Миних был дома, изучал план какого-то укрепления и тихо возмущался устарелостью конструкции. Узнав, что Баглир принес проект, взглянул на записку по диагонали.
- Отчего же нельзя? - спросил он. - Очень даже можно. И весьма полезно. И экономически, и - стратегически. Имеем: изрытый скалами штормовой Зунд и тихий, уютный канал, в котором утонуть можно - только если очень хотеть. Куда пойдет торговый корабль, если плата за проход каналом не велика? А это весь морской грузопоток России, Швеции, Польши, Пруссии, исходящий из Балтики в Северное море. Нет, ты еще умнее Манштейна. Везет же мне на порученцев, а? Завтра же подсуну императору. Или лучше прихвачу тебя с собой. А то тебя уже почти месяц при дворе не видали. На маскераде третьего дня почему не был? Как капитан гвардии имел право.
- Но экселенц! Я ведь и так Янусом двуликим отходил месяца два, и без маски мне приятнее. Хотя на улицах, бывает, пугаются.
- При дворе надо бывать. Иначе забудут. Память у царей короткая.
А вечером все в той же ресторации он встретил Комаровича. Прапорщик пил водку, на закуску никакого внимания не обращая. При этом строил свирепые гримасы, будто водка была его смертельным врагом. Рядом с ним, лицами в салат, возлежали еще двое конноартиллеристов: прапорщик и подпоручик.
- Кого я вижу! - обрадовался Баглир. - Догоняете друзей?
Комарович недовольно зыркнул на него, дернул щекой. Выглядел он едва не хуже Миниха - лет на шестьдесят старше, чем был.
- Наши лафеты Вильбоа велел изрубить в щепу, - сообщил, дыша в лицо водкой и луком, - и заменить на старый образец. За счет нашего жалованья, заметь, - прервался и из последних сил выдохнул: - Сволочь.
- Подлец, - согласился Баглир. - Но как он посмел? Проект же был утвержден высочайше!
Комарович не ответил, присоединившись к товарищам. Баглир же изловил лихача и велел гнать к конноартиллеристам. Часовые перед входом в расположение его не пустили.
- Пароль!
- Запал!
- Неверно, проваливай!
- С утра было верно, - опешил Баглир, - а теперь нет, морда?
- Не положено разговаривать, проваливай, стрелять буду! - часовой разозлился от обычного начальственного хамства. С чего бы?
- Разводящего позови! Я - ротмистр лейб-гвардии кирасирского полка князь Тембенчинский! По техническому вопросу к поручику Кужелеву.
- А хрен тебе разводящий!
Все-таки Баглир слишком много общался с немцами: с Минихом, с фон Фермойленом и другими кирасирами, с Сиверсом, наконец. Поэтому такой неуставной ответ его ошеломил, как дубиной по черепу. И разозлил.
- По уставу обязан позвать, - заявил Баглир. - Вас двое, один может сходить.
Голос его стал ласковым. Нехорошо ласковым.
- Ступайте прочь!
Часовые тоже не были в себе уверены. Понимали, что нарушают. Ружья держали нетвердо. И Баглир решил прорываться.
Стрелять в него не стали - не успели. Баглир ударил с обеих рук - стальные наручи, столь гармонично смотревшиеся с кирасирским панцирем, пришлись им обоим несколько выше виска - и потому упали оба без чувств, но не без жизни. Баглир поднял их мушкеты, с трудом вскинул на плечо - для него они были тяжеловаты.
Дворик был замусорен деревянной щепой и какими-то железками. Пушки валялись здесь же - без лафетов вообще. Над одной из них сидел Кужелев. Баглир сначала решил, что он пьян - поручик мерно раскачивался и шепотом разговаривал с холодной бронзой. Однако Кужелев был трезв, и глаза его были сухи.
- Что произошло? - спросил Баглир, вываливая перед Кужелевым ружья. - Я снял часовых, они не принимали утренний пароль. Я понял, что Вильбоа уничтожил лафеты? Где вообще все?
