– Ну и… не знаю! – признался я – А еще похоже, что подобное притягивает подобное. Вон, их было двое, и звали их как нас. Может быть, в этом и есть разгадка? Может быть, в нашем собственном времени где-то парятся какие-нибудь угаритяне с теми же именами, только их принимают за бомжей или гастарбайтеров с большим приветом?
– Ага, – вдохнула Юлька, – на трех вокзалах всё сплошь угаритяне. Их сюда перенеси, они тут не хуже приживутся. Нам-то делать что?
– Ну… продолжать поиски! Ты смотри, какой результативный день. Мы уже знаем, что они – американец и француженка. И кучу всяких подробностей из их жизни.
– Например, что она ему сразу дала, а потом уже не дала, – мрачно отозвалась Юлька, – очень помогает!
– Да ладно тебе, – как-то сразу сник я, невольно ощутив сексуальное превосходство неведомого Бена, – завтра продолжим поиски. А сегодня… сегодня как-то переночевать бы надо, а сначала – найти мой собственный дом. Может, там покомфортнее будет!
Так и представлял я себе такой же особнячок в другом квартале города… но всё оказалось проще. Местные объяснили, что "дом" у нас был один на двоих, его разделяла примерно пополам стена, от которой осталась едва ли треть. И никакого хранителя на "моей" половине не было – это Йульяту, когда собиралась в поход, завела хранительницу. А Бен не завел. Так что никто и не хранит его половину. Впрочем, от другой половины она, если честно, не сильно отличалась.
А с артефактами там было совсем небогато: на особой полочке лежали сломанная пуговица, грязный носовой платок и… несколько карандашных рисунков на замызганных бумажных листах формата А4, вот так неожиданность! Нет, урожай в один этот день был больше, чем за всё время нашего пребывания на этой земле.
Первый рисунок изображал городскую сценку, и трудно было признать в этом городе Угарит. Это была оживленная торговля на рыночной площади: на переднем плане купец разворачивал какую-то ткань, сразу два покупателя в длинных халатах рассматривали и щупали ее, а третий, в набедренной повязке (наверное, раб) смотрел равнодушно на переговоры хозяев. С левой стороны юная девочка несла на голове кувшин, на нее озирался еще один торговец, справа была какая-то толчея, а над рыночной площадью нависали громады домов и зубцы крепостной башни.
– Здорово! – выдохнула Юлька, – это тут так было?
– Ага, – кивнул я, – наверное.
Но на всякий случай спросил у нашего колдуна:
– Что это?
– Это судьбы Угарита, – ответил он, – разве не затем вы пришли, чтобы вернуть их, о вестник?
Я смущенно отложил рисунок в сторону.
Другой рисунок был сделан, похоже, с крепостной стены или башни, во всяком случае, с верхней точки. На нем была изображена закрытая гавань, в ней четверка кораблей, а остальные просто не вместились – и можно было угадать в схематичных штрихах хищные носы военных галер, вместительные трюмы купцов, тюки и бочки на причалах, и повсюду – человеческие фигурки… Да тут бурлила жизнь, в этой гавани!
А на третьем рисунке не было ничего уж такого угаритского – обнаженная девушка с ленивой и немножко хитрой улыбкой возлежала на каком-то пестром ковре, опершись на локоть, и смотрелась одновременно и приманкой, и жертвой, и хищницей…
– Так вот она какая была, – выдохнула Юлька.
И почему-то у меня совершенно не возникло сомнений в том, кто это был изображен. И на Юльку… да ну, не была она похожа на Юльку. Вот совсем не была! Хотя… я же не видел ее в такой именно позе. Тогда еще не видел.
– Не забирай у нас этот образ, – попросил меня жрец, – ибо, когда нападет слабость на некоего мужа из нашего города и не может он более ложиться с женщиной, или женщина та стала стара и неугодна своему мужу, но он не хочет ее отсылать – тогда приходит он в жилище вестников и приносит свои дары. И стоит ему только взглянуть на образ, как сила вновь наполняет его.
