Тут и стемнело. Ну, не так, конечно, как осенью, но все же. За деревней, на старой поскотине, призывно мычали коровы, со всех сторон слышались веселые голоса и песни – возвращались с полей работнички. Дядька Гремислав махнул рукой – потянулись к деревне и отроки. Шли, переговаривались, узкой лесной тропою. Горшеня шагал последним, несколько раз в кусты убегал – животом занедужился, бедолага. А вот как незрелую-то калину лопать!
– Идите, идите! – махнул рукой Горшеня. – Не ждите, я и без вас доберусь… Ой, постой-ка, Доброгастушко.
– Чего тебе? – недовольно оглянулся Доброгаст.
– Сходил бы на мостки, я там серп свой оставил.
– Так сам и беги! – Доброгаст, несколько толстоватый, стриженный под горшок отрок, с самым презрительным видом принялся ковырять в носу.
– Ну, сбегай, Доброша, у меня-то живот схватило – боюсь, не добегу, – Горшеня взмолился, аж руки к груди приложил. – А я тебе за это три наконечника для стрел дам! Пусть костяных, тупых, но все-таки…
– На соболя?!
– Не, на соболя не дам… На белку!
– Иди ты со своей белкой…
– Ладно, ладно, Доброгаст, не горячись. На соболя так на соболя.
– Девять наконечников! Тогда еще подумаю.
– Три, Доброша, три. – Горшеня вдруг лукаво подмигнул парню. – И еще с тобой кой о чем сговоримся…
В деревню оба вернулись поздно. Усталый, с перевязанной левой ладонью Горшеня тащил на себе глухо стенавшего Дорброгаста. Вся грудь его тоже была обвязана разорванной на узкие полоски рубахой.
– Что такое, что? – встрепенулись сидевшие у околицы девки. – Никак и Доброшка тоже незрелых ягод объелся!
– Да нет, девы, – Горшеня махнул рукой. – На кол он наткнулся. Напоследок еще понырять решил.
– А я ведь говорил, говорил! – выскочил невесть откуда дядька Гремислав. – Говорил, опасайтесь кольев!
– Говорил, – жалобно простонал Доброгаст. – Да ведь ума-то не дали боги… у-у-у, больно…
Глава 8
Июль 236 г. Нордика
Визиты и размышления
В Риме воспитан я был…
Гораций
Юний проснулся рано, еще до восхода солнца. Накинув тунику, вышел во внутренний дворик, уселся на резную скамейку у смородиновых кустов, протянув руку, бросил в рот горсть терпких черных ягод, уже вполне поспевших – июль выдался жарким. На востоке, за невидимой отсюда рекою, за холмами и дальним лесом, уже занималась заря, раскрашивая блекло-синее ночное небо золотисто-алой акварелью раннего утра. Выпала роса, и было немного прохладно, хотя день, судя по отсутствию облаков, ожидался ведренный, жаркий. Впрочем, как здесь частенько бывало, еще вполне мог налететь ветер, затянуть плотными облаками небо, притащить синие дождевые тучи – и прощай, солнышко, прощай, погожий летний денек. Ну, что будет, то и будет. Юний зябко поежился – скамейка была мокрой от росы, – однако так и продолжал сидеть. Любовался восходом, слушал первые песни утренних птиц, думал.
Не давали покоя проблемы. Во-первых, конечно, люди – нужно было как можно скорее привлечь поселенцев, вот хотя бы из племени Птицы. Как раз сегодня в Нордику прибудут их правители – старейшина, жрец, молодой военный вождь и – если не обманут – несколько юношей, направленных для обучения языку. На юношей этих легат возлагал большие надежды. Пусть учатся, пусть проникаются духом цивилизованности, пусть привыкнут к относительному комфорту, почувствуют красоту вещей и книг, пусть захотят жить здесь. Рысь верил – захотят, будет именно так. Пусть даже не получится сразу, с теми, кто придет сейчас, не беда, будут еще и другие. Главное – заложить основы, завязать отношения с местным населением, показать, что город им вовсе не враждебен. И в этом смысле, конечно, хорошо бы умерить аппетиты охотников за рабами.
