– Почему бы и нет… – Этого вопроса я уже не опасался, так как успел за время своей попаданческой эпопеи придумать себе легенду, кстати весьма похожую на мою реальную жизнь, только в другом антураже. – В свое время я предпочел науку жизни в достатке и сибаритствованию. Потом наука уступила военной карьере. Как ни странно, родственники, на попечении которых я находился после смерти родителей, этому не воспротивились…
Киплинг внимательно слушал и как пулемет строчил карандашом в большом блокноте. Я из любопытства краем глаза пытался в него заглянуть, но ничего так и не разобрал в жутких каракулях.
Дальше последовало много вопросов. Киплинг задавал их напористо, словно вступая в словесную драку. Не знаю, как на самом деле, но мне показалось, что он пытается выведать у меня нечто, совпадающее со своим личным мнением о Майкле Игле.
– Так зачем вы здесь? Какие-то счеты с Британией?
– Счетов никаких нет. И не было. Хотя признаюсь, порой политика вашей страны меня просто бесит. Но личные причины ненавидеть Британию у меня отсутствуют. Даже совсем наоборот. Зачем я здесь? Скажем так, просто не смог остаться в стороне, когда ваша громадная империя стала душить этот свободолюбивый народ. Представьте себе, что вы видите на улице мальчишку, которого избивают несколько дюжих хулиганов. Мальчик гораздо младше, у него разбито в кровь лицо, содраны колени, но он не бежит, а храбро защищается изо всех сил, хотя прекрасно понимает, кто в итоге победит. На чьей вы будете стороне? В моем отряде представители семи национальностей. Не буду отрицать, что часть из них люто ненавидит Британию, но большинство здесь по той же причине, что и я.
– Позволю себе напомнить вам, – сухо заметил Киплинг, оторвавшись от блокнота, – что первыми начали боевые действия буры.
– Редьярд, мы с вами взрослые люди и прекрасно понимаем, что́ здесь к чему. Формально – да, буры первые начали атаковать, а в реальности Британия начала войну против них уже давно. Задолго до того, как прозвучали первые выстрелы. И озвученные ею причины этой войны просто смешны. Вам на самом деле нет никакого дела до туземцев и их прав, а вот золото и алмазы придутся впору, потому что империи нужны ресурсы, ибо без них она начнет пожирать сама себя. Самое любопытное – не знаю, понимаете ли вы, но эту войну начали даже не буры и не Британия, а банки, которым плевать на национальную принадлежность прибыли. Но не буду углубляться в эту тему. Попробуйте кофе. Это настоящий ямайский "Блю Маунтин". Мой повар готовит его просто восхитительно. Так какой следующий вопрос?..
– Что вы чувствуете, когда убиваете своих врагов? – слегка растерянно выдал писатель.
– Это сложное многогранное чувство, – невольно задумался я, – и разное по временным рамкам. Сначала удовлетворение от хорошо сделанной работы, радость от того, что умерли они, а не я, потом приходят сомнения и сожаление. И даже страх. Сейчас – не для записи… Знаете, Редьярд, я даже специально оформил гражданство Республик, чтобы хоть как-то оправдаться перед собой. Когда защищаешь свою Родину от врагов, убивать легче. И убиваю я не по своему желанию, а по необходимости. Мечтаю о том времени, когда больше никогда не возьму в руки оружие, чтобы забирать жизни людей. Потому что этот груз на сердце меня когда-нибудь доконает. Вы можете не верить, но, увы, это так.
Не знаю, насколько искренне все это прозвучало в моем исполнении, но выражение лица у Киплинга стало примерно такое же, как у ребенка, прямо сейчас узнавшего, что Деда Мороза на самом деле нет.
Что, разочаровал тебя отъявленный мерзавец и душегуб Майкл Игл? Разочаровал, сам вижу. Не такой уж душегуб и не совсем мерзавец оказался на поверку. Да? Ничего, то ли еще будет. Я из тебя воспитаю еще одного образцового агента влияния, дай только время.
