– И это верно… – Он задумался и после паузы представился: – Меня зовут Мануил Вутумит, протопроэдр, севаст и великий дука кесаря. Мои люди сейчас штурмуют лагерь франка, посмевшего не подчиниться воле самодержца. – Он усмехнулся. – Я зашел забрать из тюрьмы своих проэдров-гемилохитов, имевших несчастье вчера не подчиниться этариям Титакия. – Он перевел взгляд на что-то выводящего стилом на восковой табличке чиновника. – Но оказалось, что утро не прошло совсем уж бездарно.
Вутумит одернул полы одежды и спросил:
– Что сотворили эти варвары?
Чиновник льстиво затараторил:
– Незаконное нахождение в пределах столицы вне пределов отведенного квартала, нападение на граждан, нанесение увечий, повлекших смерть, неподчинение представителям власти…
Великий дука поднял руку, приказывая остановить поток обвинений. Сомохов дернулся вперед, пытаясь ответить на нападки, но властный жест остановил и его:
– Ты говорил, что их четверо, Василий?
Чиновник кивнул.
Мануил перевел взгляд на рыцаря.
– Будь по-твоему, рыцарь Тимо… – Он помедлил, еще раз обдумывая решение. – Если к утру варвары согласятся принести присягу басилевсу и добровольно переплыть на ту сторону, то мы отпустим твоих товарищей. Если нет – твоих людей вздернут на стенах города.
Тимофей Михайлович попробовал возразить, но великий дука жестом показал, что разговор окончен.
5
Рено Тульский повернулся к прибывшему парламентеру:
– С чего ты решил, сеньор рыцарь, что я послушаю вас? – Слово "вас" он буквально выплюнул сквозь сжатые зубы. Рено выглядел слегка изможденным дневным боем, но демонстративно не показывал это на людях.
До этого предводитель почти четвертой части лотарингского войска Христова долго и пристально изучал документ, написанный епископом Монтейльским и врученный ему казаком. Адемар уведомлял всех и каждого, что податель сего, рыцарь Тимо, является его доверенным лицом, правой рукой, его распоряжения необходимо выполнять так же, как если бы они исходили из уст самого папского легата. Подлинность печати епископа была подтверждена монахом, ехавшим с ополчением, так что вопрос немца можно было считать риторическим.
Тимофей Михайлович осмотрелся вокруг. Лагерь запоздавшего немецкого воинства поражал порядком. С Рено, которого местные греки называли на свой манер Раулем, пришло не менее пятнадцати тысяч подготовленной пехоты и кавалерии. Никаких тебе крестьянских толп, тысяч женщин и детей – только воины и обозы с оружием и провиантом. Привыкшие к дисциплине германцы сплотились около своего лидера и молчаливо готовились поддержать любое его начинание.
Тимофей Михайлович едва не сплюнул. Уж и так он объяснял тугодуму, и этак. А немец упорно стоит на своем. Мол, присягать не буду, а если кто станет на пути – порешу. Пять часов боя с отборными частями Византийской армии нисколечко не отрезвили его. Немец, одним словом! Будь здесь Сомохов, искушенный в риторике ученый, так он, вероятнее всего, сумел бы донести до чванливого подданного Генриха Четвертого необходимость согласиться с требованиями кесаря. Но перед сгрудившимися в кучу уроженцами далекой Германии сейчас стоял бывший подъесаул войска Донского, с трудом говоривший на чужом языке. Чем он мог переубедить оппонента?!
Горовой начал снова перечислять непреложные истины:
– Папа Урбан послал нас освободить Гроб Господень и помочь Восточному царству… Басилевс Византии – христианин, наш союзник и друг. Готфрид, ваш сеньор и глава германских пилигримов, уже присягнул, что земли, бывшие ромейскими и освобожденные им, отойдут обратно кесарю. Воюя с ромеями, вы теряете войска и надежду дойти до Иерусалима. Причем теряете надежду не только для себя, но и для тех, кто следует за вами.
Слова чужой речи давались казаку с трудом, он долго подбирал нужные обороты и вспоминал глаголы.
Но Рено на такую пламенную сентенцию ответил по-своему:
– Мой сеньор – только Господь наш на небесах и император Германский на земле. Ежели Господу нашему будет надо, чтобы мы смогли освободить земли, Ему угодные, то Он явит нам помощь… Может даже статься, что и чудо… Например, разведет волны океана здешнего, как сделал это уже для жида этого… Моисея, что ли? – в сравнениях предводитель тульского ополчения не стеснялся. – Ежели же мы делаем неугодное Ему дело, то кара Его настигнет нас везде, и нечего нам склонятся перед местным царьком.