Да, рабы – добрый товар, но только не сейчас. В Нордике пока что мало народу, а значит, мало умелых ремесленников, мало крестьян, мало охотников и рыболовов – всех тех, кто кормит, кто работает, кто производит хоть что-то. Вот кого много – так это легионеров. Правда, те тоже работать умеют, не только воевать, тем не менее труд вовсе не основное их занятие. Хотя без воинов точно не будет никакой жизни. Люди Волка – те, кто напал на соседнюю деревню, – сильно тревожили легата, впрочем, как и всех городских магистратов и военачальников. Когда же, когда вернется с подробным докладом Табиний и посланные ему вослед хавк Луминий Гавстальд с Вялишем-весянином?
Рысь очень надеялся на то, что все они смогут окончательно прояснить вопрос о нападавших. Много ли их, откуда, идут всем племенем или явились лишь небольшим отрядом? От ответов на эти вопросы зависела не только безопасность Нордики и прилегающей округи, но и судьба задуманной экспедиции на юг, за хлебом. Кстати, там же можно будет приобрести (или захватить, тут уж как повезет) рабов. Если племя Волка окажется слишком враждебным, если не удастся договориться, придется искать обходные пути или воевать. Народ Птицы что-то слышал о римлянах, наверняка и люди Волка знакомы с империей. Конечно же, знакомы, раз торгуют через понтийские города или Дакию, продают тот же хлеб, тех же рабов. Хорошо бы сделать так, чтобы племена, живущие, скажем, где-нибудь в верхнем течении Борисфена, привозили бы хлеб сюда, на север.
Ольховая река – широка и удобна для плавания крупных судов… Вот только пороги… Нужны знающие лоцманы. Нанять кого-нибудь из местных рыбаков? Нанять, конечно. Но для начала прояснить вопрос о возможности торговли хлебом. Не только для перепродажи в имперские провинции, но и для собственного потребления Нордики. Рыба – рыбой, дичь – дичью, но без зерна жизни не будет. А земля здесь родит плохо, местным племенам едва хватает для прокормления, потому и малочисленны они тут. Одни леса кругом да болота, редко встретишь где человека. Из жилья поблизости, пожалуй, одна Купава и мелкие поселочки других родов Птицы, да и те основаны пришельцами с благодатного юга, еще не вполне отказавшимися от своих прежних привычек – те же дома строили, как и у себя на родине, из плетня, обмазанного глиной. Плохое жилище для дождливой осени и морозной зимы. Кроме этого, как докладывала разведка, в лесах, по берегам местных нешироких речушек, там и сям были разбросаны мелкие – три-пять домов – деревушки веси. Их обитателей тоже надо было приохотить к поездкам в Нордику – пусть везут на торжище меха, рыбу, коровьи кожи, болотную руду.
И еще хорошо бы построить суда. Уже стучали топоры на небольшой, недавно появившейся верфи, заложили парочку не особо больших навис онерария – "круглых" купеческих судов для плавания в Колонию Агриппина. Еще можно, конечно, построить либурны – быстроходные военные суда для охраны купеческих караванов. Хотя, если подумать, зачем они нужны? Пара таких либурн вряд ли сильно поможет, если по пути нападут пираты с Руяна, а потому нечего и строить, лучше посадить побольше воинов на купеческие корабли.
– Господин, – отвлек Рысь от нахлынувших мыслей слуга, – прикажете подавать завтрак?
– Пожалуй. – Легат наклонил голову и, встав со скамьи, с удовольствием прошелся по саду.
За думами и не заметил, как выкатилось на чистый голубой небосклон солнце, окатило теплотой кусты и деревья, мазнуло золотой кистью по крышам. Звонко запели птицы, замельтешили над выкопанным в саду прудом разноцветные бабочки, деловито-пузатые шмели, синекрылые стрекозы.
Сразу после завтрака Юний проследовал в одну из базилик, где размещались городские магистратуры. Еще не успел дойти, как быстроногий посланник перехватил его на полпути.
