Леди Джоана в своей карете, следуя приказу государя, покинула Александровскую слободу тотчас после аудиенции. Вторая ее карета, в которой находились дворяне из свиты, осталась дожидаться сэра Джона, отправившегося вместе с одним из Малютиных опричников учинять допрос лживому гонцу. Но английским дворянам так и не суждено было дождаться своего толстого товарища. Примерно через три четверти часа после начала допроса внутри избы раздался короткий негромкий грохот, и торчащая над крышей печная труба, из которой вился дымок, внезапно покосилась набок и осела внутрь. Наверное, в кладке трубы оказался какой-то дефект, и она, не выдержав адского пламени пыточного очага, наконец развалилась.
Двое часовых, охранявших снаружи пыточную избу, встревоженно переглянулись и принялись робко стучать в тяжеленную дверь, естественно, запертую изнутри. Но как бы в ответ на их стук из-под крыши и из-за двери внезапно полыхнуло яркое пламя, и пыточная изба вмиг окуталась клубами густого черного дыма, в котором вскоре почувствовался отчетливый приторный запах горящих человеческих тел. Часовые, даже не попытавшись вышибить дверь и помочь погибавшим внутри избы людям, спасаясь от огня, отбежали в сторону и принялись орать, дико и бестолково. Их крики слились с тревожным колокольным звоном, раздавшимся с пожарной каланчи. Впрочем, вряд ли можно было винить часовых в трусости, поскольку они прекрасно понимали, что, действуя только плечами и прикладами пищалей, с дверью все равно невозможно было бы справиться. Для ее вышивания потребовался бы крепостной таран.
Через пять минут перед пыточной избой, почти скрытой языками пламени и клубами дыма, столпился народ. Слава Богу, что сие сооружение стояло все же на отшибе, да и ветра сейчас не было, поэтому огонь не мог перекинуться на соседние строения. Но все равно сараи и заборы на всякий случай уже поливали водой из поспешно подвезенных пожарных бочек. Саму избу заливать уже было бесполезно, даже приблизиться к ней с ведром воды было практически невозможно. Поэтому люди просто стояли и смотрели завороженными взглядами на огонь, почти не слушая дворцовых начальников, отдававших распоряжения, в основном совершенно бессмысленные, призванные лишь продемонстрировать окружающим, что они, начальники, самоотверженно и решительно исполняют свой руководящий долг.
Естественно, в этой суете, в хаотично мечущейся толпе, никто не обратил ни малейшего внимания на двух англичан, выскользнувших из какого-то закутка и пробиравшихся к своей карете, стоявшей невдалеке. Свиту приехавшей к царю знатной леди никто не пересчитывал, в лицо не запоминал и паспортов с фотографиями не требовал, поскольку таковые еще не скоро появятся, как и дактилоскопические карты, металло-детекторы и прочие сомнительные достижения цивилизации, предназначенные осложнить жизнь всевозможным тайным агентам и обычным преступникам.
Карета со свитой также вскоре покинула слободу, чтобы принести своей госпоже печальную весть о нелепой гибели славного сэра Джона. Старший из англичан через толмача договорился с представителем дворцовой администрации о том, что за останками несчастного сэра из Москвы завтра прибудет катафалк за счет тех самых английских купцов, из-за которых и заварилась вся эта каша.
Когда громоздкий экипаж выехал за ворота слободы, сидящие в нем люди расслабились, заулыбались и перешли на свой родной русский язык. Ванятка хотел было снять с головы жутко неудобный рыжий парик и отцепить усы, но ему велено было терпеть до тех пор, пока они не прибудут в московскую усадьбу боярина Ропши, а то мало ли кто мог догнать по дороге тихоходную карету. Пограничник, естественно, подчинился и лишь спросил:
- А что потом со мной будет, сэр Джон?
