Он повернулся к мальчишке, что-то резко ему приказал, тот передал ему козленка и куда-то побежал, только пятки засверкали. Пятки? В самом деле, мальчик был босиком (это по камням, по бездорожью, по колючкам местным), и вообще я только теперь заметил, как бедно оба они были одеты: мужчина в тунику, порванную и зашитую во многих местах, а мальчик так и просто в набедренную повязку. Последние бедуины так не одеваются, на самом-то деле. И куда только он побежал? Предупредить остальных? И как они нас встретят? Приключение становилось тревожным, хотя Юлька, кажется, этого не понимала.
Но мужик, взвалив на плечи несчастного козленка, с величайшим почтением звал, а точнее, приглашал нас в путь, причем обязательно хотел, чтобы мы шли первыми. Не очень было приятно ощущать за спиной дыхание такого психа, но что поделать – мы пошли.
Дорога оказалась не слишком длинной, километра полтора. Впрочем, и дорогой ее назвать было трудно – просто хорошо утоптанная тропинка, видно, что по ней ходили, а порой, судя по помету животных, ездили на ослах или верблюдах. Шли мы на запад, в сторону моря, и я не мог понять, почему, собственно говоря, здесь не было ни одного отеля, ни одного кусочка асфальта, да что асфальта – элементарной лавчонки, хоть домика – совершенно ничего. Что за экологический оазис?
Скоро нам попалось какое-то чахлое поле пшеницы за невысокой каменной изгородью, потом еще и еще одно, небольшой виноградник… Людей не было видно, только где-то вдалеке, на склоне холме, брели овцы с пастухом.
Завидев их, наш спутник остановился и закричал, что было сил: "Пу илями! Банта-илима баa!". Ну да, всё понятно: здесь илями, банта-илима пришла. Всё понятно. Будем надеяться, что это так у них называют не обед из двух блюд в нашем лице, и не заложников, которых потом обменяют на мешки долларов.
Далекий пастух откликнулся, переспросил, наш спутник, повторяя свою "банта-илима", что-то объяснил ему, и пастух, вот чудак человек, точно так же пал на землю в нашу сторону. "Йишлам лека", – на всякий случай крикнул я ему выученное приветствие на местном наречии, он поднялся на ноги, мое обращение его, похоже, ободрило. Хорошо все-таки, что языки я с детства ловлю на лету.
– До чего же бедно они тут живут, – задумчиво сказала Юля и сфоткала пастуха.
– Зато вежливые очень, – ответил я, – прямо на землю падают, когда здороваются.
– Может, и нам так надо? – с сомнением спросила она.
– Кажется, нет, мы у них что-то вроде больших господ. Банта-илима ты у них какая-то.
– Сам ты банта-илима! – возмутилась девушка, – завел меня непонятно куда, и еще обзывается!
– А ты лучше батарейки побереги – мы в деревню когда придем, там наверняка много интересного будет.
– У меня запасные есть.
– И еще ты вот что… ты не особенно их в открытую фотографируй, ладно? А то видишь, как они непредсказуемо реагируют.
– Да ладно тебе, раскомандовался, – отмахнулась она. – Не захотят фотографироваться – сами скажут. Ну или дадут как-нибудь понять, не маленькие, в конце концов. Зато где ты еще такие кадры возьмешь? Пользоваться надо, пока момент есть!
Вдали уже вовсю синело море, а перед ним показалось что-то вроде селения. Местность была по-прежнему пустынной, и только навстречу нам кто-то двигался по дороге.
– Юлька, – сказал я, внутренне собираясь, – я не знаю, кто эти люди и чего им надо. Но в случае чего – беги, быстро беги куда-нибудь вдоль берега, ты наверняка найдешь там людей. Полиция по-арабски – "шурта", громче кричи это слово, а потом расскажешь им, где меня искать. А я их задержу.
