- Да кто ж злато отдаст? - пояснил араб. - Ларец-то всяко дешевше гривны, а я пять обещал. Потому и надежа была, что возвернут. А злато оно и есть злато. Но я и за нее награду выдам, - засуетился он и тут же выложил из своей необъятной калиты на столешницу еще пяток гривен.
- А мне эта вещица уж больно по нраву пришлась, - сознался князь. - Продай, а?
- Никак не могу. Она… она… обещал я ее уже, - нашелся купец. - Любую иную так отдам, без гривен, а эту никак нельзя.
- Коли обещался - иное дело, - согласился князь. - Ну тогда на денек-другой оставь ее у меня, а я у златокузнецов похожую закажу, - попросил он.
- Тоже не могу. Она… я… собирался… к завтрему отплыть… на рассвете… вот, - выдохнул Ибн аль-Рашид, почти с ненавистью глядя на благодушного русобородого здоровяка. - Ты бы отпустил меня, княже. У меня ведь товар еще не собран. Поспешить надобно.
- Ну коль так, - развел руками Константин, - держать не стану. - И он с наивной улыбкой на лице похвастался: - Вишь, я как умно поступил. Как чуял, что ты уехать собрался. Взял да и заказал себе у своих умельцев такую же птаху. И подивись, как они ее смастерили - будто близнята получились.
С этими словами он сдернул со стола вторую тряпицу, под которой обнаружился… еще один кречет.
Привставший с лавки купец тут же снова без сил повалился обратно. Ноги его не держали. Пот ручьями стекал по серым щекам Ибн аль-Рашида, но араб ничего не замечал, впившись взглядом во вторую пластинку.
- А я… человеку тому… для пары… - заблеял он первое, что пришло на ум, и, умоляюще уставившись на князя, попросил: - Продай, а?
- Так оно, поди, с десяток гривен стоит, не менее, - протянул Константин.
В ответ араб утвердительно кивнул.
- Возьму, - промычал он.
- Да что десяток. По весу ежели, так оно и на все двадцать потянет, ежели не на тридцать - все ж таки злато, - продолжал колебаться Константин.
Купец молча сглотнул слюну и опять утвердительно кивнул.
- Опять же работа кака знатна. Да и где я теперь такую вдругорядь найду - ты же уезжаешь. Не-э, ежели токмо за полста гривенок, потому как очень уж ты мне полюбился, - решился наконец князь. - Но только новгородских.
"Чтоб тебя иблис забрал с твоей любовью!" - мысленно пожелал Ибн аль-Рашид, но вслух покорно ответил:
- Но токмо полсотни - боле не дам.
- Эх, знай мою доброту, - отчаянно махнул рукой Константин. - Давай неси скорее свои гривны, пока я не передумал. Уж больно она баская.
- Мигом обернусь, - пообещал араб, тут же срываясь с места.
Обернулся он и впрямь быстро.
- Считать будешь? - поинтересовался Ибн аль-Рашид, протягивая князю увесистый десятикилограммовый мешок с гривнами.
- Я тебе верю, - заявил тот и пожаловался: - Я вообще очень доверчивый, чрез то и страдаю безмерно.
"Десять иблисов, - мысленно поправился купец. - И еще десять на твою доброту и доверчивость. Если будет меньше - не унесут".
Его обуревали два чувства. С одной стороны, он ликовал, что все-таки вернул себе пайцзу и приобрел еще одну, хотя эту придется, пожалуй, переплавить, иначе как бы не приключилось худа. С другой - лишился полусотни новгородских гривен, на которые он мог бы купить столько товару, что ой-ой-ой. Если же подсчитать барыш, который он получил бы, продав этот товар, то и вовсе ужас! Хотя безголовые в купцах не ходят, а утерю пайцзы ему навряд ли простили бы… Ох, если бы не…
Купец хмуро посмотрел на князя и упавшим голосом повторил:
- Сбираться надобно. Пойду я, пожалуй.
- Ну ясное дело, иди, - развел руками Константин, но когда аль-Рашид облегченно поднялся с лавки, на столе перед ним гордо красовался все тот же кречет.
Купец икнул и стал медленно сползать вниз. В глазах стоял туман, внутри все дрожало. Он осторожно протянул руку к столу, коснулся золотой птицы, но его трясущуюся руку тут же накрыла тяжелая длань князя.
- Эта будет стоить сто гривен, - коротко предупредил он и осведомился: - Брать будешь или так поговорим?
- О чем? - хрипло выдавил араб, обреченно глядя на сидящую перед ним огромную кошку.
