Продолжаю переделывать и дополнять тему "Казачий край". Сменил название – "Вариант Юг" (первая книга). Альтернативная история по Гражданской войне. Точка бифуркации - выжил Василий Чернецов и возглавил оборону Новочеркасска. Тема писалась четыре года назад и была написана от первого лица. Много ошибок и до конца затею не раскрыл. Взялся за переделку и чистку. Потом забросил. Теперь снова желание появилось по теме поработать. Помимо главного героя Константина Черноморца, офицера 1-го Кавказского полка, появились новые персонажи: матрос Котов (большевик), матрос Ловчин (анархист) и белый офицер Артемьев (Добровольческая армия). Местами книга читается как документальная. Кто плохо знаком с историей не понимает, в чем изменения. Поэтому большинству она просто не интересна. Мало приключений и отклонения от реальной истории не всегда видны.
Содержание:
Тифлис. Октябрь 1917 года. 1
Севастополь. Ноябрь 1917 года. 2
Кубань. Ноябрь 1917 года. 4
Окрестности Белгорода. Ноябрь 1917 года. 6
Кубань. Декабрь 1917 года. 7
Севастополь. Декабрь 1917 года. 8
Кубань. Декабрь 1917 года. 11
Крым. Январь 1918 года. 13
Новочеркасск. Январь 1918 года. 14
Петроград. Январь 1918 года. 17
Новочеркасск. Январь 1918 года. 18
Ялта. Январь 1918 года. 20
Дон. Январь 1918 года. 22
Севастополь. Январь 1918 года. 24
Дон. Январь 1918 года. 26
Дон. Февраль 1918 года. 29
Новочеркасск. Февраль 1918 года. 30
Ростов-на-Дону. Февраль 1918 года. 33
Новочеркасск. Февраль 1918 года. 34
Малороссия. Гуляй-Поле. Февраль 1918 года. 36
Новочеркасск. Февраль 1918 года. 38
Дон. Февраль 1918 года. 40
Новочеркасск. Февраль. 1918 года. 41
Дон. Февраль 1918 года. 43
Новочеркасск. Март 1918 года. 45
Дон. Март 1918 года. 47
Кубань. Март 1918 года. 49
Малороссия. Март 1918 года. 52
Кубань. Март 1918 года. 53
Малороссия. Март 1918 года. 55
Окрестности Екатеринодара. Март 1918 года. 57
Царицын. Апрель 1918 года. 59
Екатеринодар. Апрель 1918 года. 60
Малороссия. Апрель 1918 года. 62
Екатеринодар. Май 1918 года. 63
Вариант Юг
Тифлис. Октябрь 1917 года.
Близился полдень. Я лежал в одноместной офицерской палате военного госпиталя в городе Тифлис. Делать совершенно нечего, до обхода врача еще целый час, и мне снова вспоминался мой первый бой, который врезался в память на всю оставшуюся жизнь. Он произошел давно, в далеком 1914-м году, а помнится все так, словно это случилось только вчера. Мысли унеслись далеко, и на меня снова повеяло жаром раскаленных гор русско-турецкой границы...
- Господа "кавкаи"! Турки объявили войну России и нашему отряду приказано немедленно выступать на Баязет! С нами Бог!
Командир нашего полка полковник Мигузов, крупный широкоплечий брюнет, настоящий богатырь, снял высокую черную папаху и размашисто перекрестился. После чего все полковые офицеры, в тот день собравшиеся в душной штабной палатке, последовали его примеру.
Как же я тогда переживал. Нет, не боялся. Но волнение было сильнейшим. Так ведут себя чистокровные кони перед скачкой. Они готовы. Им не терпится начать свой бег. И вот, наконец, дается команда начать движение. Это моя первая война, скоро бой, и сбудется то, ради чего выбрана военная карьера. Я встану на защиту своей страны, Родины, Святой Руси, и буду делать то же самое, что и многие поколения моих предков. Мы победим! Что нам турок, стародавний противник? Так, мелюзга. Наша армия размажет вражеских аскеров и диких курдов по окрестным горкам, и до самого Царьграда-Стамбула дойдет. В чем-чем, а в этом я не сомневался.
