С детства я боялась темноты и закрытых пространств, и в тот момент мне очень не хватало храбрости. Я не могла дышать полной грудью в затхлом воздухе, и это увеличивало мой страх.
- Сейчас будет другой проход, - мой спутник не повернул головы, хотя мне этого очень хотелось. Мне требовалась большая уверенность, чем та, что он давал мне. Как будто я не личность, а просто часть его обязанностей, которые он дал клятву исполнять. Но он сказал правду, ступеньки остались позади, мы прошли вторым коридором, таким же узким, как и верхний, но прямым.
Я задевала плечами за стены с обеих сторон, поднимая волны запахов влаги, пыль душила меня. Впереди полковнику иногда приходилось протискиваться боком.
Мы неожиданно остановились. В тусклом свете свечи я увидела сплошную стену. Полковник передал свечу мне.
- Держите, - приказал он, - и светите получше через моё плечо.
Воск горячими каплями стекал по подсвечнику. Я постаралась держать свечу неподвижно и смотрела, как он поднял руки и провёл пальцами по поверхности стены. Тут не было лозы, скрывающей замок, ничего, что бы даже отдалённо напоминало дверь. Мгновение спустя мой спутник довольно хмыкнул. Потом приложил два пальца к камню на уровне своего твёрдого подбородка и начал сосредоточенно нажимать.
На этот раз послышался звук - скрежет. Я ахнула, полковник снова хмыкнул, на этот раз раздражённо. Часть стены ушла вглубь и в камне, который казался мне сплошным, появились очертания двери. Чтобы пройти в неё, нам обоим пришлось бы наклониться. Полковник прижался плечом к двери и надавил. Она неохотно подалась, и мы ощутили свежий прохладный ночной воздух. Мой спутник мгновенно перехватил свечу и задул пламя. Снова взял меня за руку и вывел на открытое место, где я увидела в лунном свете очертания деревьев. Должно быть, мы выбрались в сад.
Несколько мгновений полковник оставался на месте, в тени куста, притянув меня к себе. Я слышала, как он быстро и глубоко дышит. Мне показалось, что он принюхивается, как охотничья собака, пытается понять, куда идти дальше. Несмотря на плащ, в который я плотно закуталась, меня била дрожь, скорее от тревоги, чем от ночной прохлады.
Луна показывала нам, что всё вокруг неподвижно. Но я видела и силуэты древних башен на фоне ночного неба. Они несли с собой угрозу, пришедшую из прошлого в настоящее.
Нет! Я не могла позволить событиям этой ночи так повлиять на моё воображение. Я Амелия Харрач! Теперь, уйдя от того старика в его королевской постели, я могла забыть о данном мне титуле. Забыть, что вообще между нами кровная связь. Но я не могла этого сделать. Он как будто наложил на меня заклятие, и я знала, что никогда не забуду ни одной подробности нашей встречи. Каким–то странным образом я изменилась и никогда не стану прежней, такой, какой была до того, как на меня упал тот пронзительный ищущий взгляд, который оценивал и взвешивал меня. Я пришла сюда только по желанию бабушки, у меня не было никаких родственных чувств к правителю Гессена. Но теперь, увидев его физически беспомощным, я была привязана к нему его несомненной силой духа и храбростью.
Нет и нет! Я не буду его графиней! Я никогда не стану частью этой жизни!
Полковник прервал мои путаные рассуждения.
- Мы в восточном саду, - он говорил очень тихо. - Теперь нужно идти на север к озеру, там есть выход, - он снова взял меня за руку, и мы пошли, как бродячие дети, по тропе, перебегая от одной тени к другой.
Раз или два я оглядывалась на тёмный дворец. В некоторых окнах виднелся слабый свет, но никаких других признаков жизни. Вокруг трещали ночные насекомые, в деревьях и траве что–то шуршало. Однажды я заметила неслышный смертоносный нырок птицы и услышала тонкий, пронзительный, неожиданно прервавшийся крик: пернатый хищник настиг добычу.
Мы миновали несколько каменных бассейнов, вода текла из одного в другой. Потом нашли дверь, скрытую аркой, затянутой густой растительностью. Щёлкнул в ночной тишине замок, и мы вышли в узкий переулок, мощёный и ограждённый с обеих сторон стенами. Вдоль стен через равные интервалы горели фонари. Переулок был достаточно широк, чтобы вместить экипаж.
Человек, шедший со мной рядом, негромко свистнул. Послышался топот копыт, лошадь шла медленно, шагом. Показался экипаж с занавесями, тот самый, что привёз меня сюда. Меня посадили в него, не дав времени обменяться даже один им словом с тем, кто сопровождал меня в этом приключении.
