- А цель, дорогие мои, хорошие, наша общая цель вот какая: выпускать ученика с хорошими базовыми знаниями. Умеющего работать головой, а также не стыдящегося работать руками. Школа, в которой настоящего умника определят годам к двенадцати и дадут ему такое образование, будто он родился в вашей семье, Иван Анатольевич, - взглянул на Сорина, тот от неожиданности вздрогнул, уронил папку на пол, - а если ученик, наоборот, учиться не хочет, то сориентируют его на хорошую, честную физическую работу. Всех до одиннадцатого класса тащить не будем. Это так, генеральная цель, а конкретных идей много. Уже прочли?
Дамочка с вольной прической, успевшая пролистать треть плана, подняла глаза на Столбова.
- Михаил Викторович, это же революция!
- Нет, - улыбнулся Столбов (лучше бы хмурился!). - Революция в образовании кончились. Это контрреволюция. Да, вот еще: у двоих здесь присутствующих дети учатся в Англии. Сейчас март. Первого сентября они пойдут в российскую школу. Если сами не выберете - подскажу, где в порядке и со знаниями, и с безопасностью. Если не пойдут, то родители - сами на выход. Шеф-повар, который боится обедать в своем ресторане, увольняется и топает в пирожковую.
* * *
13.15
Финляндия - северная соседка России, но климат там мягче. Наш март еще зимний месяц, а здесь, в садике возле виллы, и газон освободился от снега, и травка пошла в рост. Впрочем, солидные мужчины, собравшиеся на просторной веранде, думали не о весне, но о таком прозаическом деле, как собственная безопасность.
- Андрей Васильич, нехорошо! Опоздать на час - не по пацански. Мы уже начали думать, будто вас перехватили агенты столбовской гэбни.
- Не думали, - грубо ответил Андрей Васильич, мужчина средних лет, в кожаном плаще и кожаном меховом кепи. - Если бы подумали, что меня арестовали, то сейчас наперегонки чесали бы в хельсинкский аэропорт.
- Ну, не знаю, как товарищи по несчастью, а я, Васильич, в вашей стойкости не сомневаюсь, - продолжил ехидный наезд пожилой господин в костюме от Бриони, не очень гармонировавшем с беседой на веранде. Его кислая ухмылка, вдумчиво презрительный взгляд и сноровка носить костюм напоминали, что бывших парторгов, как и бывших шпионов, не бывает. - Все равно, почему опоздали на час?
- Гребаная граница, - рыкнул Васильич. - Я изначально заложил, что с финской стороны придется задержаться, думал, хоть нашу пролечу. Буй вам! Полтора часа проторчал в общей очереди. Будто пол России решило съепаться от Столбова в Финляндию.
- Не будем выдавать мечты за реальность, - желчно заявил дяденька, по возрасту вполне способный считаться старейшиной собрания. - Россия пока от Столбова не бежит, просто Андрюша сам убедился: на границе бывают пробки. Я-то, когда понял, что больше по мидовскому списку не проехать, не стал выеживаться и езжу только жэде - быстро и уютно. Давай, Андрюша, садись и калякай о делах наших скорбных.
- Да не скорбных - прискорбных, - зло сказал Андрей Васильич. - Я новости привез.
- Какие?
- Плохие. Других сейчас не бывает…
Почтенное общество вздохнуло. Надо же: еще полгода назад считали, что страна под ними. А теперь на родине даже и встретиться не решились. Как оппозиция царских времен, поехали в Финляндию, посовещаться.
Жило-было садоводство "Мельница". Название - простое и хорошее, чего же спрашивать, что означает? Все равно, товарищи-садоводы спрашивали у местных краеведов, почему озеро зовут Мельничным? Те отвечали: на реке, что в озеро впадает, в финские времена стояла мельница. А по другой версии, эта речка-озеро имеет какое-то отношение к волшебной мельнице Сампо, что способна намолоть всякое добро и обогатить обладателя.