Прерывая мои размышления, рядом остановился командир первой сотни подъесаул Алферов, поджарый и вечно настороженный казак, который окинул меня оценивающим взглядом, чему-то сам себе ухмыльнулся, и спросил:
- Как настроение, Костя?
- Боевое! - без раздумий, выпалил я и вытянулся по стойке "смирно".
- Молодца, Черноморец!
Алферов ободряюще хлопнул меня по левому плечу, и направился на выход, строить сотню и извещать рядовых казаков о начале войны.
Что сказать, я был горд, поскольку меня впервые похвалил сотник. И учитывая то обстоятельство, что в полку я служил уже полгода, это дорогого стоило.
Впрочем, перехожу непосредственно к боевым действиям.
Вскоре был получен боевой приказ о движении полков, и Закаспийская отдельная казачья бригада направилась к русско-турецкой границе. Впереди шел наш 1-й Кавказский наместника Екатеринославского генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического казачий полк, если по простому, то "кавкаи". За нами 1-й Таманский имени атамана Безкровного полк без одной посланной в разведку сотни и 4-я Кубанская казачья батарея. Наша бригада была сильна, и не хватало только Туркменского конного дивизиона из текинцев, который остался на прежнем месте дислокации в Туркестане.
По извилистой дороге казаки продвигались вперед. Ночь. К рассвету должны подойти к границе, а там враг и смертельная схватка, в которой я не должен оплошать и струсить.
Перед самым рассветом впереди и справа от колонны мы услышали выстрелы. Видимо, разведка таманцев вступила в бой.
Развиднелось, и к авангарду полка прямо к Мигузову подскакал один из разведчиков-таманцев. Конь казака был ранен, а сам он с трудом держался в седле. Не знаю, может быть, казак тоже имел ранение, а возможно был истомлен боем и дорогой.
- Младший урядник Краснобай, - представляется посыльный полковнику. - Разъезд хорунжего Семеняки вступил в бой с турками. Офицер ранен, но не отступает, и просит оказать ему поддержку.
Мигузов повернулся направо и обратился к командиру 4-й сотни:
- Калугин, атакуй Гюрджи-Булах! Выручай Семеняку!
- Есть! - ответил есаул.
Поворот головы влево, к нашему сотнику, и новый приказ:
- Алферов, впереди по дороге персидское село Базыргян. Взять!
- Есть! - откликнулся сотник и уже через минуту, широким наметом мы понеслись по дороге на Базыргян.
В ушах свистел ветер. Моя кобылица Ксана мчалась впереди общего строя, и вскоре я увидел перед собой горный хребет, на который взбиралась узкая каменистая дорога. За перевалом должен находиться аул Базыргян, но добраться к нему сразу нам не удалось. Мимо пронеслась первая вражеская пуля. Дорога плохая, лихой конной атаки не получилось, и сотник скомандовал:
- Спешиться!
Спрыгнув на каменистый грунт, я сдернул с плеча винтовку. Хоть и не положена она офицерам, но я еще в училище отменно стрелял и еще один хороший стрелок в сотне не помеха.
- Чу-чу-чу! - закрутив повод, я уложил лошадь набок, а сам спрятался за ее теплым и распаренным телом.
Ствол винтовки опустился на седло и, прищурив левый глаз, я плотнее прижал приклад к плечу.
- Фью-ить! Фью-ить!
Словно разозленные шмели над головой пронеслись пули турецких пограничников, и пришло время дать им ответ. Я высматривал противника и вскоре заметил одного, который сидел за выпирающим из горы большим серым валуном. Вражеский солдат время от времени приподнимал над камнем свою голову, стрелял и снова прятался за это укрытие. Цель достойная, как раз для меня.
