Филипп весь просиял. Он подвел Луизу к берегу озера и расстелил на траве свой широкий плащ. Она поблагодарила его и села, подтянув ноги. Филипп пристроился рядышком, взял в руки лютню и спросил:
- Мне начать сначала или с того куплета, на котором остановился?
- Сначала, если можно.
Филипп коснулся пальцами струн и запел с таким воодушевлением, какого не испытывал еще никогда. Луиза слушала его, облокотившись на колени и подперев подбородок рукой. Ее лицо отражало целую гамму чувств - нежности, восторга, благоговения, растерянности, замешательства и восхищения, а глаза ее томно блестели. Когда Филипп допел до конца, и отзвучали завершающие аккорды баллады, она еще немного помолчала, вслушиваясь в тишину, затем с волнением в голосе произнесла:
- Как это прекрасно! У меня даже нет слов… А ведь это песня о ваших родителях, правда?
- И да, и нет, - ответил Филипп. - В общих чертах это действительно история о моем отце и матери, но некоторые детали и обстоятельства автор явно позаимствовал из другой похожей истории.
- Какой?
- О графе Клавдии Иверо и Диане Юлии Римской. Пятнадцать лет назад дон Клавдий без памяти влюбился в принцессу Диану и попросил у императора Корнелия ее руки. Император же имел относительно дочери другие планы, поэтому вежливо отказал графу. Однако дон Клавдий не смирился с поражением. Он организовал похищение принцессы, которая совсем против этого не возражала, и женился на ней. Кстати, венчал их мой нынешний духовный наставник, преподобный Антонио. Он направлялся из Рима в Барселону и по забавному стечению обстоятельств оказался на одном корабле с беглецами. Дону Клавдию и Диане Юлии не терпелось… гм… стать мужем и женой. Они решили не дожидаться прибытия в Испанию и попросили падре Антонио обвенчать их прямо на корабле. Император был в ярости, когда узнал о бегстве дочери, но в конце концов ему пришлось смириться с этим браком. Собственно, из этой истории взято окончание баллады: якобы моя мать убегает с моим отцом, и они втайне венчаются. Очевидно, автору это показалось более изящной развязкой, нежели то, что случилось на самом деле.
- А что случилось на самом деле?
- Все было гораздо грубее и прозаичнее. Мой отец собрал войско и пригрозил моему деду, что пойдет войной на Тулузу и отнимет у него не только дочь, но и корону. Дед не хотел междоусобицы в стране, поэтому уступил, из-за чего рассорился с графом Прованским…
Филипп рассказывал эту историю чисто механически, не очень-то вдумываясь в то, что говорит. Его мысли были заняты совсем другим: он обмозговывал одну идею, которая только что пришла ему в голову. Он уже оправился от первоначальной растерянности и весь преисполнился решимости. Теперь он точно знал, что ему нужно, и был готов к активным действиям. Но это не было следствием холодного расчета с его стороны; скорее, это была отчаянная храбрость вдребезги пьяного человека. А Филипп был пьян - от любви.
С горем пополам закончив свой сказ, Филипп резко поднялся, извинился перед Луизой и подошел к Жакомо, который сидел на корточках под деревом. При приближении Филиппа слуга вскочил на ноги и с почтительным видом выслушал его распоряжения, произнесенные вполголоса. Затем он поклонился ему, не мешкая взобрался на свою лошадь и, послав прощальный поклон озадаченной Луизе, скрылся за деревьями.
- Что случилось? - спросила она, когда Филипп вернулся и снова сел подле нее.
- Я велел Жакомо ехать в Кастель-Фьеро и передать Эрнану, что сам позабочусь о вас и вечером доставлю к нему целой и невредимой.
Щеки Луизы вспыхнули.
- Но зачем?
- Ну, во-первых, я уже неделю не видел Эрнана и решил сегодня навестить его. А во-вторых, я отослал Жакомо, чтобы остаться с вами наедине.
- Да?… - Девушка еще больше смутилась. - Вы… Вы хотите остаться со мной наедине?
- Мы уже остались наедине, - уточнил Филипп, смело обнял ее и привлек к себе. - Согласись, милочка: как-то неловко целоваться в присутствии слуг.
