Тот это почувствовал и решил, хотя разговор о лекарстве поначалу планировалось затеять в ходе второй беседы, не откладывать. Надо ковать железо, пока оно горячо, и боярин стал рассказывать, что ныне в их Рязани проживает такая славная лекарка, коя может отогнать от одра безнадежного больного человека и саму Марену. И ежели только владимирский князь подпишет предлагаемый договор о мире и дружбе, то его рязанский тезка самолично озаботится, дабы оная лекарка, не медля ни дня, прибыла в Ростов.
В доказательство своих речей Хвощ с заговорщическим видом тут же извлек из сумы скляницу с темной жидкостью и предложил незамедлительно опробовать снадобье, посулив заметное облегчение в самые ближайшие часы. Причем, заметив, что хотя в глазах князя уже загорелся огонек надежды, но он еще продолжает колебаться, боярин, оглянувшись и не увидев на столе никакой посуды, извлек из сумы предусмотрительно захваченный с собой как раз для такого случая кубок червленого серебра.
Но, на беду Хвоща, князь Ярослав тоже не дремал. Заметив, как оживилось породистое, с высоко взведенными бровями, но изрядно изможденное болезнью и покрытое нездоровой желтизной лицо старшего брата, он сразу же сообразил, что нужно немедленно что-то предпринять. Метнувшись к боярину, он проворно выхватил склянку из его рук.
- Порешили яду нашему князю подсунуть?! - прошипел он злобно и с маху грохнул ее об пол.
- Поклеп ты, княже Ярослав, на меня возводишь, - возразил боярин, сокрушенно глядя на растекающуюся подле его сапог темную лужу.
- А думаешь, забыли мы, яко отец твой, в железа закованный, вместях с рязанскими князьями в наших порубах сиживал, да и помре в одночасье? Надумал в оместники за родителя свово на старости лет пойти?! - кивнул Ярослав в сторону Константина.
- Ты, княже, прирок свой ныне измыслил, дабы брате твой хворь свою одолети не возмог? - глядя прямо в посветлевшие от бешенства глаза Ярослава, проницательно заметил Хвощ. - А ведь послухов у тебя тому нету.
- Есть, - недолго думая выпалил Ярослав и торжествующе повторил: - Есть послух. И грамотку мне он отписал еще по осени, когда сведал, каку вы поголовщину задумали.
- И грамотка оная у тебя с собой ли? - гордо выпрямился боярин, понимая, что только спокойный тон и разумные доводы, приводимые в свою защиту, помогут ему выйти из этой светлицы свободным, не угодив в поруб.
- Не взял я ее. В Переяславле оставил, ибо не поверил по первости изветнику своему. Ныне же, едва скляницу с черным зельем в твоей руке узрел, враз и вспомнил о том. Да ты чуешь ли, брате, яко смердит дрянь сия? - тут же обратился Ярослав к Константину за поддержкой.
Тот, сожалеючи поглядывая на черную лужу, мрачным могильным пятном растекшуюся на чисто выскобленном желтоватом дубовом полу, неохотно кивнул. Тогда и Хвощ в свою очередь решил воззвать к благоразумию старшего Всеволодовича:
- Поверь, княже, что, дабы сомнений никоих у тебя не появилось, я и сам оное зелье из другого кубка вместях с тобой испил бы. - И он, покопавшись в своей суме, действительно извлек из нее второй кубок, очень похожий на первый, но значительно меньший по размеру. - Вот и чарку вторую для того прихватил с собой. Так что напрасно брат твой на меня сей прирок измыслил, - еще раз повторил он.
Может, кто иной и спасовал бы, но не таков был Ярослав, услышавший какое-то позвякивание, пока боярин копался, доставая вторую посудину. Он тут же коршуном накинулся на опешившего от такой наглости Хвоща и вырвал из рук растерявшегося боярина суму, после чего, торжествующе запустив в нее руку, извлек еще одну скляницу, которая тоже была наполовину заполнена жидкостью, только светло-коричневатого цвета. Ярослав энергично взболтал ее и с довольной ухмылкой продемонстрировал Константину.
