Несколько минут в собрании царил шум, и иконоборцы и иконопочитатели осыпали друг друга оскорблениями. С обеих сторон потрясали кулаками и посохами, что напоминало ночную сцену в резиденции Евтропия.
Император Никифор вполголоса отдал приказ. Его телохранители сделали два шага вперед, и их стальные подошвы загремели по каменному полу. Наступила внезапная тишина.
– Истина может быть найдена через рассуждения и доводы, а не в ребяческой ссоре, – заявил император и кивнул Евтропию. – Позвольте всем высказаться, дабы выявились ошибки и заблуждающиеся вернулись на путь истинный.
Патриарх покорно поклонился господину. Спор вошел в более приличное русло. Аргирос прислушался. Многие из аргументов противников икон предвиделись вчерашним вечером. Когда епископ-иконоборец из Палестины, например, объявил, что иконы состоят из той же субстанции, что и прототипы, тощий и невысокий человек, подумав, прибег к элегантной логике Аристотеля, чтобы опровергнуть их единосущность.
Цитатами из Библии и богословских текстов отцы церкви сыпали, точно градом. Через некоторое время Аргирос с сожалением оторвался от дискуссии и ушел в Преторий, чтобы вернуться к делам, которыми он пренебрег из-за Собора.
По пути вдоль Месы ему попадались монахи Арсакия. Днем они рассыпались по городу и проповедовали иконоборчество всякому, кто был готов их слушать. Магистр насчитал троих проповедников, окруженных солидными толпами.
– Разве вы хотите быть монофизитами? – кричал первый монах слушателям.
– Нет!
– Конечно нет!
– Никогда!
– Пусть кости монофизитов не знают погребения!
– Хотите быть несторианами?
Из толпы раздались столь же возмущенные возгласы.
– Тогда откажитесь от пагубных, ложных образов, которые вы почитаете всуе!
Некоторые из слушателей свистели и улюлюкали, но большинство задумывались. Через пару сотен ярдов с той же речью и даже в тех же выражениях выступал другой египтянин. Теперь уже Аргирос невольно задумался о том, как организованно выступали иконоборцы. Он подозревал, что за этим стояла Мирран; она крайне удачно действовала с плакатами в Дарасе. Константинопольский клир намного превосходил шайку Арсакия в числе, но не был готов отразить столь целенаправленный удар по вере. Когда священники осознают угрозу, может оказаться слишком поздно.
Погруженный в эти мрачные размышления, магистр поднимался по лестнице в свой кабинет. Как ни удивительно, его суровый секретарь встретил шефа с энтузиазмом.
– Как дела, Анфим? – задумчиво спросил магистр.
– Если вы пришли, может быть, тогда я вернусь к моей обычной работе?
– Ах, вот оно что.
К сожалению, это было так похоже на Анфима. И все же теплый прием со стороны секретаря воодушевил Аргироса, и он поведал о перипетиях Вселенского собора. Как типичный константинополец, Анфим слушал с жадным вниманием. На его длинном и худом лице появилось выражение неодобрения, когда магистр описал ему батальоны монахов, смущавших оппонентов по ночам и проповедовавших днем.
– Они поплатятся за свое бесстыдство в ином мире, – мрачно заметил Анфим.
– Возможно, – ответил Аргирос, – но они принесут немалый вред и в этом. Что будет, если Собор решит, что иконы следует почитать, а столичная чернь бросится к Святой Софии и возопит, что образы – это ловушки сатаны, которые могут повергнуть их почитателей в ад?
Возмущенный Анфим залопотал:
– Наши священники и монахи должны урезонить этих наглых египтян и указать их место.
– Должны, но станут ли? В особенности выступят ли они вовремя, пока горожане еще не успели убедиться, что иконоборцы правы?
Аргирос поведал о своих пессимистических размышлениях, которые занимали его по дороге из собора.
– Но в Константинополе куда больше клира, чем мог привезти александриец, – возразил Анфим. – Они могли бы победить в споре простым числом, если не иначе.
– Но чересчур многие отмалчиваются.
Аргирос задумался.
– Взять числом… – повторил он.
Его голос звучал рассеянно, взгляд казался отсутствующим.
– Господин? – спросил Анфим с тревогой, когда магистр целых три минуты простоял неподвижно. Если он и слышал голос секретаря, то не подавал вида.
Прошло еще какое-то время, прежде чем он сдвинулся с места. Он так неожиданно оживился, что секретарь подскочил от испуга.
– Что стоишь без дела? – несправедливо упрекнул магистр Анфима. – Достань мне десять тысяч листов папируса – возьми на складах, выпроси или займи у любого, у кого есть. Нет – сначала отправляйся к Лаканодракону и возьми от него распорядительное письмо. Тогда никто не посмеет спорить. Когда доставишь папирус, собери пятьдесят человек. Постарайся, чтобы они были из разных районов города. Вели им явиться завтра утром; обещай каждому по три милиаресия. Серебро привлечет их внимание. Ты все понял?