– Ага, щаззз, вот только бегать мне по такой жаре и не хватало, – засмеялась она, – ты посмотри, как они нас принимают…
– Пока не вижу, – мрачно ответил я, – всякое может быть, а я вообще-то…
Но договорить нам не дали. Процессия метров за двадцать до нас остановилась и встала в ожидании. Было там человек около пятнадцати, все мужчины, впереди стоял колоритный старик с седой бородой, и одет он был в такую же тунику, как и все, но поновее, поприличней. Мужичок наш как-то приотстал, и мальчишки не было видно, а мы смело пошли людям навстречу, и на всякий случай я пару раз крикнул "Йишлам лека".
А Юлька, вот глупая, ну совсем не бережет батарейки! – сфоткала эту группу со вспышкой. И еще раз, и еще!
"Банта-илима баa!" – с горестным воплем народ повалился на землю. Может, это на местном языке означает "не надо нас фотографировать"?
И только тут до меня дошло: ну конечно, общесемитские корни! И падежные окончания, как в арабском. Точно. Просто это у них двойственное число.
– Юлька, я понял, что за "банта-илима" – ошарашено сказал ей я, – мы тут вроде как дети божьи. Серьезно!
5
– Какие еще "божьи дети"?! – чуть не заорала я, – Ты что, тоже рехнулся, как все тут?
Пожалуй, вопить подобным образом на малознакомца было не слишком прилично, но меня вся эта прогулка на родину козленка стала уже порядком раздражать. Мало того, что давно уже хочется есть, так вокруг еще эта толпа придурков… А мне, между прочим, давно уже в кустики пора. Но не будешь же постороннему мужику жалобно скулить "Венечка, мне отойти надо!"
И только впереди подходящий куст нарисовался, так на тебе, демонстрация, только что флагов и портретов почетных гостей не хватает. Мама рассказывала, они так всяких иностранных гостей встречали, еще до моего рождения. Топтались толпой где-нибудь на Ленинском и приветствовали дорогих товарищей Нубарака Карамеля с Вероникой Кастро. Нет, Вероника – это из совсем другой оперы, кажется. И вообще, ну их всех нафиг, писать хочу и все тут.
– Вень, подожди минутку, я быстренько, – сунула я парню в руки свой рюкзак, – Только пусть эти дядьки за мной не шляются, ладно?
Но этот придурочный (точно у них тут заразное что-то, вроде, нормальный мужик полчаса назад был, а туда же, свихнулся просто на глазах) цапнул меня за руку и сквозь зубы прошипел "От меня ни на шаг, поняла?".
– А в сортир тоже с тобой за ручку? – ехидно поинтересовалась я, но встречающая делегация опять что-то загалдела на своем птичьем языке, наш конвоир включился в общий клекот, и я поняла, что лучше не рыпаться. Тем более, что венькины пальцы на моем запястье сомкнулись ничуть не хуже наручников.
– Ты можешь наконец объяснить, что весь этот балаган означает? – спросила я, когда гвалт слегка утих. – Сколько можно радоваться? Они что, дикие совсем, белых путешественников не видели никогда? Может, у них и радио с телевизорами тоже нет? И что туристы в природе водятся, они тоже не слышали никогда?
– Сама ты дикая! – внезапно прикрикнул Венька, у которого, похоже, тоже начали сдавать нервы, – Ты можешь наконец понять, что они вообще непонятно откуда такие взялись, и говорят на каком-то языке, которым уже пару тысяч лет никто не пользуется, а по-арабски ни бум-бум?
– И что? – огрызнулась я, – Ты хочешь сказать, что тут они консервированные что ли, специально для нашего удовольствия?
– Ну почему обязательно для нашего? – рассудительно парировал Венька. – Может, у них тут вообще специальный этнографический заповедник для туристов? Сейчас это знаешь как во всем мире модно? Строят какую-нибудь имитацию древнего поселения, наряжают статистов и заставляют их с утра до ночи жить как в той самой эпохе. Чтобы и язык настоящий был, и всё-всё-всё… И с посетителями обращаться должны, как будто те действительно в их эпоху забрели. Мне крестный фотки показывал – он в такой деревушке в Канаде был, и в Штатах такое тоже повсюду, какой хочешь эпохи. Только у них эпох-то никаких толком нет, два-три столетия назад это ерунда, а тут – навалом, тут Ближний Восток.