- Как что? Отправишься назад, в свою станицу, продолжать службу. Поедешь вместе с тем бойцом, который сопровождал тебя сюда. Надеюсь, станичники и местное ополчение все же сумеют хоть немного задержать набег на Засечной черте, пока до царя дойдет, что пора собирать войска и отражать неприятеля. Там, на Засечной черте, каждый человек будет на счету. Тем более такой стойкий и самоотверженный, как ты, Ванятка.
- Спасибо, сэр Джон.
- Кстати, зови меня Фролом.
- Спасибо, Фрол!
- На здоровье, пограничник!
- А ты с нами на Засечную черту пойдешь с врагами биться?
- Нет. Я здесь, в Москве, останусь. Сдается мне, что на этом самом рубеже, под кремлевскими стенами, нам тоже придется неприятеля встретить. Требуется к этому подготовиться, ибо, как ты понял, царь об обороне даже и не помышляет.
- Неужто враг, как сто лет назад, до самой Москвы дойдет? - взволнованно спросил Ванятка.
- Спокойно, пограничник! Ведь мы с тобой еще живы, и товарищи наши стоят на Засечной черте. Встретим басурманов. По-русски встретим. И проводим.
Фрол положил руку на плечо Ванятке, взглянул в глаза. Пограничник не стал произносить лишних слов, а просто кивнул в ответ.
Уже на следующий день двое всадников, ведя в поводу заводных коней, выехали из ворот московской усадьбы боярина Ропши и широкой рысью понеслись на юг, туда, где за полями и лесами текла Ока и лежала Засечная черта. Больше никаких войск не двигалось навстречу уже близкой смертельной опасности, нависшей над Русью. Ни царь, ни воеводы Разрядного приказа и пальцем не пошевелили, чтобы предотвратить возможную катастрофу. Вновь, как уже не раз было и будет в истории Руси, простые люди, презираемые собственными правителями и даже обвиняемые ими в предательстве, должны были, вопреки всему, спасать свою Родину, кровью и жизнями расплачиваясь за глупость, самоуверенность и профнепригодность своих царей, генсеков и президентов.
На первый взгляд лес вокруг неширокой дороги ничуть не изменился. Во всяком случае, если бы Михася попросили показать пальцем, по каким именно признакам он определил, что где-то рядом протекает большая река, то он не смог бы этого сделать. Но дружинник был абсолютно уверен, что они приближаются к реке, он ощущал это каким-то шестым чувством. И действительно, через полчаса дорога вывела их на лесную опушку, за которой начинался ярко-зеленый пойменный луг, а за ним под лучами весеннего солнца сверкала и переливалась живым серебром широкая лента Оки. Здесь дорога, по которой они шли, раздваивалась, одна вела направо, к городу Рязани, а другая - к большим и малым прибрежным селам. Михась точно не знал, где именно на Засечной черте должна стоять дружина Лесного Стана. Он просто шел к Оке, твердо уверенный в том, что на первом же валу или частоколе встретит полевой дозор, который препроводит его к начальству, а там уж он рано или поздно попадет в родную дружину.
На развилке дороги действительно находилось полевое укрепление, полукругом отсекающее топкую пойму от опушки леса, невысокий вал с частоколом из наклоненных вперед заостренных лиственничных бревен, а перед ним ров, заполненный грунтовыми водами, питаемыми близлежащей рекой. Но оборонительное сооружение пустовало. За ним не было никаких следов костра, который должен был бы разводить дозор для обогрева и приготовления пищи. Михась еще раз с недоумением осмотрел все вокруг и, не обнаружив ни малейших следов недавнего пребывания здесь людей, растерянно развел руками.
- Ну что ж, Анютушка, придется нам продолжить путешествие. Видимо, место тут спокойное, бойцов выставляют лишь при непосредственной угрозе. А пойдем мы с тобой не к Рязани, а налево, поскольку, если бы наша дружина под Рязанью стояла, я бы про это обязательно услышал. Да и нет необходимости ставить рядом с большим городом дополнительные отряды из других княжеств, там и так сильный гарнизон.
