- Государь никогда на это не пойдет, - произнес он наконец. - Даже не потому, что сейчас идет война. Просто он искренне убежден, что путь России - это самодержавие, православие, народность. Сам Манифест пятого года был вырван у него почти силой. Как только появится возможность, он прихлопнет всю эту говорильню одним ударом. Я даже допускаю, что наш обожаемый самодержец потому так рвался воевать в четырнадцатом, что рассчитывал в случае быстрой победы ликвидировать Думу и вернуть себе абсолютную власть. Военная кампания вот только по-другому пошла, и ему пришлось руководить войсками, выдерживая думскую критику.
- Хотел укрепить свою власть, а нарвался на революцию, - вздохнул Крапивин.
- Еще, положим, не нарвался.
- Но обязательно нарвется. Алексей Алексеевич, внешний курс погубит Россию. И мы погибнем, если не будем ничего предпринимать.
- Скажите лучше, что мы как офицеры можем предпринять в этой ситуации? Я считаю, что наша задача - воевать как можно лучше и с Божьей помощью одолеть врага, прежде чем произойдут все те ужасы, о которых вы говорите.
- Не успеем, - ответил Крапивин. - У нас нет в запасе двух лет. И полутора лет тоже нету.
- А почему вы считаете, что требуется именно полтора-два года? - пристально посмотрел на него генерал.
- Я это сказал просто для примера.
- Интересный пример. Дело в том, что, по данным Генштаба, ведя войну на два фронта, Германия исчерпает свои ресурсы именно через полтора-два года. То есть неизбежно потерпит поражение не позже осени восемнадцатого года. Я как командующий фронтом имею доступ к этой информации. Вы, безусловно, - нет. Вот я и интересуюсь, откуда вы взяли эти цифры.
- Алексей Алексеевич, честное слово, я взял их для примера. Просто гипотетически предположил.
- Очень интересно взяли. Ладно, вы, кажется, хотели изложить свой план спасения России. Продолжайте.
- Я, собственно, сказал все. Если в ближайшие месяцы не будут предприняты масштабные социальные преобразования или такие преобразования не будут твердо обещаны, нас ждет революция.
- Я вам уже сказал, государь на это никогда не пойдет.
- Значит, нам надо сменить государя.
Брусилов долго молчал, глядя куда-то в сторону, после чего произнес:
- Если бы я не знал вас как блестящего боевого офицера, то пресек бы этот разговор еще в начале. Но я вполне понимаю ход ваших мыслей и даже разделяю некоторые из них. Я действительно не вижу ничего дурного в том, чтобы растрясти наших толстосумов и заставить их поделиться с народом. Я приветствовал бы раздел земли между теми, кто работает на ней. Давайте отбросим все разглагольствования о долге и преданности престолу. Мне очень нравится девиз генерала Слащева: "Служить родине, а не лицам". Я служу России, и, если я вижу, что кто-то ведет ее к гибели, я обязательно встану на его пути. Если бы я видел воистину достойного претендента на престол, я бы обязательно поддержал его. Но поверьте, людей, способных решительными действиями вывести страну из кризиса, просто нет. Из кого вы собираетесь выбирать? Романовскую семейку я вам вообще не рекомендую трогать, вы в любом случае не дождетесь оттуда толковых реформ. А кто тогда? Уж не хотите ли вы вместе с думскими либералами добиваться свержения монархии? Упаси вас Господь. Вы-то должны понимать, что эти демагоги заболтают любое дело. Но самое главное, в это тяжелое для России время мы не должны участвовать в расколе нации. Наша с вами задача - служить родине и защищать ее от внешних врагов. А те, кто принял на себя крест ответственности за судьбы страны, пусть ведут ее.
- Вот я тоже так думал раньше, - проворчал Крапивин. - Оборонял от внешних врагов. А когда обернулся назад, оказалось, что и родину украли, и лица, которым надо служить, больше на рыла смахивают.
- Не понял вас? - подобрался Брусилов.
- Виноват, господин генерал-лейтенант, разрешите обратиться к господину подполковнику, - вытянулся рядом с их столиком штабс-капитан с аксельбантом на плече.