- Не знаю. Командир, кажется, пошел домой. Нет, не пить и не стреляться. Просто - полежать. Остальные - кто куда. Если никому не нужна честная служба, к чему служить вообще? А пароли поменял Вильбоа - из вредности, что ли? Он сказал, что лафет устарел - а проекту полугода нет! И велел заменить на едва не полувековую древность… Как подчиняться таким ослам? Как вообще служить после этого?
- Нет, Вильбоа не осел. Он царедворец. Ты понимаешь - ваша батарея теперь небоеспособна, и надолго. Зачем-то ему это надо. Иначе велел бы просто поменять лафеты - тихо да мирно. А то - изрубили в куски. А вы слишком привыкли служить под хорошим человеком, под Шуваловым, под Петром Иванычем. И страдаете, а надо противодействовать. Мой отец, например, знал, что меня должны убить - ни за что, несправедливо, но выкрутился. Я завтра иду к царю - докладывать один прожект. Придумай - как утопить фельдцейхмейстера.
Но Кужелев придумывать был не в состоянии.
Баглир тоже ничего не мог измыслить.
- Значит, надо действовать методически, - заявил он. - Ты кто? Ты боевой офицер, дворянин. Твой метод будет дать Вильбоа по морде и обвинить в уничтожении батареи. Назвать шпионом: шведским, прусским… Нет, Пруссия сейчас в фаворе. Вот оно - датским. Вызвать его на дуэль. Поднять шум. Такой, чтобы до императора уже завтра дошел, и не позднее двенадцати часов. Тогда у меня аудиенция. Я - офицер, князь, но штабная крыса, бюрократ. Я должен на фельдцейхмейстера что-то накопать. Ну - за дело.
И ушел.
Кужелев вышел к воротам, у которых под грибком лежали часовые, и стал вхлест разделывать их физиономии, даже не удостоверившись - а живы ли. Те застенали - и получили полной мерой. За то, что пропустили Баглира. И за то, что не позвали, за отсутствием разводящего - куда-то ушел, скотина! - хотя бы его, Кужелева. Когда поручик устал и пошел искать фельдцейхмейстера, один из часовых сказал другому:
- Вот так всегда. Енералы на офицерах, а офицеры - на солдатах зло срывают. Бьют всегда вниз по старшинству.
Он был не совсем прав. Кужелев исполнил свою часть задачи великолепно точно и искренне. Вошел в Арсенал с парадного хода, сквозь римскую колоннаду. Даже Брутом себя почувствовал. Выждал выхода графа Вильбоа, набрал в грудь побольше воздуха - и шагнул навстречу славе…
Когда его влекли на гауптвахту, поручик ни о чем не жалел. Только гадал: получится ли у Тембенчинского - добить.
А Баглир явился в Арсенал с другого хода. Не скандалить - копать. И ведь накопал же. Далось это ему нелегко - и случайно. Просто - когда он, за полночь, заказал в арсенальной каморе чертежи старых лафетов, то, скользнув скучным взглядом, довольно хихикнул, приосанился - и пошел спать, унося с собой взятые под роспись бумаги. Архивариусу пришлось заплатить - но находка того стоила.
С утра Баглир услышал новую сплетню - про то, как некий артиллерийский поручик набросился на своего шефа, плевал ему в лицо и обвинял в измене государю и отечеству. Все шло по плану.
Проект канала привел Петра в наилучшее расположение духа. Он касался Голштинии и был полезен всей громадной державе, создавал пользу не только России, но и некоторым соседним государствам - а значит, создавал влияние. Один недостаток - проект был дорог. Даже если методом деда, дракона московского, загнать на стройку сотню тысяч подневольных, дармовых мужиков.
- Ничего, - сказал он, - средства изыщем. Мне вот сенат пол года тому статую из золота воздвигать собирался… Значит, деньги в стране есть!
Миниха он пообещал назначить руководителем работ. После чего начал прощаться, жалуясь на беспорядки в артиллерийском ведомстве, по поводу которых приходится опять давать указания генералу Вильбоа. Тут-то Баглир и выложил свои пожелтевшие от времени карты. Когда фельдцейхмейстер вошел в императорский кабинет, царь ему и слова вымолвить не дал.