Да-да, именно кошку, которая с самого полудня играется с ним, мудрым Ибн аль-Рашидом, как с мышью. И то, что она сейчас ласково мурлычет, вовсе ничего не значит. В смысле - ничего хорошего. Как только она проголодается, она его все равно съест, и уйти из ее лап не получится - все уловки мышки она знает наперед.
- О чем, коли тебе и так все ведомо? - вздохнул он.
- Поговорить всегда есть о чем, - спокойно ответил князь. - Ну, к примеру, о твоем достопочтенном безвременно усопшем младшем брате. Вот, стало быть, почему тебя выбрали старшиной в Хорезме. Ну да, ну да, когда человеку доводится братом сам великий Чингисхан, как тут его не выбрать. Правда, что он усоп десять лет назад я, признаться, не слыхал, - заметил Константин, посетовав: - Все оттого, что больно редко ко мне из твоих краев приходят торговые гости, вот и не знаю ничего. Сижу тут в глуши… А ведомо ли тебе сказанное в Ясе Чингисхана о таких, как ты? - резко сменил он тон и, не дожидаясь ответа от насмерть перепуганного купца, холодно процитировал: - Лазутчики, лжевидоки, все люди, подверженные постыдным порокам, и колдуны приговариваются к смерти. - И тут же сделал вывод: - Стало быть, почтенный купец, даже по законам твоего же повелителя, которому ты ревностно служишь, тебя надлежит убить.
Ибн аль-Рашид сидел, тупо уставившись на собеседника и начиная понимать, что с этим князем навряд ли справится и сотня иблисов, даже если им на помощь придет столько же джиннов и прочей нечисти.
"Своих они вообще трогать не будут, - подумалось ему. - А то, что он для них свой, и глупцу понятно. Иначе откуда бы он все знал, даже законы Ясы".
Слова князя доходили до него с превеликим трудом, будто в уши кто-то напихал целый пук хлопковой ваты, но когда все-таки доходили, он сразу же начинал жалеть, что кто-то неведомый пожадничал и не напихал в них по два тюка. Перед глазами по-прежнему все плыло.
- Да тебе, видать, совсем худо. - Кошка еще не наигралась и решила продлить агонию мыши, вновь выпуская ее из лап. - Эвон как побледнел. На-ка, испей студеной водицы.
Купец покорно принял кубок, надеясь только на то, что яд окажется быстродействующим и долго мучиться не придется. Вода на вкус была хороша, и странное дело - яда совсем не чувствовалось. Он добросовестно осушил содержимое до дна и стал ждать смерти, однако та почему-то медлила с визитом. Даже наоборот, вроде бы малость полегчало. Хотя нет, не малость - и вата из ушей куда-то исчезла, и в глазах прояснилось. Купец растерянно посмотрел на князя. Тот сочувственно улыбался и ждал.
"Стало быть, сразу не убьет, - понял Ибн аль-Рашид. - Вначале в пыточную. Это худо. Смерть принимать все равно придется, только промучаюсь лишние дни перед кончиной. Хотя да, все правильно".
- Я могу заслужить твое прощение, добрый княже? - спросил купец, ища хотя бы тень надежды на невозмутимом лице Константина.
- Можешь, - не стал скрывать его собеседник. - Только я к ворогам Руси не добрый княже, а скорее злой. Посему, если ты сейчас не обскажешь мне всей правды, то я за твою жизнь не дам и черного дирхема.
- А ежели скажу? - прохрипел Ибн аль-Рашид.
- Я так мыслю, - вспомнил Константин Кису Воробьянинова, - что торг здесь неуместен. - Кулаком по столу он стучать не стал, решив, что получится перебор.
- Нет-нет. Я вовсе не торгуюсь, - перепугался купец. - Просто ты и так знаешь обо всем. Скажи, о чем я должен тебе поведать, и я не утаю ничего.
- Для начала ответь: кто же ты на самом деле?
- Гость. Простой мирный гость Ибн аль-Рашид. И мой дед, и мой отец вели торг, развозя товары бескрайных просторов Поднебесной империи в сумрачный Варягостан, а из вашей Гардарики в знойную Иберию и обратно. Они были счастливыми людьми. Им никогда не встречался на дороге этот проклятый детоубийца…
Рассказ купца длился долго. Суть его сводилась к тому, что Ибн аль-Рашиду просто некуда было деваться. У него даже не было выбора, потому что, если в случае отказа человека ждет не только собственная смерть, но и гибель всей семьи, оставленной в заложниках, выбором это уже не назовешь. Скорее это ультиматум.