Вторая версия оснований не имела, но по практике так и вышло. Вроде бы, обычное садоводство, ну, пусть элитное, пусть родилось в 90-е, когда у всех машины, потому и в стороне от железных дорог. Однако в нулевые годы оказалось, что каждый член садоводства, если он не последний лох и если парился в баньке с председателем, да кушал шашлычки в его же компании, устроился на зависть миллионерам 90-х, купившим виллы на Кипре.
А дело в том, что председатель "Мельницы", с конца тех же 90-х, жил и работал в Москве. Ценил он в людях больше всего надежность, верность обязательствам, причем не всегда озвученным. Поэтому партнеры по садоводству устроились так, как бывает в сказках, про внезапно обретенных покойных дядях-миллиардерах. С той только существенной разницей, что дядька оставил миллиард, а тут миллиарды росли на миллиарде. "Мельница" превратилась в закрытый клуб близких людей. Кто качал нефть, кто ее транспортировал, кто строил терминал для перекачки, кто стал директором банка, финансировавшего все эти операции. И никаких проблем, никаких преград, никаких проверок и претензий. Только небо, только ветер, только счастье впереди…
Потом настала та самая злосчастная осень, когда небо посерело, ветер переменился, а счастье - сдулось. Бывший председатель кооператива и бывший президент, теперь же и бывший премьер, устроил импровизированное собрание "Мельницы". Объяснил, что со Столбовым он говорил, и тот, приватно, подтвердил свои публичные обещания: никаких посадок, никаких личных репрессий. Но неприкосновенность постов и капиталов не гарантируется. "Мы побежденные, - признал он, - торговаться нет смысла. Вам удачи, и имейте в виду, теперь я забочусь только о диких животных".
Само собой, в такую подляну судьбы поверить непросто. Была встреча со Столбовым. Тот шутил, смеялся, переспрашивал: "Так вы тогда, в декабре, хотели меня ликвидировать?" Потом сказал совершенно серьезно:
- Давайте-ка определимся. Или вы считаете, что ваша собственность вполне законна и выдержит любой аудит. А также уголовное расследование. Или я считаю вас не жуликами и мошенниками, а просто людьми, которым очень повезло. Вроде, нашли клад. Что полагается за найденный и сданный клад? Правильно, двадцать пять процентов. Вот столько и можно оставить себе. Публично каяться не надо, просто вернуть три четверти. Это мне придется каяться перед избирателями, почему вам столько оставил. На раздумье - полгода. Что потом? Теряем и деньги, и свободу.
Был март. Шел четвертый месяц ультиматума.
* * *
- Что вы успели обсудить без меня? - спросил Васильич.
- Ничего серьезного, - ответил "Бриони", - только Николаич рассказал подробности своего общения с Евросоюзом.
- Можно повторить для опоздавших?
- Да и повторять нечего! Как говорил Козьма Прутков, "какая рифма на слово Европа, надо спрашивать у Бутенопа". Так вот, тля, я понял, на это слово только одна русская рифма есть! После встречи со старым моим дружбаном, князем - парламентарием…
- С Францем Карловичем, что ли? - лениво спросил "Бриони", мудрец-всезнайка.
- С ним самым, - ответил Николаич, дядька лет сорока, с лысиной Котовского и усами Буденного. - С Францем фон Гогенлоэ. В роду одни крестоносцы и паладины, помнит прадедов до десятого колена. Такого уже учить ничему не надо, так и рождается весь воспитанный, политесный. Министр хороших манер! Я понял, для чего эти манеры и политесы. Для разводки!
Общество потребовало уточнений.
- Я на этот раз его просто прижал. Уже без намеков, прямо говорю: "Вы председатель парламентской комиссии. Если сделка будет успешной, вы гарантируете, что не будет никаких расследований, мол, откуда денежки в нашу экономику?". Он: "Надеюсь, но гарантировать не могу". Я ему: "Давай, как взрослые люди - сколько и кому надо занести?". Он: "Гарантии все равно не будет". Я чуть не ору: "В несчастную, депрессивную экономику вашей депрессивной страны будет вложено двадцать миллиарда евро! Не понимаете?!". А этот фон руками разводит: мол, все понимаем, да я только "за", если бы все только от меня зависело…
- А ведь когда в две тысячи десятом его назначили почетным директором "Вест-нафты" - синекура на триста тысяч евро в месяц, он сумел объяснить, что именно от него очень многое зависит, - ехидно заметил Бриони.
- Вот именно! Мало триста тысяч в месяц. Как только его ни обхаживали! Понятное дело: экс-министр, не последнее рыло в своей партии, ко всем имеет подход. Чего ему ни дарили: и Кандинского, и саблю из Златоуста - со справками на вывоз пришлось натрахаться. Я еще в позапрошлом году принимал его у себя на Валдае, в баньке парились. Я ему по пьяни предлагал: хошь, прямо сейчас поедем, медведя застрелим? Хошь, прямо сейчас девку борзыми затравим, как у Достоевского?
- У Достоевского был мальчик, - уточнил Бриони.
- Какая, нах, разница? А он лежал на полке, мудями к потолку, и хохотал: "Рус-экзотик". Целовались потом, разве что не трахнулись. А теперь: "Если бы только от меня зависело". Надо было эту Европу в сорок пятом всю до Атлантики вы…бать, а потом еще раз.
- Время упущено, - вздохнул Бриони, явный модератор заседания. - Ладно, грустные новости с Запада понятны. Нас там никогда не любили. Любили только наши деньги. Васильич, какие ваши плохие вести с Родины?
Васильич неторопливо, почти без матюгов, рассказал о своих переговорах в новой президентской администрации. А переговоры шли на ту же тему, что и с коварным европейцем, потомком паладинов. От имени всей "Мельницы" Васильич прощупал почву: можно ли договориться? Внести какую-нибудь сумму в какой-нибудь новый фонд, этак миллиарда три евро. Пообещать слушаться, рулить бизнесом так, как скажет координатор от новой власти. А если скажет: уйди с площадки, то уйти по-хорошему, продав бизнес за честную дену, как когда-то Абрамович. Плюс - полная лояльность, никакого политического блудняка. Взамен - забыть, сколько денег осталось у "Мельницы". Разве не разумно?
Собеседник ответил: да, разумно. Но все равно шансов на вариант нет. Столбов как решил - 25 процентов, так и стоит на своем, без компромисса. И все козыри у него - данные о собственности "Мельницы", не утаишь. Еще раз предложил согласиться на четверть, даже удивился: у вас же, в среднем, пять миллиардов у. е. на человека. Ну останется один миллиард, все равно - мечта Остапа Бендера.
- Я даже материться не стал, - вздохнул Васильич, - просто его спросил: а ты сам мог бы за месяц все свое имущество сложить, продать и оставить себе четверть? Он только и ответил: у вас было четыре месяца.
Минута была наполнена матерными междометиями и проклятиями. Кто-то молчал, верно, подсчитывал, как он сможет из всей своей собственности за месяц выкроить четверть.
Когда собрание приумолкло, парторг-Бриони не спросил даже, утвердительно заметил:
- Выходит, уважаемые товарищи по несчастью, как ни крути, а вариант остается только один. Плохой, некрасивый, опасный вариант, лучше которого мы ничего не найдем.
- Отставка под Шопена? - спросил кто-то. Бриони кивнул: пусть люди свои, пусть территория перепроверена на предмет "жучков", есть вещи, о которых вслух не надо.
- Слушайте, а почему его тогда… ну, когда он только лез в Кремль? - спросил Николаич, не самый богатый и знатный член клуба. Потому и не присутствовавший на нервных совещаниях прошлой осени.
Бриони ответил не сразу.
- Это сказать легко. На деле - не так. Всегда есть страх - отдача замучает. И потом, честно говоря, казалось - пронесет. Не псих, не отморозок, никого в Гаагский трибунал не сдаст. Сам насосется, друзей насосет и успокоится. А он и вправду отморозок.
- За месяц-то успеем? - спросил Николаич. Бриони пожал плечами: как получится.
- Еще вопрос можно? - продолжил неугомонный Николаич. - Если наше уважаемое собрание прошлой осенью, простите, бзднуло решить проблему, когда он был обычный гражданин, лидер непонятной партии, то сейчас-то, когда у него в кармане и ФСО, и ФСБ, и сам-то он живет в Кремле… Не маловаты ли шансы?
