Пока преодолевали несколько десятков верст по раскисшей дороге, окончательно рассвело, и в стан Константина они прибыли лишь ближе к полудню, что все равно само по себе являлось своего рода рекордом, ведь в то время, когда парламентер князя Константина призывал Ингваря для переговоров в шатер к своему двоюродному дяде, Вячеслав только направлялся в Переяславль, а ныне, хотя не прошло и суток, возвращался победителем из взятого города.
Без предупреждения войдя в княжеский шатер, Вячеслав лишь утвердительно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Константина, добавив:
- Мои обошлись и без цинковых, и без дубовых. А тут то, что ты велел привезти. - И он положил подле рязанского князя сверток с иконой.
- Исполать тебе, воевода! - улыбнулся Константин.
- Та нема за що, - отозвался у выхода Вячеслав, предупредив: - Я тут малость вздремну неподалеку, с твоего дозволения, княже, но ежели что - буди сразу.
- Непременно, - пообещал Константин и повернулся к Ингварю. - Продолжим?
* * *
И повелеша Константине-княже учити воев своих строю бесовскаму, кой для русича вольнаго вовсе негожь. Тако же оторваша князь оный от рала честнаго смердов нещитаное множество и запустеша земля резанския, ибо не сташа в ей ратарей, но токмо вои едины. И возопиша народ резанский в скорби и печали безутешнай…
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1817 г.
* * *
Дабы не гибли ратари, во ополченье беромые, дабы возмогли, ежели нужда буде, заместо косы мечом володети, а топором вострым не токмо древо в чаще лесной, но и главу вражью с плеч долой снести, повелеша Константине-княже собрати всю молодь с селищ и градов, едва токмо бысть убран урожай по осени. И учиша его воеводы оных юнот тако: "Не токмо ежели порознь ворога лютаго встретить - беда смертная всем буде. Ан и вместях спасенья ждать неча, ежели вои ратиться не свычны".
А Константине-княже не токмо всех ратарей обучати повелеша, но и сына свово Святослава отдаша в учебу, дабы и княжич младой тако же возмог постичь все ратныя премудрости…
Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1760 г.
* * *
Судя по туманным отголоскам летописных источников, именно осенью 6725 года (1217 год от Рождества Христова) началось зарождение русского пешего строя - монолитного и непобедимого впоследствии, неуязвимого и страшного для любого врага. Прототипом его была легендарная фаланга Александра Македонского.
К сожалению, переводы трудов древних греков, где подробно повествуется об устройстве войска знаменитого воителя Древней Эллады, до нас не дошли, так что остается лишь гадать, какие авторы были использованы при ее создании. Однако факт, что они в то время существовали на Руси и были переведены на славянский, не подлежит никаким сомнениям. Просто так, на голом месте, при всем уважении к талантливым воеводам и полководческому гению князя Константина, они никогда не сумели бы создать ничего подобного.
Зато творческое переосмысление и блестящее применение воинского искусства древних греков на практике - это уже целиком заслуга полководцев рязанской земли…
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 123. Рязань, 1830 г.
Глава 4
Переговоры
Если обладаешь волей к состраданию, то это лишь шаг к тому, чтобы возобладать и волей к жестокости, - именно в качестве как права, так и долга.
Фридрих Ницше
- Да ты уже вроде все обсказал, - тихо молвил Ингварь. - И как под самими Исадами было, и что далее с тобой приключилось.
- Иными словами, веры у тебя моим словам нет, - нахмурился Константин.