Упоминание о крестном меня неожиданно успокоило. Фиг его знает, может, они тут действительно решили в мейнстрим вписаться, чтобы быть не хуже Большого Брата? Но в роль мужики вошли классно – вопли с поклонами звучали весьма убедительно, да и вообще все окрестности даже близко не напоминали о современности – не то, что кусочка асфальта, даже отпечатка протектора не виднелось на пыльной дороге, ведущей в деревню. Вот интересно, они что, для полной аутентичности на работу в телегах ездят и на верблюдах верхом?
– Алейкум салям, – улыбнулась я и помахала рукой главному аборигену, решив, что подобный розыгрыш грех не поддержать. В конце концов, на работе люди, положено им так, ну так что, мне не жалко, могу и поиграть в их игру.
Мужик почему-то обрадовался так, словно выиграл в телевикторину тысяч пять баксов, воздел вверх руки и снова завопил что-то совершенно неразборчивое.
– Вень, мы что, так и будем тут любезностями обмениваться? – сквозь зубы поинтересовалась я, пристраивая на физиономию жизнерадостную улыбку. – Может, пойдем уже до хаты, должен же у них хоть в конторе телефон быть?
Венька снова что-то такое прокричал, толпа расступилась, пропуская нас вперед, а затем сомкнулась за нашими спинами как статисты на подтанцовке. Вожак с посохом шел рядом с Венькой, отступив от него буквально на полшага, и с очень важным видом ему что-то объяснял. Венька только угукал, и вид у него при этом был препотешный. Впрочем, я и сама вела я себя на этой экскурсии, как тетка из Жмеринки в московском бутике.
Фотик только и успевал щелкать, а я вертела головой как ненормальная. Нет, ну кем надо быть, чтобы согласиться работать экспонатом в этих трущобах? Это ж с утра до ночи, как папа Карло, изображать из себя доисторического земледельца, ходить в каких-то отрепьях, непонятно чем кормиться, и это все по местной жаре? А как же душ, холодильник, телевизор и прочие блага цивилизаци? Представить, что кто-то мог согласиться на такие условия жизни добровольно, я не могла категорически.
Селение, как оказалось, было обнесено невысокой глинобитной стеной. Войдя в покосившиеся деревянные ворота, процессия остановилась на вытоптанном пятачке меж стен, а неподалеку мужики уже разводили костер и методично разделывали то, что еще недавно бегало и блеяло.
– Вень, спроси, где у ни тут туалет? – зашептала я на ухо парню, потому что в этот момент мне уже было совсем не до приличий. – Ну хоть какой-нибудь, только быстро.
Венька как-то странно на меня покосился, а потом махнул рукой в сторону: какой-то мальчишка, отойдя на несколько метров от толпы, жизнерадостно орошал стенку, ничуть не смущаясь.
– Ты что, с ума сошел? – в первый момент не поверила я. – У них что тут, даже сортира нормального нет?! Впрочем, судя по запаху, так и было. Венька нетерпеливо отмахнулся а я, показав знаками, что следовать за мной не надо, отошла в том же направлении. Вот и куст какой-то колючий, но подходящий для маскировки. Но не тут-то было… Только я пристроилась, как сквозь ветки засветилась чья-то мордаха: девчонка дет десяти с нескрываемым любопытством и даже ужасом уставилась на меня, словно никогда в жизни не видела взрослых тетенек, занимающихся таким неприличным делом.
– Отвернись, – потребовала я, но девчонка явно ничего не поняла, хотя я для убедительности повторила по-французски и на языке жестов. Но не тут-то было… Пришлось мне самой отворачиваться.
В лучших традициях дикого кемпинга ни рукомойников, ни кранов в окрестностях тоже не наблюдалось. Зато в рюкзаке у меня лежала, как обычно в дороге, упаковка дорожных бактерицидных салфеток. Вот они как раз и пригодились. Стоило протереть руки, как салфетка приобрела мой любимый цвет "кофе с молоком".
Вообще-то я не люблю мусорить на природе, но тут как-то не сообразила, бросила ее… И сразу полоумная девица вылетела из куста, подхватила салфетку и помчалась к подружкам, на ходу тарахтя и захлебываясь словами. А я поправила одежду и спокойно вернулась к спутнику.