И, в общем-то, понимаю я того мужа, у них тут подобных картинок еще три тысячи лет не будет. Опережающее развитие. И жреческое сословие понимаю: стабильный доход, виагра товар ходовой.
Да ну, что-то совсем не о том я говорю. Мы нашли ответ на вопрос, за кого нас тут принимают; оставалось узнать подробности, а для этого – задержаться на несколько дней в Угарите. А может… а может, и перебраться сюда насовсем? Вещи наши у нас были с собой, если не считать подстилок и мисок, оставшихся в деревне, ну так этим разжиться недолго – а комфорта и почета тут было ничуть не меньше, чем там. Во всяком случае, задачи типа "пойди-туда-не-знаю-куда" удобнее всего решать, исходя из некоей центральной точки. Этому меня еще армейская служба научила.
Но сначала надо было устроиться на ночлег, что мы и сделали. Конечно, никакой мебели на самом деле в "жилище вестников" не существовало, хотя пищу им поставляли регулярно (я так понимаю, на самом деле ее на следующий день съедала наша жрица широкого профиля со знанием порнографии). Никто, конечно, не предполагал, что вестники заявятся вот так вот буднично, картинки пересматривать да записи перечитывать – а постоянно в доме никто не жил. Но какие-то очередные циновки нам быстренько притащили, а с ними и плошки-чашки, и тройную порцию продовольствия. Заодно у жилища собрался местный народ, и началось главное действо, без которого в этом мире не происходила в человеческих судьбах никакая перемена – торжественный пир, он же жертвоприношение в честь высших сил.
В нашем мире, на самом деле, всё очень похоже: тоже за стол садятся и на новоселье, и на свадьбу, и даже покупку какого-нибудь дурацкого телевизора, и то принято обмывать. Но у нас эти самые телевизоры есть, а потому сели, выпили да разбежались по своим углам их смотреть, в социальных сетях торчать да по мобильникам трепаться. А тут вместо всего этого – пир. И возможность поесть-попить досыта и сверх того тоже не каждый день перепадает.
Так что пировали мы долго и упорно. Я уже махнул рукой, устал объяснять, кто мы и откуда. Люди вообще мало слушают друг друга, каждый сидит в кругу собственных идей и с ними общается. Другой человек – только активатор для этих самых идей, а что в их число не входит, то просто не воспринимается. Вот точно так же, попади мы сейчас в наш мир, любые разговоры про временные дырки и кока-колу в древнем Угарите и вправду привели бы нас в дурдом. Будем надеяться, потом и Бен с Жюли домой вернулись и помалкивали себе – я так Юльке и сказал.
Ну, а после третьей-четвертой чаши вина (здесь оно было поприличнее, кстати) уже как-то стало все равно, Угарит оно или на этот раз не угорит, и говорили все вокруг какую-то ерунду о вечной дружбе великого угаритского народа и еще более великого народа, живущего на Цафоне, о мире-процветании и морской торговле, в которой Угариту равных не было и не будет.
Пока, правда, есть, но это явление временное. Это финикийские города, сумевшие отчего-то переключить на себя основные торговые потоки этого региона, как пояснили местные. Это они теперь отправляли по морю пурпурные ткани (да ведь они, как я помнил, и дали потом название самим финикийцам, слово "финик", кажется, по-гречески и означало "пурпур"). Это на их рынках теперь встречались египтяне и арамеи, хананеи и хетты, амореи и жители Кипра. И наша главная задача была в том, чтобы вернуть всё это в стены Угарита – а ведь и стен уже практически не было.
На финикийцев местные свалили и тот факт, что записи наших предшественников обрывались в самом начале. Письмена вестников были хорошим, очень хорошим товаром, а нужда города Угарита была слишком велика. К тому же было подозрение, что письмена приносят несчастье – и если отправить их в Библ и Арад, а то и в Тир и Сидон, то судьбы, возможно, переменятся: разрушены будут именно эти города, а к Угариту вернется процветание. Именно так и объяснили нам свой поступок простодушные угаритяне. Дескать, сжечь Письмена – неблагочестиво, хранить в полном объеме – стрёмно, вот и решили сберечь самое начало, а остальное сплавить конкурентам. Да и то, конкуренты сами не сильно церемонились: нечем заплатить – отбирают, что сами сочтут нужным. Наш краткий опыт общения с Элибаалом вполне подтверждал их слова.