- Сам посуди, - уклончиво отозвался его собеседник. - О ту зиму, кою ты гостил у моего отца, невинно убиенного ныне, - сделав упор на трех последних словах, гость Константина перекрестился и продолжил, - ты тоже много чего рек. Тогда я и впрямь поверил, что от всего сердца слова твои идут. И про то, что которы и при наши надлежит уладить, и что сам князь Глеб пуще всего о том же печется, и… Да что там о пустом, - досадливо махнул рукой он. - Получилось же вовсе не так, как тобой было обещано. Скорее обратное. А ведь отец поверил… - Ингварь скрипнул зубами, но после недолгой паузы нехотя произнес: - Опосля батюшка совет со мной держал, ехати ему али нет. Я ж, дурень, сказал, что будь моя воля, то тотчас свое согласие на такую встречу дал. Как знать, кабы не мои слова, то, может… - Он, не договорив, умолк.
- Я понимаю тебя, - вздохнул Константин. - Тяжко все сие вновь и вновь в памяти крутить. Оставь. Тех, кто ушел на небо, уже не вернуть, и не о них ныне речь. Ты - князь, а значит, тебе в первую голову надо беспокоиться о живых.
- А я даже не смог его в последний путь проводить, - никак не мог отойти от тягостных воспоминаний Ингварь.
- Хочешь, нынче же выедем в Рязань? Туда да назад - за седмицу обернемся, коль подольше погостить не захочешь.
- В порубе, - саркастически добавил Ингварь.
- Ну зачем ты так? Княжеское слово - золотое слово. Оно должно быть крепче булата и цениться дороже золота, - с укоризной отозвался на язвительную поправку Ингваря Константин.
- И это ты тож в ту зиму нам рек, - не унимался тот. - Вышло же…
- То не по моей воле вышло. То князь Глеб так восхотел. За это сатана и забрал его к себе в ад.
- И опять скажу: ты в плетении словес умудрен вельми. Я в оном пред тобой, аки кулик пред орлом. Но от слова мед во рту у меня слаще не будет. Ныне тебе надлежит еще чем-то слова свои баские закрепить, дабы вера им была. Иначе… - Ингварь беспомощно развел руками, красноречиво показывая, что, мол, и рад бы я тебе поверить, да не могу.
- А то, что я, вместо того чтоб навалиться на твою рать всей своей силой да тебя вместе с воеводами полонить, речи веду о прочном мире меж нами - не закрепление моего слова? - начал потихоньку злиться Константин.
- То ты своих воев жалкуешь, - проницательно заметил Ингварь. - Пускай супротив моих их вдесятеро мене лягут, но ведь лягут. К тому ж после такого тебе уж и вовсе боле никто не поверит.
- Воев своих, стало быть, я жалею, а родичей не пожалел? Что-то тут я… - Константин запнулся, не зная, как перевести на язык тринадцатого века простейшее выражение "логики не вижу", но Ингварь и так все понял:
- Вои твои, вот тебе и жаль их, а батюшка мой хучь и братаном тебе доводился, но был для тебя уж больно опасным соперником. Опять же, Ольгов, кой у нас Глеб Володимерович отъяша, еще до Исад к тебе в володение передан бысть, одначе ты оный град под свою длань прияша и ворочать батюшке мому и не мыслил.
- И снова ты за свое, - вздохнул устало Константин. - Чего же ты хочешь?
- Дабы вера была слову твоему, вели воеводам своим вольный проход для моей рати оставить, а сам вместе с нами в град мой гостем дорогим приезжай. В нем и разговоры вести учнем.
- Если ты сейчас меня признаешь главой Рязанского княжества и подпишешь грамотку, что берешь от меня Переяславль в держание, то я так и сделаю. В том тебе роту даю, - пообещал Константин.
"Может, все-таки удастся избежать войны", - мелькнула у него надежда.
- В володение, - неуступчиво поджал губы Ингварь.
- Нет, в держание, - поправил Константин, чувствуя, что напрасно он размечтался.
- В володение князь боярам своим селища раздает, а я сам князь. - Ингварь медленно покачал головой в знак отрицания. - Не приемлю я таковского.
- Ну хорошо, - сдался Константин, прикидывая, что сейчас мир куда дороже маленького городка, о котором они говорили получасом ранее. К тому же он в стратегическом отношении все равно ничего не значит. - Пусть Ольгов перейдет в твою отчину на веки вечные. Дарю.