Двинув затвор, я дослал патрон в патронник, прицелился и выстрелил. Действовал, не задумываясь, как на родных кубанских и оренбургских полигонах инструктора учили.
Выстрел! Ствол подкинуло вверх, а по плечу ударила отдача. Мимо! Как так!? Черт! Прицельная планка не выставлена на нужную дистанцию. За волнениями боя совсем про это забыл. Поэтому я быстро исправил оплошность и со второго выстрела снял турка, который словно мешок с овсом выпал из-за камня и метров двадцать, раскинув руки, катился по склону вниз.
Выстрел! Выстрел! Выстрел! У меня закончилась обойма, и одновременно с этим турки отступили.
Наши лошади остались под присмотром коноводов, а мы вскарабкались наверх, заняли гребень горы и оказались на высотке. Однако за нашим хребтом находился еще один. Он хоть и пониже, и можно было продвинуться дальше, но к противнику подошло подкрепление, и сил нашей сотни хватало только на перестрелку.
Эх! Не было у нас тогда пулеметов. По штату не полагались. Но зато какие люди в строю стояли. Кадровые воины. Один к одному. Элита!
Тем временем Алферов послал к полковнику своего ординарца с запиской, и вскоре подошла полусотня под командованием хорунжего Елисеева. Казаки из третьей сотни легли в цепь рядом с нами по гребню горы и плотность огня усилилась. Но турки отступать не желали. Перестрелка затянулась до самого полудня, и просидели бы мы на этой вершине до вечера, если бы подъесаул Доморацкий не обошел противника слева, и лихим наскоком не сбил его с позиций.
Турки и несколько десятков курдов, которых можно было опознать по белым шароварам, бежали так, что пятки сверкали. После чего мы заняли следующий хребет. За ним турецкий аул, в центре которого развевалось зеленое знамя на длинном шесте. Слева виден длинный горный кряж, который вел к самому Баязету, крепости, где мои предки два раза сидели в осаде, а справа таинственный и величавый, одновременно грозный и прекрасный Большой Арарат.
Мы переглянулись с Федей Елисеевым, с которым вместе учились в Оренбургском казачьем училище, и перемигнулись.
- Как ты? - спросил Елисеев, и одернул полы подвернутой за пояс строевой серой черкески.
- Нормально, - ответил я.
Мы засмеялись, а вскоре спустились вниз и заняли Базыргян, первый населенный пункт на вражеской земле.
С этого боя началась моя трехлетняя военная эпопея на Кавказском фронте, прервавшаяся только одним отпуском на Родину и пятимесячным пребыванием в военном госпитале. Сколько было битв и походов после Базыргяна? А сколько перевалов взято и дорог исхожено? Сейчас уже и не сосчитать. Но то, что я помню, уже немало. Бои в Макинском ханстве, Алашкерт, Ван, поход в Месопотамию, Мелязгерт, Мерденекский перевал и Ольтское урочище, Ит и Эрзерум, Хасан-кала и Сарыкамыш. Везде я шел с нашей первой сотней 1-го Кавказского. А теперь родной полк в далекой Финляндии, а я валяюсь на больничной койке, вспоминаю былое и размышляю о том, как бы поскорее вернуться домой.
Дернулась нога и, поморщившись, спиной я облокотился на спинку кровати, а моя ладонь прошлась по косому шраму, пересекающему левую половину головы, след от вражеской пули, память о последнем бое.
Так случились, что в начале апреля я случайно попался на глаза командиру 5-й Кавказской казачьей дивизии генералу Томашевскому. И тот, недолго думая, вручил мне пакет и спустя час, с десятком казаков я ехал в отдельный партизанский отряд Лазаря Бичерахова, который находился в Персии.