Они вновь двинулись по дороге, то идущей вдоль реки, то вновь уходящей в лес, туда, где грунт был тверже и не доставало весеннее половодье. Вскоре путешественники наткнулись на еще одну засеку, но и она тоже пустовала. Михась, который при виде Оки обрадовался и окрылился надеждой, что вот-вот он встретит своих и наконец-то встанет в строй, не то чтобы приуныл, но насторожился, почувствовав смутное беспокойство. "Придется нам зайти в ближайшее село и расспросить, где найти воинских людей", - решил он.
Часа через три вдали показалась околица села и купол небольшой церквушки, послышался колокольный звон. Колокол звонил в неурочное время, но не тревожным набатом, а тонким частым перезвоном, наверное собирая жителей на какой-то сельский сход. И действительно, пройдя по пустынной улице, Михась и Анюта вскоре очутились в центре села, на церковной площади, на которой толпился народ. Перед папертью стояла телега с опущенными оглоблями и без лошадей. По всей видимости, ее закатили на площадь вручную, чтобы создать импровизированную трибуну для ораторов. На телеге-трибуне стоял человек в расстегнутом добротном кафтане, из-под которого виднелась белая рубаха из тонкого полотна. Снятую с головы шапку он зажал во внушительных размеров кулаке, которым жестикулировал, обращаясь к окружавшей его толпе селян:
- Люди православные, вы ж меня знаете! Я уже третье ополчение на свои деньги собираю, да сам всегда на рати в первых рядах бьюсь!
Толпа не то чтобы безмолвствовала, но как-то невнятно и робко гудела в ответ на его слова. Наконец вперед к телеге вышел бойкий невысокий мужик, скептически покачал головой и заявил:.
- Ты, Ерема, конечно, купчина знатный да удалой. Тебе что за море караваны водить, что с крымцами в поле биться - все забава молодецкая. А нам-то, сирым и убогим, как можно против набега ополчаться? Мы уж лучше, как всегда, в леса уйдем, со скотиной, детьми да пожитками, и переждем малость, пока нашествие само собой схлынет. Есть царь-государь, бояре да воеводы, их дело нас от супостатов оборонять. Мы за то в казну немало платим. А коли государь войск не присылает, так, стало быть, и нам нечего высовываться. Это что ж получается: мы воинских людей кормим-поим, а потом еще вместо них на рать идем?
- Правильно! Молодец, Федор! Не наше дело головы под крымские сабли подставлять! - одобрительно загудела большая часть толпы в ответ на речь мужика, и тот, ободренный поддержкой односельчан, продолжил:
- Тебе-то, Ерема, небось, есть что терять: товар в лабазах, палаты с теремом посередь села. А если наши убогие избенки орда спалит, так мы, коль живы будем, за две седмицы новые себе срубим, не хуже прежних.
Ерема в отчаянии с размаху бросил шапку оземь, рванул на груди рубаху:
- Да какие палаты и лабазы! Я все до последнего гроша отдам, чтобы враг русскую землю не топтал! Кто со мной в ополчение встать желает, кому Русь святая дорога, выходи!
Ответом ему было глухое тяжелое молчание. И в словах удалого купца, и в рассудительных возражениях мужика была своя правда. Выбор тут можно было сделать не умом, а лишь душой и сердцем. Вскоре человек пятнадцать парней и мужиков все же вышли вперед. Некоторые из них с трудом отбивались от жен, с криками цеплявшихся за их одежду, умолявших не губить, не оставлять их и детей сиротами. Михась, повинуясь внезапному порыву, тоже пробрался сквозь не очень плотные ряды селян, подошел к телеге, хотя еще минуту назад вовсе не собирался этого делать. Анюта привычно, как тень, проследовала за ним.