Я попытался разузнать, что всё-таки произошло с Угаритом и как это случилось, но внятного ответа не получил. Мне всё рассказывали про судьбы и про вестников, словно вышло всё как-то само, по щучьему велению, финикийскому хотению: вчера был крупный торговый центр, а сегодня – гора развалин. Враги, что ли, взяли город? – спрашивал я и получал ответ: Угарит был настолько крут, что никаким врагам него было не взять. Или, предлагал я другую версию, землетрясение? Гнев богов был точно, отвечали они, но земля не тряслась, как это порой бывает, а всё вышло гораздо хуже. Ну что там, цунами, потоп с моря? – и опять не то; чумы и морового поветрия тоже у них вроде не было. Описать перемену климата или падение спроса на традиционные угаритские товары я на понятном им языке не смог, так что эти версии остались запасными.
А ответ ужасно прост, и ответ единственный: судьбы переменились, боги пролили свой гнев, вестники об этом сообщили. Так, не добившись особого толка, мы и легли тем вечером спать в якобы своем жилище, разоренном, как весь тот город. Праздник, разумеется, продолжился и на следующий день, да и на третий мы едва отбились от приношений-возлияний, чтобы хоть округу осмотреть. Казалось, стоит тут побродить по окрестностям, и обязательно найдется что-то такое, что подскажет нам, куда идти.
Но вышло так, что за нас всё решили обстоятельства… а по нашему, по-угаритски: судьбы переменились.
25
Да, судьбы у нас действительно переменились, и самым неожиданным образом.
В тот день, устав от очередных возлияний пополам с неумеренной закуской, я потихоньку удрала из-за стола. Мне просто необходимо было побродить в полном одиночестве, чтобы собраться с мыслями и хоть чуточку разобраться, наконец, в своих чувствах.
Мы в этих краях-временах оказались не первыми пришельцами, и всё теперь запуталось окончательно. Что же все-таки приключилось с этими Беном и Жюли? Сумели они в наше время вернуться или так и остались навечно в этих доисторических руинах? И где теперь искать их следы? Да и сохранилось ли от них хоть что-то, кроме тех ветхих страничек, которые мы, кажется, заучили уже наизусть? Я сама не знала, что так беспокоило меня: то ли сочувствие к неведомым предшественникам, то ли какая-то суеверная догадка, что наши с Венькой приключения – на самом деле продолжение того, что случилось с ними, и эпилог у этой истории будет один на всех. Но какой, и как его угадать, если мы начали читать книжку с середины?
Но даже не в этом дело… Никак я не могла понять, что же со мной происходит. Вроде, всё было как всегда, и вокруг всё тот же постылый Угарит. Рядом давно уже надоевший Венька. Впрочем, стоп. Кому я, собственно говоря, вру? Кажется, что-то все-таки изменилось с того дурацкого дня, когда я так отчаянно рыдала в его объятиях?
По этим мужикам никогда ничего не поймешь – физиономия невозмутимая, разговоры все те же, сугубо мужские, и в мою сторону особо не смотрит… А я… Да что я? Честно говоря, я совсем не прочь была бы, чтобы он меня еще разок обнял, как тогда. Но разве мужики способны сами такое понять? А инициативу проявлять самой – ну уж нетушки, хватит. Один раз порыдала – и баста! Только мне и не хватало, чтобы Венька решил, что я ему навязываюсь!