– Явились варвары из деревни, – кратко доложил он. – Ждут у восточных ворот.
– Пропустить! – живо распорядился легат. – Где эдил, дуумвиры?
– Пошли встречать.
– Славно. Думаю, и я успею на встречу.
Юний прибавил шагу, благо идти-то здесь было всего ничего – восточные ворота располагались совсем рядом, за недостроенным зданием библиотеки и узенькой улочкой, на которой, по мысли легата, со временем должны были открыться книжные лавки. Там он и встретил гостей. Седую голову старейшины Тарха покрывала отороченная соболем шапка из красной узорчатой ткани, жрец Брячислав был без головного убора, зато с посохом, на верхушке которого красовался череп какого-то зверя. Рядом со старейшиной и жрецом, чуточку смущаясь, топтался молодой человек лет двадцати – двадцати двух на вид – высокий, сутулый, чернявый, с небольшой бородкой и быстрыми черными глазами. С покатых плеч его ниспадал довольно дорогой плащ, вытканный из тонкой шерсти и покрытый затейливыми узорами, на поясе – у единственного из всех прибывших – висел длинный меч в нарядных кожаных ножнах, украшенных серебром и яшмой. Меч был так себе – обычная галльская спата, но молодой человек, судя по всему, очень гордился своим оружием, без особой нужды держа на его рукояти левую руку. Позади этой троицы толпилось с десяток воинов, вернее, просто вооруженных рогатинами юнцов, а рядом с ними – трое парней помладше, босых, но в длинных нарядных рубахах из выбеленного солнцем холста. Рубахи были подпоясаны щегольскими красными кушаками. Рысь тут же узнал того самого паренька, что недавно был здесь в плену. Как его? Кажется, Зорко… Нет, Зарко…
Кроме гостей, возле ворот легата почтительно приветствовала вся городская верхушка – дуумвиры, эдил и даже старый полуглухой квестор. Военных представлял гастатус постериор Аврелий Фаст – третье лицо в легионе. Увидев Юния, он весело помахал рукою. Подойдя поближе, Рысь поздоровался, про себя отметив, что от Фаста сильно пахнет вином. Что и говорить, этот малый был не дурак выпить, да и круглое жизнерадостное лицо его хранило следы вчерашней пирушки – веки чуть отекли, покраснел кончик носа. Однако весельчак Аврелий, как всегда, выглядел довольно бодро и даже нарядился ради торжественного случая в ярко начищенный – больно глазам! – чешуйчатый панцирь.
Нагнувшись, Юний посмотрелся в зеркально блистающие чешуйки, пригладил волосы и, махнув рукой, первым вышел навстречу долгожданным гостям. В блестящей тунике из переливающегося шелка, с наборным поясом, в небесно-голубом плаще, заколотом золотой фибулой, легат тоже выглядел щеголем. Впрочем, он всегда любил приодеться и ничуть не скрывал этого.
– По случаю этого визита хорошо бы устроить пир, – нагнав легата, озабоченно зашептал Аврелий.
Юний на ходу кивнул:
– Обязательно устроим. Исходя из тех возможностей, что имеются у городской казны… Будьте здоровы, дорогие гости! – Подойдя к визитерам, легат перешел на язык сло-вен. – Мы все рады, очень рады видеть вас в нашем граде. Прошу, проходите в ворота.
Стражники отдали честь, стукнув о землю тупыми концами копий.
– Марк Фессий, наш… э-э-э… старейшина, – Юний начал представление с дуумвиров. – А вот наш второй старейшина, Лициний Флор.
Оба магистрата, и широколицый, добродушный с виду, Марк Фессий, и красавчик Лициний Флор, не сговариваясь, наклонили головы.
– Это Тит Фабий, эдил… – Рысь замялся, подбирая точное слово. – Наш главный страж.
Эдил кое-как натянул улыбку на свое длинное, вечно унылое лицо, но она вышла больше похожей на гримасу. Единственный из всех, он был в тоге, давно вышедшей из моды не только в Риме, но и в самых дальних провинциях.