Задание было выполнено, и через две недели мы возвращались обратно в расположение своей дивизии, которую снимали с Кавказского фронта и отправляли вглубь России. Однако если к Бичерахову небольшой отряд добрался без потерь и столкновений с противником, то на обратном пути нас атаковали три десятка курдов. Мы отбились, но в самом конце стычки по моей голове прошлась эта злосчастная пуля и еще одна засела в ноге. Вот так я получил свои первые ранения, и чуть не погиб.
Как выжил, до сих пор не понимаю. Но когда казаки везли меня в расположение наших частей, начинающих отход по всему фронту, мне привиделся абсолютно седой казак в простом потертом чекмене. Мне казалось, что я сижу посреди пустыни, вокруг никого и ничего, постоянно хочется пить, а голова окровавлена и каждое движение вызывает нестерпимую боль. Вдруг, рядом возникает этот человек и, присев прямо на песок, заглядывает в мои глаза и спрашивает:
- Что, внучок, и твой час пришел?
- Да, - отвечаю я, хочу встать, а ноги не слушаются.
- Это ты зря. Тебе еще жить и жить.
- Как же жить, когда я умираю?
- Это ничего. Сейчас я тебя подлечу, и смерть отступит.
Старик кивнул и провел рукой по моей голове. После чего кровь перестала сочиться, а головная боль ушла.
- Как это? - удивился я, и тоже провел рукой по голове, потом посмотрел на ладони и они оказались чистыми.
- А вот так, - усмехнулся седой казак. - Я тебя спасаю, а за это ты должен продолжить службу на благо своего народа и, может быть, помочь ему из той кровавой каши, что сейчас заваривается, выбраться с меньшими потерями.
- Ну и шутник ты дедушка. Службу я продолжу, а вот насчет народа это ты загнул. Я далеко не герой, а ты говоришь про такое дело, которое только богатырям по плечу. Как народу помочь, когда тысячи лучших умов российских, политиков, генералов и ученых, не знают, что делать и как быть? Да и сама революция такое дело, что никогда точно не определишь, кто прав, а кто виноват.
- Ты все поймешь, обещаю, и предназначение свое выполнишь, - старик улыбнулся, и добавил: - Ты просто живи по чести, и иди, куда тебя сердце зовет.
После этих слов седой казак исчез, а я очнулся в военном госпитале Тифлиса и узнал, что десять дней был без сознания. Врачи говорили, что шансов выжить у меня практически не было. Однако я не просто выжил, но и выздоровел. Хоть и придется теперь всю оставшуюся жизнь волосы на одну сторону зачесывать. А еще доктора утверждали, что меня должны мучить постоянные головные боли, а я чувствовал себя вполне неплохо и быстро шел на поправку. Правда, надо признать, с ногой, не все ладно. Но это ничего. Кости не задеты, а мясо нарастет.
Когда окончательно оклемался, долго размышлял над странным происшествием и встрече с седым казаком. И в итоге, ради своего душевного спокойствия, решил, что меня посетила галлюцинация. Говорят, при большой потере крови такое случается, и ничего удивительного в этом нет. Просто игра подсознания, временное помрачение рассудка и не более того...
Неожиданно, раньше положенного срока, в палату вошел Петр Петрович Евстафьев. Милый сухонький старичок с крепкими руками, хирург от бога и человек, который, как выяснилось, в свое время, будучи прикомандирован к действующему против хивинцев и бухарцев корпусу, еще дядю моего оперировал. Вид у Евстафьева был чрезвычайно серьезный, и он, присев рядом со мной, спросил:
- Ну-с, батенька, как вы себя сегодня чувствуете?
- Неплохо, - ответил я. - Передвигаюсь спокойно, голова не кружится, нога не болит.
- Это замечательно, потому что пора вам покинуть наше заведение. Причем, чем быстрее вы это сделаете, тем для вас будет лучше.
- Что-то случилось, Петр Петрович?
