- Герр гауптман просит не отказываться. У него в машине еще осталась банка устриц, немного французского камамбера и бутылка настоящего "Медок". Он просит вас быть его гостья, - а затем добавил, похоже, от себя: - Я би вам очень не советовать раздражать герр гауптман. Его отец - очень и очень высокопоставленный лицо в рейх. Заслужив его расположений, ви можете серьезно облегчить положение ваш товарищи.
Так вот почему они так суетились! Небось знатный папенька-аристократ со свету бы сжил, если бы они его сыночка не вытащили. Все они такие, буржуи проклятые, - сами за свою жизнь трясутся, а на простой народ наплевать…
Вилора исподлобья посмотрела на сына высокопоставленного лица. Тот глядел на нее спокойно и как-то доброжелательно, что ли?.. Толстый очкарик, например, всегда смотрел на нее гораздо пренебрежительнее, с этаким высокомерием, свысока. А этот - нет.
Молчание затянулось, и толстый воспринял его как знак согласия. Он подошел к окну, распахнул его и что-то крикнул на улицу. Спустя минуту в сенях загрохотали сапоги, и в комнату ввалился дюжий немец в черной форме, не слишком похожей, но все же чем-то неуловимо напоминающей комбинезон, что носили наши танкисты, только с вышитым белыми нитками орлом и свастикой на груди справа и в черной же пилотке. Немец нес саквояж и корзинку, накрытую белым рушником. Аккуратно опустив поклажу, он одним движением придвинул массивный круглый стол, стоявший посредине комнаты, вплотную к кровати офицера, молниеносно накрыл его белой скатертью и принялся сервировать стол. Через несколько минут Вилора с некоторым ошеломлением обнаружила себя за столом, сервированным так, как до этого она видела только в кино про прошлую жизнь. Серебряные подтарельницы, серебряное же блюдо с устрицами, яркое пятно омлета на кипенно-белом фарфоре, хрустальные бокалы с вином, серебряные ножи, вилки и чайные ложечки и желтое деревенское масло в фарфоровой масленке. Офицер с легкой улыбкой посмотрел на нее, а затем что-то произнес. Толстый немец, уже пустивший слюну глядя на все это великолепие, торопливо перевел:
- Герр гауптман говорит, что ему не всегда удается позавтракать с таким комфортом. Трудность походной жизни. Но сегодня он не мог отказать себе в удовольствие оказать должный уважение очаровательной фрейлейн хирург. И просит фрейлейн разделить с ним его скромный трапеза.
Но на Вилору эта фраза произвела совсем не то впечатление, на которое "герр гауптман", похоже, рассчитывал. Она насупилась и слегка отодвинулась от стола. Вот еще! Будут всякие фашистские буржуи называть ее очаровательной. Офицер несколько посмурнел. Дюжий танкист с щегольской ловкостью откупорил бутылку и, налив немного вина в бокал, изящным жестом даже не подал, а преподнес его своему командиру. Офицер взял бокал за тонкую ножку, слегка качнул, чтобы вино всплеснулось на стенки, внимательно посмотрел, как оно стекает обратно, затем поднес к носу, вдохнул и лишь после этого чуть пригубил. Вилора удивленно уставилась на него. Это он что, опасается, что его отравят, что ли? Впрочем, что-то у него там было из Франции, может, и вино тоже? Так что вполне может быть, что французские трудящиеся… Додумать она не успела. Потому что офицер удовлетворенно кивнул и что-то сказал танкисту. Тот молча наклонил голову и, протянув руку, как-то очень красиво наполнил бокал, стоящий напротив Вилоры. После чего долил в бокал офицера и в последнюю очередь немного плеснул толстому немцу. Вилора даже про себя восхитилась: как вроде бы одним и тем же движением он сумел выразить несколько разных чувств. Ей он наливал вино с этаким изяществом, будто пританцовывая, офицеру с глубоким почтением, а толстяку небрежно, будто бросая милостыню. И оказался настолько выразителен, что это поняли все. Губы офицера вновь тронула улыбка, а толстяк побагровел и насупился…
Когда Вилора, слегка хмельная, вернулась в конюшню, там уже все бурлило. Толстый немец стоял посреди двора и что-то орал. Двери прачечной были распахнуты, и оттуда, щурясь от яркого света, выходили женщины. Вилора довольно и немножко гордо кивнула сама себе. О, как!
- Что случилось? - послышался из-за спины голос Симы.
Вилора счастливо улыбнулась.
- А я немцев раскрутила наших отпустить.
- Всех?
Вилора мотнула головой.