Без затей обозвав квестора еще одним старейшиной, Юний быстро представил военного вождя – Аврелия Фаста. Чуть пошатываясь, тот даже распахнул было объятия, дабы облобызать отпрянувших от него гостей, и Рысь очень вовремя наступил ему на ногу, отвлекая вопросом о местонахождении двух других командиров.
– А, шляются где ни попадя, – расхохотался гастатус постериор. – Хирольд на тренировках, Лумиций, как всегда, проверяет посты.
"И только ты, гнусный пьяница, ничем полезным сегодня не занят", – с усмешкой подумал легат, однако вслух ничего не сказал и даже особых выводов для себя не сделал. Следовало бы, конечно, провести с разошедшимся центурионом вразумляющую беседу, да что толку? Военачальником Аврелий Фаст был вполне достойным, ну а что любил выпить – так об этом все знали. И вообще, гастатус постериор вызывал у Юния симпатию, они даже как-то кутили в одной развеселой компании. Правда, легат был вынужден быстро уйти, не хотел давать пищу слухам, да и время тогда было суровым – зима. Бывают такие люди, которые всем – ну, по крайней мере, многим – нравятся. Легки в общении, незлопамятны, незлобивы, из тех, что называют душа-человек – как раз к таким и относился Аврелий, в отличие, скажем, от своего непосредственного начальника, известного педанта Лумиция Алтуса. Да и Тит Фабий, эдил, тоже не отличался особой приветливостью.
– Я сам покажу вам наш град, – снова улыбнулся гостям Юний. – Потом вы немного отдохнете, и прошу на небольшой пир в честь вашего прибытия.
– Мы должны вернуться до темноты, – пригладив седую бороду, негромко заявил старейшина.
– Вернетесь, – кивнув, заверил Рысь. – Темнеет сейчас поздно.
Тарх обернулся, подозвав трех юношей, что сконфуженно переминались с ноги на ногу позади всех.
– Ты, сын Доброя, просил, если можно, отдать вам в учение отроков.
– Да, просил. Славно, что ты об этом вспомнил, уважаемый Тарх.
– Мы отрываем их от работ, – старейшина покачал головой. – Но раз ты просил – получай. Вернешь их к осени.
– Да благословят тебя и твоих людей ваши и наши боги!
– Только одно условие, – продолжал Тарх. – Раз в три дня старший из отроков, Светозар, ты его знаешь, должен приносить требы старому дубу.
– Пусть приносит, – Юний пожал плечами. – Никто не будет препятствовать. Ну что, идемте смотреть город?
Гости прошли по двум главным улицам, немало дивясь на двух– и трехэтажные дома с портиками и статуями – частью мраморными, привозными, а частью уже вырезанными здесь из крепкого дерева. Юний нарочно повел делегацию на одну из башен, с высоты которой были прекрасно видны тренировки легионеров. Войска, распадаясь на центурии и вновь соединясь, действовали на пересеченной местности, надо сказать, довольно умело, чем вызвали откровенно завистливые взгляды со стороны чернявого вождя Птиц. Рысь про себя посмеивался: ну-ну, проникнитесь имперской мощью! А еще – так же нарочно – проводил не раз вокруг одних и тех же зданий – может, город покажется гостям куда как большим, нежели на самом деле. На самом-то деле, увы, не такой уж большой и многолюдной была Нордика – по сравнению с Римом, да с той же Германией или Нориком – бедновато жили.
– А вот эта земля, – легат обвел рукою колосящиеся поля, – участки наших крестьян и ветеранов… э-э… пожилых, уже выслуживших свое, воинов. А вон там, за ними, совсем свободные земли, те, что когда-то принадлежали моему роду. Мы держим их для друзей. Любой может обрабатывать их под нашей защитой.
– И цена этой защиты – свобода, – желчно покивал Брячислав, жрец.
Да, ему нельзя было отказать в уме, впрочем, как и старейшине.
– Значит, любой человек может запросто поселиться на ваших землях?
– Любой, – подтвердил Рысь. – Любой, соблюдающий наши законы. Они в общем-то сводятся к весьма простым правилам: нельзя убивать, нельзя красть, нельзя вмешиваться в чужую жизнь, и нужно платить налоги.