- А вот и поличное. На каждый яд есть и супротивное зелье, дабы самому с животом не расстаться. А мудрый посол - дивись, брате, - опасаясь отравы, еще допрежь прихода сюда половину отпил. Остатнее же порешил опосля принять. - И он для вящей убедительности добавил: - Все в точности, яко мне мой изветник и отписал.
- То от живота зелье. Нутром я маюсь, вот и таскаю его всюду с собой, - торопливо пояснил Хвощ. - А все, что рек тут князь Ярослав, овада. Ежели мне веры нету, покличь своих лекарей, дабы они тебя от сомнений тягостных разрешили.
Однако лекарь Константина еще больше запутал дело. Старый седой Матора, кряхтя, опустился на колени и некоторое время изучал содержимое загадочной лужи, после чего, приподняв голову, неуверенно предложил:
- Может, собаке на пробу дать?
Константин молча кивнул. Однако пара псов, которых тут же притащили, сыграли на руку Ярославу, поскольку лизать лужу не собирались. Более того, даже когда их принялись тыкать в нее, пытаясь хотя бы намочить им морды, они оказали отчаянное сопротивление, принявшись жалобно скулить и вырываться.
- Чуют отраву! - радостно завопил Ярослав. - А я что говорил? - повернулся он к Константину, который в свою очередь укоризненно уставился на Хвоща.
Трудно сказать, что повелел бы сделать князь с рязанским послом, но тут на выручку боярину пришел Матора, чуточку сгладив неблагоприятное впечатление от собачьего поведения:
- Промашку я дал, князь, - повинился лекарь и поправил Ярослава: - Псам смертное зелье чуять не дано. Одначе мыслю я, что ни одна божья тварь из-за великой вони лакать оное николи не станет. Смердит уж оченно, - пожаловался он.
- Так зелье это смертное али и впрямь лечебный отвар? - угрюмо спросил Константин.
- То мне неведомо, - честно сознался лекарь. - Но не слыхал я, дабы от твоей болести, княже, в отвары белену добавляли, а запах оной травы я доподлинно распознал.
- Вот, - встрял Ярослав, - я хучь в лечбе ничего не смыслю, но даже мне сия поганая трава знакома. Слыхивал я, ведьмы ее в своих черных делах потребляют изрядно. - И он с кривой ухмылкой на лице напомнил Хвощу: - Ты вот тут сказывал, боярин, что лекарка, коя снадобье готовила, уж больно хороша. Токмо отчего ж ты запамятовал поведать, яко ее люди кличут? - И, повернувшись к брату, Ярослав торжествующе выпалил, окончательно закрепляя свой успех: - Ведьмачкой ее прозывают, а народ зазря так величать не станет! Стало быть…
Хвощ и тут не собирался сдаваться, но рассказать, как она спасла от верной смерти рязанского князя да сколько людей вылечила, не успел. Услышав о ведьмах и о прозвище лекарки, богобоязненный Константин торопливо перекрестился и с укоризной обратился к боярину:
- Что же ты? Никак и впрямь меня бесовскими травами опоить решился? Али и впрямь, по наущению князя свово, убойцем стать насмелился?
- Пусть лекарь твой поведает, - еще пытался барахтаться Хвощ. - Пусть как перед иконой скажет: токмо лишь ведьмы беленой пользуются али и при лечбе к ней обращаются?
- Бывает, - согласился Матора. - Но не от той болести, коя нашего князя мучает неустанно.
Авторитетное мнение старого лекаря оказалось решающим. Хоть боярина и отпустили восвояси, но больше пред княжьи очи не допускали. А еще через два дня ему самому и всему рязанскому посольству в достаточно категоричной форме предложили выехать из Ростова, ссылаясь на то, что у возмущенных горожан терпения может оказаться значительно меньше, чем у мягкосердечного князя Константина.
* * *
И пришед послы от каина рязанскаго в Ростов Великий ко Великаму князю володимерскаму Константину. Сладко рекоша они князю и улещаша всяко, дабы о мире сговоритися. Одначе Константин володимерский согласья не даша, рече тако: "Не хочу братоубийце длань давати". И тогда послы по повелению рязанца злобнаго одариша его скляницей с зелием смертным, кое на семи колдовских травах ведьма рязанская варила, и, ежели не брате княжой, Ярослав Всеволодович, не бысть бы Великаму володимерскаму князю в живых.