М-да… давно подозревал, что во мне умер великий актер. А может, еще и не умер. Впрочем, справедливости ради скажу, что, за некоторым исключением, я сказал ему чистую правду. Эти тысячи трупов в моем исполнении… Словом, беспокоят они меня.
– Вы боитесь умереть? – неожиданно поинтересовался писатель, смотря на стервятников, красиво парящих в пышущем жаром ультрамариновом небе.
– Конечно, – улыбнулся я, – очень боюсь.
– Насколько я знаю, – писатель недоверчиво покачал головой, – за вами есть громкие дела, на которые трус просто не решился бы.
– Трусость и боязнь смерти – совершенно разные вещи, Редьярд. Всем живым существам свойственно бояться смерти. Это в них заложено природой… – Я не договорил, потому что в лагерь на полном скаку влетел Степан, круто осадил коня, спрыгнул с седла и, бросив поводья первому попавшемуся бойцу, подбежал ко мне.
– Едут, Ляксандрыч. Как ее… ну, телега с трубой…
– Дрезина. Одна?
– Нет. Тащит за собой еще одно корыто. На нем пара десятков солдатиков с охвицером и трещотка. Обложились мешками с песком, только бошки и стволы торчат. Где-то в паре верст отсюда… – Казак не глядя показал рукой за спину.
– Тебя видели?
Степа только презрительно скривился, мол, куда им, этим недоношенным.
– Понятно. Рекогносцировку решили устроить. Редьярд, нам придется на время расстаться… – И распорядился: – Уведите его и загоните пленных в щели. Тех, кто высунется наружу, разрешаю пристрелить к чертовой матери.
И тут же заблажили часовые:
– Внимание, со стороны Ледисмита…
– Удаление полторы мили…
– Дрезина, с открытой платформой…
Я не спеша встал и лениво потянулся.
– Ну что же, едут так едут. Какого хрена на меня пялитесь, желудки? В ружье, мать вашу! Воевать будем.
Глава 32
Южная Африка. Наталь
08 июля 1900 года. 15:00
– Я попаду, честное слово…
– Заткнись, сказал…
– Обязательно попаду, дядь Франк, ну дай стрельнуть…
– Я тебе не дядя, а господин капрал. Сейчас по шее дам, а не стрельнуть…
В десятке метров слева от меня находилась замаскированная позиция одного из наших орудий. Вот как раз оттуда и доносились голоса.
Нет, ну в самом деле, развели тут, понимаешь… Это все старый пень Борисов, едрить его в печенку. Набрал себе в расчеты из бурских пацанов сплошной детский сад. Ну как пацанов – от шестнадцати и старше, мелких я в рейд категорически отказался брать. Правда, парни сплошь способные, на лету артиллерийскую премудрость схватывают, но у доброй половины детство все еще в одном месте играет.
Пришлось рыкнуть грозно:
– Сейчас кому-то так стрельну по заднице – неделю сидеть не сможет!
Мгновенно наступила тишина.
– Так-то лучше… – проворчал я и опять взялся за бинокль. – И что вы собрались делать, чертовы обезьяны?
Но "обезьяны", то бишь выдвинувшийся на рекогносцировку британский отряд, ничего решительного предпринимать не собирались. Докатившись до разобранного участка железнодорожного полотна, они постояли немного, обстреляли из пулемета близлежащие кусты, опять подождали, снова постреляли и только после этого собрались высаживаться. Спрыгнув на насыпь, маленькие фигурки в форме цвета хаки сразу же залегли.
– Пужаные уже… – презрительно фыркнул Степан.
– Да пусть их, – я щелкнул крышкой часов, – все равно им пока ничего не видно. Еще пару часиков провозятся – глядишь, вечерок настанет. А там и ночь не за горами. Время на нас работает.
– Угу, – согласно кивнул Степа, – пущай валандаются.
