Комбат. Вырваться из котла! - Таругин Олег Витальевич 12 стр.


– Тогда ступай отдыхать, Андрюха. Да, вот еще что: если какую из групп обнаружат и начнут преследование, чаще менять направление, запутывать врага, в расположение батальона не возвращаться, пока не оторветесь.

Дождавшись, когда лейтенант уйдет, Зыкин хмыкнул:

– Слушай, Степаныч… ты ж сам говорил, что нам на помощь войск второго эшелона рассчитывать нечего?

– Говорил. И от слов своих не отказываюсь. Но, во-первых, это было вчера, а во-вторых… во-вторых, Витя, я сейчас вовсе не про них. Понимаешь, я ни разу не стратег из Генерального штаба и обстановку на фронте вижу исключительно с земли, – мельком подумав, что крайняя фраза звучит весьма двусмысленно, Сергей невесело усмехнулся – да уж, от орбитальных разведданных он бы сейчас не отказался. Эх, да какая там на фиг "орбита", ему б хоть парочку беспилотников с автономностью часов в пять! И тактический планшет для приема разведданных!

– А вижу я достаточно странную ситуацию, которая с нами возникла: из-под первого удара мы ушли, это факт, заодно и немцев пару раз неслабо притормозили. Особенно во второй раз. Но и до наших, так уж выходит, не добрались. Вот и зависли, словно в вакууме. Где немцы, где наши? То ли фрицы сильнее, чем я ожидал, отстали, то ли наши не менее сильно с контрнаступлением тормозят. Короче, хрен разберешься. Очень я, товарищ младший лейтенант, подобной неопределенности не люблю. Аж до усрачки.

Помолчав – да Сергей в принципе и не ждал никакого ответа, – Зыкин тяжело вздохнул:

– Хреновый из меня начштаба, Степаныч. Почти ни хрена не понимаю. Нет, в целом-то – да, а вот в частности…

– Так другого-то все равно нет! – фыркнул Кобрин. – Так что изволь соответствовать. Да шучу я, шучу, не напрягайся. Журнал боевых действий вон заполняешь? Уже хорошо, пригодится. Собственно, я не столько с тобой советуюсь, сколько просто размышляю. Нужно ж мне хоть с кем-то поговорить? Сам с собой как-то не привык, сумасшествием попахивает. А ты, Вить, мужик умный, особенно с виду.

– Очень смешно, – надулся лейтенант. Ненадолго, впрочем:

– Слушай, комбат, а вакуум – это что такое? И почему мы в нем зависли?

Сергей несколько секунд глядел на товарища, осмысливая вопрос, затем ответил с абсолютно серьезным лицом:

– Вакуум – это, согласно данным передовой советской науки, безвоздушное космическое пространство. Вон там. – Капитан дернул головой в наливающееся ночной темнотой небо.

– А зависли-то мы почему? Мы ж сейчас вроде как на земле, а не в космосе?

– Да просто выражение такое. Литературное. Метафора. Ну, как бы тебе попроще объяснить? Неопределенность, короче говоря. Неизвестность. Понял?

– И всего-то? – разочарованно протянул Зыкин. – А я уж подумал… космос там, все дела. Ну, и хрен с ним, все одно в космосе никакой жизни нет и быть не может. Фантастика все это, как у этого, который про революцию на Марсе писал. Жаль, фамилию забыл.

– Угу, какая уж там жизнь, в вакууме, – согласился Кобрин, с трудом удерживаясь, чтобы не рассмеяться. Эх, знал бы ты, парень, откуда я сюда попал! – А писателя того Алексеем Толстым звать. "Аэлита" роман называется, стыдно не знать.

– Ага, точно. Ладно, на-ка, вот, глотни, – неожиданно произнес контрразведчик, протягивая самую обычную солдатскую фляжку. – От нервов помогает.

– Спирт? – не особенно и удивился Кобрин. – Откуда?

– Оттуда… – буркнул Виктор, отводя взгляд. – У дороги, где немцы нашу колонну пожгли, нашел. – Помяни бойцов, страшную смерть приняли. И наших павших тоже, и танкистов. Всех.

Кобрин кивнул, молча приняв из рук товарища глухо булькнувшую емкость. Открутив крышечку, сделал пару глотков. Горло перехватило спазмом, обжигающий комок ринулся вниз по пищеводу – неразбавленный спирт Сергей, как ни странно, пил впервые в жизни. Да, собственно, и разбавленный тоже. И в офицерском училище, и на фронте – на ТОМ фронте – он особенно на алкоголь не налегал. Хотя многие боевые товарищи только этим делом стресс после боев и снимали. Охладив пылающее горло недопитой водой из кружки, комбат шумно продышался. В желудке стало горячо, зато по телу растекалось приятное тепло.

