- Гостиница "Красные ворота", на дороге возле Закопане. Наверное, я попал в прошлое, когда спал в гостинице. Эти двойные стальные двери кладовки… Наверное, я находился в чем-то типа машины времени.
- В двадцатом веке делают машины времени?
- Что? Нет. Конечно, нет. Но разве ты не понимаешь? Если у них была машина времени, значит, они могли быть из любого века.
- То есть ты полагаешь, что твое пребывание здесь - результат действия какого-то механизма, а не Божья воля?
- Отец, Божьей волей может быть что угодно! Бог может делать все, что захочет, но я могу рассматривать этот мир единственным известным мне способом - как инженер. Думаю, что я должен вернуться в ту гостиницу. Может, там я найду ответ.
- Сын мой, во-первых, твои слова близки к богохульству. А во-вторых, в это время года ты просто не сможешь проделать обратный путь вверх по реке Дунаец. Ты замерзнешь насмерть, не пройдя и полпути. Я бы никогда не отважился на такое, разве только по указу Папы. Тогда бы я пошел, зная, что меня канонизируют как святого мученика.
- И все же я должен попробовать.
- Ты можешь верить в машины, сын мой, а я верю в Бога. Я думаю, что на твое пребывание здесь есть причина, и полагаю, что тебе следует ее выяснить.
- Но…
- И потом, мы же договорились с лодочником доставить его зерно в Краков. Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что лодка с зерном - единственное его богатство. Если лодка замерзнет в реке, он погиб.
Некоторое время мы сидели молча.
- Отец, если ты так заботишься о лодочнике, почему тебя не беспокоит участь юноши? Тадеуш из тех людей, кому почти все беды нипочем. Но судя по тому, что он рассказывал о Кракове, поэт вряд ли доживет до конца зимы.
- Сын мой, существует большая разница между честным работящим человеком и бродячим поэтом. Ты не знаешь таких людей? Главное для них пьянство и разврат. Они поднимают на смех церковь и глумятся над общественным порядком.
- Нет же, он всего лишь заблудший юноша. Думаю, ему надо дать шанс, и он встанет на путь истинный.
- Дать ему шанс? Что ты имеешь в виду?
- Дать ему работу! Он неплохо образован. Он учился в Парижском университете. Говорил, что он не только поэт, но и художник. Если тебе нужны переписчики, из него выйдет больше толку, чем из меня.
- Ты и вправду думаешь, что я впущу его в монастырь?
- Я знаю, что впустишь.
- Знаешь? Ты читал об этом в исторических книгах?
- Нет, отец. Скажем так, я чувствую это.
- Ладно, я подумаю. Но ничего обещать не могу. А вот тебя попрошу кое о чем. Обещай хранить молчание. Ты не должен никому говорить - слышишь, никому! - что ты явился из будущего. Я позволяю тебе сочинить правдоподобное объяснение и рассказывать эту историю всем, кто будет задавать вопросы. Истинное положение обсудит Святая Церковь, но до тех пор, пока не принято решение, ты должен хранить молчание.
- Почему, отец?
- Как почему? Ну, во-первых, потому что я - твой духовник, и я говорю тебе сделать так. Во-вторых, ты представляешь, какие противоречия вызовут твои заявления? Тебе не дадут покоя сотни, а может, и тысячи желающих узнать свое будущее. Не исключено, что какой-нибудь сумасшедший объявит тебя новым мессией. Другие наверняка сочтут тебя исчадием Дьявола и потребуют твоей казни. Ты и вправду хочешь стать объектом такого внимания?
- Боже праведный! Нет, отец, конечно, нет!
- Тогда ты дашь клятву?
- Да, отец. Но какое отношение к этому имеет церковь?
- Самое непосредственное! Я должен отправить своему начальству полный отчет об этом деле. Я уверен, что мой отчет с их аннотациями в конце концов достигнет Ватикана и попадет в руки самому Папе. Вероятно, он отправит сюда своих представителей для выяснения обстоятельств. Затем они сообщат обо всем Папе, и в конечном итоге будет принято решение.
- Решение? Какое?
- Какое? Разве ты не понимаешь, что, возможно, являешься орудием Божьим, посланным по какой-то определенной причине?
- Я не ощущаю себя орудием Божьим.
- Твои ощущения ничего не значат.
- Хм… А как долго будет продолжаться процесс принятия решения?
- Может быть, два года, а может, и десять. Но пока оно не принято, ты не должен это обсуждать. Мне нужна твоя клятва молчания.
- Что конкретно я должен сделать?