А вообще, зачем он мне сдался? Просто потому, что соотечественник, товарищ по несчастью или…? Вот дальше этого "или" мысли упорно не шли, кружась по кругу как козленок, привязанный за веревку к колышку. А вот куда я сама забрела, пытаясь в собственных чувствах разобраться, я так и не поняла. Город остался позади, вокруг потянулись какие-то холмы, порядком заросшие кустарником, сильно пахло морем, пронзительно кричала какая-то птица…
Всё это я запомнила хорошо. А дальше… Вот хоть убей, я не могу сейчас восстановить, как это было. Всё смешалось в какой-то клубок, похожий на моток старых, вонючих, колючих и грубых ниток: гортанная незнакомая речь, тяжелый запах потных тел, чья-то шершавая ладонь, зажавшая мне рот. Даже испугаться я толком не успела, и уж тем более что-то понять. Только стало до омерзения противно, когда меня схватили, зажали рот, куда-то потащили. Я, кажется, лягалась, и даже успешно – во всяком случае, кто-то хрипло вскрикнул, а потом меня схватили еще и за ноги и понесли, как манекен.
Тогда я, пересиливая отвращение, улучила момент, когда зажимавшая мне рот ладонь немного расслабилась, и со всей силы вцепилась зубами в большой палец. Удовольствие, надо сказать, весьма ниже среднего – кусать грязную, окаменевшую от мозолей руку доисторического бандита. Я еще успела подумать, что дизентерия мне обеспечена. Но на зубы свои мне жаловаться не приходилось, так что укушенный взвыл и затряс рукой, а я воспользовалась моментом и заорала "На помощь!". Но рот мне снова захлопнули, хорошенько прижав нижнюю челюсть, даже язык прикусила.
Ну ладно-ладно, подумала я, вы мне еще отплатите за это, господа похитители. Вовек не забудете, каково оно, похищать цафонских богинь, не будь я пресветлая Йульяту, угаритская Вестница! Вот до чего охотно я тогда вписалась во всю эту мифологию.
Но за богиню меня на сей раз, похоже, не держали: сгрузили, как мешок с шерстью, к чьим-то ногам, да еще сдавили сзади шею, так что ни на ноги встать, ни даже голову поднять не могла. Что-то было знакомое в этих волосатых ногах, и этот рваный шрам от лодыжки до колена я уже видела… где, когда? И тут хватка ослабла, и тот, кто был предо мной, взял меня за подбородок и задрал мне голову – рассматривал, словно беглую овцу.
– Э, э! – прохрюкал он с явным удовлетворением, и добавил по-финикийски, – вот и увиделись снова!
В первый момент у меня возникла шальная мысль, что меня сюда притащили по ошибке, и что малопочтенный Элибаал (кто, как не он!), узнав меня, распорядится дать мне свободу. Не тут-то было! Судя по оживленной реакции господина негоцианта, заполучить он хотел именно меня.
Вот тут мне по-настоящему стало страшно. Что этому бандиту с большой дороги от меня потребовалось, интересно? Он с Венькой дела вел – вот пусть с ним и разбирается дальше, а я-то тут при чем? Собственно, именно это я и попыталась ему объяснить, как смогла, а он только расхохотался и заявил, что никаких больше дел вести ни с Венькой, ни с нашими аксакалами не намерен, ибо те его бессовестно надули, подсунув негодный товар, а посему он, Элибаал, намерен забрать меня в личное пользование в возмещение понесенных убытков.
Негодяй с наслаждением полюбовался гримасой отвращения, которая сама собой нарисовалась у меня на физиономии, после чего поведал, что планы в отношении меня у него весьма далеко идущие, так что сопротивляться бесполезно.
Чего только я ни пыталась – и взывать к его разуму и остаткам благородства, и угрожать гневом цафонских богов, и пугать венькиной местью, которая будет неотвратимой и очень грозной, но все было без толку. И откуда только слова находились! Вот уж не думала, что изучению иностранных языков способствует такая коленопреклоненная поза перед экзаменатором!
Жирный негодяй только посмеивался и талдычил, что раз его один раз уже надули с Зерцалом, стало быть, веры нам никакой нет, и все слова мои весят ничуть не больше, чем высохший и опавший лепесток осенней розы. Ну, или засохшая коровья лепешка, или что-то еще такое же, я не всё в его словах поняла.