А началось все, когда его караван держал путь в Поднебесную, где Ибн аль-Рашида ждала его третья жена, которая в свое время ради купца даже согласилась принять ислам и успела родить ему двух чудесных сыновей, на что так и не сподобились первые две. Араб уже представлял восторг долгожданной встречи, нежные объятия и прочее, но мечты бесцеремонно прервал монгольский разъезд, встретивший его поезд.
Так и получилось, что в столицу великих богдыханов он приехал уже лазутчиком со спрятанной в укромном месте деревянной пайцзой. Шпионил на совесть и даже дважды отличился, после чего ему вначале поменяли деревянную пайцзу на серебряную, а ее на золотую. Узнав, что Ибн аль-Рашид собрался в Среднюю Азию, в государство хорезмшахов, Чингисхан не стал препятствовать и даже дал десять своих верблюдов с награбленным добром, поручив продать все это с выгодой.
- Скоро от цветущих городов Мавераннагра останется лишь пепел и руины, а в реках вместо воды будет течь кровь, - уныло предсказал араб будущее страны, закрыл лицо руками и стал печально раскачиваться на лавке, продолжая выжимать из себя отрывистые слова: - Это кара всемилостивейшего за то, что мы нарушаем заповеди его пророка. Чингис называет себя покорителем вселенной, и это правда. Когда я сказал ему, что собираюсь оттуда поехать еще и на Русь, чтобы он не подумал худого в связи с моей задержкой и не повелел убить мою семью, то надеялся, что хоть у вас мне не придется все выспрашивать и вынюхивать. Зачем ему земля, которая лежит так далеко от его владений? Но он сказал мне: "Хоп. Приедешь и все расскажешь. Я не знаю, захочу ли пойти туда, но, если пойду, я все должен знать задолго до похода". Вам не устоять против него. Никому не устоять, и мне негде будет укрыться от его гнева. Лучше убей меня ты - это будет не так больно. За то, что у меня отняли пайцзу, он все равно меня убьет.
- А ее никто у тебя не отнимает, - поправил купца Константин. - Ты ее потерял, мои люди нашли и вернули. Никто даже не узнает о потере. Ты и я. Ну и еще один-два человечка, - поправился он. - Но они тоже очень надежные и меня никогда не подведут. Так что ты можешь быть спокоен. Но если я узнаю, что ты меня обманул…
- Мне не в чем тебя обманывать, - заторопился купец. - Да я и не успел ничего узнать.
- Так уж и ничего? - усомнился Константин, но спустя десять минут пришел к выводу, что, скорее всего, аль-Рашид не лгал.
Во всяком случае, он не слышал, чтобы человек, поклявшийся на Коране, обманул. Если бы перед ним сидел какой-нибудь бандит - одно. Тут и впрямь всякое возможно, но купец, пускай и шпион… Имелись и косвенные подтверждения. Например, в Ожске он ни разу не бывал, а это уже замечательно.
Наконец перешли к главному.
- И что я должен сделать, чтобы получить свободу? - печально осведомился аль-Рашид, настраиваясь на самый худший вариант.
- Ничего особенного, - пожал плечами Константин. - Ты только ответишь Чингисхану то, что мне нужно, и при этом недалеко уйдешь от правды. Слушай внимательно. Он спросит - богата ли их страна? Ответишь, что бедная. Спросит, много ли у них войска. Подтвердишь - много. Честно расскажешь, что князей-правителей тоже изрядно, но когда на нашу землю приходит враг, все встают заодно и бьются с ним в едином строю. Поведаешь, что у нас много дремучих лесов, топких болот и больших рек, а дорог почти нет, поэтому его коннице будет очень тяжело идти от города до города. Но про конницу ответишь, лишь если он сам тебя об этом спросит, - первым не лезь. Еще скажешь, что они хоть и бедны, но за свою свободу будут драться так же отважно, как нищий за свой единственный черный дирхем.
- Тогда он скажет, что такой храбрый народ надо уничтожить, пока он не уничтожил их самих, - безнадежно махнул рукой Ибн аль-Рашид.
- А ты скажи, что русичи не любят выходить из своих лесов и никогда не враждуют со своими соседями. Но если кто приходит на русскую землю, то на ее защиту встает весь народ и сражается до тех пор, пока на их земле остается хоть один живой враг. Как видишь, тебе даже не придется лгать, - улыбнулся Константин.
- И это все, что ты хочешь от меня? - недоверчиво переспросил купец.
- Почти.
