– Разберемся, старшина. – Я повернулся к Гурскому: – Коля, ты-то хоть меня понял? Это очень ценная штука. Немцы, конечно, сменят шифры, но, пока это случится, наши будут способны читать любые их сообщения. Да и сам принцип шифровки-дешифровки будет полезно изучить специалистам…
– Да понял я, – одернул меня поручик. – Ты, главное, сам поменьше кричи. Тяжелый ящик?
– Угу. В принципе весь он нам не столь и нужен, только шифровальные роторы, но я понятия не имею, как их оттуда вытащить.
– Хорошо, запихнем в сидор и навьючим пленных, пусть тащат. Это все?
– А что, мало?! – делано возмутился я.
– Тогда выходим, – сухо буркнул тот. И, придержав меня за локоть, шепнул на ухо: – Виталь, очень прошу, успокойся. Я все понимаю, у меня тоже нервы… не того, и тем не менее сдерживай эмоции. Если поможет, хлебни спирта, разрешаю – и вперед. Как минимум до обеда остановок не будет, может, и дольше, идем напрямик к линии фронта, на карте Гудериана как раз указано расположение частей на вчерашний вечер.
– Слушай, ваше благородие, – припомнив недавние мысли, так же тихо шепнул я. – Одолжи ненадолго брошку?
– Яков? – мгновенно раскусил мою идею поручик, расстегнув карман. – Держи. А как ты ему объяснишь?
– Понятия не имею, – честно сообщил я, пожав плечами. – Придумаю что-нибудь.
– Хорошо, только смотри не потеряй. Уходим…
Глава 15
Мы бежали с тобою, опасаясь погони…
Г. Шурмак
Лес гауптшарфюрер разведывательного батальона 2-й танковой дивизии СС Das Reich Отто Шульц, будучи типично городским жителем, не любил. Не боялся, конечно, бояться их, будущих разведчиков, отучили еще на стадии обучения, а учили их очень хорошо, – просто не любил. Или, скорее, опасался. А уж когда полтора месяца назад 46-й моторизованный корпус пересек русскую границу и он впервые увидел их леса… Наверное, именно в тот момент Шульц окончательно и осознал, что давнишние опасения отнюдь не беспочвенны. Лесов у русских оказалось не много, как ему казалось раньше, а очень много. Просто до безобразия много. И ведь это еще только европейская часть их варварской страны, за Уральским хребтом, говорят, леса еще больше, а дороги и вовсе отсутствуют!
Нет, разумеется, к собственно Европе эта страна никоим образом не относится и относиться не может, разве что исключительно географически, но это временно, уже совсем скоро победоносная германская армия исправит ситуацию, вернув истинно европейские земли в лоно цивилизации! Именно земли, поскольку рейхсфюрер Гиммлер вполне четко объяснил, как следует поступать с азиатскими унтерменшами и каково их истинное место в человеческой истории.
Часть обучения гауптшарфюрер проходил в предгорьях Баварских Альп, где их тренировали вести разведку и боевые действия в лесистой местности, но те леса были другими. Вроде бы не менее непроходимыми, изрезанными многочисленными распадками и выходами скального грунта, чего здесь практически не наблюдалось, с озерами и быстрыми ручьями, которые приходилось обходить или форсировать, но все же другими. Европейскими. Цивилизованными. Не грозящими ежеминутно предательским выстрелом из-за каждого куста, где мог спрятаться проклятый русский дикарь с винтовкой.