Одначе и опосля того, яко сведали Всеволодовичи про зелие, посла рязанскаго боярина Хвоща хоша и браниша нещадна, но казни не предаша, ибо памятали они заповеди Христовы, в коих поведано всем людям: "Не убий"…
А полки княже Константине Всеволодович повелеша сбирати, но не жаждая оместником бысть, а токмо дабы подсобити князю-изгою Ингварю Ингваревичу и братии его уделы их возвернути, кои рязанский князь у них отняша…
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1817 г.
* * *
И проведав, что бысть Великий володимерский князь Константин Всеволодович хвор вельми, послал рязанский князь боярина Хвоща, дабы он вручиша болящему скляницу с чудным зелием, от коега здравие пребываша не по дням, но по часам, а болесть утекоша прочь. Токмо не прияша ее Всеволодовичи, и рече Хвощу тако: "Оное зелие и пес пригубить не возжелаша, а потому и нам не след", и склониша ухо свое ко лжи и наветам положили, что не бысть меж Володимеро-Суздальским и Резанским княжествами замирия, но бысть востраму мечу…
Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1760 г.
* * *
Трудно сказать, что произошло на самом деле во время переговоров в Ростове. До сих пор историки так и не пришли к единодушному мнению, что же находилось в той склянице, которую передал один Константин для другого. Однако, рассуждая логически, скорее всего, там действительно был яд, поскольку рязанский князь прекрасно понимал, что есть большая вероятность того, что Всеволодовичи могут принять решение помочь прибежавшему к ним Ингварю вернуть свой удел. Тем более что они получали от этого прямую выгоду, ведь тогда в Рязани сядет князь, который будет им целиком обязан.
Следовательно, Константину Владимировичу необходимо было выиграть время, чтобы успеть подготовиться к этому нашествию. А какой для этого способ? Самый надежный - это умертвить своего ростовского тезку. Подталкивает на эту мысль и несколько несуразное пояснение отказа Всеволодовичей от лекарства. В конце концов, пес мог отказаться от снадобья по многим причинам, и само по себе это ни о чем не говорит. А вот если допустить, что лояльно настроенный к рязанскому князю летописец попросту недосказал, что, скорее всего, после испытаний лекарства на собаке та издохла, тогда все сходится.
Подтверждает, что в склянице находился яд, и то, что решение собирать дружины и ополчение братья Всеволодовичи приняли сразу же, буквально на следующий день после приема рязанских послов - очень уж велико было возмущение этим вероломным поступком рязанского князя.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 133. Рязань, 1830 г.
Глава 9
Прадед и правнук
Мы - заложники Смутного времени -
И оно нас ломает и гнет…
Всем кошмаром кровавого бремени
Нам дышать наша жизнь не дает!..Марианна Захарова
"…В месяц просинец, в первую ниделю опосля Богоявления Господня", - старательно вывел инок Пимен вверху желтоватого харатейного листа своим четким почерком и отложил перо.
Зябко передернув плечами, приложил руки к теплой печке, чтоб согрелись получше, и закрыл глаза, припоминая событие, очевидцем которого был.
Это о том, что произошло в начале зимы, он мог написать лишь с чужих слов. Но человек слаб, и память его несовершенна, и не в силах он узреть, подобно орлу, все, что происходит на земле-матушке в той ее части, коя зовется Русью.
К тому же один имеет свое видение происходящего, иной кто, особливо ежели из супротивного стана, - совсем другое. Ему же, благочестивому рабу божьему чернецу Пимену, надлежит сотворити самое тяжкое - собравши воедино все, что ему поведали люди, отписать так, яко заповедал рязанский князь, то есть по возможности излагая, что стряслось, но не показывая своего отношения к событиям.
Ох и трудно сие. Как вот их не показать, когда на одних душа злобится, а за других тревожится? Да и людишки изначально тоже сообщают не просто так, но с чувством, а оно у них всех разное. Потому и не всегда выходило у Пимена выполнить требование князя, который всякий раз, прочитав начертанное иноком, недовольно морщился, будто у него в одночасье прихватило зубы, после чего столь красноречиво вздыхал и укоризненно взирал на чернеца, что Пимен сразу виновато опускал голову, не собираясь ничего доказывать.