Тем временем британский разведотряд наконец созрел для решительных действий. Под прикрытием пулемета, время от времени палившего в белый свет как в копеечку, бритты разделились на две группы, растянулись в цепи и потихоньку стали выдвигаться в нашу сторону. Но едва они скрылись в зарослях кустарниковой акации, как прозвучало несколько глухих, едва слышных хлопков, и над деревьями поднялись клубки грязно-серого дыма. А еще через мгновение показались и солдаты, в несколько урезанном составе дружно несшиеся к дрезине.
– Думаю, на большее их не хватит, – прокомментировал Зеленцов, довольно хмыкнув, – я там с растяжками немного побаловался.
– Молодец, Павел Евграфович, хорошо сработал! – Я хлопнул его по плечу и отдал команду: – Капрал Штайнмайер! Дайте две гранаты по дрезине.
Для острастки. К тому же а вдруг попадут?
– Есть дать две гранаты! – отозвался грубый бас. – Наводи…
И почти сразу же звонко рявкнуло орудие. Одновременно с лязгом снарядной гильзы, брякнувшейся об камни, в десятке метров от платформы с пулеметом вспух огненный клубок.
Не успел я досчитать до трех, как ствол орудия изрыгнул еще один длинный язык пламени. На этот раз граната угодила прямо в дрезину, немедленно окутавшуюся плотным облаком пара. Особого вреда она живой силе не причинила, но сам факт оказал на противника впечатляющее действие – солдатики, как пуганые газели, стартовали по рельсам в направлении Ледисмита.
– Говорил же, что попаду!!! – радостно заверещал кто-то совсем юным ломающимся баском, но сразу же замолк, заглушенный звонкой затрещиной.
– Кто стрелял и кто верещал? – Орудийный капонир прикрывала маскировочная сетка и я не смог рассмотреть источника восторгов.
– Я… – отозвался обиженный злой и совсем юный голос. – Я… рядовой Ян Роодт…
– Объявляю тебе свою личную благодарность, рядовой Ян Роодт… – едва сдерживая смех, громко объявил я. – Помимо этого…
– Служу Республике! – сбиваясь на фальцет и перебивая меня, восторженно воскликнул паренек.
– Франк…
– Да, мой капитан? – немедленно отозвался Штайнмайер.
– А теперь дай ему еще разок по загривку, чтобы не перебивал командира. Дурень ты, Ян Роодт. Я как раз собирался в качестве поощрения оплатить твой первый визит в бордель. Будешь теперь опять обходиться своей правой рукой. Или левой. Какая там у тебя рабочая?
Последние мои слова утонули в дружном хохоте бойцов. Предбоевое напряжение, в буквальном смысле сводившее скулы и заставляющее бешено биться сердце, бесследно испарилось. Вот и хорошо. Успеем еще надрожаться.
– Наумыч, пошли бойцов проверить дрезину и платформу. Все патроны и оружие – сюда. Павел Евграфович, ты со своими восстановишь растяжки. Да-да, я помню, мин осталось в обрез. Ставь все что есть. И поосторожней там. Взводные, быстро делите бойцов на бодрствующую и отдыхающую смены. Счастливчикам немедленно на боковую. Чувствую, ночка нам предстоит еще та…
Закончив отдавать приказы, я сам отправился в командирский вагон. Вторые сутки бодрствования начинают уже сказываться. Могу и вырубиться на ходу. Вон в глазах уже все плывет.
Раньше чем к завтрашнему утру бриттов ожидать не стоит, вряд ли они решатся атаковать ночью без предварительной разведки боем, так что можно и покемарить часок-другой.
Стянул сапоги, выкурил сигару в горизонтальном положении и только собрался задремать…
– Капитан…
Вот же зараза!..
– Чего надо?
– Вам надо взглянуть на это своими глазами.
М-да… Вбил распухшие ноги в сапожищи, накинул френч и побрел смотреть. А куда денешься?
Вечерние пейзажи Южной Африки просто завораживают. Начинающий остывать после дневного пекла воздух становится свеж и прозрачен. Днем все кажется блеклым, покрытым пылью, а вечером природа оживает и расцветает всеми красками палитры. Живность…
Стоп, а к чему это я веду? Ах да… Вот к чему. Все это окружающее нас великолепие испоганили высокие столбы черного дыма, вздымающиеся в небо.