Уже к концу июня Отто выучил это проклятое русское слово "окруженец", обозначавшее тех оболваненных еврейско-комиссарской пропагандой тупиц, что предпочитают бродить по лесам, вместо того чтобы цивилизованно сдаться в плен, как это делали французы или поляки. Нет, рейхсфюрер определенно прав, призывая не считать этих варваров людьми! А ведь было время, когда Шульц даже испытывал некоторое сомнение относительно излишне резких слов Гиммлера. Пусть и совсем-совсем крошечное, можно и внимания не обращать, но все же сомнение. Теперь же, столкнувшись с этими недочеловеками вживую и потеряв в стычках нескольких боевых камрадов, ему было отчаянно стыдно за собственное малодушие. Разумеется, гениальный рейхсфюрер не ошибся! Восточный варвар-унтерменш – ничуть не более человек, чем еврей или цыган. Ну да ничего, уже совсем скоро они возьмут Москву, повесят их главаря на этой, жаль, название позабыл, их главной площади, где они так любили бряцать своим устаревшим оружием, и война закончится. Объединенная под знаменами и на штыках тысячелетнего рейха Европа очистится от миллионов ленивых бездельников, а германский орел расправит крылья до самого Урала.
Предательски хрустнувшая под ногой сухая ветка оторвала гауптшарфюрера от размышлений о недалеком прекрасном будущем. Обернувшийся на звук командир группы, унтерштурмфюрер Кёхлер, недовольно скривился, показав подчиненному увесистый кулак, поросший редкими рыжими волосами. Scheiße! Непростительный непрофессионализм! И все из-за мыслей о ненавистных большевиках. Они ухитряются гадить даже тогда, когда о них просто размышляешь! Раздраженно засопев под нос, Шульц дернул плечами, возвращая на место сбившиеся лямки диверсионного ранца, поправил ремень автомата.
Проклятый лес, проклятые русские свиньи! Когда сегодня утром их подняли по тревоге и, ничего не объясняя – любимая тема командования: "Все объяснения получите на месте, а сейчас вперед, доблестные солдаты фюрера! Deutschland über alles!", – запихнули в бронетранспортеры, Отто подозревал, что произошло нечто не слишком хорошее, виной чему были, разумеется, комиссары. Так и оказалось. Им предстояло, координируя действия с полевой жандармерией и пехотой, возглавить поисковую операцию и перехватить русскую диверсионную группу, на рассвете разгромившую конвой командующего 2-й танковой, легендарного Гудериана. Видимо, их разведка в кои-то веки сработала нормально (или, что скорее, ей просто случайно повезло), раздобыв сведения о планах генерал-полковника, и диверсанты устроили на пути следования засаду.
В первый момент Шульц даже испытал шок, не поверив, что "Хайнц-ураган" погиб: подобное казалось просто немыслимым. Но еще больше он поразился, узнав, что большевикам удалось еще и освободить важного пленного, сына их усатого вождя, захваченного несколько дней назад. Да еще и утащить с собой секретную шифровальную машину. И задачей их группы – жандармы и пехота выполняли только роль загонщиков, основная роль отводилась именно эсэсовцам – являлась не столько ликвидация диверсантов, сколько захват этого молодого грузина. Ну и шифрмашины, разумеется.
В самом начале преследования задача не представлялась особенно сложной: русские порядочно наследили, спешно уходя в лес, да и служебная собака, вместе с кинологом приданная разведгруппе, уверенно взяла след. Но вот затем начались проблемы. Сначала подорвалась на какой-то хитрой минной ловушке овчарка и ее проводник. Собака с проводником и еще двое бойцов группы погибли мгновенно, еще двое камрадов получили легкие осколочные ранения. А затем большевики пошли через неглубокое, но обширное болото, которое им пришлось обходить – русским терять было нечего, а вот Кёхлер решил не рисковать. После нескольких часов поиска разведчики снова взяли след и нагнали проклятых русских у реки, однако те уже успели перебраться на другую сторону. Пришлось тратить время на форсирование водной преграды. Впрочем, это уже ничего не могло изменить, поскольку шансов снова уйти у большевиков не оставалось. Слишком мизерным и по времени, и по расстоянию был разрыв между отрядами, и сейчас разведчики должны были вот-вот их нагнать.