- Ишь какой чукавый! - насупился Ингварь. - Стало быть, Переяславль с Зарайском и Ростиславлем в держание, а заместо них куцый Ольгов. На тебе, паря, шкурку заячью, дарю, а про те лисьи, кои тебе от деда с батюшкой остались, памятай, что они теперь мои, а ты ими токмо пользоваться можешь. К тому ж и сам Ольгов всего пять лет назад тоже нашим был. Тако же и Коломна, и Лопасня, где ты ныне своих воев усадил.
- Во как?! А когда это они под княжением твоего батюшки были? - усомнился Константин, который успел изучить подробный расклад владельцев городов в Рязанском княжестве. - Помнится, Коломной владел Олег Игоревич, а в Лопасне сидел Глеб Игоревич.
- Верно, - согласился Ингварь. - И оба - мои родные стрыи. Детишков ни один не оставил, посему я самый ближний и самый старший. А ныне что получается - ты ж мой Переяславль яко волка обложил - куда ни прыгни из логова, везде охотник с луком. Мне и братьям моим меньшим токмо град батюшкин и остался, да еще Ростиславль с Зарайском, кои ты…
- Говорю ведь - выморочное наследство переходит не к братаничу, но к великому рязанскому князю, - отрезал Константин.
- Уже великому, - усмехнулся Ингварь.
- А чем Рязань хуже Киева или Владимира? - пожал плечами Константин. - Вон даже Новгород всего-навсего град, а и тот Великим называют. Ну и отличие в титуле между князем и его меньшой братией тоже должно иметься.
- Ну-ну, - многозначительно улыбнулся юноша. - А я тебе так поведаю. От деда твоего, а моего прадеда Глеба Ростиславича тоже отказа требовали от Коломны и иных волостей рязанских. Притом требовал сам Великий князь Владимиро-Суздальский Всеволод Юрьич, одначе дед твой порешил в нетях остаться, а на таковское "добро" не дал. И стрый твой Роман Глебович тоже помер в нетях у суздальцев, одначе не покорился. Мой же дед Игорь Глебович вместях с твоим батюшкой Володимером в самой Рязани сиживал…
- Ишь куда замахнулся, - невольно вырвалось у Константина.
- Никуда я не замахиваюсь, - огрызнулся Ингварь. - Ведаю, что я - твой двухродный сыновец, потому мне там делать нечего, покамест ты жив. Но и своего места я тебе уступать не стану, и от Переяславля отказываться не подумаю, равно как и в кормление от тебя его принимать не стану, яко боярин какой-нибудь, ибо мой он, исконный!
- В держание, - поправил Константин.
- А чем у него от кормления отличка?
- Ну-у хотя бы тем, что держание учреждено только для князей - это раз, - начал было пояснять рязанский князь, но Ингваря уже понесло, и он перебил:
- И слушать не желаю, ибо ведаю, сколь ты горазд кружева словес плести. - И юноша дрожащим от волнения голосом подытожил свою мысль: - Стало быть, решайся, княже. Ежели ты дружбы жаждешь, то дружба токмо меж равных есть. Открой проход моим воям и сам приходи в Переяславль. Ну а ежели тебе восхотелось, дабы все удельные князья на Рязанщине в данниках твоих ходили, да без твоей указки рать на ту же мордву али еще куда собрать не смели, да пошлин торговых с гостей не взыскивали, - убей, но я ничего не подпишу. К тому ж, даже если б и подписал, у меня братья меньшие есть. Они, когда в возраст войдут, нашу харатью, что мы составим, раздерут напрочь, и правильно сделают.
- Ну что ж… - Константин с трудом - затекли, окаянные, - поднялся на ноги.
Ингварь легко встал и молча, не без некоторой внутренней дрожи во всем теле стал ожидать окончательного приговора. В том, что он, скорее всего, будет смертельным, молодой князь почти не сомневался.