Немец вел себя вызывающе, но он имел на это право. За день его войска отбили две атаки со стороны суши и одну с моря, где прибывший флот Константинополя во главе с дукой Пигасием высадил десант. Все окрестности лагеря были засыпаны телами убитых греков и их наемных союзников: далматов, половцев и тюрков. Потери немцев были невелики.
Слова предводителя встретили поддержку среди его вассалов. Рыцари разделяли приподнятое настроение своего сюзерена.
Днем не знакомые с действием убийственных немецких арбалетов византийские пелтасты слишком близко подошли к их лагерю, успевшему обрасти за день рвом и невысокой насыпью. Страшные цангры буквально выкосили передние ряды армии Опоса, легко пробивая и обшитые железом щиты, и хлипкую броню легкой ромейской пехоты. Лучники стратига пробовали навязать ответный обстрел, но быстро поняли, что тягаться с прошивающими по несколько человек стрелами "кельтов" они не в состоянии. Под контратаками кавалерии немцев силы басилевса отошли к городу на перегруппировку. Теперь новоявленный парламентер пожинал плоды этой победы – заносчивый военачальник решил, что сможет в одиночку диктовать свои требования величайшему городу мира, и не собирался поступаться этим.
– Скоро король Византии подведет осадные машины и уничтожит вас здесь.
Рено отмахнулся от такого заявления, как если бы он избавлялся от жужжащей мухи.
– Раньше здесь будут наши союзники из Сицилии.
Казак вспомнил услышанное еще вчера:
– Боэмунд, принц и глава сицилийцев, принес присягу императору. Отныне он – его вассал и не поведет своих людей с тобой.
Рено усмехнулся:
– Боэмунд – видный воин и славный стратег, достойный воинов Шарлеманя… Но он – не единственный полководец среди лангобардов. Если даже сын Робера Завоевателя Италии и стал вассалом басилевса, то в его войске хватает тех, кому он не доводится сеньором. Рыцари Борса с удовольствием бы посмотрели, как много золота с крыш храмов этого города поместится в их подвалах.
Горовой только крякнул на такое заявление. Все предельно ясно. Также понятно, что немцы не собираются идти на подписание договора с басилевсом. Солнце клонилось к заходу, с ним вместе таяли надежды увидеть товарищей живыми.
Подъесаул скрипнул зубами и попробовал подойти к проблеме с другого конца:
– Но ты ведь принял крест?
Рено кивнул, а рыцари, стоявшие рядом с ним, согласно загудели. Что бы ни говорили об этих людях хитрые византийцы, но большинство шло в такую даль не за землями или титулами, а за прощением грехов и райским блаженством.
– Что, если я уговорю басилевса дать тебе флот свой с тем, чтобы провести вас сразу к землям Иордана, к граду Иерусалиму?
Казак и сам бы не смог сказать, откуда в его голове появилась эта мысль. Но идея пришлась по душе. Вокруг оживленно загудели. Быть первыми, выполнить священный долг и захватить земли, являющиеся земным раем, где трудолюбивые пейзане смогут для своих новых сеньоров снимать по три урожая в год, – разве это не благая цель для христианского воина?!
Рено засомневался:
– Думаешь, после того как мы здесь побили столько его воинов, местный кесарь даст нам флот?
Тимофей Михайлович ковал железо, пока горячо:
– Я знаком с главой флота. Для басилевса потеря сотни наемников – не велика беда. Он согласится.
Предводитель крестоносцев Туля покачал головой:
– Не знаю, не знаю. Не верю я теперь местному императору. Обманет!
Рыцарь, почувствовав слабину во фразах неуступчивого германца, наседал:
– Заложниками станут матросы, да и сами корабли дорого стоят. Войска Готфрида и Боэмунда велики, для них у басилевса не хватит кораблей, а для вашего воинства будет в самый раз! Пока они пойдут пешком, ты свалишься на турецких эмиров и один освободишь Гроб Господа нашего! Решайся!
Искушение было слишком велико, даже будь на месте Рено кто-нибудь из более именитых графов. За прошедший день этого уроженца немецких земель пугали, пытались уничтожить. Но теперь ему же давали шанс, который легко мог вывести безвестного паломника в лидеры похода.
– А они точно доставят меня к Иерусалиму?
Тимофей Михайлович кивнул головой:
– Они довезут тебя на расстояние одного-двух дневных переходов.
