Везло Грабчаку: не было партизан, вообще никого не было – улицы будто смертная холера вычистила. По тротуару ветерок волок бумаги, порой покрышка велосипеда оставляла ребристый отпечаток на подвернувшемся исписанном листе. Проезжая мимо полицейского участка с распахнутыми дверьми и окнами, Микола догадался: сбежала и власть львовская, и германцы, не будут они осаду держать. А что от них, кобелей трусливых, еще ждать? Бросила фронт, едва припекло, немчура поганая. Чего ж им город оборонять, небось не свое, не жалко.
Вихрем, в шипении шин, Грабчак выскочил за угол к Ризьнецкой – впереди торчала группа каких-то людей, кажется, в немецкой форме. Закричали, что-то приказывая. Нет уж, объясняться да виниться Микола никак не желал. Соскочил, живо развернул машину и обратно, за угол. Вслед вновь заорали, выстрелили – кажется, в воздух, но Грабчак уже укрылся за углом. В седло и ходу. Так-то – нынче шутце сам себе хозяин. Добрался до улицы Святого Яцка, счастливо проскочил мимо пустых казарм, квартиру хорунжего отыскал – боялся, что опоздал. Нет, везло – не додумалась пани Тимкевич вовремя уходить, ждала чего-то…
…Тю, да когда ж она уймется?
– …Пани, видит бог, слезами горю не поможешь. Мне бы связаться с хлопцами из подполья. Приказано, если кто живым прорвется, в "Башту" уходить. Долг наш таков…
Утерла глаза, воспитанно высморкалась в кружавчики носовичка:
– Сейчас я вас отведу. С дочерью пока Олена посидит…
– Непременно посижу, – прислуга вновь сунулась в залу. – Только вы послухайте, що творится…
Микола прыгнул к окну, осторожно приподнял тяжелую складчатую штору, со второго этажа видно плохо: на улице ругались, кто-то завопил по-польски… Десяток человек с повязками на рукавах… винтовка, вторая… Усач в фуражке размахивал револьвером…
– Поляки! Это к вам?! – обмер Микола.
– Внизу семья сотника квартирует. Мстить явились, свиньи ляшские, – с ненавистью прошипела пани Тимкевич.
– Уходить нужно!
Микола метнулся на кухню, схватил винтовку, подсумки. Есть две гранаты, пистолет… Сдурел? Бой принимать?! Да не дай бог…
Винтовку и ремни сунул за плиту – может, не найдут. Гранаты в карманы – вроде бы узковатые брюки разом вниз поползли, норовя стреножить. Кобуру к черту – "вальтер" за пояс, второй магазин в карман. Документы и часы хорунжего…
За столом в зале пани Тимкевич что-то торопливо писала.
– Уходить надо! – зашипел Микола, слушая, как орут в подъезде – на первом этаже хрустела выламываемая дверь, зашлась в визге женщина…
– Я вам адрес дам. Уведите Олену и нашу доню. Кныш их спрячет, вам поможет…
Микола схватил записку. Вот же дура, да пусть себе сидит…
Олена волокла перепуганного ребенка, пыталась девчонку в пальтишко втряхнуть…
– До черного ходу…
Микола побежал следом. Застряли у двери, девчонка придушенно заплакала.
– Не возися! – шепотом гаркнул Микола.
– Та ключ… – руки у девки дрожали.
– Та отперла вже. Засов… – Грабчак отстранил неловкую прислугу, отодвинул задвижку. Тяжелая дверь распахнулась, с глубины темного подъезда тут же кто-то закричал. Микола живо захлопнул дверь обратно, лязгнул засовом:
– Сторожат!
– Ох, боженька! По галереи, да на крышу?
Побежали по коридору обратно. Дите ныло и словно нарочно руки растопыривало.
– Та держи ее крепче! – зашипел Микола.
Мелькнула зала: пани Тимкевич так и сидела за столом. Меж игрушечных чашек стояла открытая шкатулка, в ней какие-то письма, ленточки, револьверчик крошечный…
Не, ну бывают же такие дуры-бабы…
В квартиру уже ломились – словно молотом в дверь кто-то бухал…
Микола прорвался на застекленный балкон – поддалась фрамуга, сволочь такая, наконец… Пробежали по проходу, густо уставленному фикусами и геранями. Малое отродье Тимкевичей скулило всё громче…
– Сюда! – Олена указала на приподнятую раму – за ней тянулись железные перила, за ними спуск на крышу пристройки…
Микола поднатужился, вырвал задвижки с подгнившим "мясом", мигом соскочил вниз.
– Прими, малю, – Олена совала в проем малую девку.
– Да куда вам по крышам? Небось вас и так пожалеют, – Микола, стараясь не греметь сапогами по жести, побежал от балкона. Вслед ругалась придурковатая Олена, но Грабчак не оборачивался. Ну, що тупой девке объяснять? Громыхать и визжать по крыше начнут, да и поскользнуться-свалиться, не дай бог, сподобятся…
Пожарная лестница во двор торчала рядом, но Гробчак-то был не так прост – во дворе ждать, ох, как могут. Полонезская кровь, она коварна… Бывший шутце пробежал до брандмауэра соседнего дома – по краю глухой стены тянулись скобы – жутко, но жить захочешь, взберешься…
Взлетая по ржавым скобам, Грабчак слышал крики из окон, потом захлопали едва слышные револьверные выстрелы…
…Хранила счастливая звезда Миколу – крыша, еще крыша, меж труб протиснулся, никто не видел, дальше, еще дальше…
…Удача изменила, когда уже спускался – обломился прут, за который второпях ухватился дивизионник Грабчак. Видать, шляхта лестницу строила, а то и австрияки – они ж разве сделают на совесть?
…Рухнул Микола на пристройку подвальную, прогнул гузном жесть, скатился как по горке и крепко приложился боком. Сгоряча вскочил, к воротам кинулся – решетка заперта…
Как плененный тигр, тряс Микола Грабчак кованые завитки решетки. Всё, конец! Опомнился, назад, во двор метнулся – спрятаться, отсидеться. Левой ноги почти не чуял – всю ляжку намертво отбил – и как граната в кармане кость не сломала, то уму недоступно. Запрыгал на одной ноге к дворовым сараям, ища укрытие. Нет, не взяли еще! Только суньтесь!..
Окраина Львова. Особый отряд/младший лейтенант Земляков. 6:25
– …Живописно, вот только соваться туда не хочется, – Катрин смотрела вниз – дорога здесь спускалась с холма, бронетранспортер катил осторожно, впереди виднелись по-настоящему городские дома, крыши железные и черепичные.
– А вы, товарищ Катя, и не высовывайтесь, – попросил пулеметчик. – Не ровен час снайпер стрельнет, а вас велено в живости и целости доставить – переводчиков у нас мало.
Мезина не спорила, опустилась под защиту пусть легко, но все же бронированного борта.
– Спокойно пока идем, – заметил Женька.
– Тут город такой, специфический, – проворчала Катрин. – По-европейски тактичный и пакостный: в лицо гостям вежливо улыбается, в спину плюет и немножко стреляет.
– Преувеличиваешь. Город сложной судьбы, с комплексами и психами, но большинство горожан – обычные люди. Они же не виноваты, что через них все ходят.
Мезина промолчала. Держала старший сержант между колен самозарядку и о чем-то своем думала.
Колонна продвигалась медленно, но без сложностей. Впереди временами вспыхивала стрельба – танки и мотострелки вошедшей в город еще ночью бригады сбивали немецкие заслоны. Но среди лязга гусениц по булыжнику и урчания двигателей машин Особого отряда та стрельба едва угадывалась. Правда, теперь двигалась колонна еще медленнее: две головные "тридцатьчетверки" ползли по разным сторонам узковатой улицы, чуть развернув башни – орудия смотрели на окна домов противоположной стороны, туда же вглядывались автоматчики десанта. Следующий танк присматривал, соответственно, за иной стороной. За танками катил верткий БА-64, воинственно вращал башенкой с единственным пулеметиком. Дальше грузовики, тягач, бронетранспортеры и "виллисы"… Замыкали колонну зенитная установка и танк с десантом.
Все шло спокойно, хотя и медлительно. Женька смотрел над бортом: проплывали стены старых домов, плотно закрытые пыльные окна, забавная вывеска аптеки… Переулок с горбатой мостовой…
– Сейчас, – выдохнула Катрин.
Земляков успел обернуться, увидеть ее побледневшее лицо. По броне хлестнула очередь…
…Бой был скоротечен: по колонне открыли огонь из переулка – слегка досталось переводческому бэтээру, но основной огонь противник сосредоточил по шедшему следом "виллису" – наверное, немцы посчитали его командирской машиной. 20-миллиметровые снаряды разворотили джипу капот, автоматные и пулеметные строчки исчеркали кузов – машина, чуть развернувшись к тротуару, замерла, водитель и сержант-автоматчик лежали на сиденьях… Колонна ответила через секунду: ссыпались с "тридцатьчетверки" автоматчики, танк дернулся вперед, прикрывая броней подбитый "виллис", развернул башню… Но первой врезала по переулку ЗСУ – счетверенный "браунинг" зашкворчал всеми стволами – немецкий бронетранспортер с 20-миллиметровым автоматом мгновенно спрятался. "Тридцатьчетверка" с некоторым опозданием всадила снаряд в угол дома, прикрывшего шустрый "Ганомаг". Громыхнуло, поднялось облако дыма. Из окна дома поближе еще тарахтел немецкий шмайсер – по нему застрочили наши автоматчики, начала задирать орудие "тридцатьчетверка", но прежде успела зенитка. Вихрь тяжелых пуль – дождь осколков стекол и кирпичной крошки… Мигом стало тихо, только красное облако затянуло исклеванную стену дома.
– Солидно, – сказала Катрин. – Давай-ка, Земляков…
– Ага, – Женька уже переваливался через борт бэтээра.
Шмякнулся неуклюже – бронежилет вроде бы пытался пораньше хозяина приземлиться, а руки-ноги, автомат и все остальное слегка не успевали. Катька была уже впереди, у самого джипа. Тут же возникли и автоматчики-десантники. Разобрались живо: убитого сержанта – на броню танка, раненого водителя в "Скаут". Запрыгнули сами – в бронетранспортере сразу стало тесно. Машина поползла вперед, оказавшийся в "Скауте" санинструктор, солидный с рыжими усами, смахивающими на обувную щетку, разрывал пакет первой помощи и ворчал:
– Вот куды поперед батьки? Тут кто медицина? Я – медицина! Слухать меня надо…
Катерина поддакивала, раненый постанывал – у него было прострелено плечо и в двух местах задета нога. Совместно оказали помощь – Земляков был на подхвате – поддерживал поврежденную ногу водителя, доставал нож, открывал флягу…
– Жить будет, – сообщил санинструктор.
Бинты под лохмотьями разрезанной гимнастерки и шаровар напитывались алым, раненый застонал:
– Врешь ведь. Помру, наверное.
– Что за сомнения, боец? – удивилась Мезина, вытирая руки – чистую ветошь передал водитель. – Сказали "живи", значит, живи. После войны приедешь, город посмотришь, семье покажешь, где ранило. Что за улица, а, лейтенант?
Женька рассказал про улицу, раненый слушал, моргал согласно. Санинструктор свернул самокрутку, посмотрел на Мезину:
– Не пойму, из штабных или тож медицина? Навык приметен.
– Меня с медкурсов выгнали. И из штаба тоже поперли, – поведала Катерина. – Теперь в резерве – куда надо, туда и направляют.
– Оно и видно, – покачал головой санинструктор. – Вы, девки, нынче и собой интересные, и дерзкие. Оно по-прогрессивному, конечно. Но замуж вас, таких самоумных, редкий дурень возьмет.
– Это уж точно, – вздохнула Мезина.
– Вы курить в машине не вздумайте, – предупредил, не отрываясь от своего агрегата, пулеметчик. – У нас тут строго.
– Я так слюнявлю, – заверил рассудительный усач. – Для нервов. Не дадут нам покурить. Вон оно нарывается…
Впереди шел бой. Бухали танковые орудия, растрещалась ружейно-пулеметная пальба. Но Особый отряд начал сворачивать, колонна пересекла площадь с памятником – Женька определился с местом – можно считать, добрались до района развертывания…
…Закрепились. Прежде в особняке располагался один из отделов WED – Женька успел глянуть разбросанные по углам бланки. Съезжали вражеские экономисты в спешке, мусора осталось предостаточно, но загажены комнаты не были. Оперативная группа устраивалась: окна укрепили взятыми снизу мешками с песком. Приволокли уцелевший письменный стол. Шведова нашла в шкафу старый телефонный аппарат – подключили к оборванным "соплям" – как ни странно, заработал. Появились Катерина и Торчок с термосами.
– Война войной, а обед по расписанию, – напомнила старую аксиому Мезина.
Подошли старшие товарищи-офицеры.
– Бронетехника и бойцы на местах, периметр держим, связь есть, – уведомил оперативников Коваленко. – Можно переходить к следующей фазе операции. Товарищ лейтенант, у вас там по сути вопроса документики?
Спирин, просматривающий какую-то Dienstanweisung, поспешно отложил брошюрку.
Гречневая каша проскочила между делом, чай оказался светленьким, что компенсировалось количеством сахара. Марчук уже расстелил карту…
– На данный момент наши части продвигаются в трех направлениях. Обстановка нестабильная, имеются сведения, что в центре города остались группы противника численностью взвод-рота. Плюс подвижные немецкие заслоны с "пантерами" и штурмовыми орудиями. В районе Цитадели тихо, там действуют поляки – есть подтверждение. Туда выдвигаем группу немедленно. Позывной – "Отель". С выдвижением группы "Чат" есть вопросы. Обстановка на том направлении неизвестна. Теоретически у Соборной площади действует усиленный танковый взвод нашей бригады, связь с ними поддерживается, но доложить свое местоположение командир взвода пока затрудняется, – майор Коваленко почесал карандашом переносицу. – Похоже, они слегка заблудились, что немудрено без проводника. В общем, нашу группу выбросим туда чуть позже.
– Товарищ майор, разрешите возглавить группу "Чат", я тот район хорошо знаю, – попросил капитан Марчук.
– Разрешаю. В вашей группе переводчик Земляков и ефрейтор Торчок. В группе "Отель" – лейтенант Спирин, старший сержант Мезина и я. Капитан Попов и старшина Шведова остаются здесь, на связи. Группы огневой поддержки и эвакуационную группу держать в постоянной готовности, – командир Спецотряда обвел взглядом подчиненных, ожидая вопросов, уточнений и возражений. Последние, учитывая разнородный состав оперативников, вполне могли случиться – вон как старшина челюсти стиснула – не желает в штабе прохлаждаться. Впрочем, Шведова сдержалась, Спирин хотел что-то уточнить, но передумал. Майор взглянул на Мезину, явно ожидая язвительного замечания, но старший сержант хранила непроницаемый вид.
– Так, теперь о средствах транспорта… – продолжил слегка разочарованный Коваленко.
…Группу "Отель" проводили. Коваленко взял с собой пару "виллисов", трескучих мотоциклистов и, для поднятия авторитета в глазах "аковцев", бронетранспортер с зениткой. Еще один бронетранспортер и полуторка-санитарка, забрав раненого Особого отряда и побитых бойцов из танковой бригады, ушли искать медсанбат.
Женька и Марчук сидели с водителями оставшихся броневиков и танкистами: двигаться было решено налегке, двумя броневиками, но "тридцатьчетверки" должны понимать примерный маршрут, дабы прийти на помощь, если возникнут сложности. Женька надеялся, что если сложности возникнут, то их удастся разрулить без участия танковых орудий и брони. Ибо "плечо" оказывалось длинноватым, да и заплутать в городе проще простого. Тут и с картой трудно что-то понять.
От рации выглянула Шведова: передовые танкисты сообщали, что имели краткое столкновение с пехотой немцев – враг был рассеян, а танкисты пересекли Стрыйскую дорогу и движутся в сторону парка или какого-то сквера.
Город Львов 12:50 Оперативная группа "Отель"/лейтенант Спирин 12:50
Все было как-то не так. Во-первых, мешал автомат – Вадим пытался пристроить его и так и этак: если между ног, то короткий ППС неприлично высовывался рылом компенсатора, если положить поперек – норовил упереться стволом в кого-то из спутников. Красавица Мезина вроде бы неуклюжих маневров с оружием не замечала – демонстрировала безупречный профиль – впору на аверсе золотых дукатов-дублонов чеканить, и иногда вперед поглядывала. Излучает уверенность – в данном случае определенно весьма сродственную самонадеянности. Кстати, кажется, лишь Афину Палладу в шлеме-каске на монетах чеканили – ну, та и родилась в доспехах. Все-таки отталкивающе красива эта старший сержант, которая на самом деле особа абсолютно непонятного звания и ведомственной принадлежности. По существу, персонаж какой-то манги бессмысленной…
Но гораздо важнее "во-вторых". Резво катили "виллисы", тарахтели впереди мотоциклисты-разведчики, лязгал, не отставал М17 с зенитной установкой, и в этом движении имелось необъяснимое пренебрежение элементарной логикой. Напоремся, непременно напоремся…
БУП-38 и 39, БУП-42, устав бронетанковых и механизированных войск 44-го года, сотни отдельных инструкций и памяток… Некоторые из этих наставлений Вадим Спирин мог цитировать наизусть параграфами и пунктами, а то и целыми страницами. Нельзя идти вот так, наобум, "на дурика". Сколько раз напарывались, и в те первые отчаянные и безнадежные годы войны, и в эти дни небывалых наступлений и прорывов…
Единственная пулеметная очередь из окна или подвала – и вся операция насмарку. Важная, действительно важнейшая акция, способная вывести Отдел к истокам бедствия, оттянуть катастрофу… И влететь сейчас под пулемет, под "кулак" фаустпатрона, будет абсолютной и непростительной глупостью. Или поймать пулю снайпера. Скорость не так велика, но если майор не удержит руль…
Коваленко уверенно крутил тонкую и широкую "баранку", джип свернул за мотоциклистами в узкую, неприятно тенистую улочку. Сейчас упадет с крыши связка гранат, стукнет длинной деревянной ручкой по капоту…
"Виллис" – очень уязвимая машина. Недаром янки в Нормандии и Италии пытались ее бронировать подручными средствами. А пассажиры джипа – грибы-поджарки на сковороде. Практически открыты со всех сторон. Любая пуля, понимаете, любая…
В принципе Вадим осознавал, что иного выхода нет. Невозможно зачистить, прочесать все дома, установить на каждом перекрестке бронетехнику, уничтожить затаившегося противника хорошо подготовленными штурмовыми группами. Нет сил и средств. Командование 1-го Украинского фронта о Психе и важнейших задачах опергруппы ничего не знает, а знало бы, не поверило. Все происходящее – очевидная нелепость и кустарщина. И вмешательство напыщенного полковника Попутного (явного прощелыги и авантюриста) абсолютно ничего не решит. Пусть полковник и изыскал технику и людей – странно, как это ему удалось в условиях уже начавшегося и перешедшего в малоуправляемую на местном уровне фазу наступления – но риск неоправдан. Существует порядок, и порядок всегда бьет класс. Закон мироздания, пусть напрочь сухой, пусть лишенный поэзии и блеска порывов личного и массового героизма, но закон…