- Пока только женщин. Но Курт обещал, что чуть позже отпустят и остальных…
Когда они покончили с омлетом, герр гауптман спросил, как он может отблагодарить "очаровательную фрейлейн хирурга" за спасение его жизни. Вилора ждала этого вопроса, вернее, нет… не ждала, но очень на него надеялась. Поэтому выпалила сразу:
- А вы отпустите нас.
Толстый немец дернулся.
- Прошу простить, фрейлейн лейтенант (похоже, он специально назвал ее лейтенантом, чтобы подчеркнуть принадлежность к армии), но ви есть военнопленный. И ваш просьб не имеет смысла.
- А я вас не спрашиваю! - огрызнулась Вилора. - Переводите - так переводите.
Толстяк сердито поджал губы и раздраженно заговорил. Офицер выслушал его, потом задумчиво повертел в руках бокал с остатками вина и… внезапно улыбнулся. А затем заговорил. Причем толстый фриц, услышав его, вытаращил глаза и даже попытался что-то возразить, но офицер оборвал его одной фразой. Вновь что-то сказал весьма повелительным тоном. Толстяк снова побагровел, причем еще сильнее, чем прежде, повернулся к Вилоре и заговорил явно с натугой.
- Герр гауптман говорит, что это можно сделать. Во всяком случае, в отношений женщин. Только они должны для этого снять форму и зарегистрироваться в местный управа как гражданский лицо. Что же касается мужчин, то с этим может быть немножко сложно. Но герр гауптман готов поспособствовать и этому. С один условий.
- Каким? - с замиранием сердца спросила Вилора. Да она была готова выполнить любое условие. Даже если бы он потребовал, чтобы взамен ее саму заперли бы в подвале. Или даже расстреляли. Пусть! Зато все остальные останутся живы.
- Здоровье герр гауптман пока находится в не очень хороший состояний, поэтому герр гауптман просит вас остаться при его персона до полный выздоровлений.
Вилора вздрогнула. Как?! Ей?! С этим немцем?! Ну то есть он вроде как оказался вполне себе ничего, даже где-то симпатичный, но он же враг, фашист, буржуй недобитый! Да она никогда…
Офицер развел руками и что-то произнес. Толстяк довольно хмыкнул.
- В противном случае герр гауптман просто не рискнет отправиться в Брест-Литовск, чтобы переговорить с комендант. А только лишь комендант может принять решение относительно ваш пленный мужчины.
Вилора опустила голову. Что делать? Нет, если бы ей угрожали пытками, расстрелом, она бы нашла что ответить. Она бы просто… да, рассмеялась бы им в лицо. И гордо встретила бы смерть. А тут…
Офицер вновь заговорил. Толстяк прислушался, а затем довольно захихикал.
- Герр гауптман говорит, что у него появился идея предложить герр комендант воспользоваться ваш госпиталь для оказания помощи раненый пленный. У нас сейчас образоваться очень много ваш пленный. И среди них много раненый. Так что если бы ему удалось убедить герр комендант использовать ваш госпиталь для лечений раненый пленный, вы спасти много жизнь и пленный.
- У нас не госпиталь, а медсанбат, - огрызнулась Вилора. - И потом, из хирургов я осталась одна. Если я уеду, кто будет лечить наших пленных?
Толстяк на мгновение задумался, а затем ответил сам:
- Ваш более старший хирург оказался очень мужественный официр и отказался лечить наш солдат унд официр. Я думаю, что среди ваш пленный тоже есть такой. Но ваш пленный солдат унд официр они будут лечить. Так что все в порядке. - Он замолчал, испытующе глядя на Вилору.
Девушка напряженно размышляла, закусив губу. Что делать-то? Некоторое время в комнате висела напряженная тишина, наконец офицер произнес еще какую-то фразу. Толстяк торопливо перевел:
- Герр гауптман обещает, что как только его здоровье уже ничего не угрожать, он вернет вас обратно.
Вилора вздохнула:
- Ладно, я согласна.
Толстяк быстро оттарабанил что-то офицеру, угодливо хихикнув при этом, и вскочил на ноги:
- Я немедленно идти распоряжаться насчет женщин, а вы пока заканчивать завтрак с герр гауптман… - И он вышел из комнаты. Когда Вилора вновь повернулась к герру гауптману, дюжий танкист уже заканчивал вновь наполнять ее бокал. Офицер приподнял свой и улыбнулся.
- Курт, - четко сказал он и качнул бокалом в свою сторону.
Вилора вымученно улыбнулась в ответ и тихонько буркнула:
- Вилора, - после чего собралась с духом и ухнула весь бокал залпом. Она не собиралась тут рассиживаться, когда там девчат будут выпускать из прачечной…
* * *
Сима насторожилась.