– Твою же шпротину в клюзы наперекосяк! – невольно выругался я, наблюдая длинный монструозный бронепоезд, вползающий на холм.
– Сейчас попадется, голубчик… – азартно шептал рядом со мной Зеленцов, припав к биноклю. – Еще немного проползи…
Бронепоезд, сбавляя ход, как по заказу стал останавливаться именно на том месте, где мы заложили фугасы. У меня самого екнуло сердце в ожидании веселенького фейерверка. Ну, мать твою! Взлетай…
Но…
Но ничего не произошло. Вообще ничего. Бронепоезд как ни в чем не бывало стоял прямо на мине и взлетать на воздух явно не собирался.
– Но как?! – завопил минный инженер. – Почему не сработало? Михаил Александрович…
– А хрен его знает, Павел Евграфович… – спокойно пожал я плечами, изо всех сил стараясь не выдать злость и разочарование. – Возможно, я переборщил с настройкой нажимного механизма, и ударник просто не наколол капсюль. А может, еще что…
– Говорил же я вам, надо инициировать электрическим способом!.. – зло буркнул Зеленцов. И тут же дисциплинированно сбавил тон: – Прошу извинить меня, господин капитан. Не сдержался.
– Понимаю тебя, но я по этому поводу уже все сказал и повторять не собираюсь.
Тем временем за британским бронепоездом показался еще один состав, с впряженными в него сразу двумя паровозами. С учетом количества вагонов, по самым скромным прикидкам, прибыло не меньше пехотного полка с двумя артиллерийскими батареями.
– Что со стороны Гленко?
– Пока чисто, господин капитан.
– Хорошо. Значит, так… – Я опустил бинокль и развернулся к взводным. – Думаю, все интересное будет завтра. Они с рассветом проведут разведку боем, вскроют наши огневые позиции, после чего начнется обработка артиллерией перед решающим наступлением. Нахрапом лезть не будут, потому что этот щенок в аэростате, – я не удержался и сплюнул, – с перепугу передал, что бронепоезд атаковало не меньше батальона с тяжелым вооружением. Наумыч…
– Да…
– Согласно разведданным, бритты пригнали сюда из Индии небольшой отряд каких-то охотников-следопытов, вроде как специально обученных проводить разведывательные действия в джунглях.
– В чем?..
– Джунгли – это такой густой лес, – быстро растолковал казаку Паша Оладьев.
– Так бы и сказали. А то жунгли, жунгли… – недовольно буркнул Степан. – И шо с этими разведчиками?
– Не шокай. Не исключаю, что эти разведчики могут нас сегодня ночью пощупать. Буш – это, конечно, не джунгли, но, сам понимаешь, поостеречься не помешает. Поэтому отбери пару десятков бойцов и скрытно выдвинься… Примерно вон туда и туда. Если что, по-тихому встретишь гостей. Понятно? Выполнять. Для остальных: будите личный состав, пусть занимают окопы. Готовность по команде перейти на запасные позиции…
Закончив инструктаж, я отправился к Борисову, рассматривающему позиции британцев в какой-то очень древнего вида громоздкий оптический прибор, видимо снятый с дальномерной трубки бронепоезда.
– Добьешь до них, Палыч?
– Может, и добью, но вряд ли попаду… – Борисов оторвался от прибора, сплюнул и ткнул прокуренным пальцем в орудийные башни. – Предел. Угол возвышения на этих дурах всего четырнадцать с половиной градусов. К тому же стволы порядочно настрелянные. Ежели на пару верст пулять, еще куда ни шло, а вот на такое расстояние… – Артиллерист еще раз сплюнул. – Но надо пробовать: может, и свезет. Будем пристреливаться?
– Нет, завтра с рассветом. И только в ответку. Не стоит демаскировать позиции раньше времени. – Едва сдерживая разочарование, я поплелся к себе в командирский вагон.
Хотел еще вздремнуть часок, но не смог и решил поболтать с Киплингом.