- В городе беспорядки, солдаты начинают убивать офицеров. Относительный порядок сохраняется только в центре города и на вокзале. Однако уже завтра утром последняя крепкая воинская часть покинет Тифлис, и вот тогда-то мародерам будет раздолье. Поэтому, хоть и стоило бы вам еще недельку-другую под присмотром врачей побыть, уезжайте батенька. Дома долечиваться станете.
- Я уеду, а как же вы?
- Ничего. Врачей и медсестер не тронут. Офицеры госпиталь покинут. Благо, их сейчас немного, всех тяжелых в Россию отправили. А рядовые чины за нас заступятся.
- Удачи вам, - сказал я, вставая с кровати и вынимая из-под подушки верный "браунинг".
- И вам всего хорошего, Константин Георгиевич. Дяде поклон. Скажите, что помню его.
- Обязательно.
Евстафьев покинул палату, а я направился к сестре-хозяйке и получил свои вещи. После чего переоделся, взял в руки чемоданчик и отправился на выход. Здесь получил документы на выписку, а затем, прежде чем выйти на улицу и отправиться на вокзал, остановился перед большим зеркалом. Из него на меня смотрел высокий, стройный и несколько истощенный брюнет двадцати пяти лет. Одет в темно-синюю черкеску с серебряными газырями, на поясе кинжал в позолоченных ножнах, на голове низкая черная папаха-кубанка с красным верхом, а на плечах погоны подъесаула. Это я, Константин Георгиевич Черноморец, потомственный казак Кавказского отдела Кубанского Войска, после лечения возвращаюсь домой.
За плечами три года войны и ранение, Георгиевский крест и наградное оружие. Вроде бы, все достойно. Вот только возвращаюсь я после войны, в которой наш народ проиграл, и для меня это хуже любых ран. Впрочем, глядишь, еще все образуется. Самое главное - домой добраться, а это, учитывая, что повсюду мародеры из солдат и местного криминала, задача не простая. Хотя мне не впервой опасности в глаза смотреть. Так что прорвемся.
Севастополь. Ноябрь 1917 года.
Теплый осенний день, какие не редкость в Крыму. К причалам Графской пристани швартовались баркасы, катера, шлюпки и ялы, а в них сотни людей в тельняшках, черных бушлатах нараспашку, бескозырках и хромовых ботиночках. Это моряки Севастополя прибыли на 1-й Общечерноморский съезд. Массы людей самых разных возрастов и специальностей: мотористы, комендоры, торпедисты и кондукторы, рулевые и сигнальщики, кочегары и боцмана, с шумом и гамом, смеясь и перешучиваясь, радуясь возможности прогуляться по берегу, сходили на причал. И тут моряков встречала веселая праздничная толпа, гармонь и разухабистое "Яблочко" в исполнении молодого светловолосого матроса в лихо сдвинутой набекрень бескозырке. Военные моряки усмехались и шли дальше. Однако некоторые подходили ближе, и смотрели на матроса, которого многие знали.
Раскинув руки, на причале, вместе с симпатичной фигуристой брюнеткой, одетой в дорогую шелковую блузку, по кругу ходил любимец Северной стороны, старший рулевой с эсминца "Гаджибей" Васька Котов. Сегодня у него праздник, день рождения, и моряк, по жизни лихой и веселый человек, который с утра уже немного поддал, хотел выплеснуть доброе настроение на людей и поделиться радостью с такими же матросами, как и он сам. А тут как раз съезд, митинг и организованный "Центрофлотом" праздник. Самое время повеселиться. И Котов вместе со своей подругой Наташкой Каманиной с улицы Малая Эскадренная и земляком из Рязани Андрюхой Ловчиным, который играл на гармошке, выдавал:
- Сине море не наполнить, оно очень глубоко. Всех буржуев не накормишь, у них пузо велико.
Матросы, особенно те, у кого на бескозырках имелась надпись "Гаджибей", поддержали своего любимца одобрительными криками: