20 июня 1942 года, Полдень. Соединенные Штаты Америки, Вашингтон, Белый Дом, Овальный кабинет.
Присутствуют:
Президент США Франклин Делано Рузвельт
Вице-президент Генри Уоллес
Когда дверь в Овальный кабинет закрылась, Рузвельт взял со стола длинный и тонкий мундштук, вставил в него папиросу, прикурил, и внимательно посмотрел на своего вице-президента.
– Генри, сказал он, – я понял, что у тебя состоялся откровенный разговор с русским лидером. И ты узнал из него такое, чего даже уважаемому мной Гарри Гопкинсу не следует знать. Хотя, по-моему, он уже кое о чем догадывается.
– Да, Фрэнк, – Уоллес зябко пожал плечами, – ты ведь знаешь, что я в свое время был другом русского философа Ника Рериха, и вместе с ним ждал прихода мудрых гуру из Шамбалы. И, похоже, что они явились…
Рузвельт чуть не поперхнулся табачным дымом и положил недокуренную папиросу на край пепельницы.
– Гарри, не тяни, рассказывай – что тебе сказал дядюшка Джо?
– Фрэнк, – попытался улыбнуться Уоллес, но улыбка его была больше похожа на гримасу, – я понял, что Сталин – это такой человек, который видит нас всех насквозь, словно просвеченных рентгеновскими лучами. Это я к тому, что у него теперь есть свой "стоп-лист", и доступ к этим сокровенным знаниям для нас зависит от того, какой в будущем стает наша Америка. Если она останется Америкой вашего "Нового Курса", то Сталин согласиться сотрудничать с нами полностью и без всяких ограничений. Во всяком случае, именно об этом было сказано в нашем разговоре в Кремле. В противном случае он придержит эти козыря в своем рукаве, чтобы выложить их потом в игре против ваших преемников.
Я понял, что русские могут заглядывать в будущее, черпая оттуда уникальную информацию. В общем, Френк, мистеру Сталину известно будущее Америки, и это будущее в первую очередь не обрадует именно тебя, как президента США. Я встречался и разговаривал с теми людьми, которых мистер Даллес в прошлый раз назвал "чертиками". И теперь я знаю то, что знают они.
Расстегнув портфель, вице-президент Уоллес вытащил из него толстую папку.
– Вот мой доклад на эту тему, и предназначенный только для тебя, Фрэнк, – произнес он, протягивая папку Рузвельту, – Там же лежат предложения Сталина об условиях заключению между СССР и США нового, долговременного союза.
Рузвельт стараясь удержать дрожь в руках, взял папку, и с стал жадно перебирать лежавшие в ней бумаги. Время от времени он, схватив заинтересовавший его документ, впивался в него глазами. В Овальном кабинете наступила гробовая тишина. Вице-президент безучастно смотрел в окно. Он чувствовал страшную усталость. И не от того, что Уоллес за долгую дорогу из Москвы в Вашингтон практически не сомкнул глаз. Его давила к земле чудовищная тяжесть тех знаний, которые он получил в ходе визита в Страну Советов. Действительно, правильно написано в Библии: от "многих знаний – многие печали".
Бегло просмотрев бумаги в папке и отдельно перечитав несколько раз перевод письма Сталина, Рузвельт вздохнул, и вопросительно посмотрел на Уоллеса.
– Генри, мы с тобой знакомы уже немало лет, – сказал он, – скажи мне откровенно – этому, – президент указал на лежащие перед ним бумаги, – можно верить? Я не про "шалости" полковника Донована, который думает меньше всего о том, как победить этого нехорошего парня Гитлера, и джапов, которые, правда, сейчас побеждают нас.
Тут все ясно – в нашем огороде необходимо произвести основательную прополку. К тому же события в Британии и возросшая угроза нас на Тихом океане не оставляют нам другого выбора. Полковник Донован он ведь не один такой. В наших политических кругах найдется еще немало персонажей, которые могут решить, что договоренность с Гитлером и установление в США фашистской диктатуры – наименьшее из двух зол. Эти люди будут пострашнее адмирала Ямомото. Дело в том, что японец сражается за свою страну, а эти – лишь за личное благополучие, пусть даже оно будет достигнуто ценой свободы всего американского народа. Впрочем, это дело для Генерального прокурора. Хотя…
Рузвельт на мгновение задумался. Потом он задумался, и внимательно посмотрел на Уоллеса.