- На этом эскизе - моя подпись. На этом - никакой! - орал Петр на фельдцейхмейстера, брызжа слюной в вытянутое в струнку существо, ничего общего с вальяжным барином, который вошел для доклада царю, не имеющее - за исключением одежды. Да и та стала как с чужого плеча - Вильбоа, такой кругленький, весь вдруг вжался и ужался, и дышать не смел. - Никакой вообще! По невизированным чертежам двадцать лет изготавливалось вооружение - вот такой бардак был при моей покойной тетушке Елизавете! Но как посмели вы предпочесть обтерханную бумажку, пригодную разве для использования в сортире, другой - с моей собственной подписью?! Как?! Или верно кричал тот отправленный вами под арест поручик, что вы есть датский шпион, боеготовность нашей армии подрывающий?
Петр задохнулся, ухватил со стола графин с водой, забыв про стакан, жадными глотками пропустил под кадыком несколько комков жидкости. Не переведя дух, выплеснул остатки в лицо генералу, там как раз оставалось на хороший плевок, крупные капли воды покатились по лицу Вильбоа, как крокодиловы слезы. На боевого генерала, совсем не труса, покинувшего поля сражений только из-за вскрывшихся старых и полученных новых ран, жалко было смотреть. В его глазах плескалась не обида - неверие, что с ним, заслуженным человеком, можно так поступить.
- Я напрасно пошел на поводу у жены, назначив вас, Александр Вильгельмович, на ответственный пост, - неожиданно тихо и спокойно продолжил Петр. - Я понимаю: вы не шпион, вы просто недоумок - как и все ее окружение. Поэтому арестовывать вас я не буду. Просто вы перестанете быть фельдцейхмейстером, как только я отыщу подходящую замену. И пока вы еще в должности - не смейте делать ничего, особенно - тому поручику. Он был почти прав. Иначе - вздерну.
Генерал выскочил за дверь резво, напомнив Баглиру сибирских кабанчиков и сырое мясо. Его замутило, зато жалость к Александру Вильгельмовичу сразу прошла. Болен - не становись на ответственный пост. Своей честью дорожишь - не мажь чужую. А иначе - не генерал ты, а поросенок. Миних между тем взялся рассматривать на просвет пожелтевшие свитки.
- А подпись-то была, - заявил фельдмаршал, когда они с Баглиром качались в карете, возвращаясь восвояси, - только вытравлена. Анна Леопольдовна… И дата - 1740 год. Точно. Помню - тогда я принял на вооружение новое легкое орудие. А подпись потравили, выходит, в начале правления Елизаветы Петровны. Об императоре Иване, что в Шлиссельбурге сидит, память изводили. Твой прокол, Михель. Император - человек доверчивый, он подробно рассматривать бумаги не стал. Вот Вильбоа мог бы. Но, интригуя в политике нынешней, плохо помнит былую. А ты - не слишком увлекайся подковерной борьбой. Недостойно. И опасно. Стоил ли того какой-то лафет?
Баглир молчал. Он был полностью согласен со своим покровителем. Но уверен - лафет лишь ничтожная часть неведомого целого. Настоящего, крупного и опасного заговора. И пока пружинящие рессоры пересчитывали окатанные тысячами колес булыжники, он тоже пересчитывал вытрепавшиеся из плотной ткани заговора нити.
Имелось: Вильбоа, который, оказывается, креатура Екатерины, - только что уничтожил самую боеспособную гвардейскую часть. В гвардии есть два вида частей - которые недавно сформированы из людей, привыкших служить и еще не развращенных, - назовем их молодой гвардией. И те, что от Петра Великого и Анны Ивановны, что двадцать лет прожили весело, в чести и безделье. Их назовем старой. Первые спокойно тянут лямку. Вторые - раздражены, что их, вольных мустангов, позапрягли в уставный воз.
Предположим, по индукции, - ниточка от Вильбоа идет на самый верх. Иначе, право, неинтересно. Сама Екатерина с гвардией заигрывает. Да что там заигрывает - любится. Раз. Император с ней постоянно собачится. Все, связанное с женой, вызывает у него раздражение. Два. Имеем: свара внутри императорской фамилии. Три.