- И да, и нет, - философски заметил бывший парторг. - Тогда, дурацкой прошлой осенью, вокруг него была стена понадежней кремлевской. Толпа фанатов, готовых за него сдохнуть. Причем - без кавычек. Реальных психов и отморозков, рвавшихся во власть. Скажу по небольшому секрету: и "казачка" заслать пытались, и перекупить тех, кто поближе к телу. Не вышло. Засуетились поздно, а там у них такой уже драйв пошел - до власти рукой достать. Под таким наркозом человек предложения не воспринимает.
- А сейчас?
- А сейчас, по скромным, отрывочным сведениям, прежнего монолита уже нет. Власть взята, наркоз прошел. Столбов пока еще никого в миллионеры не произвел и не планирует, поле для торга открыто. Вот сейчас-то, может, и сдадут.
* * *
15.00
""Вертушка" комфортной не бывает", - в очередной раз подумал Столбов. Эту нехитрую истину, рожденную еще в Афгане, он проверял неоднократно. Вертолет может быть маленьким или большим, нашим или импортным, наследием советских времен или изящной штучкой прошлогоднего выпуска. Все равно самый комфортный вертолет - это самолет.
Но взлетно-посадочной полосы под аэропланы в Кремле не было. Поэтому до "Шереметьево-2" приходилось добираться вертолетом. Там ждала канцлер Германии.
Вообще-то, госпожа Канцлер летела в Китай, и остановка в России была для нее отклонением от маршрута. Значит, есть о чем поговорить.
В переговорные апартаменты Столбов прибыл за пять минут до приземления гостьи. Внутреннюю комнату недавно обновили, избавили от прежнего державного пафоса: к чему он на неофициальной встрече? Аэропорт - это аэропорт; гул постоянно взлетающих самолетов не давал расслабиться, кресло - изящная реплика мебели времен барокко - казалась сиденьем в зале ожидания, а в мозгу пиликал звоночек: не на твой ли рейс объявили регистрацию?
Канцлер объявилась со спецназовским проворством, минут через десять после посадки. Неофициальный визит церемоний не предполагал, но все же Столбов отметил: торопится, время даром не теряет. Встречались они впервые.
Без переводчика не обошлось. Пусть российский лидер и подтянул свой английский, все равно с толмачом проще, беседа не застопорится от необходимости найти нужное слово. Секретных тем сегодня не предполагалось.
Гостья предложила беседовать стоя, Столбов согласился. Ей лететь еще добрую половину Евразии, насидеться успеет.
Началось с комплиментов.
- Ваша борьба с коррупцией оказалась большим, чем разговоры, - с улыбкой сказала она. - На днях я побывала на съезде Восточной инвестиционной палаты. Говорят, что в России что-то изменилось. Гранды, хозяева автомобильных концернов и производители труб ничего не заметили, зато бизнесмены поменьше - довольны. Они всегда были откровенны: чтобы в любой российской области был успех, необходимо браться за дело, если на открытие проекта можно пригласить губернатора и начальника ФСБ. Да и то такое сопровождение спасало от побор только на этапе создания проекта. Когда завод начинал работать, приходилось предусмотреть фонд для взятка. Теперь вице-президент палаты герр Шмидт сказал, что можно вкладывать деньги, даже не пригласив на открытие губернатора.
- Бизнес доволен и готов вкладываться? - спросил Столбов.
- Герр Шмидт - старый лис бизнеса, - продолжила канцлер, уже без улыбки. - Он впервые оказался в России, еще когда Брежнев начал продавать газ в Западную Европу. Поверьте, он знает русского чиновника так, что может читать лекции молодым русским бизнесменам. Он считает: ваши чиновники ждут. Они хотят понять, насколько вы опасны. Точно так же они ждали три года, когда пришел Путин. Потом они поняли, что новый президент опасен только для строптивых олигархов.
- Может быть, мне кого-нибудь расстрелять? - развел руками Столбов.