- Обращайтесь, - рассеянно посмотрел на него Брусилов.
- Господин подполковник, вам пакет из канцелярии Верховного главнокомандующего. - Штабс-капитан протянул Крапивину большой конверт, запечатанный сургучными печатями, козырнул и удалился.
Крапивин быстро вскрыл депешу и пробежал ее глазами.
- Высочайшим указом мне присвоено звание полковника. Кроме того, я переведен в Петроград. На меня возлагается командование внешней стражей Александровского дворца в Царском Селе.
- Сиречь места пребывания августейшего семейства, - заключил Брусилов. - Стало быть, на государя произвел впечатление ваш ночной спектакль. Что ж, вполне в стиле нашего самодержца. Сильных людей в ближайшем окружении он не терпит, но всегда рассчитывает на их помощь в трудную минуту. Да и высоких людей он недолюбливает. А вас, как назло, Господь тремя аршинами роста наградил. Так что войти в ближайшее окружение государя у вас не получится. Но все равно поздравляю. Это серьезное повышение. Безусловно, мне жаль терять вас. Но я надеюсь, что на новом посту вы принесете больше пользы отечеству.
- Больше всего пользы я принес бы, если бы организовал сеть специальных отрядов, - недовольно возразил Крапивин.
- Как знать, может, вам еще представится такая возможность. А пока организуйте надлежащую охрану августейших особ. Но главное, не забывайте того, о чем я вам сказал. Мы служим родине, а не лицам, - Это я навсегда запомню, ваше превосходительство, - пообещал Крапивин.
ГЛАВА 15
Петроград
Извозчик остановил пролетку прямо напротив подъезда. Крапивин быстро расплатился с ним и за считанные секунды взлетел на третий этаж, туда, где снимал квартиру Чигирев. Историк встретил его в прихожей. Одет он был по-домашнему, в добротный стеганый халат и мягкие туфли.
- Господи, боже мой, уже полковник! - изумился он при виде старого знакомца. - И полный георгиевский кавалер в придачу. Поздравляю! Что же ты не писал о своих подвигах?
- Да чего там писать, - недовольно буркнул Крапивин. - Воюем. Как положено.
- Ну, проходи, располагайся. Я и не ожидал, что так быстро приедешь. Извини, я так и не понял из твоей телеграммы: ты переведен сюда на службу или в отпуск приехал?
- Переведен на службу.
- Понятно. Подожди меня в столовой. Я сейчас распоряжусь насчет обеда. И ванну, наверное, тебе принять бы не мешало.
- Пожалуй, - согласился Крапивин. - Только скажи сначала: от Игоря есть вести?
- Нет. Как уехал тогда, в тринадцатом, так словно сквозь землю провалился.
- А от Янека?
Чигирев заметно погрустнел:
- Об этом я тебе позже расскажу. Когда отдохнешь.
- Что-нибудь случилось?
- Да.
- Нужна помощь?
- Нет. Вряд ли ты сможешь помочь.
Через два часа, когда Крапивин вымылся и пообедал, Чигирев зазвал его в свой кабинет и плотно запер двери.
- Нам надо с тобой серьезно поговорить, - произнес он.
- Скажи сначала, что с Янеком.
- Он бежал из ссылки. Около года назад. Его до сих пор не нашли. Я даже Басову писал, чтобы он поискал своими методами. Ты ведь знаешь, если нас убивают, мы возвращаемся в родной мир. Янек мог попасть в семнадцатый век, в наш мир, или в восьмидесятые годы двадцатого века. Смотря какой мир считать для него родным…
- Да не погиб он, можешь не сомневаться, - решительно заявил Крапивин. - Молодец мальчишка, моя школа.
- Заметно, что твоя. Он не просто сбежал. Он одного ссыльнопоселенца убил.
- Кого?
- Вот в этом-то и суть. Иосиф Джугашвили. Имя ничего не говорит?
- Погоди, это же…
- Иосиф Виссарионович Сталин собственной персоной. Я еще когда узнал, что Янека в Туруханский край ссылают, забеспокоился. Хотел его поскорее оттуда вытащить, да ты как раз Распутина пристрелил. Так что все мои попытки провалились.
- Господи! - Крапивин принялся массировать виски. - Это же переворачивает всю историю.
- Грандиозно меняет ее. Но вся проблема в том, что меняет ее совсем не в той точке, где нам надо.
- Что ты имеешь в виду?
- Мы с тобой решили, что главная наша задача - предотвратить большевистский октябрьский переворот. Но роль Сталина в семнадцатом году ничтожна. Невелика она и в Гражданской войне. По крайней мере он не настолько ключевая фигура, чтобы его устранение могло изменить ход событий. Сталин выходит на передний план много позже. Фактически, в конце двадцатых.
- И как могут развиваться события?
- В нашем мире Сталин поддержал старую ленинскую гвардию в борьбе с Троцким. Ну а потом перестрелял и самих ленинцев. Значит, если Сталина не будет, победу одержит либо Троцкий, либо группа Бухарина, Рыкова, Томского, Каменева, Зиновьева.
- Какие могут быть последствия?
- Любые. От сохранения нэпа до возврата к военному коммунизму и проведения культурной революции по китайскому образцу. Но суть не в этом. На события ближайших лет это вообще никак не повлияет. Если нам удастся предотвратить победу большевиков, все это вообще не будет иметь никакого значения.
- Что же ты тогда так переживаешь?
- Я за Янека опасаюсь.
- Не волнуйся, выживет парень. Он у меня хорошую школу прошел. Игорь тоже с ним занимался. Да и сам он не робкого десятка. А Сталин - совсем не та фигура, о которой стоит сильно беспокоиться.
- Дай Бог, ты прав. Ладно, оставим это. Я хотел говорить с тобой о другом. До февральской революции остались считанные месяцы. Времени у нас практически нет. В прошлый раз ты убил Распутина и спутал мне все карты. Мне не хотелось бы, чтобы это повторилось вновь.
- Откуда ты знаешь, что это я его убил?
- Больше некому. Юсупов был в этот момент на Кавказе, Пуришкевич - в Москве, великий князь Дмитрий Павлович - в Ревеле. Да и не должны они были готовить покушение в четырнадцатом. А твоя рука чувствуется. Инсценировать самоубийства здесь еще редко кому в голову приходит, да и Распутин себя убивать не собирался, это я точно знаю. Не тот он был мужик.
- Ну ладно, я его пришил. И я думаю, ты понимаешь почему. Впрочем, теперь-то я понимаю, что корни глубже. Похоже, империя действительно прогнила. В армии это видят все, от низших чинов до генералов.
- Слава Богу, и ты понял, - всплеснул руками Чигирев. - Но надеюсь, ты согласен со мной, что большевиков к власти мы допустить не должны?
- Знаешь, в чем-то я стал понимать офицеров и генералов, которые переходили… вернее, перейдут на сторону красных. Того же Брусилова хотя бы. Все-таки большевики дадут надежду на справедливость. Отстроят великую державу, заставят весь мир уважать Россию. Да, они будут жестоки, но они будуг той мощной, не разложившейся силой, которая сплотит народ.
- Вадим, опомнись! - Чигирев наклонился к Крапивину. - Ты готов пойти на миллионы жертв, чтобы сплотить народ?
- Но ведь другого выхода не будет.
- Значит, мы обязаны сделать так, чтобы он появился. Мы должны дать здешним людям шанс пройти предстоящие испытания с меньшими потерями. Мы должны направить историю по иному пути.
- Скажи лучше, по какому. Предстоит борьба между молодой, пусть и жестокой, силой и отжившим, дряхлеющим режимом. Тебе страшно поддерживать большевиков, но я не вижу смысла сражаться за то, чему суждено исчезнуть.
- Ты говоришь об отжившей феодальной системе. Но подумай, что уничтожит революция. Сколько деятелей культуры будут вынуждены покинуть родину! Сколько ученых уедут за границу и будут развивать зарубежную науку! Подумай только о самых ярких личностях. Что было бы, если бы Дягилев и Сикорский остались в России? Да мало того. Детям дворян и интеллигенции будет закрыт доступ к высшему образованию. Надо ли объяснять, что молодежь, получившая классическое образование, куда лучше способна обучаться и двигать науку? Зачем запрещать учиться тем, кто наиболее подготовлен? Какой вред это нанесет стране! А армия! Все, что создано веками, будет разрушено. Кадровых офицеров уничтожат, а оставшиеся будут вынуждены эмигрировать. Все придется создавать с нуля. И не забывай, что в нашем мире параноик-диктатор выкосил даже те военные кадры, которые удалось создать в рабоче-крестьянской армии. Кто может гарантировать, что этого не произойдет и здесь? Ты хоть понимаешь, каких высот сможет достичь Россия, если мы предотвратим большевистский погром?
- Положим, ты прав. А что ты собираешься делать? Временное правительство будет слабым. Собственно, оно и начнет развал армии и государства.
- Значит, мы должны дать им конструктивную идею.
- Какую, позволь узнать?
- Идею демократического общества, либеральных свобод, прав человека. Трагедия России в двадцатом веке состояла в том, что демократия не смогла закрепиться. Она оказалась слабой, и ее смели в считанные месяцы. В дальнейшем драка шла между коммунизмом и имперской идеей. Белые выдвинули лозунг непредрешенчества. То есть сначала победим, а после разберемся, что делать со страной. Но фактически их лозунгом стала имперская идея и русский национализм. Как раз то, в чем разочаровался народ и что вызывало протест у населения окраин. А в гражданских войнах побеждает не столько оружие, сколько идеи. Коммунисты предложили достаточно заманчивую перспективу развития, пообещали, что все люди будут равны и свободны. Народ поверил им, а не белым. То же происходило и в других странах до начала шестидесятых годов. Коммунизму противостояли чужие империи, национализм и фашизм. Коммунистическая идея выглядит куда привлекательнее. А когда в стране побеждает коммунистический режим, сопротивляться уже поздно. Все несогласные либо изгоняются, либо уничтожаются. А вот когда Запад в качестве основного лозунга выдвинул идеи свободы и прав человека, коммунистическая система развалилась, как карточный домик.
- Да уж, свобод и прав человека они дали навалом, - съязвил Крапивин. - Особенно свободу потерять все имущество и право жить без крыши над головой.
- Положим, у коммунистов со всеобщим равенством и справедливым распределением материальных благ тоже не очень получилось, - заметил Чигирев. - Я тебе про другое толкую. Для того чтобы бороться с идеей, нужно выдвигать более привлекательные идеи.
- Допустим. Что дальше?
- Мы должны предложить нечто иное, третий путь. Лично я намереваюсь ратовать за те идеи, который Запад выдвинет только полвека спустя: права человека и личные свободы. Я уже освоился на этом поприще. Знаешь, я стал довольно популярным публицистом в здешнем Петрограде. Недавно меня избрали депутатом Госдумы по одному из освободившихся мандатов. У меня своя, достаточно обширная, аудитория, поклонники…
- И поклонницы? Я, когда входил в подъезд, видел, как из твоей квартиры выходила весьма симпатичная юная дама. Соратница по борьбе?
- Не без этого. Но я не о том. Важно сформировать общественное мнение. Это может сказаться на дальнейших событиях.
- Не опоздал ли ты? - с сомнением спросил Крапивин.
- Ты прав, - подхватил Чигирев. - Время упущено. Скоро на сцену выйдет моряк в кожанке и объявит: "День твой последний приходит, буржуй". Вот поэтому мне и нужен ты.
- Вот как?! Зачем же, позволь узнать?
- Перефразируя одного известного товарища, всякая демократия лишь тогда чего-то стоит, когда умеет себя защищать. Если ты поможешь мне сформировать боевые отряды, то вместе мы сможем изменить историю этой страны.
- Ну хорошо. И как ты собираешься создавать боевые отряды? Ты думаешь, что полиция и командование Петроградского гарнизона будут спокойно смотреть на формирование маленькой частной армии? Или рассчитываешь делать это уже под эгидой Временного правительства?
- Не обязательно. Можем начать уже сейчас. Тебе надо предложить своему начальству идею создания подразделений спецназа на всех фронтах и при ставке Верховного главнокомандующего. Разумеется, командование этими войсками будет возложено на тебя. Специфика любой команды состоит в том, что ее участники ставят своего лидера превыше всего. А уж когда империя полетит к черту и царь будет полностью дискредитирован, ты станешь для этих людей первым после Господа Бога. Представь, под твоим командованием наиболее боеспособные и обученные, преданные тебе лично части. Да одного твоего батальона спецназа будет достаточно, чтобы октябрьский переворот вообще не состоялся. Все эти толпы дезертиров и анархистов отважны, только когда им не оказывают серьезного сопротивления. Получив хороший отпор, они тут же разбегутся по казармам. Честно говоря, я думал, что ты уже создаешь подобные отряды.
"Вот ты куда прицелился, - подумал Крапивин, разглядывая разглагольствующего Чигирева. - И, главное, как точно все рассчитал. Ведь именно так я хотел сделать, когда явился к генералу Брусилову в декабре четырнадцатого и предложил сформировать части специального назначения. Двух с половиной лет мне бы вполне хватило, за это время я создал бы под своим командованием с десяток батальонов, не уступающих в подготовке нашему десанту. Потом, в семнадцатом, навел бы порядок в Петрограде и прогнал всю эту болтливую шушеру. Не вышло. Не изволил государь император проект спецназа утвердить, себе на погибель. Ладно. Прорвемся. Но вот за этих болтунов под пули лезть я точно не буду".
- Знаешь, смотрю я на тебя, - произнес Крапивин, когда Чигирев закончил, - холеного, румяного, довольного жизнью, только что с девицей переспавшего, и думаю: вот ведь угораздило с вами сюда попасть. Мне бы мой "Гранат", уж я бы здесь порядок навел. А так… Один вообще ничего делать не желает, себя, видишь ли, ищет. Другой, того хлеще, теории разводит. А нам с винтовкой в руках эти теории воплощать, кровь свою и чужую лить. Я, когда сюда ехал, думал, ты тоже поменялся. Для меня четыре года в этом мире даром не прошли. Я понял, что здесь надо менять. Но вот ты, вижу, все такой же: языком болтаешь, а другие за тебя отдувайся. Нет уж, уволь. Я приведу к власти настоящих патриотов. Я спасу Россию.
- Попробуй, - печально развел руками Чигирев. - Жаль, что мы снова пойдем разными путями.
ГЛАВА 16
Революция
Еще в своем мире, во время службы в Ленинграде, Крапивин несколько раз приезжал в город Пушкин. Он любил здешний парк, старинные скульптуры, приятную атмосферу дворца-музея. Нравился ему и сам городок: тихий, спокойный, застроенный маленькими двухэтажными домиками, уютный мирок под боком у мегаполиса. Но каждый раз во время прогулок он обходил вниманием примостившийся в сторонке Александровский дворец - небольшой, кажущийся невзрачным рядом со своими более именитыми старшими собратьями.
Однако именно здесь в царствование последнего самодержца династии Романовых находился центр политической жизни империи. Здесь жили императрица, принцессы и престолонаследник, сюда возвращался Николай из своей ставки в Могилеве, сюда являлись для докладов министры, прибывали с верительными грамотами послы иностранных держав и съезжались придворные, причисленные к узкому кругу ближайших друзей императорской семьи.
Сейчас Крапивин знал каждый квадратный метр дворца и каждый закоулок парка как свои пять пальцев. Здесь не было екатерининской роскоши. Одно из богатейших и влиятельнейших семейств мира обустроило свой быт более чем скромно. Небольшие, по дворцовым меркам, комнаты, узкие темные коридоры, низкие потолки. Даже спали императорские дочери по две в одной комнате, и только у наследника были собственные апартаменты.