– Извините, что лишил вас возможности отдохнуть, – я сунул в руки писателю стаканчик с виски и сигару, – просто все складывается таким образом, что другой возможности пообщаться у нас может уже не появиться.
Выглядел будущий лауреат Нобелевской премии довольно неважно. Глаза красные, лицо припухшее, да и в целом смотрелся каким-то помятым. Но ничего удивительного – в плену все-таки человек. Да и я сам примерно так же выгляжу. Если не хуже.
– Пустое… – быстро ответил Киплинг и цепко ухватился за бокал.
– Вы не против, если я буду обращаться к вам по имени?
– Я ваш пленник, – неопределенно пожал плечами британец, – вы вольны ко мне обращаться как вам вздумается.
– К чему эта лишняя бравада, Редьярд? – улыбнулся я и спокойно предложил: – Могу вас немедленно отпустить. Сейчас же прикажу выделить вам лошадь и припасы на дорогу.
– Нет! – твердо отказался писатель. – Не могу бросить своих товарищей. Останутся они – останусь и я.
– Вы оправдываете мои ожидания, – одобрительно кивнул я, – но, к сожалению, не могу пока отпустить пленных, хотя они и являются для меня обузой. Причины просты – они станут источником информации, которую я не хочу раскрывать. Но… посмотрим. Давайте к этому вопросу вернемся немного позже, а пока займемся интервью.
– С удовольствием. – Киплинг взялся за карандаш и открыл блокнот. – Минуточку… ага. Вы прибыли в Африку по собственному желанию?..
"По собственному? – Я про себя выругался. – Черта с два! Какая-то хренова сила зафитилила за непонятно какие прегрешения…"
– …либо вас наняли? – закончил вопрос англичанин.
– Нет, меня никто не нанимал, – ответил я чистую правду. – Скажем так… оказался я здесь по причинам, совсем не связанным с этой войной, но со временем принял решение остаться. Признаюсь, первоначально мне очень не хотелось ввязываться в эту заваруху. Но потом последовательно произошел ряд событий, которые в буквальном смысле вытолкнули меня на тропу войны.
– И какие же? – старательно скрывая интерес, спросил Киплинг.
– По воле случая я наткнулся на повозку с ранеными, которую сопровождала сестра милосердия. В тот самый момент, когда я их увидел, раненых добивали ваши уланы. Попросту закалывали пиками. Ну а саму медсестру сноровисто освобождали от одежды – сами понимаете, в каких целях.
– У меня нет оснований вам не верить, – сухо процедил Киплинг, – но если таковое и произошло, то это редчайшее исключение. Наше командование тщательно расследует подобные случаи и беспощадно карает преступников, несмотря на чины и происхождение.
– Командовал этими уланами двенадцатого полка некий второй лейтенант Арчибальд Мак-Мерфи… – пропустив слова бритта мимо ушей, невозмутимо сообщил я. – Увы, фамилии пятерых его подчиненных я сейчас не помню. Скажите, Редьярд, как бы вы поступили на моем месте в подобном случае?
Писатель с каменной мордой буркнул:
– Я попытался бы прекратить бесчинство любым доступным мне способом.
– Я поступил таким же образом. Убил их всех. Сделал это из обычных человеческих побуждений. Напомню, я на тот момент не испытывал симпатий ни к одной из сторон.
– Люди звереют на войне, – заметил Киплинг немного невпопад. – Хотелось бы, чтобы этот ужас быстрее закончился.
– Он закончится. Но, увы, не бесследно для Британии.
– Можете растолковать свои слова, Майкл?.. – Писатель впервые за все время нашего общения назвал меня по имени.
– Конечно, Редьярд… – Я подлил в стаканы виски. – Поражение в этой войне станет началом заката Британской империи.
– Вы шутите?! – возмущенно, даже гневно воскликнул Киплинг. – Не буду спорить: да, мы потерпели ряд тактических поражений, но это не более чем случайность, из которой уже сделаны выводы. Вы не осознаете мощи моей страны.