Меня рывком подняли на ноги, сунули под нос мою некогда любимую игрушку. Но в каком плачевном состоянии она у них была – это же ужас один! И корпус, и линза заляпаны грязными жирными пальцами, к объективу присохли ошметки какой-то еды. А, самое главное, батарейки были растрачены до конца – как, впрочем, и предполагалось при продаже. И никакой замены во всей округе на ближайшие три тысячи лет..
– Гнев богов постиг тебя, недостойный, – гордо заявила я ему, – а если будешь так со мной обращаться, не только Зерцало померкнет, но и… у тебя отсохнет!
Да, прямо так решительно я ему и заявила. А внутри всё тряслось от ужаса, но я вообще такая: чем самой страшнее, тем я нахальнее. И ведь попала я крепко. Объяснить ему ничего нельзя, вырваться из его лап – тем более. Одна оставалась надежда, что Венька обнаружит мое отсутствие и соберет народ на поиски. Но когда это будет? И что со мной за это время успеют сделать?
Элибаал в ответ на мою дерзость уже занес ладонь для оплеухи, но как-то нерешительно, задумчиво занес. Стало быть, поверил! А потому обошлось без оплеухи – он сделал вид, что просто хотел почесать свою немытою голову корявой лапищей.
А пока что меня пинками и тычками загнали в какой-то темный вонючий отсек стоявшего в прибрежной бухточке корабля, закрыли щелястую дверцу, и чем-то заперли ее снаружи.
Конурка была настолько крошечной, что стоять в ней было невозможно, только лежать, или сидеть, изрядно ссутулившись. Воняло тут гораздо хуже, чем в остальных местах этого мира, под ногами было какое-то грязное тряпье, в углу лежали смотанные веревки.
Ну ладно, ладно, мы еще посмотрим, кто кого – хорохорилась я. А сама сидела, обхватив руки коленями, и отчаянно пыталась сообразить, как можно выбраться на волю. Но вариантов реалистичнее цафонского огня как-то не было в наличии. Тут до меня донесся зычный вопль, скрип весел, плеск воды… Корабль развернулся, а потом, набирая скорость, пошел вперед, покачиваясь на волнах, и я с ужасом поняла, что меня везут в качестве груза или трофея в неведомые края. Ой, мамочки! А как же я, где же я, что же это будет?!
И только тут я по-настоящему разревелась.
26
Как это ни странно, но Юлькин крик и вправду был услышан – только не мной. Какой-то мальчишка пас коз неподалеку, и он поспешил рассказать нам обо всем – ну, как только отогнал свою отару к загону и закончил все свои дневные дела. А как же иначе, у него же козы… Словом, пришел он к нашему шалашу уже хорошо после заката.
Я, в общем-то, не особо и волновался. Ну мало ли, какая шлея девушке под хвост попала, гуляет где-нибудь, проголодается – сама придет. Правда, был шанс, что она решила похудеть, тогда, конечно, прогулка немного затянется. Но не настолько, чтобы всерьез волноваться.
И тут прибежал этот мальчишка – спокойно встал у входа, дожидаясь, пока ему позволят заговорить. Мы уже, собственно, собирались расходиться, так что позволения он мог и не сразу дождаться, но уж слишком многое было написано у него на физиономии, и наш гостеприимный колдун, взглянув на него попристальней, бросил повеление: "говори". Я, помнится, еще подумал, что очень правильно у них тут с подростками обращаются.
И пастушок рассказал, что, хвала богам, козы его целы и овцы тоже, и сам он в добром здравии, и всё его семейство, но вот зато напали злодеи-финикийцы, да накажут их боги, и их родичей, и всю их нечестивую породу, на пресветлую вестницу, да наградят ее боги, и всех ее…
Тут я уже не выдержал и заорал:
– Где она? Где Йульяту?
– Не знаю… – растерянно протянул пастушок, – унесли ее…
– Куда?
– На корабль, да разобьют его чудища морские… то есть пусть не разобьют, а выбросят обратно на наше берег! – тут же поправился он, увидев мою реакцию.
– Та-ак… – только и смог ответить я.