Зыкин глядел с искренним удивлением:

– Ты чего, командир? Вроде как впервые в жизни спиртяшку пьешь?

– Отвык, – коротко буркнул тот, не собираясь вдаваться в дискуссию, – только этого не хватало. – Давно не прикладывался.

– Бывает, – мазнув по лицу командира внимательным взглядом, философски согласился Зыкин, забирая флягу. Хм, похоже, Кобрин только что слегка прокололся, чем удивил особиста, лучше знавшего привычки реципиента. – Ладно, Степаныч, пошел я по бойцам пройдусь. А ты это, спать ложись, хреново выглядишь. Отдохнуть тебе нужно.

* * *

Сны Кобрину снились редко, практически никогда. Но сегодня оказался один их тех дней, которые под определение "никогда" не попадали. И он снова, как уже бывало пару раз, вернулся на Вирджинию, планету, на поверхности которой новосозданные Сухопутные войска получили боевое крещение, впервые столкнувшись с местной армией. Весьма неслабо подготовленной и вооруженной по последнему слову техники. И, самое главное, прекрасно знающей о вторжении – вплоть до точек высадки войск, их численности и боевом оснащении…

Засевшего в штабе контртеррористической операции "крота" вычислили быстро, но высадившимся на поверхность бойцам штурмовой бригады от этого оказалось ни жарко ни холодно. Противник позволил им приземлиться – наземные комплексы ПВО-ПКО раздолбали атмосферники, а орбитальную оборону Флот вынес с максимальной дистанции еще вчера, не жалея ни обычных средств, ни спецбоеприпасов, – однако же приготовил нехилую ответку в виде нескольких засад по ходу предполагаемого движения. Ну, не приземлиться, конечно, а "припланетиться" или, что вернее, "привирджиниться". Однако подобные словоформы в обиход так и не вошли, и высадка на поверхность любой планеты по старинке называлась "приземлением" или "высадкой". Хоть до прародины человечества отсюда было почти десять световых лет.

Роту Кобрина, погоны которого тогда украшали две скромные лейтенантские звездочки, вместе с остальным батальоном зажали на марше. Красиво зажали, прямо в длиннющем, километра в полтора, ущелье, по обе стороны которого вздымались практически отвесные скалы. Постоянно барражирующие над головой беспилотники – разведывательный и пара боевых, оснащенных блоком искусственного интеллекта и ракетами "атмосфера – поверхность", ничем помочь не смогли. Разведчика загасили при помощи портативной станции РЭБ, и он благополучно грохнулся где-то в горах. А боевых дронов, едва успевших выпустить по нескольку ракет, головки самонаведения которых, впрочем, так и не успели захватить цель, "оглушенные" все тем же радиоэлектронным ударом, сшибли плазмой из одноразовых зенитных комплексов. И затем ударили по колонне ослепших и лишенных воздушной поддержки федералов.

Вызвать авиаподдержку они не могли – связи по понятным причинам не имелось в принципе. Оставалось надеяться, что отслеживающие ситуацию с орбиты наблюдатели все же поймут, что что-то пошло не по плану, и пришлют штурмовики. Но и тут "сухопутам" не повезло, причем даже без участия местных инсургентов: над ущельем проходил грозовой фронт, снизивший эффективность орбитального контроля почти до нуля. Приходилось полагаться только на себя и выучку бойцов. Хотя откуда ей взяться, той выучке?

Виртуальный тренажер и полевые учения – здорово, конечно, но не заменят реального боевого опыта, хотя по меркам XX века готовили их весьма серьезно. Кроме виртуальных 4D-тренажеров с эффектом полного погружения бойцы сражались с боевым оружием против роботизированных боевых платформ, управляемых тактическим компьютером. Отрабатывались бои в наступлении и в обороне, при этом противник вооружался нелетальным оружием по типу древнего пейнтбола, но стреляющим на дистанции до километра. Увернуться от зарядов такого оружия было невозможно, а от травм бойцов спасали бронекостюмы. Имитировался даже огонь артиллерии и бронетехники. Автоматика танков-роботов безошибочно укладывала снаряд на расстоянии не ближе метра от человека, а разлетающиеся поражающие элементы в точности соответствовали разбросу осколков. Попадая в цель, каждый такой "осколок" помимо чисто кинетического воздействия еще и генерировал временно парализующий ту или иную часть тела электрический разряд, имитируя ранение. Пострадать от дружественного огня бойцы тоже не могли: процессоры штурмовых винтовок были напрямую сопряжены с чипом боевого шлема. В случае захвата прицельной системой кого-то из своих, винтовка просто принудительно вставала на предохранитель. И все же, несмотря на столь серьезную подготовку, боевым опытом это было никак не назвать…

Короче говоря, к тому моменту, когда штаб понял, что происходит, и прислал помощь, от батальона осталась от силы пятая часть. Практически лишь те, кто забился в скалы, спасаясь от плазменных ударов, взрывов ракет с гипербарическими БЧ и гиперзвуковых скорострелок инсургентов.