- О Боже! - только и успела прошептать Луиза, прежде чем их губы сомкнулись в долгом и жарком поцелуе.
Потом они сидели, крепко прижавшись друг к другу. Голова Луизы покоилась на плече Филиппа, а он, зарывшись лицом в ее волосах, с наслаждением вдыхал их пьянящий аромат, чувствуя себя на седьмом небе от счастья. Филипп много раз целовался с девушками и сжимал их в своих объятиях, но еще никогда не испытывал такого блаженства, как сейчас. И тут он понял, что нисколько не страшится близости с Луизой; он совсем не боится разочароваться в любви, испортить свои поэтические грезы банальной прозой жизни, потому что настоящая любовь прекраснее любой мечты…
- Сколько тебе лет, дорогая? - спросил Филипп.
- Пятнадцать.
- А мне только четырнадцать… Но это не беда, правда?
Луиза погладила его по щеке, затем нежно прикоснулась губами к его губам. Глаза ее сияли от восторга.
- Это не имеет значения, милый. Я люблю тебя.
- Я тоже люблю тебя, Луиза. - Филипп бережно опустил ее на траву. - Знаешь, - произнес он с таким виноватым видом, будто признавался в каком-то неблаговидном поступке, - у меня еще не было женщин. Ты моя первая, моя единственная…
Луиза вдруг всхлипнула и задрожала.
- Господи! - прошептала она, поняв, что сейчас произойдет. - Господи…
- Что с тобой, родная? - всполошился Филипп. - Почему ты плачешь?
Луиза рывком прижалась к его груди.
- Я знаю, мы не должны…
- Почему? Разве ты не любишь меня?
- Люблю, но…
- Ты боишься разочароваться во мне?
Луиза немного отстранилась и удивленно посмотрела на него. Взгляд ее выражал непонимание - то самое непонимание, которое неотступно следовало за ними всю их недолгую супружескую жизнь.
- Я не боюсь разочароваться в тебе, - мягко сказала она. - Ведь мне не с кем тебя сравнивать. Да, я боюсь… но боюсь не чего-то конкретного, а просто потому, что мне страшно. Страшно и все тут, ведь это так естественно. - Луиза перевела дыхание, набираясь храбрости. - И, пожалуйста, не спрашивай ни о чем. Лучше поцелуй меня.
Филипп заглянул вглубь ее прекрасных карих глаз и будто растворился в них целиком. В этот момент весь окружающий мир перестал существовать для него. На всем белом свете были только он, Луиза и любовь, соединившая их неразлучными узами. Любовь, которую Филипп так долго ждал и которая, наконец, пришла.
Он познавал любовь. Ему еще предстояло испить эту чашу до дна - радость и горечь, муку и наслаждение, боль и блаженство, надежду и отчаяние…
Глава V
Мужчина
Солнце клонилось к закату. Филипп лежал, растянувшись на траве, и бездумно глядел в небо. На его груди покоилась голова Луизы, ее волосы щекотали ему шею и подбородок, но он не убирал их - щекотка была приятной. И вообще, все связанное с Луизой было ему приятным. Филиппу казалось, что он не лежит на земле, а парит в воздухе. Все его тело охватывала сладкая истома, мысли в голове путались, порой устремляясь в самых неожиданных направлениях, но над всем этим доминировало всепоглощающее чувство спокойного и безмятежного счастья.
Наконец Луиза пошевелилась и подняла голову.
- Кажется, я задремала, - сказала она, сонно моргая глазами. - Я долго спала?
- Нет, дорогая, - ласково ответил Филипп. - Не больше получаса.
Луиза вздохнула и крепко прижалась к нему.
- Что случилось? - спросил Филипп. - Почему ты вздыхаешь?
- Да так, ничего. Просто… просто я думаю…
- О чем?
- Ну как ты не понимаешь?! Я думаю о том, что произошло.
- А-а!.. Но чем ты встревожена?
Она немного помолчала, прежде чем ответить.
- Мне очень неловко, милый. Что подумает мой кузен? Что подумают отец с мамой?… Вчера Эрнан рассказывал о тебе и вполне серьезно заявил, что боится знакомить нас. Ему-де стыдно будет перед моими родителями, если ты соблазнишь меня.