Ерема соскочил на землю, поднял валявшуюся в пыли шапку, отряхнул ее, но не надел, а вновь зажал в кулаке. Угрюмо ссутулившись, он присел на край телеги, не глядя на постепенно расходившихся с площади сельчан. Через некоторое время купец поднял голову, осмотрел своих будущих соратников. - Ну что ж, друзья-товарищи, немного нас, но не так уж и мало. В соседних деревнях я две дюжины ополченцев набрал, да моих ребят еще дюжина. Это уже сила. Хоть на одной засеке, пусть ненадолго, но задержим неприятеля, пока царь войска со всей Руси будет собирать. Глядишь, и вольется наша малая капля в общую победу... Оружия да кольчуг у меня на всех хватит, деньги и товары, которые в лавках остались, я вам сейчас раздам, чтобы своим женам да матерям отнесли. А наутро ополчимся и встанем на засеке, что напротив брода. Оттуда еще по осени войска ушли, но весной почему-то не вернулись... Мне станичный старшина вчера сказал, что со дня на день набег произойти может.
Он еще раз обвел взглядом будущих ратников и тут только заметил Михася и Анюту, скромно стоявших позади.
- А вы-то кто ж такие будете? Я в окрестных деревнях вроде бы всех знаю.
- Я - поморский дружинник, из-за болезни отстал от своего отряда. Сейчас вот пришел на Засечную черту. Ищу своих. Но если вот-вот случится набег, то мне лучше, наверное, не свою дружину искать, которая неизвестно где стоит, а к твоей присоединиться.
- Понятно, - в голосе Еремы почему-то прозвучало явственное сомнение. - А это кто с тобой? Вроде бы не жена, платок у нее по-девичьи подвязан. Сестра что ли?
- Это Анюта, сирота. Она-то меня от болезни и выходила, а сейчас от доли сиротской со мной пошла, надеясь, что в нашей дружине ей место найдется.
- Ну-ну, - саркастически хмыкнул Ерема, уже не скрывая недоверия. - Только, мил человек, что-то не похож ты совсем на поморского дружинника. Мне ведь ту дружину, к которой ты себя причисляешь, встречать доводилось. И одет ты не так, и выглядишь по-другому. То ли ты лазутчик турецкий, то ли просто проходимец, польстившийся на мои деньги, которые я собрался раздать ополченцам.
Он пружинисто соскочил с телеги, шагнул к Ми-хасю. Дружинник сунул ладонь за пазуху. Ерема мгновенно отреагировал на это движение, попытался перехватить руку:
- Не двигайся, вражина! Вали его, ребята!
Михась рефлекторным нырком ушел влево, под локоть Ереме, легко и изящно, как в прежние времена:
- Постой, купец!
Дружинник отскочил назад, вытащил руку из-за пазухи. В его ладони оказался зелено-серый берет и черный бархатный шеврон с желтой лесной рысью, которые сберегла для него Анюта, а потом, естественно, отдала, когда он выздоровел. Михась протянул эти предметы Ереме.
- А бороду я отрастил, пока лечился. Вот вступлю в твой отряд, сбрею и буду тогда похож на поморского дружинника?
Ерема, переведя дыхание, взял протянутый берет и шеврон. При этом он с некоторой опаской покосился на Анюту, которая в самом начале несостоявшейся схватки успела выхватить из-под платья нож и теперь стояла в красивой и правильной боевой стойке, направив лезвие в сторону вероятного противника.
- А подружка-то у тебя, по всему видать, весьма отчаянная! - проворчал он и, внимательно оглядев предъявленные вещественные доказательства принадлежности к поморской дружине, вернул их Михасю. - Все верно, такие шапки и нашивки видел я у тех дружинников, о коих речь. И бороды, действительно, они зачем-то бреют. Ну что ж, пойдем, тут мой дом недалече, там и поговорим. Айда, ребята! И ты, воительница, убери нож, пока не порезалась, да ступай с нами. Если уж девки стремятся вместо иных мужиков в ополчении Родину защищать, так, видать, на то есть воля Божья.
Они, пока не строем, а толпой, пошли по широкой деревенской улице, уже успевшей просохнуть под лучами весеннего солнца.