Съёжившись, плотно закутавшись в плащ, всё ещё дрожа, я пыталась привести мысли в порядок. Да, меня признал курфюрст, но в тайне, с единственным свидетелем - полковником Фенвиком. Мы оба можем сколько угодно рассказывать о случившемся, и нам не поверят. В сущности вся встреча происходила под таким покровом секретности, что я не видела, каким образом получу то, за чем приехала. Умирающий произвёл на меня неизгладимое впечатление. Но он должен был показать, что наши отношения признаются открыто. И я знала, что ни с кем не должна обсуждать происшествие, особенно с графиней.
Я сидела, обхватив себя руками, прикусив нижнюю губу, в полном одиночестве. Кому мне довериться? Старик, несмотря на всю силу своей личности и духа, может до утра умереть. И исполнение его приказов и желаний тогда будет зависеть от оставшихся в живых. Легко можно будет утверждать, что я с ним никогда не виделась, что он не признал меня.
Я никогда не задумывалась над предположением графини, что именно мне может быть завещано сокровище. Может, она это просто выдумала. Я была уверена, что даже если бы курфюрст этого пожелал, мне все равно не позволили бы завладеть сокровищем. Да я и не хотела его! Я начинала понимать, что то, за чем я явилась - оправдание, публичное оправдание бабушки, - никогда не осуществится, хотя эту задачу я ставила выше всех богатств Гессена.
Возможно, это можно было бы сделать, публично и ясно заявить о правах Лидии Виллисис, если бы курфюрст не заболел. Он по–прежнему, несмотря на своё состояние, обладал сильной волей: я видела, как он отреагировал на вторжение дочери в свою комнату. Но, как предупредил меня полковник, курфюрст слишком зависит теперь от окружающих. Я покачала головой, предупреждая себя, что должна быть готова к поражению.
Но я была рада, что увиделась с ним, даже в его слабости. Видела и почувствовала связь между нами, которую уже никогда не удастся прояснить. Может, при другой встрече… Я почувствовала прилив надежды. Он храбр, у него сильная воля, я видела это. Я надеялась на него.
Возвращение в дом Црейбрюкенов заняло меньше времени, чем поездка во дворец, может, потому что было уже поздно и улицы опустели, и мы возвращались более прямой дорогой. Я опять оказалась в конюшенном дворе: человек, лица которого я не разглядела, проводил меня к двери, постучал дважды и исчез, прежде чем я смогла поблагодарить его. Открыла дверь Труда, в шали, со свечой в руке. Она знаком велела мне заходить быстрее и торопливо провела меня по коридорам дома, словно опасалась, что за нами гонится военный патруль.
Когда мы вошли в мою комнату, она закрыла дверь и не пошла дальше, а, как и полковник раньше в этом доме, прижалась к двери ухом и прислушалась. На её молодом лице отразилась тень страха. Потом она подошла ко мне и прошептала:
- Благородная леди, графиня… она дважды подходила к двери в течение часа и спрашивала о вас. Я сказала, что вы спите. А один из её слуг, Генрих, несколько раз проходил по коридору, как часовой, хотя здесь у него нет никаких дел.
- А как ты?..
Труда нервно улыбнулась.
- Каждый раз я говорила, что у вас болит голова, и что я приготовила вам целебный отвар. Вы будете спать, пока боль не пройдёт. Этот травяной настой научила меня делать мать. И я ещё кое–что сделала… Видите?
Она прошла мимо меня и выше подняла свечу, чтобы осветить пещероподобную постель. Я ахнула, плащ выпал у меня из рук.
Кто–то спал… на моём месте!
Труда схватила одеяло и сдёрнула его со спящего. Несколько подушек, уложенных в линию, заканчивались ночным чепцом, в который был затолкан шарф, так что получилась круглая голова. Труда с улыбкой взглянула на меня в ожидании одобрения.
- Очень хитро! - похвалила я. - Я должна поблагодарить тебя за сообразительность, Труда.
- Благородная леди, я хочу только служить вам, - она присела. - Я сказала, что сегодня тоже переночую здесь, чтобы быть рядом, если вы позовёте, - и показала на груду одеял на возвышении у ног кровати. - В старину служанки всегда так вели себя: они должны быть всегда на месте, если леди позовёт. Я из сельской местности, там ещё соблюдают старые обычаи, графиня это знает. Поэтому она не подумает, что мои действия странные.
Полковник хорошо выбрал себе помощницу в доме. Возвращаясь в дом, я раздумывала, кому могу доверять. Может, я нашла ответ - по крайней мере часть его - в этой девушке? Можно ли доверять Труде, как Летти, и ожидать в ответ такой же верности и поддержки? Как мне хотелось в это поверить! Но я не должна была торопиться, иначе потом, в будущем, об этом придётся горько пожалеть.
Глава седьмая
Спала я тревожно, но сны не могла припомнить. Разбудил меня громкий звук, я села и прислушалась, вся дрожа. Колокола - звон колоколов! Он слышался со всех сторон. Но это не тревога, решила я, послушав немного, скорее траурный звон.
