– Конические снарйади тоже?.. – встревожился Кривонос.
– Нет, у нас самих о них почти никто не знает, вроде бы… не ведают.
– Вроде бы или точно? – поддержал тревогу своего генерала гетман.
– Точно один Бог все знает! – отказался окончательно определяться в ответе главный разведчик. – А я даже не его ангел. Думаю, нету у них ни длинных снарядов, ни разрывных бомб. То есть в Европе бомбы ведомы… но ранее их только против крепостей применяли. Они по-прежнему на гусар надеются. Хотели их больше десяти тысяч собрать, да не получилось.
– Неужто шляхтичи в крылатую конницу идти больше не хотят? – теперь удивился Богдан. – Или медведей на плащи не хватило?
– Шляхты там еще много, а вот подходящих коней уже нехватка, сам знаешь, гусара не на каждую-всякую лошадь посадишь. Ранее они у турок коней закупали, сами немало выращивали, а теперь… уж очень дороги эти скакуны. А вот шляхтичи многие совсем обнищали. Будешь смеяться, у нынешних гусар не у всех не то что медвежьих, не говоря о львиных шкурах, волчьих на плащи не хватает. Собачьи перекрашивают, бо-ольшой сейчас там спрос на крупных собак, прямо из будок воруют.
– Так не каждую псину за медведя выдашь!
– А они их пятнами под леопардов разрисовывают. Думаю, под первым же дождем у многих новоявленных гусар леопарды в собак превратятся.
Присутствующие дружно заулыбались.
– Ежели серьезно, – продолжил Свитка, – из восьми тысяч гусар, почитай, половина будет на лошадках, которых ранее и не всякий панцерник взял бы. А панцерники… многие совсем на негодящих пойдут в бой. Шляхетская беднота совсем коней не имеет или на татарских поскачет. Сами понимаете, толстяка в панцыре те не вынесут.
При вопросе о запасах пороха и селитры Хмельницкий поморщился.
– Есть уже немного. На бой хватит, а вот на осады крепостей… – Гетман подчеркнуто тяжело вздохнул. – Надеюсь, весной удастся пополнить запасы. И на стороне нигде сейчас его не купишь. У поляков с этим еще больше трудностей.
Да, все окрестные страны воевали или готовились к войне, неудивительно, что продавать стратегический и жизненно важный продукт никто не хотел. Оставалось утешаться тем, что лукам, весьма распространенным у казаков, не говоря о калмыках и черкесах, порох не нужен. По эффективности же применения его против неодоспешенных противников гладкоствольные ружья того времени лукам, особенно сложным, проигрывали вчистую. Вот только выучка лучника занимает гораздо больше времени, учить обращению с ним необходимо чуть ли не с детства, как делают у тех же татар.
Обговорив вопрос, пришли к выводу, что общая нехватка пороха на руку казакам. Только вот чем стены вражьих городов и замков рушить?
Легко перекусив у того же Хмельницкого, Аркадий принял участие в совещании по вопросам науки, культуры и религии. С тем же Богданом и Свиткой, но без ушедшего по своим делам Кривоноса. Вместо него к беседе подключился монах Иегудил, в свое время поатаманствовавший на Сечи и к старости отправившийся замаливать свои грехи. За два с лишним десятилетия жизни на Сечи нагрешить можно весьма капитально. Теперь Хмель привлек его к решению религиозных дел, а новый-старый митрополит санкционировал временный выход в мир скромного монаха из… монастыря.
Первым вопросом стала проблема Могилянской академии. Ее нынешним положением поинтересовался попаданец.
– А нету никакого положения! – без раздумий выпалил Свитка.
– То есть как… нету? В каком смысле?
– Да хоть в каком!
– Не понял. Академия что, в ад прямо целиком провалилась?
– Да, можно сказать, так оно и вышло. Нет, дома, ей принадлежащие, стоят на старом месте, только пустые. Пришлось даже их под охрану взять, чтоб не разорили. А людишек там нету.
– И куда они делись?
– Да кто-то, ты правильно догадался, в ад попал. Скрытыми униатами или католиками оказались. Вот и пришлось развесить их на солнышке для выветривания дурных мыслей. Кого-то мы попытали и за ненадежность и тягу к папизму в Персию продали. Остальные, больше половины, сами разбежались и попрятались.
Аркадий растерялся. Настолько катастрофичный конец детища покойного митрополита был для него крайне неприятной неожиданностью.