Толпа вокруг нас хорошо вошла в роль: разом потеряв дар речи, дружно уставилась на меня, словно я невесть что мистическое проделала. Местные дамы тем временем установили прямо под открытым небом пару низких столиков, раскидали по сторонам порядком вытертые половики, после чего потащили одна за другой керамические плошки и целые тазы с травой, овощами, лепешками, странного вида субстанцией, в которой Венька опознал козий сыр. Мужики тем временем воткнули деревянные шесты в заранее приготовленные ямы и ловко соорудили что-то вроде навеса из пальмовых листьев. А от костра уже тянуло свеженьким шашлычком.
– У нас что тут, еще и обед в программу включен? – поинтересовалась я, – А платить кто за банкет будет? Смотри, выкатят нам сумму с большими нулями – расплачиваться чем будем? У меня лично с валютой фигово, я на ресторанное обслуживание не подписывалась.
– Да что ты все дергаешься, расслабься, – неожиданно строго завил Венька (эк он тут моментально местным духом пропитался), – Приглашают нас, непонятно что ли?
– Не-а, непонятно, – парировала я. – С какой такой радости им нас приглашать? Мы что им, любимые двоююродные племянники, прибывшие с родственным визитом из-за океана, чтобы нас на халяву парными шашлыками кормить? Где ты такое в турбизнесе видел?
– Юльк, я правда ничего не понимаю, – неожиданно растерянно ответил Веня, – Ты видишь… Они называют нас "сынами божьими", сколько я им ни объяснял, что это не так. И просят разделить с ними трапезу. Сначала вообще говорили, что жертву принесут, я только не понял, то ли нас самих, то ли этого козленка в нашу честь. Ну, неважно, за стол зовут, а отказаться – это на Востоке значит обидеть по-крупному, понимаешь? Так что давай пока… ну, короче, не особо выступать. Потом разберемся, ладно?
– Нууу… ладно, неуверенно согласилась я – Будем надеяться, что все обойдется…
Колдовавшие над барашком мужики выглядели настолько колоритно, что я не удержалась и сделала пару снимков. Явный брак я всегда стираю сразу, так что сразу посмотрела на экранчике, как оно вышло – пришлось отойти в тень и прикрыть экран ладонью от солнца. Выбрав кадр поудачнее, я сунула аппарат под нос главному шаману – надо же как-то отношения налаживать, пусть порадуется старичок, как похоже получилось.
Дедулька явно отнесся к своему изображению без большого энтузиазма, только скользнул по нему взглядом и все. А другой дядька, помоложе и пониже рангом, сунулся ему через плечо, что-то такое встревоженно прочирикал, тыкая пальцем то в экран, то в дедка, и вдруг горестно завыл, с ужасом гляля в погасший экран. Послушав завывания молодого, старший абориген включился в симфонию ужаса.
– Вень, чего им опять не так? – поинтересовалась я, с недоумением глядя на тоскующего мужика. – Фотка, что ли, не понравилась?
– Фотка-то понравилась, – задумчиво ответствовал Венька, обменявшись со страдальцем несколькими фразами. – Но они тебя просят вернуть им их души…
– Какие души? – поразилась я, – Венечка, ты уверен, что все понял правильно? С какой стати мне их души сдались?
– Уверен… – обалдело подтвердил Венька, – Они очень расстроены, что ты забрала с собой душу старейшины поселения, и теперь ему не жить. Поэтому общественность слезно умоляет тебя вернуть почтенному Ибрагиму или как там его – душу, его главную собственность.
– Во дают! – восхитилась я, – Это ж надо так в роль войти! Слушай, может, они тут все – прирожденные актеры, а? Воют так, словно у них тут поминки любимого дедушки. Объясни ты им, что ли, что ничего я не забираю, это просто фотка… А то за этими их воплями мы так до еды и не доберемся.
– Ты включи камеру обратно и картинку мне его выведи, – скомандовал Венька, и я на сей раз послушалась. А он поднес фотик прямо ко рту, а потом, повернувшись лицом к старейшине, дунул на картину и ему на физиономию – и тут же выключил экран. Дядьки радостно загалдели.