– Знаешь, Генри, мне кажется, что все же не стоит давать этому делу официальный ход. Я думаю послать его завтра с инспекционной поездкой на Западное побережье. Допустим, в Сан-Франциско. Пусть он разберется в условиях базирования там остатков нашего флота. Но ведь Калифорния - это так далеко… И бывает, что с самолетами в дороге случаются разные неприятности.
– Я понял тебя, Фрэнк, – Уоллес нагнул голову, словно отдавая последние почести еще живому полковнику Доновану. – Я уже сегодня начну набрасывать роскошный некролог для "Вашингтон пост", в котором расскажу о безвременно ушедшем от нас славном воине и настоящем патриоте.
– Вот и отлично, генри, – Рузвельт улыбнулся краешком губ, – а пока нам надо подумать и о делах военных. На днях я приказал адмиралу Лехи приступить к разработке плана мероприятий, необходимых для обеспечения безопасности нашего Тихоокеанского побережья и свободы нашего судоходства в прибрежных водах обоих американских континентов от мыса Горн до Аляски. Если мы сумеем договориться с дядей Джо, то у нашего флота быстро появится много новых образцов вооружений, которые станут неприятным сюрпризом для японцев.
И нельзя оставлять без внимания Канаду. Там в любой момент может сложиться весьма неблагоприятная ситуация. Нам придется считаться с тем, что вполне вероятно нам придется дать добро на военную операцию при первом же подозрительном движении со стороны мистера Кинга.
– Меня больше беспокоит наше будущее, – Рузвельт тяжело вздохнул, и вытащил из папки фотографию весьма неприятного на вид негра. – Это некто Барак Хуссейн Обама. Появившись на свет как следствие внебрачной связи белой и приехавшего в Америку кенийца, он сумел пробиться по карьерной лестнице, и в 1997 году стать сенатором от штата Иллинойс. В конечном итоге в 2008 году этот мулат, которого у нас не взяли бы даже разносчиком почты ни в одну приличную контору, вполне законно был избран сорок четвертым президент США от нашей, между прочим, демократической партии, а в 2012 году переизбран на второй срок. При нем федеральный государственный долг достиг космической цифры в пятнадцать триллионов долларов и продолжает расти на один триллион долларов каждый год.
– Я уже знаю об этом, Фрэнк, – с горечью вздохнул Уоллес. – Это просто чудовищно - триллион долларов в год!
– Да, Генри, триллион долларов в год, – сказал Рузвельт и захлопнул папку, – Ты хочешь, чтобы твои внуки жили в такой Америке? Я, например, нет. А ведь к этому нас в конечном счете приведут такие, как полковник Донован и стоящие за ним политические круги. И мы должны сделать все, чтобы им в этом помешать. Не так ли, Генри?
– О, да, Фрэнк, – ответил вице-президент, – надо сделать все, и даже несколько более того. Я не хотел, чтобы мои внуки жили в той Америке, о которой рассказали мне люди из будущего. Это просто ад кромешный.
– Генри, – голос Рузвельта снова звучал спокойно, – мы должны внимательно разобраться в том, что нам предлагает дядюшка Джо. Удивительно, но именно этот большевик протягивает нам руку помощи.
– Дядюшка Джо, – задумчиво произнес президент Рузвельт, – на время войны предлагает нам заключить самый тесный военный союз, а после ее завершения он хочет разделить власть над миром. Но при одном лишь условии. Он хочет, чтобы мы договорились о взаимном невмешательстве во внутренние дела друг друга. Ради этого каждый из нас должен навести порядок на своем ранчо. Он – распустить Коминтерн, и убрать от власти сторонников так называемой мировой революции, а мы – закрепить политику "Нового Курса" и дать по рукам таким, как полковник Донован и его политические покровители.
– Фрэнк, я полагаю, что это вполне приемлемо, – кивнул Уоллес, – но, ведь правильно говорится, что "дьявол прячется в деталях".
– А вот деталями, – заметил Рузвельт, – придется заняться тебе, Генри. Можешь привлечь к работе госсекретаря Халла, естественно, не раскрывая ему все карты. Этот договор с Советами должен был выверен и вылизан так, чтобы в нем не было ни одной неясности, и ни одного места допускающего различные толкования. Ибо от этого зависит будущее Америки, да и всего мира.
А пока… – Рузвельт посмотрел на Уоллеса, и тот вдруг понял, что перед ним сидит в инвалидной коляске смертельно уставший пожилой человек, – Генри, извини, но я хотел бы немного отдохнуть и еще раз перечитать бумаги, которые ты привез из Москвы.