Филипп поднялся и сел на траве.
- Так вот ты о чем! Вот что тебя беспокоит!
- Ну да, - в смятении кивнула Луиза. - Только не подумай, что я сожалею, нет. Но…
Филипп наклонился к ней и поцеловал ее в губы.
- Глупышка ты моя! Как плохо ты обо мне думаешь. Ведь я люблю тебя и хочу на тебе жениться.
Она недоверчиво поглядела на него.
- Жениться? Ты не шутишь?
- Никаких шуток! Завтра падре Антонио обвенчает нас, и мы станем мужем и женой. Ты согласна?
- О Боже! - в растерянности прошептала Луиза. - Это так неожиданно…
- А ты думала, я просто хотел поразвлечься с тобой?
- Ну… Вообще-то я думала, что между нами такая разница…
- Это несущественно, милочка, - заявил Филипп с такой безаппеляционностью, как будто сам был не до конца в этом уверен и страстно желал убедить себя в собственной правоте. - Все это предрассудки. Раньше я разделял их… пока не встретил тебя. Теперь я понимаю, что грош им цена в базарный день. Теперь я понимаю Эрнана и его отца… Да что и говорить! Я уже не смогу без тебя жить. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной.
- А твой отец? Неужели он согласится?
Филипп нахмурился.
- Отцу моя судьба безразлична. Для него было бы лучше, если бы я вовсе не родился. Думаю, ему будет все равно, на ком я женюсь. Но даже если он воспротивится… В конце концов, мне уже четырнадцать лет, я совершеннолетний и могу сам распоряжаться своим будущим, не спрашивая ни у кого позволения.
- Даже у папы Римского?
- Даже у папы. - Тут Филипп усмехнулся (не без грусти, надо сказать). - Мой титул первого принца принимают всерьез только гасконцы, это тешит их самолюбие. А так никто не сомневается, что у короля Робера будут дети - ведь ему еще нет двадцати, а королеве Марии и того меньше. Галльский престол мне не светит, и у святейшего отца нет причин вмешиваться в мою личную жизнь… Или почти нет, - добавил он, подумав о своих претензиях на родовой майорат. - Но, в любом случае, наш осторожнейший папа Павел сто раз подумает, прежде чем объявить недействительным уже свершившийся брак. А мы обвенчаемся завтра же. Жаль, конечно, что я не смогу пригласить всех своих друзей, но и медлить со свадьбой не хочу.
- Почему?
Филипп помедлил, затем откровенно признался:
- Из-за тех же друзей. Не все из них будут в восторге, что я женюсь на тебе. Эрнан, конечно, не станет возражать, да и Симон де Бигор будет рад - ведь он влюблен в Амелину. А вот остальные, особенно Гастон… В общем, они будут против.
- Понятно, - хмуро произнесла Луиза. - Что ж, скоро ты столкнешься с их всеобщим негодованием. Может, уже сегодня. К твоему сведению, твои друзья гостят сейчас в Кастель-Фьеро.
- Да ну! А кто именно?
- Их очень много. Человек шестьдесят, не меньше.
- Ничегошеньки! А я об этом не знал. Странно, странно… И когда они приехали?
- Большинство вчера вечером, некоторые днем раньше, да и сегодня утром заявилось еще несколько гостей.
- Ну и дела! Эрнан определенно что-то затевает. А если в это замешан и Гастон…
- Граф д’Альбре? Он тоже в Кастель-Фьеро. Вчера кузен познакомил нас.
Филипп озадаченно хмыкнул.
- Очень интересно. Что же замышляют Эрнан с Гастоном?
- Я догадываюсь. Но тебе не скажу.
- Почему?
- Насколько я понимаю, твои друзья готовят тебе весьма необычный подарок ко дню рождения. Это должно стать для тебя сюрпризом… Ой! - вдруг всполошилась Луиза. - Ведь Эрнан знает, где ты!
- Конечно, знает, - подтвердил Филипп. - Каждый свой день рождения я провожу здесь до самого вечера. К тому же Жакомо, безусловно, доложил Эрнану, что оставил тебя со мной.