- Да ты что, пьяная, что ли?
Вилора смутилась.
- Ну… чуть-чуть.
Сима поджала губы.
- С фашистами пьешь?
Вилора разозлилась, она договорилась о том, чтобы их освободить, а Симка тут ей в глаза тыкает одним бокалом… ну двумя.
- А сама бы пошла и всех освободила, если такая умная!
- Меня никто не приглашал! - огрызнулась Сима. - А пригласили бы - я бы им так дала, что все глазенки бы их бесстыжие повыскакивали! И уж точно пить бы с ними не стала.
Вилора почувствовала, как у нее задрожали губы. Она резко отвернулась и бросилась в процедурную. Ну зачем Сима так?.. Как будто Вилора сделала что-то совсем постыдное… Ну да, ну сделала, но она же не для себя! Для всех. Ее же всегда так учили: подчинять личное общественному, в первую очередь думать о других. То есть, конечно, было бы в сто раз лучше, если бы ради других она пошла на муки, на пытки, на расстрел, наконец. Тогда бы все было правильно. Все понятно. Но неужели Сима думает, что ей было приятно торчать в той хате, за тем столом и пить с фашистами это дурацкое вино? Но она же смогла заставить их (ладно, уговорить) выпустить всех наших. Ну почти…
Вечером Вилора сидела на поленнице, обхватив колени руками, и смотрела в одну точку. То, что она всех спасла, никто не оценил. Для остальных более важным оказалось то, что она лечила немцев, а также пила с ними. Об этом узнали все. Сима постаралась. Женщины шушукались по углам и отводили глаза, едва встретившись с ней взглядом. Вилора почувствовала себя отверженной. Хорошо еще, что никто не знал, что она согласилась сопровождать того офицера (называть его Куртом, как тогда, в легком подпитии, она теперь не рисковала даже в мыслях).
Сзади кто-то подошел. Вилора продолжала сидеть, не оглядываясь.
- Вилор, а Вилор… - послышался голос Симы.
- Чего тебе? - угрюмо отозвалась она.
- А когда ребят-то освободят?
Вилора поджала губы и сначала решила не отвечать. Вот еще, разговаривать с ней, предательницей! Но Сима снова позвала:
- Вилора… - И в ее голосе почувствовалась такая мука, такая тревога за своего Пашку, что Вилора не выдержала.
- Да не знаю я! Немец обещал переговорить с комендантом. Ну чтобы тут сделали что-то вроде госпиталя для наших раненых пленных. И для этого освободили ребят.
- С каким комендантом? - не поняла ее Сима. - С этим толстым, что ль?
- Да нет, который в Бресте, - пояснила Вилора.
- Так чего сидишь-то?
Вилора аж вздрогнула от того, как резко изменились тон и голос Симы.
- Давай беги к своему немцу - пускай едет! А то только вино с ним пить горазда!
Вилора взвилась, разворачиваясь к Симе:
- Ах ты… ты что такое говоришь? Какой он мой-то?
- А ты ударь меня, - зло бросила Сима, - тебе нынче все можно. Ты с немцами вон вино пьешь. А Пашка мой… - Она резко развернулась и двинулась прочь, гордо вскинув голову.
А Вилора осталась стоять, давясь слезами и изо всех сил закусив губу, чтобы не разреветься в голос…
- Фрейлейн лейтенант?
Вилора оторвалась от стола в процедурной, сидя за которым плакала, и подняла голову. В проеме двери стоял все тот же толстый фриц, ставший первопричиной всех ее мучений. Ну да, конечно, а кого еще она там могла ожидать?
- Ну чего еще?
- По-моему, вам необходимо осмотреть ваш пациент.
Вилора шумно выдохнула.
- Не буду я никого осматривать.
Толстяк удивленно вздернул голову.
- Ви хотеть расторгнуть тот договор, который ви заключить с герр гауптман?
Вилора стиснула зубы. Расторгнуть?.. Ох, как ей этого хотелось! Раз они все так с ней, так пусть возвращаются обратно в прачечную. И Симкин Пашка тоже пусть сидит в подвале. Но… она ведь комсомолка. А значит, должна быть стойкой. И думать прежде всего о других. А это… ну ведь она же была готова на муки. Только тогда подразумевалось, что мучить ее будут враги. А друзья будут ее поддерживать и гордиться ею, но отчего-то все получилось наоборот. Что ж… она должна вынести и это. И все равно спасти всех. И даже Симкиного Пашку. Когда-нибудь потом, в будущем, они поймут, что она сделала для них, и оценят ее жертву. И вот тогда… Что будет тогда, у Вилоры не вырисовывалось. Потому что настоящие герои, которых понимали и оценивали, всегда при этом героически погибали. А ей погибать пока не хотелось. Тем более пока с героической гибелью не складывалось, потому что все, кто погиб до сих пор, сделали это как-то не слишком героически. Не спасая кого-то или не забирая с собой тучу окруживших их врагов, как она читала в книжках, а походя, от пулеметной очереди или одиночного выстрела из пистолета. Никому и ничего своей гибелью не доказав.