Применим дедукцию - спустимся с престолов вниз. Итак, Гришка Орлов, царицын любовник, - измайловец. То есть старая гвардия. Раз. И он ей очень зачем-то нужен. Настолько, что Екатерина боится перепихнуться с кем-нибудь другим. Судя по слухам, прежде за ней такого не водилось. Два. Разгромленные конноартиллеристы - молодая гвардия. Три. Уже можно производить синтез, но чего-то не хватает. Есть! Император хочет отправить гвардию на войну - а в столичный гарнизон понемногу вводит армейские полки. Получается - столичный гарнизон четко раздернут на половинки.
Поехали снова вверх. Конноартиллеристы долго небоеспособными не будут. Если это не простая мелкая пакость, что сомнительно, то - скоро грянет. И активной стороной будут именно екатерининцы. И они боятся серьезного сопротивления - значит, ожидается не просто цареубийство, а военный переворот. И как же это будет выглядеть?
Баглир представил себе карту Петербурга. Василеостровский ромб, налево - Петроградская сторона, направо - Выборгская. Армейские части - полки Ингерманландский и Астраханский - стоят на острове. Две жирные красные кляксы: они за Петра. У них шефами его генерал-адъютанты, и если не обработали как надо личный состав - то на что они вообще годны? Вот, вокруг дворцов - Летнего, старого, деревянного Зимнего - и нового, растреллиевского - три синие кляксы: преображенцы, семеновцы, измайловцы. Еще одна клякса, синяя, - конногвардейцы. Эти самые изнеженные, а начальник у них теперь самый крутенький, дядя царя Георг-Людвиг. Так затянул гайки, что в случае чего будет растерзан. Конноартиллеристы - на ближайший месяц их можно не считать. Одна красная метка: друзья-кирасиры. До чего неприятно: кругом синё! Отношение сил: четыре полка к трем в пользу Екатерины. Но: армейцев на Васильевском можно блокировать, и очень легко. Например, взорвать мосты. Или поставить на каждом по батарее полевых пушек. У старой гвардии же есть полковая артиллерия. И тогда - четыре к одному.
Понятно, почему Петр все больше времени проводит за городом. В Петербурге он как в мышеловке!
Баглир мысленно изменил масштаб. Петербург превратился в синюю точку. А вот красная точка - голштинцы. Можно сказать, легион. Потому как на дивизию не тянут и имеют всё свое: конницу, артиллерию, пехоту. Их тысячи полторы, из них треть - новобранцы, совсем зеленые. Если принять, что кирасир в городе выбили, - Баглира пронял озноб, - но царь выбрался, - эти его не спасут. Любой гвардейский полк численно больше, чем вся голштинская армия. Окружные гарнизоны - на чью сторону встанут, неясно. Вероятно, примкнут к тому, кто будет сильнее, - то есть к Екатерине.
Неприятно.
Первым порывом было - бежать к царю. Или хоть к Миниху. Но Баглир быстро остыл. Доказательств не было. Царь или сам знает, или не убедишь. А за Минихом нет пока реальной силы. И он решил рассказать все своему полковому командиру.
Фон Фермойлен сперва назвал его измышления апокалипсическими вариациями. А потом созвал штаб. И поставил задачу - как спасти полк, не изменив присяге. Так возник своеобразный заговор против заговора.
Топографический отдел и колонновожатые получили задание разработать пути прорыва из города. Под предлогом будущего смотра оказалось возможным предельно занять солдат. При этом вводилась строжайшая экономия боезапаса - ожидалось, что истраченное на учение Вильбоа, пока еще сохраняющий свой пост, восполнить не поторопится.
Прошла неделя, другая. Все оставалось тихо. Только гвардейцы стали на непонятные деньги пить с армейскими офицерами, ругая новые порядки. Полк расслабился. Фон Фермойлен выразил Баглиру ерническую благодарность за своеобразное учение, которое по его инициативе было произведено.
Тут-то и началось.
Баглир сидел в полковой канцелярии и слушал очередной анекдот из жизни военных чиновников, когда возле расположения стали появляться странные полуобмундированные субъекты, кричащие, что император-де упал на охоте с коня и расшибся насмерть. И что теперь - Екатерина. Солдаты слушали.
Баглир выскочил на крыльцо - и чуть не врезался в подполковника.