- Значит, вскоре он должен приехать. - Луиза встала, подобрала с травы свое платье и встревожено огляделась вокруг, будто высматривая затаившегося в траве Эрнана. - А мне еще хотелось искупаться…
- Так иди купайся, - сказал Филипп. - Тебе нужно искупаться. А потом мы отправимся к Эрнану.
После некоторых колебаний Луиза согласно кивнула:
- Пожалуй, так я и сделаю.
Немного смущаясь, она принялась снимать с себя оставшуюся одежду. Филипп с восхищением глядел на нее и самодовольно улыбался. Он уже мужчина, мужчина с того самого мгновения, когда над озером раздался крик девушки, ставшей женщиной. И она довольна им как мужчиной. Еще бы…
Луиза разделась догола и вбежала в озеро. Она барахталась в воде, поднимая вокруг себя тучи брызг, охая и повизгивая от удовольствия.
Наблюдая за ней, Филипп не сразу заметил троих всадников, которые въехали на поляну и спешились в нескольких шагах от него. Это были Эрнан де Шатофьер, Гастон д’Альбре и еще один его друг - пятнадцатилетний Симон де Бигор, старший сын виконта де Бигора, одного из самых влиятельных гасконских вельмож, коннетабля Аквитании.
- Так, - мрачно произнес Эрнан, глядя то на Филиппа, то на спрятавшуюся по шею в воде Луизу. - Чуяло мое сердце, ничем хорошим это не кончится… Ну что ж, друг, прими мои поздравления… гм… с днем твоего рождения.
- И мои, - с ухмылкой добавил д’Альбре.
- Я тоже поздравляю тебя, - простодушно сказал Симон, не уловивший двусмысленности в словах Эрнана и Гастона.
- Благодарю вас, друзья, - смущенно пробормотал Филипп, а затем в полной растерянности ляпнул: - Ну, вот вы и приехали.
- Да, - кивнул Эрнан. - Приехали. И увидели.
Филипп еще больше смутился.
- Послушай, дружище, мне, право, неловко… Я очень сожалею…
- Ах, ты сожалеешь! - с неожиданной яростью рявкнул Шатофьер. - Он, видите ли, сожалеет! Как жаль, сказал волк, скушав овечку, и уронил скупую слезу над ее останками… Черт тебя подери, Филипп! Сестра моей покойной матери доверила мне свою дочь, и что же - на четвертый день ее соблазняет мой лучший друг, человек, который для меня как брат, чьей чести я без колебаний вверил бы невинность родной сестры… - Тут он осекся и искоса глянул на Гастона. - М-да, насчет невинности сестры я маленько загнул. И все же тебе следовало бы сперва подумать, как я к этому отнесусь - с циничным безразличием Гастона, которому глубоко наплевать, с кем спит Амелина, или…
- Прекрати, Эрнан! - резко оборвал его Филипп. - Прошу тебя, не горячись. Я признаю, что несколько поспешил, но пойми - я просто не мог ждать.
Эрнан недоуменно моргнул.
- Чего ждать?
- Свадьбы, разумеется.
В ответ на это заявление три пары глаз - голубые Гастона, кремнево-серые Эрнана и темно-карие Симона - в молчаливом изумлении уставились на него.
- Ну-ка повтори, что ты сказал, - сипло проговорил Эрнан.
- Я собираюсь жениться на твоей кузине, - невозмутимо ответил Филипп.
Эрнан не выдержал и зашелся громким кашлем.
- Друзья мои, - продолжал Филипп, почувствовав себя хозяином положения. - Боюсь, мы заставляем Луизу ждать. Давайте отойдем в сторонку и позволим ей выбраться из воды и одеться.
Не дожидаясь ответа, он подошел к берегу, где лежали его вещи, извлек из сумки полотенце, помахал им Луизе, затем положил его на груду ее одежды и вновь повернулся к друзьям.
- Пойдем, скорее!
Все четверо углубились в лес и шли до тех пор, пока поляна и озеро не скрылись за деревьями. Оказавшись на небольшой прогалине, Филипп присел на траву. Его примеру последовали остальные.