Зато в последний раз, когда пришла весть, будто Ярослав Всеволодович сбирает ополчение и стало ясно, что быть кровавой сече, он насмелился обратиться к князю Константину с просьбой взять его с собой, дабы он самолично лицезрел все событие от начала и до конца. Тогда, дескать, и строки лягут как требуется, ибо это будет рассказ не об услышанном, но об увиденном самим. Константин поначалу ничего не сказал в ответ, но призадумался, а спустя три дня разрешил.
Так и получилось, что инок удостоился чести поглядеть на все, что творилось, не просто оказавшись чуть ли не в самой гуще событий, но даже, согласно княжескому повелению, в какой-то мере над ними возвышаясь.
Пимен шмыгнул носом - а ведь и впрямь возвысился, взирая на все происходящее из крохотной верхней бойницы высокой сторожевой башни. Князь Константин даже озаботился, чтоб монах, упаси бог, не замерз, ибо провести в ней ему предстояло не менее нескольких часов. Поверх рясы из толстого сукна инока обрядили в добротный тулуп, дали теплых онуч, чтоб ноги в сапогах не окоченели, прикрыли его скуфью шапкой лисьего меха и уж после всего этого отвели на самую высокую из башен рязанского града Коломны. Града, который готовилась штурмовать могучая рать князя Ярослава.
Поначалу у Пимена при виде этих полчищ даже зародились сомнения - вдруг да не устоит небольшая крепость под натиском столь огромного воинства. Потому он не столько разглядывал собравшихся под ее стенами ратников, сколько крестился от испуга, с превеликой тоскою размышляя о бренности всего в этом грешном мире: "Пошто, ну пошто кажному князю в своей вотчине мирно не сидится? Пошто они, аки звери ненасытные, стремятся отняти у слабых соседей грады и землю?!"
О том, что князь Ярослав пришел лишь по своей душевной доброте и из желания восстановить справедливость на рязанской земле, инок почему-то не думал. И тут он, сам того не подозревая, прав был даже не на сто, а на все двести процентов.
Юный Ингварь, из-за своего упрямства в одночасье став князем-изгоем, по наущению боярина Онуфрия поехал в поисках справедливости не прямиком к старшему князю Владимиро-Суздальской земли, но хитро - через Переяславль-Залесский - столицу удельного княжества его брата Ярослава. Мол, пусть князь одного Переяславля подсобит князю другого Переяславля. Бояре Ингваря согласились с доводами Онуфрия. И впрямь, ехать к тяжело больному Константину в Ростов, не заручившись заранее поддержкой кого-либо из его братьев, которые станут ходатайствовать перед старшим из Всеволодовичей, было бы глупо.
А из всех сыновей Всеволода Большое Гнездо именно третий по счету - князь Ярослав - был самым неугомонным и легким на подъем. Сухой и поджарый, с недобрым блеском в темно-зеленых глазах, он производил на окружающих впечатление сильного, уверенного в себе человека, за которым можно пересидеть все житейские бури как за каменной стеной. В свое время именно на это польстились новгородские мужи и дорого заплатили за свою ошибку.
Вдобавок Ингварь приехал в очень удачное время. Третий по старшинству сын князя Всеволода вот уже более полутора лет безвылазно сидел в своей вотчине, обозленный на весь белый свет и терзаемый унижением от тягостного поражения на Липице. Иной давно бы все позабыл, но Ярослав был не таков. Он мог бы запамятовать добро, которое кто-либо ему сделал, но обиду, даже самую незначительную, лелеял и холил в своем сердце годами.
К тому же будто мало ему испытанного, так за последние полгода добавлялись все новые и новые унижения. К примеру, очередное его посольство к Мстиславу с просьбой вернуть жену, вновь возвратилось без Ростиславы. А кроме того, и брат Константин, к которому Ярослав обратился, прося полки, чтоб как следует пощипать южных соседей, тоже решительно отказал. Получилось, что зря унижался.