– Слушайте… надо же что-то делать! Нам ведь позарез нужны и свои семинарии, потому как наши попы по сравнению с католическими порой дикарями кажутся, и университеты… образование вообще. Без них… нас так же вороны заклюют, как тех предателей, что вы на просушку вывесили.
– Это почему же? – удивился Хмельницкий. – Пока нам от этих их коллегиумов и академий сплошной вред и смущение умов.
– Понимаешь, Богдан… в мире все так устроено, что тот, кто не идет вперед, отстает и слабеет. А двигаться вперед без знаний, все равно… что на утлой лодке, не умея ею управлять, через пороги поплыть. Чем это кончится, сам знаешь. Чтобы идти, надо знать, куда движешься, иначе заплутаешь и погибнешь.
– Так наши отцы-прадеды в университетах не обучались, а о родной земле заботились, а как стали люди в коллегиумах учиться, так и предательство широко пошло. И что это за семинарии, о которых ты упомянул?
– Семинарии – это школы для попов. Их там должны учить богословию, языкам, умению спорить и объяснять… еще чему-то, я просто не знаю, сам понимаешь, на попа не учился. Но нужно нам это позарез. Наши попы должны быть умнее, образованнее, притягательнее для прихожан, чем ксендзы католические. Иначе беда – самые умные, но духовно нестойкие будут склоняться к их вере.
– И как, точнее… кто нам молодых священников выучит? – спросил сидевший до этого молча монах. Он внимательно слушал попаданца, разве что чуть морщился при то и дело вылетавшем из уст Аркадия слове "попы".
– Чтоб мне провалиться! Откуда мне знать?!! Искать надо. Есть, наверное, среди православных иерархов образованные люди, их обязательно привлечь необходимо. В Греции сейчас разорение и беда, думаю, можно сманить оттуда кого-то. Да, может, и сманивать нет нужды, много ведь греков у нас спасения ищут, среди них стоит поискать. Только обязательно с ведома нынешнего митрополита. Лучше бы он сам этим и занялся. Вы, отче, этим заняться сможете?
– Я не священник, простой монах, брат по вере, так что называйте меня Иегудилом. А поговорить с его святейшеством… смогу.
– А возражений по смыслу того, что я высказал, у вас нет?
– Не со всем я согласен, искренняя вера важнее образования. Покойник Могила зело образован и начитан был, а латинской прелести поддался. Но… правда, нашим священникам знаний не хватает.
– Так, может, займетесь именно этой проблемой, думаю, гетман возражать не будет, у него и других дел хватает выше крыши.
– Ишь, как завернешь, так завернешь! – восхитился Хмельницкий. – Не буду, конечно, дел у меня и правда, как ты сказал: "Выше крыши". А дело веры как бы не важнейшее, нельзя к нему сомнительных людей подпускать.
– И не подпустим! – поддержал соратника по многим грабительским походам человек божий Иегудил.
– Так тому и быть! – хлопнул ладонью по столу гетман. – Ты, Юрко, – сказал он, глядя на монаха, – займись поиском нужных людей среди сбежавших к нам попов и монахов. Ну и с Копинским поговори, ему, как митрополиту, это тоже не безразлично. А Петро, – кинул он взгляд на Свитку, – поищет грамотеев в монастырях Румелии, Валахии, Молдавии и Трансильвании. Соблазняй их не деньгами, а работой – возможностью поучаствовать в великом деле.
* * *
Возвращался домой, как всегда, затемно. Домой означало в данном случае в собственное, принадлежащее ему самому жилище. Особнячок, конфискованный у какого-то шляхтича-католика, Хмельницкий ему подарил в связи с необходимостью часто приезжать в Чигирин. Судя по величине и качеству построек, покойный хозяин был не из магнатов, но и не из нищих. Аркадий такой подарок к свадьбе посчитал уместным. Ведь действительно, жить в своем жилище куда комфортнее, чем в наемном, друзей опять-таки можно принять, а наезжать в столицу Малой Руси предстояло часто.
Ехал, естественно, не один, а с десятком охранников и джурой, освещавшим путь факелом. Еще два, также горящих, держали скакавшие рядом с ним охранники. О фонарях на улицах можно было только мечтать. Как и об асфальтированных или хотя бы выложенных камнем мостовых. Местная непролазная грязь пока еще подмерзала по ночам. Но скоро, с приходом тепла, передвижение по ней должно было стать натуральным экстримом. Форсированием болота, для любого транспорта непроходимого. Только на своих двоих или на лошадиных четырех, с весьма неприятными сюрпризами в виде ям-луж, которые впору неглубокими прудами называть.