- Становись на колени и повторяй за мной…
Я сделал все, как он просил, и произнес длинную клятву. Очевидно, отец Игнаций уже давно думал об этом. Я держу эту клятву, но в ней ничего не говорилось о том, что нельзя вести секретный дневник на языке, который в тринадцатом веке никто не мог прочитать.
Перед сном я обратился к отцу Игнацию:
- А что, если Церковь не сочтет меня Божьим орудием? Вдруг она решит, что я - орудие Дьявола?
- Я надеюсь, что в таком маловероятном случае, сын мой, ты подчинишься приказу церкви.
Уснуть после такого разговора оказалось делом нелегким.
ГЛАВА 5
На следующее утро, как только рассвело, мы начали тянуть лодку. Дорога вдоль берега Вислы плохая. Она пролегает через бесконечные хребты и сотни ручьев. Каждые несколько часов нам приходилось забираться в лодку и грести против течения мимо устья ручья или болота, где нельзя пройти пешком.
Но все же тянуть легче, чем грести, поэтому мы медленно шагали вперед с веревками за плечами.
Размышляя об этом, я никак не мог понять, как такую работу могли выполнять мулы.
- Летом вода выше, она покрывает заболоченные места, - объяснил Тадеуш.
- Разве вы не можете как-то улучшить эту дорогу? Несколько тысяч человеко-часов работы, какие-нибудь маленькие деревянные мосты, и наши труды вполовину сократились бы.
- Говорили, что гильдия лодочников просила феодалов сделать что-нибудь в обмен на дань, которую мы готовы уплатить, но ничего не вышло. Другое дело в городе, где народ более сплоченный, а на реке мы слишком разобщены. Некоторые работают на коротких перевозках между двумя точками. Другие - на длинных. Третьи, как я, доставляют товар туда, где можно заключить соглашение или хорошую сделку. Как же гильдии работать по всей Висле, со всеми ее притоками? Я уже восемь лет здесь плаваю, но до сих пор не знаю половины людей, у которых есть собственные лодки.
- Разве правительство не может ничего сделать?
- Черт возьми! Я же говорил тебе - здесь нет правительства!
Некоторое время я молчал.
- А что там насчет дани? Я не заметил, чтобы ты кому-то платил.
- Ты спал, когда они поймали нас в Бойнице, что на Дунайце. Я пытался проскользнуть ночью, как в Саце, но в это время года на реке так мало движения, что они обычно не выставляют сторожевую лодку, и я боялся, что если мы потеряем время, то река может замерзнуть. За следующим поворотом Бржеско, и нам придется там тянуть лодку. Они точно нас поймают.
На высоких каменных стенах Бржеско стояли два арбалетчика в кольчугах, рядом с ними напыщенный чиновник, который добрую четверть часа торговался с лодочником, прежде чем они сговорились на двадцать одной гривне.
Я никогда раньше не видел настоящего замка. Хотелось его исследовать, но Тадеуш воспротивился.
- С них хватит того, что мы заплатили. Не дадим обогатиться их постоялому двору, - сказал он, когда мы снова двинулись в путь. - Чертовы ублюдки со своими арбалетами. Будь там только один, я выпустил бы в него три стрелы, прежде чем он схватился бы за свое оружие.
- Ты бы убил человека за двадцать одну гривну? - спросил отец Игнаций.
- Нет, отец. Это болтовня, просто мне приходится проходить здесь восемь - десять раз в год. Убей я их, меня бы наверняка поймали. И все же, нужно признаться, это приятная мысль.
Вскоре настала моя очередь сидеть в лодке, и я мог расслабиться и немного поразмышлять.
Когда я начал изучать английский, меня поражало, что в двадцатом веке умный, образованный англоговорящий человек мог читать Чосера в оригинале только после специального курса в колледже. Язык до неузнаваемости изменился за шестьсот лет. Даже меньше, потому что спустя два столетия Шекспир написал свои пьесы, и они не понятны образованному американцу.
Зато каждый образованный испанец в двадцатом веке может без труда прочесть "Поэму о Сиде", написанную в 1140 году.
Славянские языки относятся к числу наиболее стабильных. Разделение восточных и западных славян - русских и поляков - произошло приблизительно в середине первого тысячелетия. Но несмотря на полторы тысячи лет самостоятельного развития, поляк и русский способны понять друг друга - если говорить медленно и внимательно слушать.
Так что несмотря на некоторые трудности, все могло быть гораздо хуже. Окажись я в Англии тринадцатого века, меня бы никто не понял. А так люди думали, что у меня просто странный акцент, но это не затрудняло общения.
В тот вечер я беседовал с поэтом, Романом Маковским.
- Чем ты планируешь заняться, когда мы прибудем в Краков? - спросил я.
- Планирую? У меня нет никаких других планов, кроме одного - поймать музу.
- Но как это поможет тебе выжить? Вот-вот наступит зима.
- Что-нибудь да подвернется. Кто знает? Вдруг какой-нибудь содержатель борделя захочет расписать стены соблазнительными картинами для воодушевления своих клиентов, и тогда я немного заработаю. Муза сама о себе заботится.
- Пока что ей от тебя мало проку.
- Не отрицаю. А у тебя есть какие-то предложения?
- Только одно. Отцу Игнацию нужны переписчики, а такая работа тебе по силам. Вот если бы ты произвел на него хорошее впечатление и вежливо бы его попросил, глядишь, он и предложил бы тебе работу.
- Отец Игнаций уже впечатлен мной, но в отрицательном смысле. Лучше уж просить работу у Дьявола - в этом случае больше шансов быть принятым. Кроме того, не хотелось бы проторчать всю зиму в монастыре. Только представь: несколько месяцев без вина и женщин! Целую вечность вставать к молитве каждые три часа! Нет, Дьявол наверняка сделал бы куда более выгодное предложение!
- Шутки в сторону, приятель! Через месяц ты, возможно, умрешь от холода или от голода! Тебе не следует упускать единственную возможность.
- Единственную возможность! Неплохо звучит. Можно мне будет воспользоваться этой фразой?
- Пожалуйста, только прекрати уклоняться от темы. Ты собираешься последовать моему совету?
- Пан Конрад, что именно, по-вашему, я должен сделать?
- Для начала попроси его исповедать тебя, а затем постарайся немного помолиться.
- Замечательно. Это, конечно же, не повредит, а возможно, и поможет. А владелец борделя придет и позже.
Я покачал головой.
- Иди спать, приятель.
Назавтра мы прибыли в Краков так поздно, что последний километр пришлось преодолевать при свете факелов. Привязав лодку к пристани, Тадеуш сказал:
- Ну, ребята, мы справились. Сегодня можете бесплатно поспать в лодке, а если хотите, идите в гостиницу - слева, вон на той улице.
- За приглашение спасибо, но я больше не хочу спать на мешках с зерном, - сказал я.
- Вполне разделяю мнение пана Конрада, - сказал отец Игнаций. - Только давайте вначале решим вопрос с нашей оплатой.
- Конечно. Чуть не забыл.
Лодочник отсчитал нам со священником по пятнадцать гривен каждому и шесть гривен поэту. Полагаю, он даже не пытался торговаться.
Мы с отцом Игнацием направились к гостинице. Я обернулся и крикнул:
- Тадеуш, а ты не идешь с нами?
- Оставить мое зерно ворам? Я и здесь неплохо посплю. А вы идите и возвращайтесь весной, - если понадобится работа!
- Может быть. Пойдем, приятель! Я угощу тебя пивом.
Поэт, как щенок, послушно пошел за нами.
На постоялом дворе было грязно, пиво оказалось кислым, еда скверной, а прислуга - неприветливой. Но все же было приятно впервые за пять дней иметь крышу над головой и сидеть не на мешках с зерном.
Еда и ночлег стоили по одной гривне, что показалось мне вполне сносным, пока не выяснилось, что нам всем придется спать на одной кровати.
Не знаю почему, но мне казалось странным ложиться в постель с двумя другими мужчинами, хотя за время нашего путешествия каждую ночь, чтобы согреться, мы все вместе свертывались калачиками под моим расстегнутым спальным мешком.
Впрочем, трое в одной кровати - это не самое плохое. Вскоре мы обнаружили несколько тысяч непрошеных гостей. Половину времени я чесался от укусов блох, а чуть заснув, вновь просыпался, так как мои товарищи тоже чесались.
К полуночи я решил, что с меня хватит. Хотя в лодке Тадеуша холодно и неуютно, там по крайней мере нет паразитов. Приглашение, несомненно, оставалось в силе, поэтому я выполз из кровати и на ощупь вышел на улицу через темный коридор.
На улице было не менее темно. Небо затянуто тучами, а никакого уличного освещения не наблюдалось. Я покопался в рюкзаке и нашел огарок свечи. Зажег фитиль зажигалкой, застегнул рюкзак и направился к реке.
Я сконцентрировал свое внимание на свече, и при этом еще смотрел под ноги. Лодки на реке казались черными, тенями и не отличались друг от друга.
- Тадеуш! - крикнул я. - Где ты? Тадеуш! Проснись!
- А? Что? Черт! - услышал я знакомый голос.
Внезапно я понял, что на его лодке четыре фигуры: Тадеуш на корме и трое других мужчин, которые подкрадывались к нему с ножами наготове.
