Он сделал шаг вперед и теперь смотрел на русскую крепость мимо уставшего рыцаря. Язычники не способны устоять против истинного христианина, эта истина безусловна и опровергнута быть не может. Но только как расколоть этот выстроенный ими орешек, чтобы добраться до сладкого ядра? Положить ради взятия мелкой крепостицы половину доверенного ему отряда барон фон Регенбох тоже не хотел. Пожалуй, впервые за все время он пожалел, что рядом с ним нет молодого командующего. Прошедший в Кельне хорошее обучение сын великого магистра помнил наизусть такое количество военных хитростей, что нередко повергал в изумление куда более престарелых и опытных воинов.
– Брат, вы не знаете, кто приказал бомбардирам стрелять в угол здания? – поинтересовался из-за спины фон Гольц. – Они выполняют это распоряжение с похвальным усердием.
Фон Регенбох перевел взгляд левее и невольно улыбнулся, увидев как разлохматили левый угол рубленой стены десяток попавших в них ядер. Часть выступающих наружу концов бревен поотшибало напрочь, имелось несколько сквозных пробоин в стенах рядом с углом. И, самое главное, все это находилось на высоте человеческого роста.
– Пожалуй, сегодня нам всем стоит отдохнуть, – кивнул крестоносец. – Штурм займет несколько часов, вокруг успеет стемнеть. В город войдем завтра.
Штурм вновь возглавил де Шербрек, и повел опять вторую полусотню. Проявленная вчера отвага, по мнению рыцаря, должна быть обязательно награждена правом первыми ворваться в стены города.
– Воины, – кратко и доходчиво пояснил он кнехтам, во главе которых готовился начать атаку. – По приказу кавалера фон Регенбоха город отдан вам с сегодняшнего утра и на три дня в ваше полное распоряжение. Чем раньше возьмете, тем дольше сможете веселиться.
Воины немедленно откликнулись радостными возгласами.
– Тогда чего мы ждем? – спросил де Шербрек, опуская забрало и обнажая меч. – Вперед!
Кнехты подобрали с земли тяжелый таран, приняли его на полусогнутые локти и принялись тяжело разгоняться по порядком утоптанному перед крепостью насту.
– Быстрее, быстрее, быстрее! Давай!
Огромное бревно, разогнанное бегущими людьми до достаточно большой скорости врезалось на этот раз не в ворота: ливонцы ударили им по выпирающим наружу концам шестого и седьмого рубленных венцов – выше и ниже их угловая вязка уже была попорчена бомбардой. Дом содрогнулся и с хрустом покосился – оба бревна попавших под удар венцов с треском вылетели наружу.
– А-а! – на головы латников рухнула огромная холодная масса и они, бросив от неожиданности таран, шарахнулись в разней стороны.
– Стой, куда! – рыцарь поднял забрало и во всю глотку заорал: – Назад! Запорю!
Кнехты, успев повыхватывать мечи, испуганно озирались – но неожиданно напавшим врагом оказалась всего лишь огромная груда снега, соскользнувшая от сотрясения с кровли.
– Сюда! Скорее! – орал, размахивая мечом, де Шербрек. – Еще пара ударов, и мы внутри!
Успокоившиеся воины, убирая клинки, стали собираться назад.
– Да скорее же! – едва не завывал от ярости крестоносец. – Скорей!
Ливонцы снова разбежались, на этот раз держа таран на вытянутых руках, и нанесли удар в нижние венцы. Бревна фасада с треском подались внутрь, боковые – повылезали наружу.
– Последний раз!
Латники разбежались снова, и третий сокрушительный удар выбил со своих мест бревна еще двух венцов. Послышался жалобный треск – весь угол стены начал оседать вниз, готовясь обрушиться на своих обидчиков, но на полдороги замер, пару раз качнувшись и обретя новое состояние устойчивости. В углу крепости зияла дыра немногим ниже человека по высоте, и почти в полтора шага в ширину.
Кнехты тут же ринулись внутрь. Звонко хлопнули две тетивы – первый, из воинов, из пробитой кирасы которого торчало две стрелы, рухнул лицом вниз, но радостного порыва победителей было уже не остановить.