Я выскользнула из постели и подошла к ближайшему окну. Снаружи серый рассвет переходил в день. Я раскрыла окно, и колокольный перезвон стал оглушительным, снова и снова повторялись всё те же печальные ноты.
Могла быть лишь одна причина у этого звона. Курфюрст умер, и все церкви Аксельбурга возвещали об его уходе из этого мира. Невозможно заставить себя горевать. Я не испытывала той полной пустоты, как при смерти бабушки. Мне было только жаль, что у меня не было возможности лучше узнать этого человека, которого я встретила уже умирающим. То, что я в нём почувствовала, могло привести нас к…
Я покачала головой. В моей жизни Иоахим–Эрнест, курфюрст Гессена, мало что значил. Что я могла испытывать, кроме разочарования? У меня не было с ним прочной связи. Я медленно закрыла окно и постаралась связно и здраво подумать, что означает для меня эта перемена.
Не будет никакого публичного признания, подтверждающего письмо бабушке, не будут выполнены обещания, которые привели меня за море. Следовательно, чем быстрее я уберусь из Аксельбурга, тем лучше.
Несмотря на все намёки графини и предложения полковника Фенвика, я хотела только того, в чём мне теперь отказала судьба. Если мой дед был настолько неразумен, что упомянул меня в завещании, возможно даже, мне грозят неприятности. Я не строила никаких иллюзий относительно реакции аббатиссы–принцессы Аделаиды или других членов семьи, когда они узнают о моём существовании. Эти мастера интриг, которые могли держать в своей власти деда при жизни, теперь превратятся в стервятников, готовых убить, и если обо мне станет известно, я буду их самой вероятной жертвой.
Я была уверена, что в таких обстоятельствах не могу полагаться на графиню и её молчаливого мужа, которого почти не видела. Что касается полковника - я вспомнила пренебрежительные слова графини о нём. Его покровитель умер, и теперь, возможно, полковник лишится всей власти. Может, у него самого начнутся неприятности.
Так что, чем скорее я выберусь из Аксельбурга, вообще из Гессена, тем лучше. Теперь главная проблемой становилось организовать бегство. Меня привёл сюда план умершего: у меня самой не было даже экипажа, чтобы проехать по городу, не говоря уже о стране - и других странах и государствах, которые лежали между мной и морем. У меня имелись деньги, но я не была уверена, что смогу с их помощью воспользоваться общественным транспортом. Молодая женщина, едущая в одиночестве, может надеяться, что её будут терпеть, но ожидать должна оскорблений и даже опасности.
Я оделась и села, стараясь рассуждать, как меня учила бабушка, спокойно и здраво, взвешивая различные возможности. Если бы мне удалось добраться до Гамбурга, я была уверена, что нашла бы возможность уплыть к себе домой. Но между мною и Гамбургом протянулось множество миль и необходимость пересечь по крайней мере одну границу. Германия разделена на множество независимых государств, несмотря на то, что недавно её карту многократно перекраивал Наполеон. И государствами этими правят самовластные монархи.
Я даже не знала, какую дорогу предпочесть. Сжала руки, чтобы унять неожиданную дрожь, и поняла, что мне не на что рассчитывать, кроме собственной головы и небольшого количества золота.
Деньги могут купить многое, но они же могут породить предательство. Мне следует действовать очень осторожно. С чего начать? С полковника? Сейчас он, конечно, очень занят переменами, вызванными смертью курфюрста. Оставался только один человек - Труда. Хотя какую помощь могла мне оказать деревенская девушка?
Я заставила себя встать, не обращая внимания на непрерывный перезвон колоколов, прошла по комнате и потянула за звонок. Но дверь через несколько мгновений открыла не Труда.
Может быть, она стучала, а я не слышала из–за колоколов, но графиня влетела в комнату очень торопливо. На ней было домашнее платье, в оборках и кружевах, волосы убраны под мешковатую шляпку. Даже в утреннем свете заметны были морщины и линии на лице, которых раньше я не видела. Я догадалась, что она не стала ждать, когда служанки приведут её в порядок. Лицо у неё было радостно оживлённое.
- Амелия! - прежде чем я смогла пошевелиться, она схватила меня за руки и, если бы я инстинктивно не отступила на шаг, наверное, обняла бы меня. - Амелия, он умер! Ну, разве это не трагедия? Не увидеть его, так и не увидеть… Но мы знаем, чего он хотел, что он решил для вас!
Она даже сумела заплакать, и слёзы потекли по её пухлым щекам. Но при этом продолжала внимательно и хитро наблюдать за мной.