В числе уцелевших оказался и получивший легкую контузию и сотрясение мозга лейтенант Кобрин – приложило ударной волной близкого разрыва о скалу. Несмотря на свой первый бой, Сергей отчего-то сразу понял, чем все закончится. Увидев, как одна за другой вспыхивают бээмпэшки первой и третьей роты, наглухо запирая колонну в узком ущелье, он отдал приказ и десанту, и экипажам покинуть боевые машины и укрыться в каменных развалах, врубив на максимум силовую защиту и маскировку бронекомплектов. До укрытий добрались немногие, и все же потери роты Кобрина оказались наименьшими в батальоне. Награды за "вирджинскую мясорубку", как окрестили с треском провалившуюся десантную операцию позже, он не получил. В отличие от погибших, каждого из которых посмертно наградили медалью "За отвагу" и орденом Воинской Славы. Но, выписавшись из госпиталя, где провалялся почти две недели, с удивлением узнал, что стал старлеем.

С мятежной же планетой поступили жестко и показательно: дав местному правительству сутки на тотальную эвакуацию гражданских, за несколько дней полностью раздолбали орбитальными ударами и высотными бомбардировщиками все центры сопротивления вместе с сопутствующей инфраструктурой. Обычными боеприпасами, разумеется, – загрязнять долгоживущими изотопами поверхность планеты земного типа первого класса никто не собирался даже теоретически. Только высокотемпературная плазма и старые добрые ОДАБ, по большому счету ничем не уступающие тактическим ядерным боеголовкам. Вирджиния пала, но вскоре вспыхнуло в других системах. Причем складывалось впечатление, что мятежи оказались подготовлены заранее и управлялись из некоего единого "штаба"…

Тогда Сергею казалось, что подобные разгромы больше никогда не повторятся. Но он ошибся. Они повторились. Сначала еще в нескольких мирах, внезапно пожелавших стать независимыми и избавиться от "контроля центра", а затем здесь, в далеком прошлом. Сейчас… сейчас кто-то тряс за плечо дрыхнувшего на госпитальной койке Кобрина – видимо, снова проспал утренний обход и сейчас получит нагоняй от дежурной медсестры, миловидной Линды, с которой Серега попытался закрутить ни к чему не обязывающий романчик, но получил решительный отворот. Весьма решительный, почти час хромал, широко расставляя ноги. Вот только голос у девушки отчего-то оказался мужским и смутно знакомым:

– Подъем, командир, почти три часа, скоро светать начнет. Разведка вернулась, интересные сведения принесла.

Глава 8

24 июня 1941 года

Стремительно вырвавшийся из объятий сна Кобрин дернулся – и охнул от боли в спине и затекших от долгой неподвижности мышцах. Ну, еще бы, проспал почти пять часов в полусидячем положении, привалившись к древесному стволу. То ли накопившаяся за эти дни усталость сказалась, то ли особистский спирт подействовал. Но голова, как ни странно, абсолютно ясная, да и сна ни в одном глазу – выспался-таки.

– Что случилось?

– Не паникуй, Степаныч, – усмехнулся Зыкин. – Проснулся? Вот и ладно. Пока ничего не случилось, но одна из разведгрупп засекла немцев. Недалеко от нас, и трех километров не будет.

– Остальные группы? – деловито спросил комбат, прикинув, что по времени возвратиться должны были все.

– Пока не вернулись, но с час назад охранение слышало выстрелы в нескольких километрах отсюда. Ночью тихо, звуки далеко разносятся. Похоже, бой там шел, короткий, правда. А уж наши ли то стреляли или нет – неизвестно.

– Понятно, – поднявшись на ноги, Сергей наскоро размялся, разгоняя застоявшуюся кровь. Затянул ремни портупеи, оправил гимнастерку. – Ладно, пошли к разведчикам, послушаю, что расскажут.

– Пошли, – согласился лейтенант. И чуточку обиженно добавил: – Только я и сам рассказать могу. Немцев примерно неполный батальон, мотострелки. Из брони только полугусеничные транспортеры, как там ты их называл? "Ганомаги"? Остановились на ночевку. Пока дрыхнут, но с рассветом наверняка продолжат движение. И что-то мне подсказывает, что это наши вчерашние знакомые. Недобитки, усиленные подошедшим подкреплением.

– Это еще почему? – искренне удивился Кобрин. – У них что, на лбу написано? Или транспаранты развешаны?

Зыкин усмехнулся:

– Легкораненых много, видать, не стали в тыл отправлять. И часть техники побитая, особенно грузовики. Где пулями, где осколками. Нет, понятно, что не мы одни тут воюем, но вот, кажется мне, что это именно они.

– Витя. – Кобрин наконец понял, что показалось ему странным в тоне товарища. – Харе скрытничать, выкладывай, что узнал?

– Ну, вот, а я-то хотел сюрприз сделать… – расстроился контрразведчик. – Пленного наши приволокли, пехотного унтера. Живот ему прихватило, вот он в кустики и отошел, там и спеленали. Я ихний язык чуток знаю, перебросился парой фраз. Он и рассказал, что вчера утром они попали на переправе в русскую засаду. И про танки все верно описал, и про минометный обстрел, и про второй взорванный мост тоже. Там они, кстати, разделились, эти сюда двинулись, той же дорогой, по которой мы шли, остальные куда-то в сторону свернули, я не выяснял. Так что точно они, стопроцентно! Между прочим, немцы считают, что нас чуть ли не дивизия была, о как! И танков до батальона. Кстати, ту мехгруппу, что мы громили, усилили, тут ты вчера верно рассудил. Они так у первого моста и просидели, вперед не рыпаясь, пока основная часть войск не подошла.

– Интересно, – задумчиво протянул комбат. – Даже очень. Пошли быстрее, хочу сам с ним поговорить.

– Понравился сюрприз? – с гордостью, будто это он самолично и притащил "языка", осведомился особист.

– Сюрприз – да. А вот такое соседство – нет. Ты хоть понял, в чем суть?

– Э… в смысле?

– Да в том, Витя, что мы уже почти в немецком тылу, блин, вот в чем! Если они нас догнали и на ночевку стали, значит, завтра… тьфу, ну то есть уже сегодня, нам придется уже не просто на соединение со своими идти, а из окружения выходить!

Судя по вытянувшейся физиономии Зыкина, подобные мысли в его голову просто не приходили. Поэтому и реакция оказалась вполне предсказуемой: особист длинно и заковыристо выругался. И остаток дороги протопал молча, раздраженно загребая сапогами ни в чем не повинные перепревшие листья.

Допрос пленного много времени не занял – унтер-офицер с типично немецким именем Ганс и говорящей фамилией Кригер, от которого отчего-то едва заметно попахивало дерьмом, был подавлен и до смерти перепуган. Чем не слишком соответствовал его боевой фамилии. Потому на задаваемые Кобриным вопросы отвечал охотно, даже не собираясь что-либо утаивать. В принципе понятно: сначала идешь, позевывая, в кустики по большому и важному делу, чувствуя себя солдатом победоносной германской армии, покорившей половину Европы, затем неожиданно получаешь по морде – вон какой фингалище на месте левого глаза – и в итоге оказываешься пленным со скрученными за спиной руками, которого куда-то тащат по страшному ночному лесу. Есть от чего перепугаться и упасть духом. Только и остается надеяться на то, что большевики придерживаются конвенции о военнопленных.

Со слов унтера, оказавшегося водителем одного из грузовиков, выходило, что он и его товарищи и на самом деле из состава той мехгруппы, с которой красноармейцы воевали вчерашним утром. Сам он в бою якобы не участвовал, оставаясь при машине. Скорее всего так и было, хотя насчет последнего фриц явно приврал: наверняка при первой же возможности драпанул от дороги куда подальше и героически отсиживался в зарослях, пока не перестали стрелять. Впрочем, не суть важно: куда больше Сергея интересовали потери противника и его дальнейшие планы. Услышав первый вопрос, немец совсем пригорюнился и с тяжелым вздохом сообщил, что группа потеряла, главным образом от минометного огня и пулеметов, почти батальон убитыми и ранеными разной степени тяжести. Потери в бронетехнике тоже впечатляли, составив несколько десятков танков, самоходных установок и бронетранспортеров. Его авторота пострадала меньше всего, поскольку шла в самом хвосте колонны, и их потрепало только несколькими случайными разрывами. Тяжелых раненых и тех, кому требовалась стационарная помощь, отправили в тыл, легким помощь оказывали на месте. С расчисткой дороги провозились почти полдня, за это же время прибывшая инженерно-саперная рота навела понтонную переправу, по которой гитлеровцы и перебрались на восточный берег. Но движение продолжили только после подхода основной части войск.

Добравшись до второго взорванного моста, снова остановились и почти час искали подходящий брод, поскольку второго комплекта понтонов не имелось, а дожидаться, пока их подтянут, было слишком долго. Именно тогда командиру мехгруппы полковнику фон Мейеру (фамилия комбату ни о чем не говорила, никакой информации о нем у Сергея не было) пришлось признать, что до темноты они уже никак не успевают выйти в заданную точку. Переправившись – как и предполагал комбат, часть автомобилей при этом благополучно заглохла посреди реки, и их пришлось вытаскивать танками, что еще больше задержало немцев, – он зачем-то разделил группу.

Назад Дальше