Защитники дома легли спать прямо у своих бойниц, всю ночь по очереди приглядывая за расцвеченным кострами лагерем врагов. Особо не опасались: ночью все равно никто не воюет, а тайный какой тать в надежно запертое и обороняемое жилище не проникнет – разве только он окажется размером с мышку или соловья. Утром Марьяна разнесла по комнатам самолично испеченные за ночь пироги, горячий сбитень. Хорошо ли это у нее получилось, плохо ли – вкуса ратники от волнения почти не почувствовали.
Едва поднялось солнце, как ливонцы, ухватив таран, опять двинулись вперед.
– Куда это они, Илья Анисимович? – удивился Степан. – Вчерась стреляли в сторону, сегодня таран туда же поволокли.
И тут дом содрогнулся от первого тяжелого удара.
– Сломали! – оба обитателя терема сорвались со своего места, ринулись к лестнице, чуть не кубарем скатились вниз. Здесь, в ведущем к правым амбарам коридоре, собралась чуть не половина защитников.
Обширную угловую комнату в доме купца Баженова прозывали "скобяными закромами". Здесь Илья Анисимович держал подковы, гвозди, скобы, петли, засовы и прочий скобяной хлам. Ноне кладовая пустовала – товар он собирался завести на ладье, а та вмерзла у Замежья, и до весны рассчитывать на пополнение припаса не следовало. А потому сейчас здесь гулял только ветер, заносящий через широкую щель чистый пушистый снег.
Двое ратников, сжимая луки, вошли внутрь, готовясь выпустить наружу смертоносные стрелы – но на улице никто не показывался. Еще человек пять выжидало в дверях, готовые или кинуться на помощь, или отступить на свои посты.
Внезапно дом потряс новый удар – и из стены вылетело еще два нижних бревна.
– Все, Илья Анисимович, – схватил купца за руку Степан. – Теперь разломают.
– Макар, – распорядился купец. – Тикай по дому, собирай всех. А вас братцы, – он низко, в пояс поклонился стоящим у дверей ратникам, – Христом Богом прошу, продержите ливонцев хоть полчаса. Больше не прошу, но полчаса дайте.
– Беги, Илья Анисимович, – пригладил бороду один из воинов. – Сдюжим.
Дом содрогнулся от нового удара – и в угловой комнате впервые за все время ее существования стало светло, как на улице. Через широкую щель внутрь сунулся латник – оба стоящих внутри лучника одновременно вскинули оружие, выстрелили. Ливонец упал, но вместо него внутрь уже рвался другой. Один из лучников попытался наложить новую стрелу – но враг от живота вверх полосонул по луку мечом и тут же, обратным движением, резанул стрелка по горлу. Второй лучник догадался метнуться к двери и ее тут же заперли на засов. Изнутри стали доноситься удары, потом затихли.
Ратники заглянули в соседнюю комнату, подхватили сундук с хозяйским бельем, выволокли наружу и подперли дверь. Потом подволокли и поставили сверху еще один.
– Что-то тихо… – прислушался один из воинов. – Может, ушли?
– Да, захотел, – усмехнулся в ответ другой. – За топорами просто побежали. Мечами дверь рубить несподручно.
К "скобяным закромам" начали собираться обитатели огромного дома. Не только баженовская судовая рать, но и конюхи, скотники, просто подсобные дворовые люди. Девок было всего три – Марьяне не нравилось держать в доме лишних баб. Боялась, муж не в ту сторону посмотреть может.
На дверь начали падать тяжелые мерные удары, послышался треск. Девки в голос завыли.
Илья Анисимович в это время, схватив за руку Марьяну, волок ее по двору в сторону свинарника, заскочил в хлев. Степан ждал здесь, придерживая доски над глубокой ямой.
– Я не полезу! – попыталась развернуться баба. – Нет! Не стану! Заживо хороните!
– Не ори! – цыкнул на нее муж. – Услышат! И внизу тихарись, продых там наружу идет. Ну, – он торопливо ее перекрестил, чмокнул в лоб, а потом взялся за руку чуть выше кисти и толкнул вниз.
Марьяна взвизгнула, повисла на руке – он, присев на колени, опустил ее до земли:
– О дитяти думай, люб он мне.