- Ты был прав, Михаил Петрович, - заметил тот невозмутимо, будто проиграл спор о завтрашней погоде. - Надо послать к государю, он в Ораниенбауме. Ты легче всех, у тебя, извини, стать гусарская. Бери свою Искорку - и вперед!
Только сначала надо было выйти.
Полк был построен, и фон Фермойлен что-то говорил убедительное про присягу, про цесаревича Павла. Это придумал один из штабных. Мол, законный наследник-то - Павел. Вот и неслось по рядам кирасир: "Верно говорит. Пехтура под водку про Павлика-то и забыла! Того и гляди, вздыбачат на нас немку ангальтскую. Командир сам немец, а понимает… Ну не робей! Грудью подайся, не хнычь, равняйся!"
Снаружи еще кричали: "Вяжи офицерей - немчуру", - когда в раздавшиеся створки ворот с аляповато намалеванными орлами, украсившими собой вход во время подготовки к мнимому смотру, хлынула тяжелая кавалерия - выряженная как на парад. Редкое петербургское солнце сияло на нагрудниках, вились конские хвосты на римских шлемах.
Беспорядочную пехоту попросту раздвинуло. Палаши разом поднялись, опустились - поднялись снова багряными. Внизу, под копытами, чавкало зазевавшееся кровавое месиво, бывшее некогда людьми. Не всегда врагами - но всегда зазевавшимися. Шли бойко, квартал за кварталом, выворачивались проходными дворами, минуя организованные заслоны, а неорганизованные препятствия рубя - будь то люди или животные, солдаты или обыватели, без всякой разницы. Навстречу вылетела лава - конногвардейцы. Старые синие мундиры - длиной едва не до щиколоток - распахнуты, париков нет - зато в руках сабли. Впереди - знакомые лица. Хитрово, Потемкин, Ласунский, Ржевский… В одних кабаках пили, били друг другу морды… С разбега схлестнулись - и пошло. Кирасирам повезло, кони неприятелей шарахнулись от Баглира. Фермойлен развалил Ласунского наискось, срубив с головой плечо и руку с саблей. Конногвардейцы быстро опомнились. Их клинки все чаще звякали о панцири кирасир, царапая двуглавые гербы. Но броня спасала не всех - и тонкая белая замша кирасирских мундиров покрывалась алым. Разгон был потерян. Всадники стояли и рубились.
- Ротмистр, пора!
Баглир рванулся вбок, по еще не перекрытому проулку, поторапливая Искорку пятками - шпор он не признавал принципиально. За ним устремились несколько конногвардейцев - их перехватили.
На мосту через Неву команда солдат-семеновцев непривычно ворочала пушку. Орудие было дошуваловское, чрезмерно тяжелое. Поодаль маячил передок с впряженными в него восемью парами лошадей. Баглир выхватил ятаган, примериваясь, как бы ловчее проскочить мимо. Вдруг рядом оказалась тень. Он обернулся - всадник в зеленом мундире махнул рукой в сторону моста.
Преображенец… Но - в компании десятка кирасир, многие - еле в седлах держатся. А, Измайлов. Этот - за Петра. И с ним - ротмистр Чуплегов, товарищ по полку. Он же был в увольнении…
- Как там наши? - спросил.
- После поговорите. - Генерал-поручик Измайлов не был склонен ждать. - На прорыв!
Выскочили. Пушка нервно бухнула. Ядро просвистело где-то недалеко. Баглир отмахнул ятаганом чью-то голову - Искорка одним прыжком вынесла к упряжке с зарядами, только начавшей разгоняться. Оставленный при лошадях солдатик бросил поводья, схватил ружье и стал неуклюже тыкать в сторону преследователя. Тут лошади почувствовали Баглира, рванули - солдат свалился набок. Баглир перескочил с Искорки на одну из лошадей передней пары - на манер форейтора, быстро и зло - дергая поводья так, что железные части узды били лошадей по зубам, - подчинил лошадей. Жестоко - а что поделать? Приучать к себе - недели нужны. Рядом показался Измайлов.
- Пушку взяли, Михаил Львович? - спросил его Баглир.
- Там Чуплегов возится, помоги ему - ты же у нас почти артиллерист.