– Как это – налоги? – заинтересовались сразу оба – и старейшина, и жрец.
– Видите ли, – Юний потер бородку, – у каждого человека, если он не дурак, не лентяй и не пьяница, обычно бывают излишки, часть которых он должен отдать на благо всего общества… нашего славного града.
– А если вдруг ураган? – вскинул глаза жрец. – Или бесснежная зима? Или холодное лето? Откуда ж тогда взяться излишкам?
– Тогда неоткуда, – согласился легат. – Тогда все – на усмотрение магистратов.
– Кого?
– Облеченных особой властью людей. Старейшин, по-вашему.
– Ну, ведь и у нас так поступают, – хохотнул в бороду Тарх. – Нет ничего нового под солнцем, луной и звездами.
Юний не стал спорить.
Уже ближе к вечеру гости покинули Нордику, согласно договору, оставив трех юнцов для учебы. Рысь очень надеялся, что город произвел на правителей племени Птицы достойное и устрашающее впечатление. Варвары, они же как плохо воспитанные дети – уважают только того, кого боятся.
Проводив гостей, Юний поднялся в таблиниум, на второй этаж. Усевшись за стол, пододвинул к себе чистый пергаментный лист, немного подумал и, обмакнув в чернила каламус, вывел:
"В первый год основания Нордики, в месяце июле, город, называемый варварами Озерным градом, посетили принцепс, легат и понтифик племени, называемого людьми Птицы. Земли сего племени располагаются неподалеку и, если появится на то воля богов, совсем скоро будут включены в городскую округу, а люди Птицы, приняв гражданство великого Рима, постепенно выйдут из дикого и непросвещенного варварства. Это благое дело начинается уже сейчас, трое юношей, кои…"
Скрипнула лестниц. Вошел слуга, доложил с поклоном:
– К тебе гостья, мой господин.
– Гостья? – Юний положил каламус на стол.
– Госпожа Вента.
Посмотрев на слугу – худосочного парня лет двадцати, – легат покачал головой:
– Сколько раз тебе говорить, Винифрид, не называй госпожу Венту гостьей.
– Слушаюсь, мой господин, – снова поклонился слуга. – Я проводил гос…пожу Венту в атриум.
– Хорошо, можешь идти. – Юний склонил голову и улыбнулся, услыхав тихие, быстро приближающиеся шаги. Ага, станет Вента дожидаться в атриуме, как же!
– Любимый! – Едва появившись на пороге, девушка бросилась Рыси на шею. – Я так соскучилась по тебе!
– Я тоже. – Юний прижал Венту к груди, погладил по волосам, ощутив жаркий поцелуй на губах.
Руки проворно расстегнули фибулы, и верхняя – синяя, с золотой вышивкой в виде падающих листьев – туника неслышно соскользнула на пол. Нижней туники на Венте не было, и стройное, точно вырезанное из мрамора, тело ее маняще белело в полутьме. Опустившись на колени, Юний поцеловал девушку в живот, обнял, обхватил горячие бедра и, быстро вскочив на ноги, поднял на руки нагую зовущую нимфу, закружил, с рычанием, словно дикий зверь, утащил в спальню, уложив на мягкое ложе…
– Ну, как там с соглядатаем? – немного погодя осведомился легат. – Удалось что-нибудь выяснить?
– Ну вот, – с нарочитой обидой – а глаза смеялись! – отозвалась Вента. – Вместо того чтоб почитать любовные стихи, того же Овидия, он сразу говорит о делах.
Юний улыбнулся, вздохнул:
– Что поделать, такова наша доля. Для начала я бы выслушал твои соображения, так сказать, в общем плане.
– Да мы уже о том говорили. Впрочем… – девушка задумалась, наморщила лоб. – Видишь ли, я немного поразмыслила… Наши люди – легионеры, ремесленники, торговцы, да все – они ведь не привыкли к столь суровым условиям, какие встретили здесь.
Рысь хохотнул:
– Ну, нынешняя зима обошлась с нами на редкость мягко!