– Видишь, как они нервно реагируют, – сказал он мне с упреком, – не надо лучше!
– Да ла-адно, – отмахнулась я, – если заповедник, так пусть отрабатывают.
– Ну тогда хотя бы картинки им не показывай! – попросил Венька.
А есть, меж тем, хотелось уже просто умопомрачительно. Закланный агнец, или кто он там, запахи источал самые соблазнительные, и я чувствовала, что еще пять минут проволочки – и я скончаюсь прямо на месте в жутких голодных муках. Но судьба была к нам милостива – главный дедок, наслушавшись венькиных россказней, слегка притих и позвал нас к столу, хотя на фотик в моих руках косился весьма опасливо.
Ждать второго приглашения я лично не стала. Стульев нам, для пущей аутентичности, тоже не выдали, так что пришлось последовать примеру аборигенов и по-походному усесться прямо на коврик. Зато над нами растянули покрывало на палках, очень кстати по такой жаре. А сидеть – ну да ладно, нам не привыкать, посидим и по-турецки… Зато вот она – еда! Горяченькая!
6
Жрать и в самом деле хотелось – со всеми этими приключениями прошло невесть сколько времени, а завтракали мы давно и очень легко. Сколько бы ни слупили, а дешевых вариантов типа фалафеля или шоармы (она же по-московски шаурма, а по-питерски шаверма) в пределах досягаемости не было.
От одного вида этой нежной молодой баранины в желудке аж заурчало, рядом стояло еще одно блюдо с лепешками, и третье – с зеленью. И огромный кувшин с… да, с вином! Вот тебе и главное доказательство, что перед нами были никакие не мусульмане, а кто-то иной.
А тарелок там или вилок никаких не было, или хотя бы даже стаканов – только такие же грубые, в деревенском стиле раскрашенные керамические плошки для вина, да и тех было всего несколько штук разного размера.
Старейшина жестом пригласил нас садиться, и я, скинув сандалии, совсем уж было собрался расположиться по-турецки, но решил, что руки помыть бы не мешало. Юлька туалета, кажется, не нашла, так что я постарался выяснить насчет этого у старейшины, по-арабски и по-английски, но он меня явно не понял. Ну не знал я, как по-арамейски называется это заведение, совершенно не знал! И тогда просто я просто плюнул и перешел на иврит, вдруг сообразит.
Про сортир он, впрочем, не знал и на иврите. Зато при звуках этого языка оживился… и стал мне отвечать! Иврит у него выходил, правда, какой-то странный, сперва я подумал, что с палестинским акцентом, как на территориях малограмотные крестьяне говорят. Но на самом деле это был вообще другой, хоть и похожий очень язык, выговор у него был очень своеобразный, и вставлял он то и дело незнакомые мне словечки. Но мы наконец-то стали друг друга понимать. Руки помыть – это оказалось запросто, нам тут же поднесли еще одну большую керамическую чашу с довольно мутной водой (ни мыла, ни полотенца!) и после того, как мы сполоснули в ней руки, чуть ли не вся деревня, строго соблюдая очередность, сделала то же самое. Не меняя воды, разумеется. Странные у них все-таки были обычаи! А насчет облегчиться, это можно было пока отложить. Тем более, что баранина пахла совершенно фантастически.
Мы сели на циновки, старейшина начал с какого-то длинного и очень цветистого тоста на своем ломанном иврите, из которого окончательно стало ясно, что нас называют богами. "Человеки мы, человеки", – попытался я объяснить, но это мое заверение было понято как полное согласие со всем сказанным выше, так что пришлось замолчать.
– А есть-то когда будем? – переспросила Юлька.
– Да подожди, неудобно прежде хозяев кусок брать, – ответил я.
– А мне удобно, я голодная, – сказала она и протянула руку к блюду с мясом.
Ну никакого представления об этикете! А старейшина, повинуясь малейшему движению ее руки, сам немедленно замолчал, подскочил, схватил блюдо, подал нам с поклоном, очень неудобно получилось!