- Берегись! - закричал я, но лодочник уже и так со всего размаху опустил весло на голову одного из них.
Раздался громкий треск - это хрустнули весло и череп бандита.
Я был просто ошарашен. Если бы я поставил свечу на землю и бросился на помощь Тадеушу, пришлось бы драться в полной темноте. Единственной вещью, способной сойти за оружие, был мой топорик, но он лежал на дне рюкзака. Я вытащил складной нож и пытался открыть его одной рукой.
А вот Тадеуш не мешкал. Как только первый грабитель рухнул ему под ноги, лодочник бросил сломанный кусок весла в лицо второму. Тот поднял руки, чтобы защититься от острой, зазубренной деревяшки, а в это время Тадеуш вытащил нож. В мгновение ока он кинулся на своего противника и одним сильным, точным ударом воткнул лезвие под ребра прямо в сердце грабителя.
Третий вор, видя, как Тадеуш расправился с его напарником, а возможно, заметив и меня за своей спиной (все они были очень низкорослыми) - испугался и бросился наутек. Прежде чем я успел раскрыть нож, он пронесся мимо, надеясь скрыться среди деревьев.
Быстрее, чем это возможно, Тадеуш схватил свой лук и, когда грабитель пробегал мимо первых деревьев, выпустил стрелу. Стрела попала беглецу прямо в горло, сбив с ног и пригвоздив к дереву.
Все это произошло в считанные секунды, в гробовой тишине и при тусклом мерцании единственной свечи.
Я посветил возле лодки. Тадеуш, целый и невредимый, убрал свой лук. В голове первого грабителя от макушки до носа зияла глубокая дыра. Очевидно, рана была смертельной.
Второй лежал на спине с ножом, по рукоятку загнанным в солнечное сплетение. Глаза открыты, а на лице застыло удивленное выражение. Он не дышал.
Последний разбойник тихо трепыхался возле дерева. Я, наконец, раскрыл нож и подошел к нему, думая освободить его и оказать первую помощь.
Ко мне подбежал Тадеуш.
- Благодарю, пан Конрад, но это меня они пытались убить, поэтому честь принадлежит мне.
Проявив об убитом не большую заботу, чем если бы он прихлопнул комара, Тадеуш воткнул свой окровавленный нож в яремную вену грабителя и аккуратно разрезал горло, чтобы извлечь стрелу.
Я был настолько потрясен и испуган, что не мог ничего сделать.
- Но разве мы не должны вызвать полицию?
- Полицию? Ты имеешь в виду стражу? Пан Конрад, ты с ума сошел? - Он обыскал труп и вытер нож о брюки грабителя. - Черт, при нем ни гроша.
Лодочник спрятал нож в ножны, заткнул стрелу за пояс и потащил труп по направлению к лодке.
- Не возьмешь ли ты его за ноги? Судя по твоему выражению лица, не возьмешь. Разве ты не понимаешь, что эти головорезы чуть не ограбили и не убили меня?
Он тащил тело, пока не заметил оброненный разбойником нож.
- Вот это вещь! - восхищенно проговорил Тадеуш. - Его "орудие труда". За такой запросто дадут тридцать гривен в любой оружейной лавке Кракова. Так и хочется оставить его себе. Но его могут опознать. Лучше не рисковать. - И он кинул нож метров на двадцать в реку.
- Стой! - крикнул я, но слишком поздно. - Нож понадобился бы в качестве доказательства, что они были вооружены.
- Доказательство? Ты все еще надеешься на стражу? Пан Конрад, наверное, ночь тебя одурманила. Посуди сам! Мы же здесь чужаки. А эти люди, несомненно, местные, у них здесь десятки друзей и родственников, которые готовы поклясться в их честности и добропорядочности. Нас обоих на полгода упекут за решетку, даже если признают невиновными, что крайне маловероятно. Лично мне не хочется болтаться на виселице.
К этому времени он дотащил тело до реки и подтолкнул, чтобы его подхватило течение. Оружие и тела двоих других разбойников нашли свой последний приют в той же водяной могиле.
Боже Праведный! Я провел пять дней в обществе хладнокровного убийцы!
Тадеуш вымыл нож и стрелу и сказал:
- Что ж, мне пора спать. Спасибо, что окликнул меня. Ты, несомненно, спас мне жизнь. Но что ты здесь делал среди ночи?
- Ну… Там на постоялом дворе полно блох, и я не мог уснуть.
- Можешь спать в моей лодке, пан Конрад.
- О нет… нет. Пойду-ка лучше обратно.
- Как хочешь. Приходи весной, если будет нужна работа.
В конечном итоге я вновь забрался в кровать к священнику, поэту и блохам.
Уснул я не сразу.