- Значит, это только начало? - догадался Ибн аль-Рашид. - Что же главное?
- О главном я уже тебе сказал, - поправил его Константин. - А тебе поручу сущий пустяк. Ты видел сам - я не угнетаю своих подданных. Но у меня много земли, а людей маловато. Если ты возьмешь с собой в обратный путь хороших мастеров, и я, и они скажут тебе спасибо. Только я сразу, а они чуть погодя, когда узнают, что сталось с их родными городами. Если не сможешь никого уговорить - зла на сердце я на тебя все равно не затаю. И еще одно. Если ты сможешь привезти оттуда свитки мудрецов - я буду тебе благодарен. Мне хотелось бы сохранить знания древних от огня, в котором скоро запылают города Мавераннагра. Если нет - тоже не обижусь. Но постарайся хотя бы надежно спрятать их, зарыв в приметном месте. Тогда слова великих людей, ныне хранимые в Самарканде, Бухаре, Отраре, Мерве и прочих, не обратятся в пепел и прах, погребенный под руинами. Привези их или сохрани, чтобы позже откопать. Вот теперь, пожалуй, что и все.
- Я не понимаю тебя, князь, - после недолгой паузы недоуменно сказал Ибн аль-Рашид. - Зачем тебе чужая мудрость, если по приходу Чингисхана сгорит все, что написано калямом твоего собственного народа?
- Он не придет сюда, - отрицательно покачал головой Константин. - Чингисхан слишком стар, а до нас чересчур далеко. Я уверен, что он не успеет.
- Его тумены стремительны, как стрела. Они подобны сгущающейся туче, а их удар сравним лишь с молнией, разящей беспечного путника.
- Но я еще раз повторяю тебе, что он не успеет.
- Ты не всевидящий. Тебе не дано знать, сколько лет осталось жить этому подлому шакалу.
- Что касается срока жизни Чингиса, то у меня… - Князь было замялся, но тут же нашелся: - Очень хорошие прорицатели, которые никогда не ошибаются.
- Но ты все равно опасаешься. Тогда выходит, что ты им не веришь? - осведомился Ибн аль-Рашид.
- Верю. Волк издохнет раньше, чем доберется сюда. Но у него подрастают волчата. А чтоб ты понял, насколько хороши мои прорицатели, я тебе поведаю, что они мне сказали. По их словам, самый старший волчонок умрет раньше волка-отца, но, к сожалению, все равно успеет оставить потомство. Вот один из них и возглавит стаю, которая придет на Русь.
- Понимаю, - кивнул купец.
- Иди, - отпустил его Константин. - Иди с миром. Торгуй и помни: я подарил тебе жизнь, ничего не потребовав взамен. Только немногое, и лишь попросив.
Араб тяжело поднялся, бережно достал из-за пазухи обе пластинки и молча положил одну из них на стол. Константин так же молча пододвинул к купцу мешок с гривнами. Ибн аль-Рашид медленно покачал головой и придвинул мешок обратно к князю.
- Каждое знание чего-то стоит, - вздохнул он. - Думаю, что за свое я заплатил не самую высокую цену. - Он медленно направился к выходу. У двери остановился, повернулся к Константину и произнес: - Счастлив народ, имеющий столь мудрых и великодушных князей. Пусть будет благословенно имя твое. Своей добротой ты не оставил мне выбора. Справедливейший будет мне свидетелем - я сделаю для тебя все, что в моих силах. - Он вновь тяжело вздохнул, низко поклонился и перешагнул через порог.
Константин долго смотрел ему вслед - оконца в светелке выглядывали как раз на княжеский двор. Затем он потянулся.
"Такое дело провернул, что и поощрить себя не мешает, - довольно подумал он. - Может, выходной себе завтра организовать?"
Но тут дверь отворилась и вошел хмурый Вячеслав. Едва Константин его увидел, как сразу понял - выходного не будет. И точно. Оказывается, пока он решал вопрос с купцом, на юге княжества вновь замаячил призрак гражданской войны - восстал Пронск.
* * *
Трудно сказать, когда и какими путями пришли на Русь первые пайцзы Чингисхана. Однако, судя по имеющимся у нас архивным материалам, да и исходя из всей логики событий, скорее всего, это произошло не ранее тридцатых годов тринадцатого века. До того ни один князь о них попросту ничего не знал. Имя гения русской разведки, сумевшего не только выяснить, какое значение они имеют, но и добыть их, тоже останется неведомым, и мы, по всей видимости, никогда его не узнаем.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 143. Рязань, 1830 г.