- Не обессудь, друг, что врагом тебя назвал, - обратился Ерема к Михасю. - Я и вправду подумал вначале, что ты все врешь. Ну, враг не враг, а уж точно самозванец, важность на себя напускающий. Знаешь, наверное, что есть такие люди, хвастуны несусветные: "Я там служил, я сям служил, всю войну в разведке", а сами толком копья держать не умеют. А уж про поморских-то дружинников мне доподлинно известно, каковы они есть, это герои настоящие. Поэтому, когда ты себя к ним причислил, я тебе и не поверил.
- Все понимаю, Ерема, потому и не в обиде.
Они пришли в Еремины владения. На обширном подворье возвышался большой бревенчатый дом с теремом, конюшни и лабазы, отдельно стоявшая лавка выходила фасадом прямо на сельскую улицу. Ополченцы разместились возле летней кухни, под навесом, за длинным дощатым столом. Кухарка с двумя поварятами разнесла угощения: хлеб, кашу с маслом, молоко и творог.
- Сейчас перекусим малость, чем Бог послал, а уж к вечеру более сытная трапеза готовится. Я велел боровка заколоть. Ну а насчет медов да настоек - не обессудьте, не будет нам ни капли хмельного, покуда на рати стоим, - твердо заявил Ерема.
Ополченцы принялись есть молча и сосредоточенно, без веселых криков и похвальбы. Через некоторое время Михась все же нарушил тишину этой по-крестьянски степенной и основательной трапезы:
- Послушай, Ерема, а каков твой замысел? Где мы должны врага встретить?
- Здесь, недалече, на реке находится плес, она там разливается широко, течение замедляется. Через этот плес в летнюю пору брод проходит, конному по стремена. Сейчас, конечно, поглубже будет, но все равно перейти реку только здесь и можно, поскольку в остальных местах берега крутые, глубины большие, а течение быстрое. Против брода, сразу за поймой, первая засека стоит, там ров с валом, частокол на валу. На ней и встанем вместо войск, которые засеку еще по осени покинули, и примемся бить неприятеля, выходящего из реки на топкий берег, покуда хватит сил. А далее - как Бог даст. Может, уцелеет кто и в глубь леса, на вторую засеку, отойдет. Вот и весь мой замысел.
- Понятно, - кивнул Михась и задумался, забыв про еду, лишь машинально перемешивая кашу в стоявшей перед ним миске расписной деревянной ложкой, крепко зажатой в руке.
- Да ты ешь давай, дружинник, - улыбнулся Ерема. - Али каша горяча слишком?
Михась кивнул невпопад, оставил ложку в миске и откинулся спиной к столбу, подпиравшему навес.
- Послушай, Ерема, - медленно, как бы продолжая размышлять вслух, произнес он. - Ты ведь купец... У тебя же наверняка есть большой челн.
- Ну, имеется суденышко, - пожал плечами Ерема.
Бывший лейтенант флагманской морской пехоты Ее Величества Королевы Англии, любимец адмирала Дрейка, выбрался из-за стола, возбужденно прошелся взад-вперед вдоль навеса, остановился перед удивленно взирающим на него удалым купцом.
- А давай встретим орду не в засеке, а на воде! - выпалил Михась. - Будем бить их не после, а во время переправы!
- Как это? - изумился купец.
Некоторые из ополченцев перестали уплетать кашу и заинтересованно глядели на дружинника, ожидая его ответа.
- А прямо с челна, на плесе. Вы же знаете, наверное, что еще сто лет назад судовые рати новгородцев и псковичей били и немцев, и шведов на пограничной реке Нарове. Я сам видел во Пскове, в Ружейной палате, корабельные пищали, весом более пуда каждая.
Михась хотел добавить, что были те пищали казно-зарядными, но вовремя сдержался, ибо "скорострельные" орудия, заряжающиеся с казенной части, являлись величайшей военной и даже государственной тайной, а как и зачем дружинник с Губаном, оружейником тайного Лесного Стана, попал во Псков, в эту самую Ружейную палату, - совсем другая история...
И Михась, не вдаваясь в детали, лишь в общем виде кратко рассказал своим новым товарищам о десантных операциях русских ратей на северных реках и озерах.
- Так мы-то здесь все привыкли на суше биться, - с сомнением произнес Ерема.