Генри, и тебе тоже не мешает отдохнуть. Мы с тобой славно поработали, и заслужили хотя бы несколько часов покоя…
21 июня 1942 года, Полдень. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Генеральный комиссар госбезопасности поблескивая стеклышками своего пенсне вошел в кремлевский кабинет Верховного держа в руках большую красную папку.
– Здравствуйте, товарищ Сталин, – поздоровался он с вождем.
– Добрый день, Лаврентий, – поприветствовал его Сталин, и с интересом посмотрел на Берия, покрасневшие глаза которого свидетельствовали о том, что этот человек не спал, как минимум, сутки, поддерживая себя крепким чаем и сигаретами.
– Не такой уж он и добрый, товарищ Сталин, – сказал Берия, раскрывая папку, – я к вам, собственно, по делу 2-й польской армии генерала Андерса. В ходе следствия появилась интересная информация.
– Ну и что выяснило следствие? – поинтересовался Сталин.
– Нам удалось установить, что некто Джеймс Смит, якобы, британский коммерсант, – Берия достал из папки лист бумаги, – арестованный органами госбезопасности в Ташкенте, был доставлен самолетом в Москву, и допрошен во внутренней тюрьме НКВД с применением спецмедикаментов. В результате допроса выяснилось, что имеет место заговор с целью перехода армии генерала Андерса на сторону фашистской Германии, и нанесения поляками удара в тыл союзническим войскам.
Хотя во время переговоров между Андерсом и Джеймсом Смитом, который на самом деле является агентом рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, речь шла о том, что польская армия должна поднять восстание только после ее выхода в Ирак.
Суть этого плана заключается в следующем. Переведенные из СССР поляки будут расквартированы в Ираке, в местах нефтедобычи. По приказу из Берлина они поднимут мятеж, захватят нефтепромыслы, и будут удерживать их до подхода немецких дивизий Африканского корпуса, наступающих со стороны Египта. Немцам позарез нужна нефть. Ради нее они и начинают генеральное наступление на нашем фронте. Гитлер прекрасно понимает, что без нефти он войну с нами проиграет. Вот, что он сказал недавно на совещании в ОКВ, – тут Берия достал из своей еще одну бумагу, и прочитал: "Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен покончить с этой войной".
– Гитлер рассуждает правильно, – сказал Сталин, – нефть – это кровь войны. Без нее Германия будет страдать малокровием, и долго не протянет. Гитлер понимает, что наступление на Восточном фронте может закончиться неудачей. Потому он и хочет подстраховаться, попытавшись захватить нефтепромыслы Ирака. А сил там у союзников мало, очень мало. Возможно, что деморализованные всем происходящим в метрополии английские войска не выдержат удара Африканского корпуса немцев. И, тогда – все… Фронт британцев окончательно развалится, и немецкие танки стремительно рванутся в Сирию и Ирак. А там их уже будут ждать мятежные поляки, передав фашистам целехонькими нефтепромыслы и нефтеперерабатывающие заводы…
– Товарищ Сталин, вместе с агентом Гиммлера, – сказал Берия, – в Москву были доставлены все материалы, собранные НКВД и армейскими особыми отделами о настроениях в армии генерала Андерса. А настроения эти, особенно в офицерской среде, скажем прямо, носят резко антисоветский характер. Отмечены не только случаи открытых высказываний соответствующего содержания, но факты срыва красных флагов со зданий местных органов советской власти, и намерения некоторых польских солдат и офицеров, попав на фронт, обратить оружие против Красной армии.
– Лаврентий, – твердо сказал Сталин, – с этой армией потенциальных предателей надо кончать. Она может доставить нам большие неприятности. Мы не имеем права игнорировать полученную информацию, особенно, в преддверии грозных событий на нашем фронте. Армия генерала Андерса должна быть расформирована, а все причастные к заговору, а так же сочувствующие им лица должны быть строго наказаны.
Берия переложил несколько листов в своей папке.
– Операция по разоружению и расформированию армии Андерса, – доложил он, – уже спланирована и находится на завершающем этапе подготовки к ее реализации. Предполагается провести ее послезавтра на рассвете, около четырех часов утра. Пока сотрудники местного НКВД на городских квартирах будут брать под стражу старших офицеров, а польские воинские части будут блокированы армейскими подразделениями Красной Армии в своих казармах и разоружены под угрозой применения оружия. Потом начнется следствие, которое и должно будет отделить виновных от невиновных.