В том, что те измотаны куда больше отлично тренированных эсэсовцев, ни у кого из парней сомнений не имелось. Еще совсем немного, и они их догонят. У большевиков всегда плохо с провизией, их солдат слаб и дурно экипирован, в этом Шульц был абсолютно убежден, поскольку не раз уже видел этих худющих унтерменшей, бредущих по обочинам дорог в составе колонн военнопленных. Не зря же, даже атакуя колонну Гудериана, они использовали в основном трофейное немецкое оружие, видимо, не доверяя собственному. Нет, разумеется, для подобной акции они набрали в состав диверсионной группы лучших из лучших, но куда им сравниться с ребятами из его разведбата!
Внезапно унтерштурмфюрер резко остановился, опустившись на одно колено, и поднял вверх руку с раскрытой ладонью. Разведчики слаженно выполнили молчаливый приказ, приняв стойку для стрельбы с колена, и ощетинились стволами, контролируя заросли по обе стороны едва заметной полоски притоптанной травы. Гауптшарфюрер мысленно ухмыльнулся: Кёхлер, конечно, редкостный зануда, требующий исполнения устава от сих до сих, но и отличный профессионал. На противника у него, что называется, нюх. Шульц уже почти год воюет под его началом и имел возможность убедиться. Если командир подал команду замереть, значит, противник от них как максимум в нескольких десятках метров. Что ж, прекрасно, вот и они. Сейчас повеселимся! В конце концов, приказа брать пленных у них не было, кроме, разумеется, сына усатого кремлевского вождя. С остальными допускалось поступить именно так, как и советовал рейхсфюрер СС.
Хищно изогнув в неком подобии улыбки кончики рта, Отто бесшумно вывел затворную рукоятку из фигурного выреза ствольной коробки, снимая верное оружие с предохранителя. Пусть он не любил лес, но обожал огневой контакт. Да, он уже давно признался самому себе, что ему нравится убивать. Нет, не мучить пленных или добивать раненых – хотя среди его камрадов и встречались любители подобных развлечений, – а именно убивать в бою. Он любил это сладко сосущее под ложечкой ощущение полной свободы и абсолютного единения с оружием, когда подстегнутое адреналиновой волной сознание фиксирует малейшие детали скоротечного боя. Когда видишь, как твоя – именно твоя! – пуля пробивает противнику голову, выплескивая из затылка небольшой алый фонтанчик; когда твой штык входит ему в живот и ты проворачиваешь неподатливое лезвие, ощущая, как внутри что-то лопается; когда ты швыряешь в блиндаж гранату и, дождавшись разрыва, врываешься вершителем судеб в затянутую дымом, пахнущую сгоревшей взрывчаткой и свежей кровью полутьму, длинной очередью зачищая помещение; когда…
Нет, с точки зрения психиатрии гауптшарфюрер Отто Шульц пока еще не был классическим маньяком, получающим удовольствие от убийств, но определенные наклонности к этому у него имелись. И после войны он вполне мог не суметь сдержать то, что таилось внутри, и превратиться в очередное серийное чудовище, о котором писали бы в разделе криминальной хроники все городские газеты.
Но ему повезло. Вошедшая точно в середину лба, чуть пониже среза затянутой камуфляжным чехлом каски, русская винтовочная пуля навсегда избавила его от подобного мрачного и бесславного будущего. И последний в его жизни алый фонтанчик с частицами размозженной ударом пули мозговой ткани вспух как раз позади его собственного затылка…
…К исходу третьего часа поручик все же разрешил десятиминутный привал, предоставив ослабевшим раненым возможность хоть немного передохнуть и перевести дыхание. Яков держался молодцом, впрочем, даже не подозревая, что это не только и не столько его заслуга. Вот именно: с брошкой я таки придумал, причем так, что и объяснять ничего не пришлось. Все оказалось достаточно просто: поручик – с моей подачи, разумеется, – на правах командира отряда вежливо, но настойчиво предложил ему поменяться гимнастерками с одним из рядовых. Типа из соображений безопасности, ведь в первую очередь немцы будут охотиться именно за командирами.