Немец улыбнулся:
– Нет уж! Высаживаться я буду только тогда, когда увижу Святой град! – Он спохватился: – И подписывать оммаж басилевсу не буду!
Горовой, не веря своей удаче, не меняя выражения лица, кивнул головой:
– Это и не понадобится.
…До утра немецкие паломники грузились на корабли. Десятки груженых триер, диер и дромонов еле вместили пятнадцатитысячное войско, обоз и лошадей. К утру берег опустел.
6
Весь день оставшиеся в заключении "полочане" гадали о своей участи. То, что на переговоры поехал не блещущий ораторскими способностями казак, делало перспективы туманными и расплывчатыми, тем более что вернувшийся в камеру Сомохов точно описал им предложенный византийцами вариант развития событий. Теперь вся надежда была на возросший авторитет рыцаря папского легата и вменяемость неизвестного немецкого графа.
К вечеру болтливый охранник принес благую весть: флот кесаря беспрепятственно причалил к лагерю "кельтов" и вроде началась погрузка воинства. Значит ли это, что миссия Горового увенчалась успехом?
Этот вопрос задавали себе и Костя, и Улугбек Карлович, готовясь ко сну в тесной камере, полной вшей и оборванцев. Захар не утруждал себя размышлениями. Красноармеец сразу заявил, что Тимофей любого из этих мелких поганцев-эксплуататоров заткнет за пояс. А уж ежели кто что и вякнет, так это будет для него в последний раз. Сибиряк-оруженосец был абсолютно уверен в незаурядных способностях старшего товарища, к тому же собственного сеньора.
Но вроде все складывалось удачно. Тот же стражник сообщил чуть позже, что "кельты" решили сдать лагерь и повиниться перед самодержцем. По его же словам, уже известно совершенно точно, что все войско Рауля, так теперь называли немецкого военачальника, уходит к утру из окрестностей столицы.
– Слышь, археолог? – Малышеву не спалось.
Улугбек Карлович заворочался и нехотя повернулся к бодрствующему товарищу:
– Что случилось, Константин Павлович?
Костя почесал подбородок, поерзал на ложе. Местные азиатские клопы и вши отличались от своих итальянских собратьев – заснуть было очень проблематично.
– Я вот все думаю: на кой нам этот поход сдался?! Вроде все в порядке – жена появилась, дело процветает… – Он спохватился: – Это я о себе, конечно, но и ты ведь… Гляди: всю жизнь в земле ковыряешься, чтобы меч какой ржавый откопать. А тут запросто с хозяином меча самого поговорить можешь! Мечта, мать ее!
Костя придвинулся поближе к археологу.
– Тимофей всю жизнь служил, а выше подъесаула не пошел – а тут в представители легата выбился. Считай, адъютант маршала какого. Захар, опять же…
Улугбек перебил сумбурный монолог бывшего фотографа:
– Сколько раз на вас покушались за прошлый год?
Костя смутился:
– Ну, два раза…
Сомохов резюмировал:
– Раз на меня, три раза на Горового и еще раз пытались зарезать Захара – это не может быть случайностью, Костя. Мы серьезно стоим у кого-то поперек горла. И этот кто-то не гнушается самыми грязными средствами.
Малышев неуверенно протянул:
– Но ведь пронесло?
Улугбек Карлович поскреб отросшую щетину и устало возразил:
– Пронесло раз, даже два раза, а потом?! Иногда мне кажется, что нас хранит само провидение для какой-то своей важной цели. Я не верю в слепую удачу. За нами идет охота, и приз на ней – ваша и моя головы, Костя. А с волками жить… так лучше уж без волков! – Он помолчал, но, увидев осунувшееся лицо собеседника, смягчил тон и спросил участливо: – Случилось что-то?
Костя отмахнулся:
– Да так… По жене взгрустнулось, по дому… Идем куда-то, в свое время прорываемся… А там что? – Он повел руками вокруг. – У меня квартирка, да и то не моя, а так… съемная, по метражу меньше этой камеры будет. Родителей не видел. Жалко, конечно, но ведь… Э-э-э, да ладно… – Он вздохнул. – А здесь… ну, не здесь, а в Италии, где Сашка, там только терраса раза в два больше. Хозяйство, опять же.
Улугбек потрепал по плечу приунывшего соратника:
– Не хочешь в свое время возвращаться – никто насильно не погонит. – Ученый перевел взгляд на запертую дверь каземата. – Но с врагом нам придется разобраться самим. Судьба и удача – переменчивые богини. Могут и предать. Если не уничтожим этих сектантов, то когда-нибудь они уничтожат нас. Так что пока мы всегда на войне, господин Малышев.