Неожиданно для себя самого Аркадий понял, что спешит домой, ему хочется побыстрее добраться туда, в уютное тепло к молодой жене. Совместное проживание с ней пока не оправдывало многочисленных опасений. Фактически женив его на себе, Мария не пыталась открыто им командовать, помыкать. Нет, на людях она демонстрировала полную покорность мужу, наедине была ласковой и нежной. Ну а то, что реальное управление домом и хозяйством уже перешло в ее ручки, так и слава богу. Попаданец прекрасно осознавал необходимость внимательного, хозяйского пригляда за всем этим и свою бездарность в управлении деньгами.
В общем, главное, что с женой ему стало существенно комфортнее и спокойнее, чем было без нее. Да и регулярные занятия сексом без страха подцепить какую-то заразу много стоили. Судя по всему, у Аркадия появилась настоящая семья, а там, глядишь, детки пойдут… потом, может, и любовь появится.
Однако быстро доехать домой и предаться плотским утехам ему сегодня не судилось. Невдалеке бахнули подряд два выстрела, что-то сильно ударило его в грудь, так, что он с трудом удержался в седле. Одновременно выронил смолоскип, вскрикнул и начал клониться вбок ехавший слева факелоносец.
Здесь конвой разделился. Половина охранников, окружив Аркадия, рванули прочь от места происшествия. Другая половина, точнее, четверо, кинулись ко двору, из которого выстрел был сделан. Пятый, видимо, пострадавший от выстрела, Федько, отстал от кортежа и не пытался ловить стрелка, а все более скособочиваясь, продолжил движение по маршруту следования, постепенно сбавляя и без того небыстрый темп движения.
Аркадий домчал до дома даже быстрее обычного. Не желая беспокоить супругу, завернул во флигелек охранников. Тут же послал еще десяток на помощь товарищам, искавшим покушавшегося на убийство. Уже в помещении он обнаружил, что пуля, пронзив полушубок, вспоров кольчугу, пробить пододетый под железную рубашку бронежилет не смогла. Благо и попала она в него под углом. О наличии последнего он извещать общественность не спешил. Упавший на пол кусочек свинца в сочетании со вспоротой кольчугой при явной невредимости чародея на окружающих произвели сильное впечатление.
– Гляди, кольчугу пробило, а шкуру нет…
– Так его и пуля не берет!
– А что вы хотели, он же настоящий характерник, такого обычной пулей не взять.
Ребята перешептывались, но вдруг обострившимся слухом он их хорошо слышал, да и шептались довольно громко, впрыск адреналина при таком происшествии у молодых людей обычно запределен.
Услышавшая шум приезда и удивленная задержкой появления мужа дома Мария накинула шубейку на плечи и зашла во флигелек. Увидев повреждения кольчуги, она побледнела, закатила глаза и упала в обморок. Да так неожиданно, что никто ее подхватить не успел. Пришлось Аркадию завернуть женщину в шубку и отнести в дом, в супружескую спальню. Где и оставил жену на попечение ее верной служанки. Гапка приехала вместе с хозяйкой и была ей беззаветно преданна. От колдуна, в доме которого жила, она старалась держаться подальше, но покидать службу и не думала. Вот и сейчас при взгляде на нее хозяина быстро перекрестилась три раза, видимо, отгоняя нечистую силу, однако стоило попаданцу сделать шаг от постели, как она тут же заняла освободившееся место и стала поправлять подушку под головой Марии.
Выйдя в прихожую, обнаружил там двоих из подкрепления, притащивших домой раненого товарища, Федька. Паренек, совсем еще молоденький и безусый, побледнел больше, чем обморочная женщина, и тоже находился в бессознательном состоянии. Его освободили от полушубка, и здесь обнаружилось, что в правом боку у него рана, причем очень серьезная – весь бок и часть шаровар были залиты уже застывшей темной кровью. Аркадий встревожился, что пуля попала в печень. После осмотра предположение подтвердилось, рана находилась как раз напротив этого жизненно важного органа. Федько, ненатурально бледный, больше походил на покойника, только еле заметное дыхание показывало, что он еще на этом, а не на том свете.
Кровь уже не текла обильно, как было, вероятно, вначале, а сочилась. Москаль-чародей перетянул рану потуже, в душе не надеясь на положительный исход. Подумав, он приказал принести и дал понюхать раненому нашатырный спирт, изготовленный им самим этой зимой.