Спорить все еще подавленный событиями последних дней старший лейтенант не стал. Как и проверять, что находится в нагрудном кармане помимо солдатской книжки и парочки затертых по углам писем. Одним словом, потопал Яков Иосифович наравне со всеми, даже не догадываясь, что при этом проходит курс лечения. Между прочим, довольно-таки интенсивный – гематома на лице побледнела уже через полчаса, а вскоре и вовсе исчезла. Хорошо хоть чесаться лицо не стало, как раненый бок у поручика. Первое время я старался держаться поближе, оценивая результат, и в итоге пришел к выводу, что зеркала ему лучше пока не давать, дабы избежать лишних вопросов. Через час старлей уже пер вперед в числе первой пятерки бойцов, даже помогал ослабевшим тащить оружие или боеприпасы.
Вот тебе и брошка – выходит, не только под одного Гурского она "заточена"… Гм, так это что же получается: если артефакт не только раны лечить способен, но и усиливать общую выносливость организма, значит… ха, так вот отчего Николай Павлович у нас такой бодрый да удачливый! Всего один раз мне брошку отдал – и сразу пулю в бок получил. А я ведь в прошлый наш разговор насчет удачливости поручика просто пошутил… Кстати, я еще тогда, помнится, подумал, не исполняет ли она некую заданную программу, исподволь подталкивая нас к тем или иным действиям. В тот раз мне это показалось научно-фантастическим бредом, а сейчас? Сейчас – нет. Уж больно нам везет, словно кто-то и взаправду делает все, чтобы мы оказались в нужном месте в нужное время.
Последняя мысль мне не особенно понравилась: неприятно ощущать себя марионеткой, управляемой неведомым кукловодом. С другой стороны, все, что мы делали, мы делали исключительно по собственной инициативе, а вовсе не по команде неких звучащих в голове голосов. Разве кто-то заставлял нас нападать на немецкую батарею и освобождать пленных? Разумеется, нет, мы вполне могли бы и мимо пройти. Но как бросить в беде своих? Или освобождение Якова, столь печально закончившееся для "быстроногого Хайнца", – нас опять же никто ни к чему не принуждал. Так что нам, скорее, радоваться нужно наличию столь могущественного покровителя.
Короче говоря – если искать подходящие аналогии, – все происходит словно в любимом романе моего детства, "Таинственном острове" Жюль Верна. Капитан Немо тайно покровительствовал колонистам, приходя на помощь лишь тогда, когда их собственных сил и возможностей не хватало для решения проблемы. Вот и в нашем случае все в некотором роде происходит приблизительно так: сначала нас "десантировали" в нужное время и в необходимой точке пространства, а затем ненавязчиво "подталкивали" в нужном направлении, оставляя тем не менее полную свободу выбора и действий. Дневник погибшего оберста рассказал о готовящемся пленении Якова, старшина Феклистов – о местоположении его батареи и о том, что ее, скорее всего, уже захватили, наш с поручиком ночной разведрейд – о маршруте передвижения некой "большой шишки". Остальное – дело техники и немного удачи. Брошка, каким бы мощным артефактом ни была, пули отклонять не умеет и влиять на сознание двух десятков человек – тоже. Так что остальное мы сделали сами…
Несколько успокоенный подобными мыслями, я поддернул на плече автоматный ремень и двинулся в голову колонны, намереваясь поделиться с поручиком своими мыслями…
…Пользуясь короткой остановкой, Гурский сосредоточенно изучал карту, присев на замшелый ствол поваленного бурей гнилого дерева. Опустившись рядом, я вытянул гудящие ноги – а ведь прошли-то всего ничего, от силы километров десять! Правда, перли через самые непроходимые и глухие места, стремясь выйти к фронту в том районе, где он – согласно трофейной карте – наиболее близко подходил к лесному массиву. Брошку, что ли, на часок одолжить? В качестве подзарядки, блин? Буду, как тот кролик из рекламы батареек. Мысленно усмехнувшись, я осведомился:
– И что пишут, товарищ самый старший лейтенант? Надеюсь, новости хорошие?