Переводчик на миг запнулся, но Столбов кивнул - валяй дословно. Канцлер - почти советский человек, шутку поймет.
- Я на пути в страну, где эта мера общественного порицания применяется довольно часто, - ответила канцлер. - Коррупцию в Китае не вывели, но, конечно, она не такая наглая, как мне жаловались те, кто работает с Россией. Кстати, в Китае на вас мне тоже будут жаловаться.
- На наш скромный протекционизм? - спросил Столбов.
- Да, на него. Не скрою, для меня лично он оказался большим сюрпризом, чем ваша борьба с коррупцией. Вы решили поиграть в закрытый рынок?
- Что поделать, - ответил Столбов, - я же обещал, что ВТО нашей промышленности вредить не должно. Германии как раз грех жаловаться: вы производите то, чего Россия не делает сама, а таким товарам - зеленый свет со спецсигналом. Китай, да… Автомобили - пожалуйста, наш автопром им пока не конкурент. А вот с текстильными товарами другая ситуация. Нам нужно спасти свою промышленность.
Официантка принесла крепкий кофе с мелкими крендельками - изящный повод сменить тему разговора.
- Хотя бы в Китае на меня не будут жаловаться по поводу Бурбура? - спросил Столбов, прихлебывая кофе.
- В Китае не будут, - улыбнулась канцлер, но тут же продолжила без улыбки: - Я тоже не хочу жаловаться, но очень бы хотела узнать, почему вы предоставили убежище диктатору, свергнутому своим народом?
"Эк фразочку-то загнула, будто меморандум зачитала", - подумал Столбов. И ответил так:
- Все просто. Это наш сукин сын, а мы в ответе за всех кого приручили, даже за сукиного сына. Мы его когда-то кормили: оружие, кредиты, он голосовал за нас в ООН. Так что теперь мы отвечаем за его жизнь. Да, мы его вывезли на самолете в Россию и не выдадим по любой повестке. Считайте наше поведение сталинским коварством. Или, напротив, традицией нации Толстого и Достоевского - призываем милость к падшему. Как вам удобно, так и считайте.
Канцлер молчала, только кивала. Не в знак согласия, а констатировала: я услышала.
- А вы не боитесь, что отношения с его страной разорваны навсегда?
- Нет. Революционный энтузиазм пройдет, и его буйный народ поймет, какую услугу мы ему оказали. Сейчас бы его расстреляли, и у всей нации возник бы комплекс Чаушеску. Пусть подождут лет десять. Может, опять захотят выбрать в президенты. Или не выбрать. Но с трупом вариантов меньше, его можно только торжественно перезахоронить.
Канцлер помолчала. Допила кофе.
- А если завтра такая же история случится с Уго Чавесом? - наконец спросила она.
- И его примем, - беспечно ответил Столбов. - Если он не направится в Китай. Ведь китайцы вложили в Венесуэлу в три раза больше, чем мы.
- Пекин его не примет, - без тени улыбки сказала канцлер. - Китай для этого достаточно прагматичная страна.
- Россия тоже. У нас своя национальная модель прагматизма.
Скользкую тему оставили. Поговорили о культуре, о будущих фестивалях.
На прощание Столбов спросил гостью:
- Правильно ли я понял - вы спросили про Барбура и Чавеса по поручению всего ЕС?
- Да. Считайте, это был вопрос от Европы.
- А как относятся в Европе ко мне? Вообще, ко всему, что произошло у нас с прошлого декабря?
Канцлер помолчала. А потом улыбнулась совсем искренне и неофициально.
- Как ваши чиновники и наши бизнесмены вместе взятые: боятся и надеются. Кроме того, я пару раз слышала: "Похоже, мы скоро поймем, чего Россия хочет на самом деле".
- Согласны?
- Я согласна.
Это была не последняя фраза беседы. На прощание канцлер протянула Столбову записку. Ее он прочел лишь в самолете.
Текст был русским, написан чернилами, без ошибок:
"Наши спецслужбы предупредили меня: в вашем ближайшем окружении есть предатель. Остерегайтесь".
* * *
17.00