Костя обреченно кивнул головой.
…Ночью их связали и обезоружили. Отобрали не только огнестрельное оружие – с них сорвали ремни, кресты, посрезали пуговицы, сняли сапоги и прощупали все швы и подкладку верхней одежды. Работали не рядовые вегилы, а здоровенные жлобы из тайного сыска Империи, командовал которыми суровый аскетичный монах. За процессом следил архонт, сидящий чуть в стороне, рослый и красивый лицом. Он явно был главным среди всей этой публики, но старался не выделяться и держался подальше от света.
– За что? Что случилось? – крикнул Костя, но его вопрос проигнорировали.
Незнакомый чиновник зачитал им постановление суда о том, что "именем порфирородного самодержца и кесаря, новелиссима и прочая… Алексея Комнина" они признаны виновными в смерти граждан Константинополя Василия Зарубиса по прозвищу Свиной Бок и Давида Теолакиса по прозвищу Протоим. Наказанием им было назначено последовательное отрубание ног, рук и головы. Приговор будет приведен в исполнение сегодня в полдень.
Ошеломленных и негодующих русичей скрутили, плотно спеленали крепкими кожаными путами, заткнули рты и уложили на специальные помосты. Через несколько мгновений руки, ноги и шея каждого были притянуты к грубым доскам. Ремешки так плотно обхватывали тело, что пошевелиться не было никакой возможности.
Из темного угла камеры выступил невысокий старец в длинном кожаном переднике, в руках ухмыляющегося грека блестела холодная отточенная сталь.
У Кости на глазах выступили слезы. Окружающий мир вдруг приобрел такие нереально яркие оттенки, что начало рябить в глазах. Обострившееся обоняние улавливало запахи старого сена, брошенного на пол, немытых тел стражников, благовоний, которыми умащался архонт. Резко, сильно, невыносимо захотелось жить! Любой ценой! Волна ужаса была такой яркой, что спину буквально выгнуло дугой. Костя попробовал напрячь мышцы, разорвать путы, чтобы освободиться и броситься на врага. Он не мог умереть как баран на бойне! Не мог!
Ужас его заметил и старый экзекутор. Ухмыляясь, он подошел и склонился над лицом бывшего фотографа, покрасневшего от бесплотных усилий. Потрескавшиеся губы старика растянулись, выговаривая незнакомые слова.
И Малышев, к своему ужасу, понял.
– Начнем с тебя…
7
– Они ушли, великий дука, – резюмировал увиденное эпарх.
Мануил оторвался от игры в затрикий только на ту долю секунды, которая потребовалась опытному флотоводцу, чтобы прикинуть расстояние до удаляющихся судов.
– Возвращайся к игре, Ксир, здесь все значительно интересней. – Вутумит потянулся к фигуре слона, передумал и отдернул руку. – А ты приготовил мне настоящую ловушку… И я чуть в нее не попался.
Ксир, высокий, стройный, еще молодой шатен с ироничным взором, усмехнулся:
– Если бы все ловушки можно было обойти, только отдернув протянутую руку…
Мануил усмехнулся вместе с собеседником. Подумав, он двинул вперед пешку.
– Ты недооцениваешь мелкие фигуры, проэдр, – заявил флотоводец через две минуты, отправляя в ларец сандалового дерева вырезанную из слоновой кости фигурку ладьи.
Оба военачальника всю ночь провели в шатре перед городским валом. Войска ожидали результатов переговоров между посланцем великого дуки и приезжим графом, разместившись лагерем между проливом и городскими стенами и паля костры на городском валу. Чтобы подбодрить мерзнущую под промозглым апрельским ветром пехоту, оба верховных стратига, направленных кесарем на решение возникшего конфликта, ночевали там же. Бессонную ночь они коротали за игрой в затрикий, попивая от холода подогретое фалернское вино с корицей.
Время шло незаметно и спокойно. Не было ни вылазок буйных "кельтов", ни попыток прийти на помощь осажденным. Турецкие стрелки успешно сдерживали остальных латинян, идущих к столице, так что за безопасность тылов стратигам можно было пока не волноваться, но греки опасались возможного десанта со стороны залива. Несмотря на клятвы верности, басилевс не доверял новым союзникам.
…Невысокий Мануил легко довел до победного результата и эту партию и устало откинулся на спинку ложа. Болела спина, резали глаза после ночи, проведенной в полной боевой готовности. Вутумит потянулся к чаше и отдернул руку уже во второй раз за последнее время – вино было способно подготовить ловушку куда более серьезную, чем безобидная игра.