Константин еще раз печально посмотрел на гордо выпрямившегося перед ним Ингваря и тяжело вздохнул. С тем, что предлагал сейчас этот статный юноша, можно было согласиться, да и то с трудом, лет сто или двести назад - не страшно. Хотя и тогда ничего хорошего подобная демократия не сулила. Оно ведь лишь поначалу вроде бы звучит нормально: "Всяк да сидит в вотчине своей". Было, проходили. Только сразу после этого вновь все забывали и начинали новую грызню между собой: брат с братом, дядья с племянниками, Всеволодовичи со Святославичами…
Ныне же о таком и речи быть не может. Все! Надо срочно заканчивать это разудалое веселье, ибо пришло время подчинения единому главе, единой силе, иначе в самом скором времени русские города заполыхают как рождественские свечки, и побредут на юго-восток, в сторону бескрайних степей, падая и оглядываясь с тоской, целые толпы пленных славян, которым уже никогда не увидеть своей родины. И начало будущему единению должно положить именно Рязанское княжество, потому что лишь после наведения должного порядка в своей комнатке можно приступать к капитальному ремонту всего дома, имя которому - Русь.
И чтобы не щерился в глумливой улыбке бездушный вонючий степняк, придется принимать свое первое суровое решение именно сейчас. Первое, но, как чувствовал Константин, далеко не последнее в бесконечной веренице столь же тяжелых, сколь и обязательных решений. Позже у него сыщется время, чтобы попытаться доказать свою правоту, особенно после Калки. Пусть не все, а лишь малая часть князей, но должны его понять или просто покорно склониться перед его силой. Сейчас же… Короткие объяснения не помогли, а на пространные времени у него нет.
Впрочем, у этого юноши, что стоит напротив него, тоже есть своя правда и своя вера в нее. И пока это возможно, хоть и не совсем правильно, в память об его отце, которого Константин хотел, да так и не успел защитить в том шатре под Исадами, надо принять пусть и жесткое, но не жестокое решение.
- Хотел я с тобой яко с сыновцем, да не выходит что-то, - грустно произнес Константин. - Стало быть, будем иначе. Ныне ты, княже Ингварь, неизмеримо слабее меня. Вои твои в моей власти - могу помиловать, могу… Тут все от тебя зависит. Ежели ты дашь мне роту, что нынче же уйдешь из рязанской земли, - я в спину бить не стану.
- А дружина, бояре, пешая рать? - растерянно спросил Ингварь, с трудом приходя в себя и понимая сейчас только одно: он будет жить.
- Твоих пешцев я распущу по домам… к весне. Во всяком случае, никого из них карать не стану. Хоть и показали они себя под Ольговом не воями, а скорее шатучими татями, но я их прощаю, так что вязать их и раздавать своим ратникам в обельные холопы не собираюсь. Дружина пусть оставит бронь и мечи, а самим тоже даю волю и право выбора. Если кто-то захочет уйти вместе с тобой - препятствовать не стану. То же самое с твоими воеводами и боярами, кроме… Онуфрия. Сей переветчик мне нужен.
- Я ему защиту обещал, - неуступчиво поджал губы Ингварь. - В том слово свое княжье дал, потому выдать его не могу.
- И это после всего, что я тебе про него рассказал? - удивился рязанский князь.
- И что? Пока что твое словцо супротив его, - парировал Ингварь.
- Но у меня есть видоки, что все было именно так, как я говорю, - напомнил Константин.
- Видоки-то все из твоей дружины, - пожал плечами переяславский князь.
- А Стожар?
- Ему б поверил, но он одно токмо и заладил: "Ежели Константин сказывает, стало быть, так оно все и было", а сам вовсе ничего не упомнит, - пояснил Ингварь.
- И все-таки Онуфрия придется выдать, - твердо произнес Константин.