- Так ви идти?
Вилора тяжело вздохнула.
- Да, сейчас. - Она поднялась на ноги и, подойдя к рукомойнику, наскоро умылась. После чего пару раз провела гребешком по волосам и, подтянув стоявшую рядом санитарную сумку, накинула лямку на плечо.
- Пошли.
Едва они вошли в горницу, как в глаза Вилоре тут же бросился стол. Он стоял на том же месте и явно был сервирован, только сверху еще укрыт наброшенным широким рушником. Она остановилась и, сурово поджав губы, развернулась к толстяку.
- Передайте герру гауптману, что я с ним ужинать не собираюсь.
Офицер молча выслушал ответ, затем перевел взгляд на Вилору и несколько мгновений рассматривал ее. Затем улыбнулся и заговорил. Толстяк тут же начал переводить:
- Герр гауптман не настаивает. Тем более что он собирался предложить поужинать только после осмотра. Ему не терпится поскорее выполнить данное вам обещание и посодействовать освобождению остальных ваших товарищи. Так что если ви после осмотра винесете вердикт, что он есть транспортабелен, он готов завтра же выехать в Брест-Литовск для встречи с комендант.
Вилора слегка помягчела. Готов, значит… это хорошо. Конечно, с таким ранением ему надо бы еще полежать, и, если бы это был советский офицер, она бы непременно настояла на этом, но что касается фрица… В конце концов, если даже и подохнет - туда ему и дорога. Так что она непременно вынесет вердикт, что он готов к транспортировке.
К ее удивлению, рана выглядела вполне прилично. Нигде никаких нагноений, а по краям уже даже начала затягиваться. Не слишком объяснимо для, считай, первого дня. Наложив новую повязку, Вилора сообщила, что пациент вполне может выдержать небольшой переезд, вымыла руки и уже совсем собралась идти, как офицер снова заговорил:
- Герр гауптман интересуется, кушать ли ви сегодня хоть что-нибудь.
Вилора нахмурилась. Какой там ела - кусок в горло не лез. Но не говорить же этому… И она молча кивнула. Толстяк неодобрительно покачал головой:
- Не следует говорить неправду. Я точно знать, что ви ничего не кушать.
- А вам-то какое дело? - огрызнулась Вилора.
В этот момент офицер вновь подал голос.
- Герр гауптман предлагает вам немного перекусить, - тут же включился толстяк. - Если ви не хотеть, то не будет никакой вино. Но он настоятельно рекомендует вам попробовать настоящий французский гусиный печень. Они называть это фуагра.
Дюжий танкист, непонятно как возникший у стола (когда Вилора только вошла в избу, его точно не было), сдернул с него широкий рушник, открыв взору девушки небывалое великолепие. То, что стояло на столе сейчас, не шло ни в какое сравнение с завтраком. И если с утра она думала, что словосочетание "скромная трапеза" было всего лишь риторической фигурой речи, то сейчас вынуждена была признать, что да, завтрак был именно скромным. От увиденного Вилора почувствовала, как ее рот наполняется слюной. И сразу же жутко заболел живот. Девушка едва не охнула. Ведь действительно за весь день во рту маковой росинки не было. И не будет. Ну не Симку же просить пожрать принести. А к остальным она и сама не подойдет. Вилора нерешительно покосилась на дверь и растерянно пробормотала:
- Ну если только чуть-чуть…
Дюжий танкист понял ее без перевода и изящным движением отодвинул стул.
Ужин, несмотря на ее опасения, прошел хорошо. Первые десять минут, пока Вилора, настороженно косясь на немцев, осторожно пробовала все эти деликатесы, которые со сноровкой опытного официанта подкладывал ей на тарелку танкист, мужчины деликатно молчали. Гусиная печень, которую толстяк обозвал странным словом "фуагра", произвела двоякое впечатление. С одной стороны - понравилось. С другой - ее почему-то подавали с вареньем, а мясное с вареньем в голове как-то совершенно не ассоциировалось. После смерти матери все заботы по хозяйству легли на ее плечи, поэтому готовить Вилора умела, и неплохо. Но вот такое сочетание ей даже в голову не приходило. Очень понравилось воздушное печенье, которое герр гауптман обозвал берлинским.