- Братишка, - первым заговорил Гастон. - Ты это серьезно?
- Да.
- Послушай, не глупи. Разве ты не понимаешь…
- Я все понимаю, Гастон. Я знаю, что делаю.
- Ты валяешь дурака, вот что ты делаешь! Это же курам на смех, черт возьми! Да и не только курам… Пойми, наконец, что она тебе не ровня. Не спорю, она чертовски хороша, с ней приятно позабавиться, но нельзя же из-за этого терять голову и забывать о своем предназначении. И о своем достоинстве.
Эрнан побагровел и заскрежетал зубами.
- Ну-ну, дружище, - произнес он, гневно сверкая глазами. - Полегче! Потрудись-ка выбирать выражения, когда говоришь о моей родне. Я не потерплю…
- Ой, прекрати, - отмахнулся Гастон. - Я, конечно, прошу прощения за излишнюю резкость, у меня даже в мыслях не было оскорблять твои родственные чувства, но ведь ты сам прекрасно понимаешь, что Филипп - не ты и не твой отец, и то, что позволено было вам, для него непростительно. Он не принадлежит самому себе, от его поступков зависит будущее многих людей, и он не вправе ставить его под угрозу из-за своих детских капризов.
- А теперь ты послушай меня, Гастон, - заговорил Филипп с металлом в голосе, сознавая, однако, что кузен совершенно прав, и оттого еще пуще злясь. - Сегодня тридцать первое мая, день моего совершеннолетия. Отныне я самостоятельный человек; твоя опека надо мной закончена. Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделал. Ты всегда был и навсегда останешься моим другом и старшим братом. Я по-прежнему буду прислушиваться к твоим советам, но не позволю тебе помыкать мной. Я решил жениться на Луизе и женюсь. Мне очень жаль, что ты так решительно настроен против этого брака, я хотел бы ощущать поддержку с твоей стороны, но это не изменит моих планов. Надеюсь, я ясно выражаюсь?
Гастон обреченно вздохнул:
- Да уж, куда более… А что будет с Амелиной? Вдруг она беременна?
- Это исключено!
- Так-таки исключено? - не унимался кузен. - А если нет? Почто тебе знать?
Симон дернул его за рукав.
- Гастон, отдай за меня Амелину. Мои родители согласны.
Д’Альбре поморщился. Он слышал это предложение не раз и не дважды. Симон был просто помешан на Амелине, и это обстоятельство привносило в его дружбу с Филиппом элемент соперничества.
- Ну, и что мне с тобой делать? - произнес Гастон. - Видно, Сатана наконец прислушался к твоим молитвам… А вдруг окажется, что Амелина ждет ребенка?
Симон метнул на Филиппа торжествующий взгляд и в припадке столь свойственного ему благодушия заявил:
- Я назову его своим!
- Браво! - с притворным воодушевлением воскликнул Гастон, похлопывая его по плечу. - Ты всегда был самым лучшим из нас, хотя далеко не самым умным. Что ж, ладно, если тебе удастся уболтать Амелину, я возражать не стану. А теперь, малыш, будь так любезен, поменяйся с Филиппом одеждой.
- Зачем? - спросили Филипп и Симон почти одновременно.
- Потому что после брачных игр твой наряд стал несколько непрезентабельным, - объяснил Филиппу Гастон. - А когда мы приедем в Кастель-Фьеро, ты должен выглядеть надлежащим образом.
- Ага… Кстати, что вы замышляете?
Переглянувшись с Шатофьером, Гастон ответил:
- Всему свое время, братишка. Потерпи еще немного.
Филипп пожал плечами и взял из рук Симона его камзол.
- Скоро ты поймешь, - угрюмо отозвался Эрнан, - почему я медлил с вызовом Гийома на дуэль. Сначала он должен быть уничтожен морально, а лишь потом - физически.
Филипп уже начинал подозревать, что к чему.
- Похоже, сегодня день сюрпризов, - заметил он.
- Это уж точно, - сказал д’Альбре. - Мы приготовили для тебя сюрприз, ты нам сюрпризик подсунул… чтоб тебе пусто было. А твоему отцу и братьям мы скоро такой подарочек преподнесем, что им тошно станет.