- Помнится, ты сам сказывал, что слово княжье из злата и крепче булата. Али ты токмо про свое мыслил, а у князей-данников оно - медь звенящая и кимвал бряцающий? Так, что ли? - горько усмехнулся Ингварь. - Ан памятаю я заветы свово батюшки, так что забрать силой ты его возможешь, а вот выдать…
"Из-за одной скотины отменять всю капитуляцию?" - задумался рязанский князь, видя, что его собеседник уперся не на шутку и миром Онуфрия нипочем не отдаст.
- Ну раз дал слово, - нехотя протянул Константин и согласно махнул рукой. - Ладно, забирай и его. А вот град твой, Переяславль Рязанский, я ныне беру под свою руку. Не хочешь принять в держание - твое право. Но и в твоем владении ему не бывать. Да и иные твои грады тоже забираю.
- Лихо ты меня, стрый-батюшка, - невесело улыбнулся Ингварь. - А не боязно тебе, что народ воев твоих во град мой не пустит?
- Тут уж не твоя печаль, княже.
- Да какой я ноне княже? Милостью твоей изгой я, да и токмо.
- Ты сам выбрал, - посуровел Константин. - А теперь скажи, согласен ли ты на слово мое, дабы кровь людей не проливалась попусту?
- Так ведь ты мне выбора не оставляешь.
- Выбор всегда есть. Даже при твоем упрямстве он еще остается - либо бой, который для многих твоих ратников станет последним, либо уйти без крови.
- Понапрасну руду лить не буду, - твердо произнес Ингварь. - Стало быть, уйду без.
- Что ж, рад, что ты хоть здесь поступил разумно. А теперь… - Константин протянул руку к свертку с иконой, доставленной Вячеславом, и неспешно развернул ткань. - Целуй в том, что слово свое сдержишь.
Ингварь наклонился над изображением божьей матери, да так и замер, не в силах пошевельнуться. Именно эта икона стояла в красном углу его ложницы. Именно перед нею долгими осенними вечерами клал он поклон за поклоном, когда в первый раз в жизни влюбился и истово просил богородицу, дабы она пособила ему и обратила столь милый Ингварю девичий взгляд безмятежных голубых глаз на юного княжича. Именно ее пять лет назад, дурачась с братьями, Ингварь нечаянно уронил на пол, за что ему изрядно влетело от отца, хотя сама икона от падения практически не пострадала, только откололся маленький кусочек снизу. Ингварь провел пальцами по выщербленному деревянному краю - сомнений больше не оставалось.
- Стало быть, вот ты как, - протянул он грустно. - Пока мы тут с тобой… ты уже все давным-давно решил. А Давид, брат мой? - с тревогой спросил он у Константина.
- Жив и здоров - что ему будет? - пожал плечами тот. - Мои вои с малыми отроками не сражаются. Коль захочешь, через день-другой я тебе его пришлю. А пожелаешь - оставишь пяток своих дружинников, и они отвезут его к матери и прочим братьям, чтоб все вместе были.
"Все знает, злыдень", - мелькнула в голове Ингваря мысль.
Пытаясь сохранить остатки мужества и не давая себе впасть в глубокое бесполезное отчаяние, он с благоговением поцеловал край синего плаща богородицы.
- Об одном прошу… - Слова давались Ингварю с трудом. Вместо этого хотелось рвать и метать, грызть землю, а еще лучше впиться зубами в глотку ненавистного врага, который стоял тут же, совсем рядом, только протяни руку и коснешься. Но Ингварь был князь и старался все время помнить об этом. Вот потому он и шел, с его точки зрения, на откровенное унижение. - Отсрочь свою волю хоть малость. Для пешцев моих все ясно, а дружине время надобно, чтоб обдумать все как следует. Про воевод с боярами и вовсе молчу. Сразу поведаю - неволить никого не стану, потому, ежели кто восхочет к тебе на службу перейти, - путь чист, но время поразмыслить им надобно.