– Нет, – ответил Анфим; он нашел, что уж лучше бы магистр остался в роли царя Чурбана, чем царя Аиста. – Это имеет отношение к тем проклятым глиняным кусочкам, верно?
– К формам, да, – нетерпеливо поправил Аргирос. – Во имя Богородицы, мы еще посмотрим, кто кого перекричит! Теперь вот что…
Немного медленнее, чем до того, он повторил свои приказы Анфиму, перечисляя их по пальцам. На сей раз секретарь сделал необходимые заметки, пытаясь поспеть пером за мыслями начальника.
– Лучше пригласить сто человек, – сказал магистр. – Некоторые могут не явиться. По пути к магистру официорий забеги в мастерскую горшечника Ставракиса и пришли его ко мне.
– Я сделаю, что ни попросите, если только вы не заставите меня составлять слова задом наперед, – объявил Анфим.
– Обещаю, – сказал магистр. Он еще был охвачен порывом. – Иди же! Иди!
Не успел Анфим хлопнуть дверью, как Аргирос положил квадратную железную раму на поднос и смазал его клеем. На полках возле стола он держал горшочки с формами.
"Изображения, – думал он. – Если египетские монахи невзлюбили их, то вскоре и вовсе возненавидят".
Он еще набирал текст, когда в дверь постучали.
– Войдите, – сказал он.
На пороге стоял Ставракис. Магистр подивился, что гончар пришел так скоро; похоже, Анфим бежал к нему в лавку со всех ног.
– Чем могу быть вам полезен сегодня, господин? – спросил Ставракис.
Это был высокий человек, ровесник Аргироса, с открытым, умным лицом и руками художника – длинными, тонкими и изящными. Искусные руки и прирожденная смекалка позволили ему изготовить шаблоны и формы из глины.
– Мне нужен набор форм в пять раз крупнее обычных, – сказал магистр и добавил: – Я не имею в виду в пять раз выше, высота пусть будет та же. Просто я хочу, чтобы буквы были в пять раз крупнее и люди могли читать их на расстоянии.
– Понимаю. – Ставракис задумчиво потер подбородок. – Вы не сможете поместить на листе много текста такого размера.
– Я знаю. – Аргирос оценил сообразительность горшечника. – Мне нужна всего одна строчка, чтобы привлечь внимание. Остальная часть страницы пойдет в обычном размере.
– А. Тогда понятно. – Ставракис задумался. – Если вы скажете мне строчку, я смогу сделать ее одним блоком. Это будет быстрее, чем вырезать буквы по отдельности. По сбивчивой речи вашего запыхавшегося секретаря я понял, что заказ срочный.
Аргирос кивнул Ставракису и сообщил, что ему нужно. Гончар, человек набожный, перекрестился.
– Конечно, это так. Еще что-нибудь? Нет? Тогда я пошел. Я принесу строчку, как только она будет готова.
– Отлично, Ставракис, – с благодарностью воскликнул Василий.
Гончар ушел. Аргирос вернулся к набору, по одной добавляя буквы в раму. Иногда он обнаруживал случайную ошибку, или в голову приходила более ценная мысль, и тогда он заменял по нескольку букв, а однажды даже целую строку. Клей становился гуще.
Возня на лестнице вынудила его остановиться. Он вышел из кабинета и почти наткнулся на грузчиков с ящиками.
– Куда это, дружище? – спросил первый рабочий.
– Сюда.
Он работал с папирусами, имея в своем распоряжении по нескольку сотен листов зараз, но не представлял, сколько места потребуется для тысяч листов. Они заполнили весь кабинет. Когда вернулся Анфим, Аргирос поздравил его с хорошей работой и отослал за краской.
Оставалось дождаться Ставракиса. Горшечник пришел ближе к вечеру со свертком в нескольких слоях ткани.
– Только из печи, еще горячая, – сказал он, пробираясь к магистру между баррикадами ящиков с бумагой.
– Давайте, я разверну, – сказал Аргирос.
Хорошо, гончар предупредил, что форма еще горячая. Держа ее сквозь тряпку, Аргирос внимательно осмотрел получившуюся работу.
– Отлично. Люди смогут прочесть это на расстоянии квартала. Думаю, вы заработали номисму, Ставракис.
– За такую мелочь? Вы с ума сошли, – молвил гончар, но убрал монету в карман.