Тот не вскинулся, а всего лишь вяло пошевелил головой, но глаза открыл. Увидев склонившегося над ним командира, тихим, жалобным голосом произнес:
– Дядьку, простить мэнэ, бис попутав.
Сообразив, что парень участвовал в покушении, Аркадий немедленно переспросил:
– Какой бис? Как его звали?
– Не ведаю… його имени… обманув вин мэнэ… сказав, що тильки вас роздывытысь (рассмотреть) в ночи хоче, простить заради Христа.
На губах умирающего запузырилась кровь, Аркадий понял, что толку от допроса не будет:
– Бог простит, а я прощаю.
Парень, услышав эти слова, улыбнулся и умер.
Искавшие убийц приехали только утром. Никого они не поймали и следов, выводящих на заказчиков, не нашли. После выстрела те успели скрыться в неизвестном направлении. Никого не увидев во дворе, ребята сдуру стали ломиться в хату, чем злодеи и воспользовались.
Открывший дверь только под угрозой ее выломки хозяин хаты и двора оказался невиновен. При осмотре места происшествия утром у плетня нашли два наскоро обустроенных места для стрельбы, а в будке обнаружили мертвого, видимо, отравленного пса. Как и большинство русинов, хозяин-чигиринец ложился с курами и вставал с петухами. Легко было предположить, что враги отравили собаку подброшенным ей куском мяса с ядом и заняли место возле плетня в ожидании жертвы. О маршруте следования и приблизительном его времени, вероятно, их известил покойный Федько.
Все попытки выйти на таинственного знакомого погибшего охранника ни к чему не привели. Не поймали и покушавшихся. Так и осталось непонятным, кто и по чьему указанию стрелял. Во избежание ненужных слухов покушение опять списали на иезуитов. Хотя никакой уверенности в их причастности к этому конкретному событию не было. Обсуждая происшествие в очень узком кругу, решили, что попытку убийства организовал кто-то из своих. Но искать его перед решающей битвой… себе дороже выйдет. Контрразведка здесь пока существовала в зачаточном виде. Единодушно пришли к выводу, что стреляли казаки. Свои. Не было еще в семнадцатом веке моды охотиться на важных персон при помощи ружей. И так ловко уйти от погони и сбить ее со следа чужие в Чигирине вряд ли смогли бы.
А вот то, что Москаля-чародея пули не берут и в умысливших зло против него отскакивают, широко и быстро распространилось повсюду. Эти слухи распускались целенаправленно. Не минули расспросы по этому поводу и Аркадия. Болтать о своей неуязвимости он не стал, хотя была такая мысль поначалу. Предпочел подробно рассказывать о покушении, показывать, куда пуля попала и какой кусок кольчуги испортила.
В чем-чем, а в воздействии пуль на человеческое тело атаманы разбирались на профессиональном уровне.
– Из пистоля палили? – спрашивали почти все, хорошая кольчуга пистольную пулю на излете способна была даже отразить.
– Не, – мотал головой Аркадий, посмеиваясь про себя. – Из нарезного ружья, винтовки. Залупой. Да я ее с собой таскаю, вот, посмотри.
Он привычно доставал из кармана смявшуюся от контакта с кольчугой в абстрактную миниатюру пулю Минье. Одно кольчужное колечко, измятое и согнутое, придавало композиции особенный шик. Собеседники, все как один, растерянно вертели в руках приличной величины кусок свинца, ничем на изначальную форму колпачка не похожий.
– Издаля небось палили?
– Ночью, на кривых улочках? Саженей с пяти или, может, на аршин ближе сидели.
С такого расстояния пуля Минье была способна и быку лоб пробить, калибры у винтовок колебались от четырнадцати до двадцати пяти миллиметров. И пусть она была безоболочечной, никакая кираса, не говоря уж о кольчугах, при таком расстоянии от стреляющего спасти не смогла бы.
– Не пойму никак! Если пуля тебе в грудь попала, почему она никакого вреда не нанесла?!
– Как не нанесла?! У меня синяк больше ладони шириной был! – Попаданец показывал собеседнику свою лапищу. – Ребро опять-таки до сих пор ноет от ушиба.
– Получается, пуля кожух и кольчугу пробила, а твою шкуру нет? Или ты там еще и рейтарскую кирасу тогда пододел?
– Ты чего, моего кожуха не видел? Он на кирасу налезет?
– И правда не налезет, – вынужден был соглашаться сомневающийся. – Так получается, пуля, да еще залупа, с пяти сажен твою шкуру пробить не смогла? Даже не поцарапала?