– Не родился же еще… – не поняла жена.
– Все равно уже люб. Держи, – купец принял из рук Степана и опустил в схрон два кувшина и завернутый в тряпицу окорок.
Помощник опустил на яму три широких доски, сверху бросил мешковину, сухой полыни. Вдвоем они начали торопливо засыпать яму землей. Подровняв и затоптав тайник, опрокинули сверху бадью со свиной баландой, добавили оставшиеся после завтрака недоеденные пироги. Хрюшки тут же начали топтаться над женщиной, подбирая угощение и окончательно уравнивая потайной угол со всем остальным загоном.
Купец со Степаном кинулись через двор обратно к дому. Судовой помощник на минуту остановился, почистил штыки лопат снегом, отер рукавом, кинул к воротам, в общий завал.
– Коли сгинем, выберется ли? – внезапно обеспокоился Баженов.
– Главное, раньше четвертого-пятого дня пугаться не стала бы, – Степан выпустил из рукава на запястье кистень. – Цела останется, остальное само решится.
Они вошли в дом, повернули к "скобяным закромам". Двери здесь, можно считать, уже не стало, и ратники удерживали ливонцев только сундуками. Сундуки у Ильи Анисимовича были крепкие, окованные медью – а потому топору поддавались медленно.
– Ну, мужики, – выдохнул Степан. – Дому ноне не устоять. Потому надобно к лесу всем прорываться. Через пролом выскакивать – и в чащобу. Ермил, Прохор, давайте с луками сюда. А мы сундуки сейчас сдернем.
Ждать более было нечего – помощник вместе с еще одним ратником рванули сундук к себе, освобождая дверь. Промелькнула рука с топором – ливонец по инерции наклонился вперед, его тут же втащили внутрь и перерезали горло. Ермил с Прохором пустили стрелы – послышался чей-то стон – и Степан первым ринулся в открытый проем. Следом ратники, потом Илья Анисимович толкнул девок, выхватил саблю, метнулся за ними. Замыкали отряд бросившие луки и схватившиеся за топоры Ермил и Прохор.
– Ур-ра-а! – попавшегося на пути кнехта судовой помощник просто отпихнул в сторону, а бегущие позади ратники добили топорами. По глазам ударил свет – но выжидать, пока стерпится, было некогда. Степан выскочил наружу, его в грудь тут же ударили тонкой пикой с яркими тряпочными кисточками, но колонтарь выдержал, наконечник скользнул по пластине дальше, а ратник взмахнул рукой, и шипастое грузило кистеня с влажным чмоканьем угодило ливонцу в лицо.
За спиной упавшего появился другой ворог, взмахнул мечом – опытный в морских схватках судовой помощник прикрылся чужой пикой, одновременно пуская грузило "по низу". Кистень сам нашел ногу врага – кнехт взвыл. Степан попятился: он пришел сюда не драться один против ста, а просто прикрыть на несколько мгновений купца и уйти следом за ним. Однако справа вырос еще один противник. Ратник кинул кистень ему в голову, но ливонец прикрылся мечом, и ремешок мгновенно намотался на клинок. Прежде, чем Степан успел чего-то сделать, кнехт рванул меч к себе, превращая ремень в несколько обрезков, но ратник, воспользовавшись кратким мигом беззащитности врага, шагнул вперед и вогнал под кирасу длинный нож, сделанный им давным-давно из обломка косы. В этот миг клинок де Шербрека описал сверкающий полукруг, и подрубил ему ноги.
Степан не почувствовал боли – просто вместо того, чтобы идти, он почему-то начал падать на спину. И увидел, как по снегу к светлому сосновому бору убегает два десятка человек. Вот один из ливонцев поймал за длинную юбку последнюю девку, с хохотом удерживает ее, а баба мечется из стороны в сторону, пытаясь вырваться и воет, как оголодавший бык. Оглянулся Прохор, ринулся на выручку, замахнулся топором. Кнехт, отпустив девку, перехватил топорище одной рукой, а другой всадил русичу в живот широкий короткий меч. Потом ливонец погнался за девкой, но все никак не мог дотянуться, а потому в конце концов просто ткнул ей в спину мечом. Первый раз попал в ляжку – девка упала. Но настроение кнехта уже испортилось, и он не стал волочь ее за собой. Засадил несколько раз клинок между ребер и заторопился назад к крепости.