- Мне жаль его народ. Я слышала, что он был хороший правитель, - трудно было найти нужные слова; я знала, что не должна упоминать о своём ночном путешествии. - Мне жаль, что мы не встретились…
- Не увидеть вас, дитя его собственной крови, на кого у него были такие планы, не поздороваться с вами! - она выпустила меня, потому что я не ответила на её жест. Теперь она на самом деле стиснула руки. - Это тяжёлая утрата, Амелия, и такая печальная!
- Может, всё к лучшему, - быстро проговорила я, надеясь найти возможность высказать своё решение. - Не думаю, чтобы мне были рады при дворе, Луиза. По вашим словам я поняла, что передо мной множество препятствий.
Она покачала головой.
- Как вы можете быть такой холодной, такой спокойной? Неужели вы не поняли? Вы его крови… говорят, он всегда помнил о своей американской семье и принимал курфюрстину только по обязанности. Он всегда был чужаком в своей семье. Разве не сбежал он ещё юношей из дома и не стал офицером армии, воевавшей в вашей стране? Для человека его происхождения это неслыханный поступок, в него не могли поверить. Если бы он увидел вас, узнал вас, ваше положение стало бы абсолютно прочным, никто и шепнуть бы не посмел. Никто не смел бы противиться его воле!
- Но сейчас посмеют, - заметила я. - И поскольку я не могу выполнить то, за чем приехала, не лучше ли мне незаметно покинуть ваш дом? Новый курфюрст, кто бы им ни стал, вряд ли приветит с радостью незнакомку, которая, согласно вашим законам, появилась в результате семейного скандала.
- Рудольф–Эрнест? Его двадцать лет не видели в Аксельбурге. Курфюрстина не разрешала ему показываться после того, как он отверг Франциску, её младшую дочь, не захотел взять её в жёны! Неудивительно, более уродливой принцессы никогда не было, лицо толстое, а поесть так любила, что ей приходилось боком проходить в дверь. Доелась до смерти, говорят, чему вполне можно поверить.
Да, он теперь быстро приедет. Однако он всегда преклонялся перед курфюрстом, и его легко убедить. К тому же он не любит принцессу Аделаиду и тех, кто ей служит, - графиня помолчала, поджав губы. Видно было, что она напряжённо размышляет.
- Пока завещание не будет объявлено публично, дорогая Амелия, не нужно строить планов. Курфюрст всегда держал свои личные дела в тайне; ему приходилось это делать, потому что рядом с ним всегда находилась эта драконица. Её шпионы окружали его везде. Никто не знает, что он собирался сделать со своим личным состоянием, разве что… - она внимательно наблюдала за мной, - когда он послал за вами, мы могли строить догадки. Сокровища целиком были в его личном распоряжении. Но в одном вы совершенно правы, моя дорогая. Сейчас нужно быть вдвойне осмотрительной, держаться подальше от двора. Да, может быть, разумно вообще на время покинуть Аксельбург.
Я насторожилась. Больше всего я хотела уехать из города, но на своих условиях и по единственной причине - чтобы отправиться домой. Я ничем не обязана Гессену. Но я сомневалась, чтобы графиня одобрила мой отъезд насовсем.
- Кестерхоф! - она захлопала в ладоши, словно решила проблему. - Лучший выход! Туда всего день пути. Граф три года назад его перестроил, и там стало очень удобно. Мы поедем в Кестерхоф!
- А что это такое? - я лихорадочно пыталась найти причину, которая не позволила бы графине принимать решения за меня.
- Охотничий домик - вернее, был им, пока войны не опустошили леса. Граф переделал его в наш сельский дом. Он как–то побывал в Англии - ах, какая это холодная и дождливая страна! - она слегка вздрогнула. - И его поразило, что английские дворяне полгода проводят в своих сельских поместьях, и потому их люди более верны хозяевам. Ещё бы, ведь им приходится жить в таких неудобствах, вы бы не поверили!
И вот он переделал Кестерхоф в такой дом, понимаете; ему нравится разыгрывать в нём английского дворянина. Да, вы должны поехать в Кестерхоф, - она ущипнула пальцами нижнюю губу, глаза её бегали по комнате, как будто искали способ немедленно перенести меня туда.
- Мы сейчас не сможем уехать: у графа есть обязанности при дворе. Но вам там будет хорошо. В доме никого нет, кроме слуг, все они преданы графу. Если он прикажет, чтобы никто не говорил о вас, так и будет.
Вот это мне уже совсем не понравилось. Но что я могла возразить? Особенно когда у меня появилось сильное ощущение, что нельзя оставаться в Аксельбурге. Курфюрст правил до самой смерти, но теперь, после его ухода, многие хотели бы половить рыбку в мутной воде.
К тому же… я поеду одна… там будут только слуги… я смогу выработать собственный план, узнать что–нибудь полезное. У меня появится время. Графиня, очевидно, решила, что я полностью согласилась с её предложением, потому что тут же принялась энергично звонить в колокольчик.