– Не слишком, Виталик, – не поддержал шутку тот. – Вот смотри. Вариант выходить через более-менее обитаемые места, где много дорог, полагаю, отбросим? Возможно, противник и не ждет от нас подобного, но транспорт нам все одно не захватить.
– Даже не смешно. Ну, в смысле, конечно, отбросим. Давай сразу план "Б".
– Снова неологизм? – поморщился Гурский. – Впрочем, какая разница. Тогда нам вот сюда, на юго-восток. – Он ткнул пальцем в район, сплошь покрытый лесом. – Крюк, конечно, приличный выходит, в сумме идти километров тридцать, да еще и реку форсировать, зато выйти мы должны в расположение одной из частей отступающего 7-го мехкорпуса. Если, конечно, диспозиция к этому времени не изменится, что тоже более чем вероятно. Проблема в том, что часть пути придется идти через болота. Судя по условным знакам, вполне проходимые, но это по карте, сам понимаешь. Если зима была снежной, а весна дождливой, можем и не пройти. Вот я и сижу думаю…
– Ладно, думай, а я пойду проверю, как там наш Яша. Кстати, заметил, что у него синяк сошел?
– Заметил, – кивнул поручик, оторвавшись от карты. – Значит, брошь?
– Угу, она самая. Так что артефакт твой самого, так сказать, широкого профиля. Иными словами, действует по принципу: кто раньше встал, того и тапки.
– Витали-и-й! – простонал Гурский, убедившись, впрочем, что нас никто не слышит. – Говори нормальным русским языком, душевно прошу!
– Извини. Я в том смысле, что брошка помогает любому, с кем находится в контакте. И чем ближе она к телу, тем лучше. Полагаю, пора ее обратно забрать, он и так вроде вполне бодрый.
– А как? – живо заинтересовался Николай Павлович. – Попросишь вывернуть карман?
– Не. – Я с улыбкой взглянул на поручика. – Твоя помощь понадобится. Вот ты знаешь, как его нынче зовут?
– Яков… а, кажется, понял. Ладно, пойдем, все равно пора привал сворачивать. Время.
"Изъятие" артефакта, как ни странно, прошло без осложнений: поручик отозвал Джугашвили в сторону и, сделав несколько смущенный вид, обратился к старшему лейтенанту:
– Яков Иосифович, простите, есть небольшая проблема.
Мелькнувшее было недоумение почти тут же сменилось поникшими плечами, а в уголках губ прорезались застарелые складки. Понятия не имею, о чем он подумал, но определенно о чем-то нехорошем. И я внезапно с какой-то особенной остротой ощутил, сколько пришлось испытать в жизни этому сильному внешне, но такому ранимому в душе парню. Какое там, на фиг, барское высокомерие, которым так привыкли кичиться сынки нынешних – да и прошлых, если уж начистоту, – правителей?! Передо мной стоял просто усталый человек, вся прошлая жизнь которого мало походила на безоблачное существование сына вождя величайшего в мире государства… Яков меж тем расправил плечи и негромко, но твердо сказал:
– Если вы хотите сказать, что у нас нет шансов прорваться и впереди гитлеровцы, прошу позаботиться о том, чтобы я не попал в плен. Разумеется, я стану сражаться наравне с остальными до последнего патрона, но, если не смогу или не успею застрелиться, прошу вас об этом позаботиться. Вы же знаете, я всего лишь обыкновенный артиллерист, но в плен мне нельзя. Ни в коем случае нельзя. Мой отец не…
Перехваченное внезапным спазмом горло сказало много больше любых слов…