Остальные защитники дома ушли в лес.
Часть горожан вырвалось из окружения и ушла в лес. Преследовать их никто не стал – какой смысл терять время на погоню за полуголыми людьми, если в твоем распоряжении весь город? Кнехты один за другим ныряли в угловой пролом, торопясь первыми ухватить самое ценное. С реки им в помощь торопились остальные полусотни. А де Шербрек стоял, опершись на меч, и ждал подхода барона фон Регенбоха и вполне заслуженного разноса.
Крестоносец прекрасно понимал, что русским удалось уйти только по его вине. Это он держал кнехтов немного в стороне от пролома – чтобы не попали под стрелы, именно он, уже понимая, что крепость вот-вот окажется в его руках, не подозвал подкрепления – только ради того, чтобы воины его полусотни успели попасть внутрь первыми и взять первую добычу. Соберись здесь хотя бы половина отряда, обложи они этот лаз с двух сторон – из язычников не ушел бы не один.
Четверо рыцарей подошли пешими. Де Шербрек снял шлем и опустился на одно колено:
– Я упустил их, господин барон.
– Мы все иногда ошибаемся, брат, – кивнул командир отряда. – Но крепость вы все-таки захватили, – он оглянулся на свою свиту. – Господин де Кановар, брат. Возьмите четвертую полусотню и расчистите ворота от завала. Скажите кнехтам, что после того, как створки распахнутся, город принадлежит им. Дадим воинам господина до Шербрека немного времени, они это заслужили.
– Да, господин барон, – кивнул крестоносец и призывно махнул рукой своему отряду. Кнехты, хорошо зная, что их ждет, помчались со всех ног.
– Однако, я не слышу никаких криков, – удивился дон Регенбох. – Либо наши мужественные воины решили принять целибат, либо…
– Вы думаете, крепость защищало всего двадцать человек? – понял его мысль де Шербрек. – Это легко проверить.
Рыцарь подступил к раненому им русичу, лежащему с переломанными ногами, наступил ему на руку, сжимающую нож, перенес на нее вес всего тела. Язычник громко вскрикнул.
– Сколько гарнизона… стояло… у крепости? – тщательно подбирая слова из языка рабов, спросил де Шербрек.
– Дом это… – морщась от боли, ответил Степан. – Ильи Анисимовича дом. Все до единого ушли, никого вам, выродкам, на потребу не оставили.
– Илия А-ни-си-мов-ич… – по слогам повторил за ним фон Регенбох. – Воивода?
– Руку пусти, – попросил ратник. – Чего боишься, ноги все равно не держат.
– Кто твой хозяин? – повторил вопрос де Шербрек, убирая латный башмак.
– Нет у нас хозяев, – хмыкнул Степан. – Друганы мы все. Дружина у нас.
– Дружина, – это слово поняли все крестоносцы, а фон Гольц тут же сделал и вполне естественный вывод: – Налегке гарнизон улепетывал. Значит, казна войсковая должна остаться. Эй, раб, где твой хозяин прятал казну?
– На Руси рабов нет, – гордо ответил Степан, и тут же получил удар стальным латным башмаком по лицу:
– Вы все рабы, – пояснил де Тельвин. – Просто бесхозные. Где казна?
Ратник попытался ткнуть его ножом, но лезвие лишь бессильно скребнуло по наголеннику. Крестоносец довольно расхохотался и снова ударил его в лицо:
– Запомни это, раб. Вы двуногий скот, созданный Богом нам для прислуги и на потеху.
– Брат, – перебил его фон Регенбох. – Возьмите пару кнехтов из своей полусотни, и узнайте у язычника, где его хозяин хранил казну. А мы пока осмотрим крепость. Я вижу, де Кановар отворяет ворота.
Четверо рыцарей отправились с почетом вступать в побежденный город, а попавшего в плен русича двое недовольно бурчащих кнехтов поволокли в лагерь. Свое возмущение они выражали достаточно громко. Еще бы – все уже давно грабят крепость, а им приходится таскать с места на место чужого раненого! Но ослушаться крестоносца кнехты все-таки не решались.