– Хорошо, Лаврентий, – Сталин медленно прошелся по кабинету, – Но, судя по имеющимся у тебя материалам, виновных среди поляков будет куда больше чем невиновных. И что – всем высшую меру?
– Товарищ Сталин, – ответил Берия, – по моему мнению, с одной стороны высшая мера – это перебор, а с другой стороны, она не отражает всю тяжесть содеянного. Предательство – это тягчайшее преступление в военное время, и его нельзя прощать. Надо наказывать, и наказывать максимально строго.
Для тех поляков, которые будут изобличены в подготовке к мятежу, высшую меру мы заменим десятью годами лагерей, и отправим их в Зеравшан, находящийся поблизости от места их нынешней дислокации. Там сейчас как раз не хватает рабочих рук на строительстве железнодорожной ветки, шахт и обогатительного комбината. Условия работы там максимально тяжелые: днем испепеляющая жара, до пятидесяти градусов в тени, ночью леденящий холод. Ручной труд, механизации из-за сложностей военного времени почти никакой. А по плану уже в ноябре обогатительный комбинат должен дать первый золоторудный и урановый концентрат.
В связи со всем вышесказанным, среди заключенных отмечена довольно высокая смертность. Взятые зимой в плен эсесовцы, крымско-татарские, украинские и прибалтийские предатели уже заканчиваются, и на строительстве срочно нужен новый спецконтингент.
– Я тебя понял, Лаврентий, – кивнул Сталин, возвращаясь к своему рабочему столу, – и согласен с твоим решение. А теперь доложи, как продвигаются наши дела по Атомному проекту?
Берия достал из нагрудного кармана белоснежный платок, и, собираясь с мыслями, стал протирать им свое пенсне.
– Комбинат в Зеравшане по добыче урана – это только малая часть проекта, –сказал он, – Кроме того, определено место для строительство завода по производству тяжелой воды, место для строительства первого экспериментального тяжеловодного реактора на природном уране для наработки оружейного плутония-239. Идут работы по созданию предприятий производящих сверхчистый графит, гексафторид урана и осуществляющих газодиффузионное разделение изотопов урана.
На основе информации полученной из будущего, разрабатываются конструкции водо-водяных реакторов двухцелевого назначения. Всеми теоретическими разработками занимается группа советских ученых в составе Курчатова, Харитона, Александрова и Доллежаля и их сотрудников. Вместе с ними над Атомным проектом работают вывезенные нашими товарищами из Америки Джулиус Опеннгеймер и Лео Сциллард. Весьма продуктивно надо сказать работают.
В связи с тем, что внешнеполитическая обстановка радикально отличается от того, что было в истории наших потомков, а также из-за того, что без Гровса, Оппенгеймера и Сцилларда, Манхеттенский проект будет продвигаться куда медленней чем в нашей истории, основной упор в работах сделан не на создание Бомбы, а на разработку установок для промышленного получения энергии, пригодных так же в качестве силовых агрегатов для больших надводных кораблей и подводных лодок, в том числе и для мощных атомных ледоколов, предназначенных для освоения Арктики.
Верховный на некоторое время задумался.
– Лаврентий, – сказал он, – а ты уверен в том, что правильно выбрал приоритеты? Что мы будем делать в том случае, если как и тогда, опять начнется гонка атомных вооружений, и мы снова окажемся в ней в положении догоняющих.
– На этот случай, – ответил Берия, – мы разрабатываем проект тяжеловодного реактора на природном уране, основной продукцией которого будет оружейный плутоний-239. Надо иметь в виду, что, имея разработанные технологии обогащения урана и двухцелевые промышленные реакторы, нам будет гораздо проще развернуть промышленное производство ядерного оружия, чем в том случае, если бы мы попытались заняться этим на пустом месте. Кроме того, на эскадре адмирала Ларионова имеется в наличие восемь спецбоеприпасов со средствами их доставки. Четыре – на ракетном крейсере "Москва", четыре – на атомной подводной лодке "Северодвинск", и одна ядерная глубинная бомба – на большом противолодочном корабле "Североморск".
– Очень хорошо, – кивнул Сталин, – в конце концов мы можем попытаться договориться с Рузвельтом, и полностью исключить ядерное оружие из реальности нашего мира. Так будет спокойнее всем. Но, это дело хоть и обозримого, но отдаленного будущего. Поэтому работы над созданием нашей атомной бомбы должны быть продолжены.
У тебя все, Лаврентий? Тогда можешь идти, работай дальше и продолжай держать меня в курсе дел.