Магистр вставил крупный текст на оставленное для него место в раме. Он взял доску и наложил ее на набор, чтобы выровнять буквы. Довольный результатом, смочил кисть в краске, прошелся ею по буквам и прижал к ним лист папируса. Прочитав отпечаток, вытащил щипцами пару неправильно вставленных букв и заменил их. А потом разжег жаровню. Когда та разогрелась, Василий поставил поднос и раму над ней, чтобы высушить клей и зафиксировать буквы на местах.
С помощью тряпок Ставракиса он снял поднос и раму с жаровни, подложив ткань под горячий металл. Когда тот остыл, он намазал буквы краской и напечатал лист пергамента, отложил его и снова смазал форму.
Краска, печать, лист в сторону; краска, печать, лист в сторону. Сейчас он видел только поднос, раму и ящик с папирусом. Когда ящик опустел, Аргирос заполнил его отпечатанными листами и взял следующий.
После долгой работы он вдруг понял, что становилось слишком темно: он уже не различал букв. К тому же Василий устал и проголодался. Магистр отправился в закусочную возле Претория и купил хлеба, козьего сыра, а также чарку вина. Вздохнув, вернулся в кабинет, зажег лампу и опять принялся за дело.
Половинная луна взошла на юго-востоке над Святой Софией, значит, время близилось к полуночи. Магистр уже выполнил больше половины работы. Он продолжал печатать, двигаясь размеренно, точно водяное колесо, и прерываясь только для того, чтобы зевнуть. Он не выспался накануне ночью, да и сегодня уже не получится поспать. Город еще был объят мраком, когда он закончил, но по звездам в окне было видно, что скоро рассветет. Аргирос заполнил листами папируса последний ящик и отставил его в сторону… Затем он присел передохнуть, всего на минуту.
Его разбудил голос Анфима:
– Господин?
Василий вскочил и вскрикнул:
– Гвозди! Святой Андрей, я забыл о гвоздях!
Секретарь протянул ему звенящий кожаный мешок.
– Есть. Внизу есть еще, там же люди, которых я нанял. Те, что пришли. Вместо молотков они воспользуются камнями и кирпичами.
– Отлично, отлично.
Аргирос встал, но его натруженные плечи затрещали, будто в знак протеста. Вслед за секретарем он вышел на Месу, где дожидалась толпа мужчин. Большинство из них было одето в лохмотья.
– Во-первых, – сказал магистр, подавляя зевок. – Пусть несколько человек поднимутся со мной и спустят ящики.
Десяток человек поднялись с ним по лестнице.
– Я впервые в этой части здания, – сказал один из рабочих. Другие рассмеялись: кроме кабинетов, в Претории располагалась еще и тюрьма.
Когда папирусы оказались внизу, магистр распределил их среди нанятых Анфимом людей и дал свои указания.
– Развесьте их на видных местах – на углах, на дверях таверн, где угодно. Только не заходите в таверны, пока не закончите.
Это вызвало смех, как он и ожидал.
– Сейчас я вам дам по одному милиаресию, а потом еще по два. И не думайте, что вы сможете выбросить пачку бумаг в ближайшую уборную и получить деньги даром. Кое-кто будет все время следить за вами, я ведь магистр.
Конечно, он обманывал, но люди испугались, один или двое выглядели разочарованно. Как тайные агенты, магистры пользовались недоброй репутацией, будто они владели различными нелицеприятными – и сверхъестественными – способностями. Его команда разошлась, и скоро с улицы уже послышался стук. На сей раз магистр не смог сдержать зевок. Он сказал:
– Анфим, заплати им, когда они вернутся. Я больше не могу бодрствовать. Я отправлюсь в кабинет, чтобы поспать. Вряд ли у меня получится поспать дома. Разбуди меня после обеда, ладно?
– Как скажете, – невесело ответил Анфим.
Аргиросу показалось, что он спал в печи, уготованной для Шадраха, Мишаха и Абеднего. Когда его растолкал Анфим, в кабинете было жарко. Таково уж удушливое константинопольское лето. Магистр вытер рукавом пот с лица.
– Как сатана, я пройду по городу, чтобы взглянуть, чем обернулась моя работа, – сказал он секретарю.
Он сделал лишь двадцать шагов и увидел первую листовку. Только заголовок виднелся над толпой собравшихся возле нее людей. Аргирос обрадовался, что издалека хорошо читались слова: "ХРИСТОС УМЕР РАДИ ВАС".
В остальном документ излагал содержание аргументов, прозвучавших на собрании в резиденции патриарха: раз Бог стал человеком, Его человеческий лик может быть описан, и утверждать иное – значит отрицать воплощение. В листовке еще говорилось: "В Константинополь прибыли нечестивые люди, пытающиеся отвергать изображения и навязывать свою волю Вселенскому собору, созванному императором. Не дайте им добиться успеха".
Вокруг листовки слышалось бормотание. Конечно, не все в Константинополе умели читать, но почти половина мужчин и многие женщины умели. Грамотные читали текст неграмотным друзьям и супругам.
– Не знаю, – почесываясь, произнес один. – Я не хочу стать одним из проклятых несториан, о которых говорили египетские монахи.
– Ты хочешь попасть в ад? – вопросил кто-то. – Без Христа мы лишь мясо для сатаны.
Люди рядом единодушно закивали.
– Не знаю, – опять сказал первый. – Христос у меня в сердце. Зачем мне икона, если из-за нее я стану еретиком?
– Ты уже еретик, раз ведешь такие речи! – крикнула женщина и швырнула в него яблоком.
Это послужило сигналом; остальные бросились на предполагаемого иконоборца, и тот бежал.
Аргирос улыбнулся про себя и зашагал дальше по Месе. Он слышал, как в толпе проповедовал монах Арсакия, только тому теперь приходилось перебивать враждебные выкрики и отступать, защищаясь.
Люди собирались на Августеоне перед атрием Святой Софии. Дворцовые стражи с подозрением взирали на растущую толпу. Один за другим они уже готовили копья и вынимали мечи из ножен, ожидая худшего.
Мужчины и женщины на площади поносили египетских монахов и выкрикивали свой лозунг:
– Долой иконоборцев! Долой иконоборцев!
Гвардейцы смотрели на свое оружие. Но разбухшая толпа не выказывала агрессивности. Напротив, люди стояли и кричали, и шум все нарастал, как прилив. Аргирос подумал, что этот новый мотив вряд ли понравится Арсакию, находящемуся в храме Святой Софии. Один монах из свиты александрийского патриарха сорвал листовку со стены дома, бросил ее на землю и стал топтать в ярости. Через мгновение сам он был на земле и получал взбучку от константинопольцев. Те кричали между тумаками:
– Богохульник! Безбожник!
Той ночью уже не спал сам Арсакий. Толпа окружила Студийский монастырь, где пребывала александрийская делегация. От шума половина города была на ногах. Но Аргироса это совсем не волновало. Впервые со времени начала 5 Вселенского собора он проспал всю ночь напролет.
Утром на Августеоне собралось еще больше народа, чем накануне. Магистр радовался, что надел самую лучшую одежду. Красивый костюм заставил людей отступить и пропустить его в Святую Софию. Только одна женщина схватила его за руку и попросила:
– Благословите меня, ваше преподобие!
– Первый раз меня приняли за архиепископа, – заметил он Георгию Лаканодракону, войдя в церковь.
– Надо думать, – рассмеялся магистр официорий. – А ты неплохо поработал с этими формами, верно? Ты потратил столько папируса, что наполовину остановил государственные дела.
Магистру приходили в голову куда худшие перспективы. Он лишь ответил:
– Я счел, что положение требовало принятия мер.
– Да уж, – покачал головой Лаканодракон. – Любопытно: маленькие листки папируса объединили народ ради общего дела.
– Куча маленьких листов папируса, – поправил магистр. – Дарас показал, как слова могут подтолкнуть людей к восстанию. И я подумал, что они могут послужить и единению империи, и с большей мощью, чем служили персам. Такое изобретение, как печатные формы, важно использовать в полной мере.
– Так-то оно так. – Лаканодракон не был уверен, что ему нравится замечание Аргироса. Затем он вспомнил случай из прошлого и повеселел. – Цезарь тоже проделывал нечто подобное. Он вывешивал на римском форуме бюллетени о событиях в городе, чтоб народ мог читать их.
– Да, я…
В этот момент подошел алтарный мальчик и спросил, кто из господ Аргирос.
– Я, – ответил магистр.
– Вот, господин. – Мальчик протянул ему записку. – Госпожа просила отдать вам это.
Лаканодракон поднял бровь.
– Госпожа?
Аргирос развернул записку.
– Она не подписана, – сказал он, хотя и не сомневался, что это за госпожа.
В записке говорилось: "Если хочешь, встретимся после обеда напротив лавки Джошуа, сына Самуила, в квартале медников. Приходи один. Имей в виду: если придешь не один, меня не увидишь. Во имя верховного Бога света Ормузда клянусь, что тоже приду одна; чтоб я оказалась в аду Ахримана, если я лгу".
– Старые счеты, – сказал Аргирос магистру официорий.
Он был уверен, что не сможет подкараулить Мирран; если она говорила, что уйдет от засады, – значит, уйдет. Он знал ее ловкость по Дарасу. Чего он не знал – стоило ли доверять ее клятве. Для большинства персов, последователей зороастризма, не было клятвы страшнее. Но многие так называемые христиане могли с готовностью поклясться именем Отца и Сына и Святого Духа ради собственной выгоды.