– Положите его к костру, – распорядился де Тельвин. – Нет, не так: пятками в огонь. Вот и хорошо. Ты помнишь, о чем тебя спрашивали, раб? Ты будешь жариться до тех пор, пока не скажешь, где твой хозяин прячет свою казну.
Дворянин наступил русичу на руку, не давая отползти, а кнехты придержали с другой стороны, мешая вывернуть переломанные ноги из огня. Степан орал во всю глотку и бился головой об лед, но сделать ничего не мог. Терзаемое болью тело, как назло, не желало даже впадать в беспамятство.
– Где казна, раб? – напомнил вопрос рыцарь.
– Говори, – со злобой пнул пленника в бок один из кнехтов и нетерпеливо оглянулся на крепость. – Говори, червь поганый!
– Я… – замотал головой судовой помощник, – я не знаю…
– Подвиньте его дальше в огонь, – распорядился крестоносец.
Воины с готовностью сдвинули пленника так, что на углях лежали уже не только голени, но и бедра. В воздухе запахло паленым мясом.
– Говори, не то я заставлю тебя жрать твои собственные ноги!
– Марьяна… Не-е-ет! – выгнулся от нестерпимой боли Степан. – Не скажу!
– Значит, знает, – с удовлетворением кивнул дворянин и кивнул недавним сервам, чтобы они вдвинули раненого на огонь уже ляжками. – Говори, не то я прикажу тебя перевернуть.
– На скотном дворе… – выдохнул пленник. – На скотном дворе закопана.
– Где?
– На конюшне… У самой стены, слева… Там ясли порченные валяются… – сломанный болью пленник заплакал. – Отпустите.
– Ты раб? – не удовлетворился просто выдачей тайны крестоносец.
– Да, я раб, раб! – закричал Степан. – Снимите! Снимите с огня!
– Нужно говорить: "мой господин", раб, – покачался латным башмаком на руке де Тельвин.
– Я твой раб, мой господин!
– Я могу делать с тобой все, что захочу, раб?
– Да, да, мой господин, все что пожелаете, только отпустите!!! – метался от нестерпимой муки раненый. – Отпустите меня!
– А я не хочу, раб, – отступил в сторону рыцарь, и небрежно приказал: – переверните его.
Кнехты рванули воющего русича за руки, перевернули и кинули его на угли пахом. Пленник выпучил глаза и захрипел. Дворянин с явным сожалением кивнул – развлечение закончилось – и направился к крепости. Кнехты, напоследок еще немного попинав раненого, побежали следом за ним. Степан, из последних сил загребая снег руками, наполовину выполз из огня и с облегчением ткнулся лицом в холодный лед. Он не видел, что ступни его по-прежнему лежат на углях – и все равно этого не чувствовал.
Войдя в распахнутые ворота крепости, де Тельвин остановился, оценивая обстановку. Слева и справа от него из стены во двор выводили несколько широких ворот. Поневоле напрашивался вывод, что там не жили ни люди, ни сервы, а значит, скорее всего, это были амбары. Амбары, занимающие две трети от всего пространства крепости! До такого могли додуматься только язычники…
Впереди слышалось тихое беспокойное ржание, тяжелое перетоптывание; рядом с воротами лежала высокая груда сена. Рыцарь, жестом позвав за собой латников, направился туда, протиснулся в приоткрытую створку. В нос ударило парным теплом, прелым сеном. Повернув налево, дворянин прошел мимо ряда жердяных стойл, остановился в конце. Справа от него, у наружной бревенчатой стены, валялось старое разбитое корыто и несколько толстых палок.
Де Тельвин обнажил меч, несколько раз тыкнул им под корыто, потом подозвал кнехтов:
– Ройте!
Те откинули ясли, принялись торопливо раскидывать клинками утоптанную землю. Вскоре меч одного уткнулся в препятствие. Воины заработали оружием еще быстрее, расчистили смолистую сосновую доску, подковырнули. Под ней обнаружилось углубление, в котором лежало несколько кожаных кошелей.
– Дайте их сюда! – повысил голос рыцарь.
Кнехты подчинились. Де Тельвин попытался развязать один, выругался, протянул правую руку латнику:
– Сними!